волжская

вообще о том, что они состояли в достаточно близких отношениях знал буквально, ну, никто ну, не то чтобы они скрывались, просто так получилось. вильгельмина близко ни с кем из российских городов не общалась, если не считать санкт-петербург, поэтому рассказать было особо некому, а с александром они на задушевные темы не общались. обычно это были какие-то исторические события или философия, до чего-то личного не доходило, потому что они застревали на спорах о первом. ещё у неё был берлин, да, но даже находясь по сути так близко и так далеко одновременно, виделись они редко. у каждого своя жизнь, работа, плюс они уже были в составе разных стран и поводов побольше собираться хотя бы по рабочим моментам практически не было. практически, потому что бывало такое, что москва мог свесить на твангсте обязанность встретиться со столицей германии, объясняя это их близким местоположением и своей занятостью (на самом деле лишний раз с берхардом он встречаться не хотел, плюс чаще всего дела были мелочными, связанные с калининградской областью, с которыми девушка могла справиться и сама). а если и виделись, то до этого разговор тоже не доходил, а если и доходил, то оба просто зависали в неловком молчании. так как, ну, знаете, говорить двум бывшим о своём нынешнем положении дел в этом плане было неловко. вильгельмина была достаточно прямолинейным и честным человеком (её прямота граничила с грубостью, но со всей своей немецкой серьёзностью она эту грань соблюдала) и ей бы труда не составило выложить всё как на духу, но всё-таки она тактично молчала, уважая их прошлые отношения и чувства берлина, что до сих пор чувствовал перед ней вину за вторую мировую и за взятие её города, который он не смог защитить. расстались они достаточно скомкано, именно в момент когда кёнигсберг перешёл во владение ссср, толком не поговорив, но в их отношениях возник разлад, словно берлинская стена, ещё с приходом нсдап к власти. растерянная и преданная тогда, сейчас она понимала и прощала, и готова была поговорить с берхардом, разрешив эту заминку между ними. а, и да, ещё берлин шугался немного волгограда, что однажды пришёл в гости к калининград, с задорно поблескивавшей медалью «за взятие берлина». долго пришлось берлин откачивать и успокаивать, что никто «брать» город снова не будет. после такого было немного страшно заявлять об их отношениях, возможно, берхард это не переживёт. умрёт, приняв тяжёлую судьбу. а гриша… гриша это гриша. все боялись высокого и грозного волгограда, что своим взглядом мог бы убить миллионы. преувеличение, конечно, но после сталинградской битвы это за ним закрепилось. гриша ни с кем практически не общался, предпочитая общению одиночество. или это просто так казалось. редко кому удавалось пробиться через крепкую сталь, что холодными отблесками сверкала в его кровавых глазах, и узнать его по-настоящему. не все были такими терпеливыми и настойчивыми, какими оказались астрахань и калининград. рахима было слишком много в его жизни, он был везде и в больших количествах, простой и открытый в своих желаниях, он смог запросто запасть в душу к грише, делая буквально ничего. вильгельмина просто была. немка, чужая, неприкаянная, отталкивающая и одновременно притягивающая блеском необычных янтарных глаз, что волшебно сверкали из-под ресниц. но рахим, близкий друг, не знал. обычно любопытный и знающий всё обо всём рахим не знал. не спрашивал потому что. не спрашивал кстати, так как не видел в этом смысла. гриша не был похож на человека нуждающегося в чём-то таком, что говорить о том, что к нему лишний раз подойти боялись. ну вот рахим и не спрашивал. а гриша и не отвечал. потому что не спрашивали, зачем говорить то. остальные хоть и видели некоторую близость вильгельмины и гриши после войны, но только в том плане, что та ходила шуганная от неотошедшего после кровавой битвы волгограда, который пугал тогда, серьёзно, ну, всех. что уж говорить о немке, бывшем городе германии, который самолично убивал множество людей советского союза. нечего говорить. и даже спустя почти 80 лет после войны никто не решался. потому что бред. немка и русский? звучит неплохо, но не в этом случае, когда вы воевали друг против друга. ну вот так и получилось, что уже где-то за 40 лет их отношений, о них не знал никто. кто-то догадывался, может, но кто станет лезть к стрёмному волгограду и чудной, потому что не русской (хотя, учитывая то, что она успела наделать вместе с русскими после присоединения, можно сказать русификация прошла успешно), калининград. никто, вот именно. все молчали. гриша и вильгельмина тоже молчали. потому что да. именно потому, что молчали, и произошла эта ситуация, которая произошла.

