Его багровые лилии

Какая-то птица продолжала назойливо кричать, и этот звук головной болью отзывался в моей черепной коробке. Мои глаза от жажды сна набухли, как пельмени, после нервных приключений ноги валялись на асфальте тяжёлым затёкшим камнем, который невозможно было пошевелить, а руки, на них, — вялыми высохшими и бессильными макаронинами с выпирающими венами. Моя шея казалась мне длинной и тонкой настолько, что с трудом держала свинцовую голову, шариком пытавшуюся укатиться от меня. Я разлепил пельмени, и ядовитый яркий солнечный свет прожёг мои глаза, и они от страданий таких заслезились настолько, что я не мог уже видеть ничего перед собой, как, впрочем, и раньше, пока я пытался спать во тьме под веками. Руки не поднимались, поэтому я мог вытереть их. Мне вдруг представилось всплывающим воспоминанием, как Королева ужасов, прежде чем превратиться в пыль, ехидно смеётся. «А что если это она сама хотела передать нам свою меандровую тиару?» — на мгновение запустил в себя эту идею. Когда я пришел в себя, я посмотрел направо, где лицезрел пустующий асфальт, посмотрел налево, но Мани снова нигде не было. Пару секунд моя голова переваривала эту мысль, пока я не осознал, что мой друг куда-то пропал! «Где опять этого зверя носит?!» — взрывался я, пытаясь себя поднять, и, не отряхиваясь, отошёл от дома, на стене которого отдыхало мое бесхребетное, бессильное тело, чтобы осмотреться получше вокруг себя. Штаны мои, наверное, сзади походили на обосранные трусы джентльменов с уличных помоек, но мозгу было важно понять, что Манджиро где-то находился поблизости. Он же без меня и пару часов не проживёт! Этот балбес! Тут я увидел гордую развязную походку, и фигура блудного сына вскоре максимально отчётливым образом нарисовалась передо мной. — Фалос, ты представляешь! С этой тиарой все считают меня Богом! Только её всё время надо показывать — иначе все сохнут по тому Лжедмитрию, — красочно и подробно описал мне свои мысли он, чтобы я понял. — Какой Лжедмитрий? Где ты его взял? Что? Ты украл у меня книгу? Да ты же в истории ни слова не понимаешь! Какой «фалос»? Ты хоть знаешь, что это такое? — Конечно! Монашки уверенно говорят, что это то, что им очень помогает и что подарил им их «Посланник Солнца», — подмигнул он, — а я без тебя, сам знаешь, как без рук. — Всё-таки я уверен, что эту веру, если её так и можно назвать, надо кончать… — подвел я итог, но задумался ненадолго над тем, так ли правильно я подобрал в данном случае последнее слово, и поправился новым предложением. — Надо вернуть монашек на путь истинный и неизвращенный. Чтобы они не учили твою непутёвую голову больше новым словам. Я вздохнул. В то же время Манджиро выглядел полным сил, уверенным в себе и очень довольным. Не ожидал его увидеть таким, если вспомнить то, что пытаешься спрятать подальше в своем сознании, что случилось совсем недавно и заставило нас очутиться здесь. «Может, это лёгкая истерия, — предположил я, еле пожав плечами, — любят же люди посмеяться, когда неожиданно погибают их близкие». Я постарался отпугнуть эти мысли, раз они так очерняют копотью и пеплом душу, когда горящие птицы, собаки и люди снова побежали у меня перед глазами, издавая только крики… *** Солнце продолжало отчаянно жарить, высушивая из тела мои последние соки. Маня подбадривал меня, и я все больше удивлялся его жизнелюбию, хотя он и продолжал походить на ребенка, за которым в полном изнеможении я ещё обязан был приглядывать. — Я хочу сок, — заявил он. Я посмотрел на друга искоса, чтобы он задумался над нашим положением, но он лишь добавил, — персиковый. Он нежнее. — Ты хоть понимаешь, что даже если бы у нас был сок, то он бы никак не помог бы тебе справиться с жаждой? — А я и не сильно хочу пить, — сказал Маня после выжидающей паузы, чтобы показать мимикой своё недопонимание. — А что так? — не скрывая уже раздражение, поднял я и тон голоса, и брови. В этот момент мимо нас прошла симпатичная на лицо зрелая монашка все в том же безобразном наряде, что мы видели раньше, и улыбнулась моему другу, обгоняя нас, тем самым открывая вид на подчеркиваемые её юбкой ягодицы и ноги. — Эм, они и слабоумием болеют? А на вид вроде почти приличная, — сказал я, но увидел, как Маня тоже загадочно, как та женщина, улыбается. Это вызвало во мне какое-то необычное чувство, будто я не знаком с чем-то, что знают все — а для меня это было в новинку. — Она действительно неплоха. Сводила меня в храм, напоила и накормила, — указал он снова взглядом на женщину, через чур внимательную к моему дурному другу. — Фел, как-нибудь попробуй этих девочек! Да шучу я. Посланник Солнца и вправду сильно развратил бедных монашек. Я считаю, мы должны им помочь. — Да, но не мы: в первый раз мы уже облажались, — напомнил, констатируя, я, не успев переварить всю ту информацию, что он протараторил. — Ты меня не уважаешь? Решил спасовать? — ткнул он меня локтём в бок. — Да с чего ты взял? Не спасовал я! Я всего лишь подвожу итог первой твоей выходки! Подожди… Так ты уже успел отдохнуть в кругу женщин, попить и поесть? Ну ты везунчик, а! Эх, хоть бы меня взял! — воскликнул я, обняв самого себя за талию, чтобы спрятать бока, но закашлялся, потому что горячий воздух прошелся по моему сухому, как дерево, горлу. — Так ты же спал — сам виноват, хах. «Да ну тебя!» — сказал бы я, если бы горло окончательно не разболелось. «Будь я женщиной, может, тоже бы выпил чью-то кровь», — возникла в голове мысль, когда мы увидели в центре города ругающуюся пару, в которой толстая женщина покрывала матом с ног до головы маленького мужчинку, который явно выглядел уже старше, чем был на самом деле. Я думал, что Маня тут же пойдет «разнимать» их, или успокаивать скандалистку, но он лишь пожал плечами и сказал: «Это не наше дело. В чужом городе мы станем только зачинщиками». Это была действительно неплохая мысль, но особенно она бы работала, если бы ещё раньше Маня не кидался на покровителя и любимчика этого города, не сжигал его и не лапал монашек. Тогда я сам подошел к поседевшему от криков своей жены мужчинке, его баба заметила меня, развернулась ко мне всем корпусом, уставив руки в боки, и смерила меня взглядом. — Вам что надо, девочки? А?! Я кому сказала?! Я бы закипел от возмущения, которое вызывала эта безобразная женщина, обзывая нас девочками, но почувствовал внезапно, как сил во мне вообще не осталось. Тогда Маня отодвинул меня назад. Я видел, как он весь уже тоже истекает потом от полуденного пепелящего солнца, но ровно стоит перед нависающими над ним жирными складками и грудями проблемы в тонком, но похожем на домашний халат больше, платье в цветочек. — Ой! Так ты мальчик! Вон как по-злодейски смотришь! Разбойник! Решил вырядиться девчонкой в синем халатике и ограбить меня под шумок? Знаю я таких гнойничков на теле нашего доброго нарцисского общества! — заплевалась она на каменное лицо моего несчастного друга Манджиро. — Роза! Это же наши гости! — комично появилась рядом красавица. Она была старше нас, но ухоженные руки, лицо и черные блестящие волосы, тонкий голубой шелк на ее коже, — все это завораживало взгляд и звало в сон. — Простите нас, — улыбнулась она мне и Мане. Тут к ней подбежали молоденькие девушки, по-видимому, находящиеся под ее чутким женским руководством, и грудь их так и ходила под полупрозрачными платьями. Все они посмотрели на меня, отчего мне стало как-то не по себе, и я почувствовал, что заболел: лоб мой погорячел, сердце быстро застучало, а с рук покапала вода. Я вытер тылом ладони капли пота, попавшие уже с кожи на волосы, но еле удержал после смены позы равновесие. — Раз уж вы прибыли в Винтейн, славящийся своими борделями и вином, то вы просто обязаны остановиться у меня! Надеюсь, вас как гостей еще никто не забрал себе? Маня спросил у нее что-то насчет платы, но последнее сказанное слово, что я услышал, принадлежало красавице, а трактовалось оно как «договоримся». *** Я проснулся снова сквозь завывания и игры огня при звуке птиц, но на этот раз воробьи были за моим окном. Окном? Веки ощутили на себе солнечных зайчиков, уже не похожих на искры при пожаре. Я сжал кулаки, чтобы, опираясь, поднять свое тело, но руки беззащитно заскользили по гладкой постели, точно я был каким-то пауком или коровой на льду. Я открыл глаза, и ничто не мешало им видеть. Передо мной почему-то были чьи-то светлые чистые ладони, и шли они откуда-то с моей стороны. Когда я смог сесть на матрац, я обнаружил, что на мне сейчас новая, вкусно пахнущая одежда, а сам я чист, как попка младенца. Когда я вышел, быстро нашел круглую комнату, в которой были только мой друг и вчерашняя женщина. — О! С добрым утром! Тебе снова Дафну? Я не понял, о чем шла речь, и, похоже, она прочитала недоумение на моем лице. — Дафна, которая омывала и кормила тебя. Она, похоже, тебе очень приглянулась, да и ты ей понравился. Так что, если хочешь, я могу даже позвать ее прямо сейчас. — Подожди! Ты забыла, о чем мы говорили до этого? — нажал на ее живот Маня, как упавшее дерево, или шлагбаум, чтобы женщина не могла пройти ко мне ближе со своим предложением. — Я помню. Славу хорошо известного и любимого человека легко разбить: достаточно лишь пустить слух. В этом ничего сложного нет. — И как мы это сделаем? Мы на баб на насесте что ли похожи? — Почему же сразу «баб», милый? — она обняла тонкими пальцами рук его лицо. — Все сделаю я. — А что остается нам? Разве ты не хотела, чтобы мы занялись этой работой? У всех женщин в этом городе в голове каша? — Не груби, Манджиро, — успокоила она его. — Вы станете частью моего плана. Пока что посвети перед всеми своей меандровой тиарой. Это же твое? — показала она, вынув будто из ниоткуда недавний трофей Мани. Он нахмурился и отобрал тиару. — Хорошо! Не забудь сказать только, когда в твоих планах появится для нас висельница, чтобы мы вовремя ушли! Не хотелось бы терпеть тебя до самой старости.