***

со сменой фамилии в жизнь пришли некоторые проблемы. не для вильгельмины, нет, для других. свыкнуться с новым звучанием и новыми буквами в паспорте не составило никакого труда. было даже приятно. вильгельмина волжская. сложно было другим. людям обычным, конечно, из городов всё ещё никто не знал. например повседневные места, которые девушка посещала часто и где знали её фамилию. в библиотеке её всё ещё называют твангсте. именно из-за этого и выработалась привычка поправлять на автомате. это был какой-то съезд городов. непонятно что, непонятно зачем, просто был. понадобились практически все города, видимо, решать вопросы со столицами округов стало сложно, когда ты слышишь отчёт от третьего лица и толком от этого ничего не выносишь. или москве просто было скучно. как факт. но, что ни говори, эти съезды были. хотя бы раз в год. собрания проводили по округам. первым в списке шёл центральный, что в принципе неудивительно. после него северо-западный. тоже обычное дело. вильгельмина сидела между санкт-петербургом и гатчиной. милая девушка, кстати, она с ней общалась, правда чуть-чуть волнительная — недавно стала столицей ленинградской области, переживает. москва о чём-то спорил с питером, попеременно жестикулируя. скорее всего, александру вновь нужны деньги на реставрацию, а московский снова объясняет, где у него они уже сидят. некоторые заскучали, открыто зевая и заваливаясь головой на стол. — калининград. москва зовёт её, усаживаясь на своё место. смотрит слегка выжидательно, видимо, умотался в спорах с романовым, что даже забывает что-то спросить. девушка приподнимает одну бровь, глядя в глаза напротив. — твангсте, как у тебя… — волжская. вильгельмина привычно поправляет, невозмутимо заправляя прядь волос за ухо. михаил подвисает немного, стеклянными глазами глядя в стену, но потом прокашливается и продолжает. — ладно, волжская, так как у тебя... — что? вопрос повисает во внезапной тишине зала, когда все переводят взгляд на питер. саша смотрит на, оказывается, волжскую с удивлением в глазах, мысленно понимая. — что? — ты сказала волжская. — очевидно, Genie. а что? — ничего. поздравляю. романов искренне улыбается, накрывая ладонью её руку и слегка сжимая. немка мягко улыбается в ответ, в благодарность слабо приобнимая. удивлённый вздох слышится с другой стороны — софья крепко обнимает её, выбивая весь воздух из лёгких, радостно лепечет поздравления и вильгельмина смеётся, успокаивающе поглаживая девушку по спине. тут доходит уже до всех. даже до москвы, который вначале вообще не обратил внимания на поправку девушки. московский лишь расширяет глаза в осознании, после тяжело вздыхая, потирая пальцами лицо. конечно, очередная свадьба между городами, ничего нового, знаем, плавали, ещё повезёт, если отделаются просто пьянкой, а не бредовыми затеями наподобие прыжков в москву-реку. а ещё какая свадьба без драки? русские ведь. и плевать, что калининград была немкой, за 70 с лишним лет она точно сделалась русской хотя бы по духу. кровь не водица, конечно, но за годы в составе россии там, скорее, водка не водица. — так, всё, заткнулись все! москва разгоняет балаган, который все тут развели, многозначительно смотрит на великий новгород и псков, тяжело вздыхает и откидывается в кресле. — кхм, вильгельмина, поздравляю вас с григорием. это несомненно прекрасно, что в нашей стране стало на одну счастливую семью больше, но давайте все всё-таки вернёмся к работе, иначе так мы не закончим. в помещении повисает тяжёлое молчание и, казалось бы даже более строгий в таких вопросах романов осуждающе на него смотрит, под столом толкая ногой. столица тяжко вздыхает, поднимая глаза к потолку. — ладно, хорошо, делайте что хотите когда мы проведём все собрания с остальными округами, хоть гуляйте всю ночь, мне всё равно. вновь воцаряется весёлая атмосфера и разговоры, и миша чувствует заранее, как все планы летят к чертям.

***

— они знают, тебе известно? первое, что слышит гриша, когда возвращается в номер. его жена сидит на диване в мини-гостиной, читая какую-то книгу. золотистые волосы водопадом спадают вперёд и вильгельмина неприятно морщится, перекидывая их назад. забавно закусывает губу, она всегда так делает, когда в произведении происходит какой-нибудь важный и волнительный момент. волжский улыбается, подходя сзади, аккуратно собирает чужие волосы в руку и завязывает резинкой, что с каких-то пор теперь всегда лежала в переднем кармане брюк. целует в макушку, ловит благодарную улыбку и садится рядом, подхватывая чужую руку и переплетая пальцы. — да, узнал от перевозбуждённого рахима, он самым первым ко мне прибежал, когда услышал новость от северных ребят. — и как? — дуется, что я ему раньше не рассказал. но это ненадолго, ему это быстро наскучит, тем более расспросить он меня не успел, придёт ещё. девушка молчит, сосредоточенно вглядываясь в страницы. гриша тоже ничего не говорит, слова тут не нужны. — ты не злишься? — на что? — на то. что я. ну. вот так вот рассказала… вильгельмина внешне выглядит спокойно и непринуждённо, однако пальцы её подрагивают и слова идут отрывками. гордая немка. у гриши сердце сжимается от всего этого, как она трогательно переживает и чувствует вину, стараясь оставаться в своём отстранённо-насмешливом образе. волжский сжимает её руку в своей сильнее, аккуратно тянет на себя и укладывает на грудь, носом зарываясь в макушку. — я рад. честно. зато никаких лишних вопросов ни у кого возникать не будет. — интересно, какого сейчас городам, что издевались надо мной. — мне кажется, они уже разъехались по своим территориям. — гриша мрачно усмехается. помнит ведь, как лично всех навестил и урок преподал: как не нужно обращаться с девушками, тем более, если это дама сердца волгограда. — точно, надо ещё берхарду сообщить. вся россия, считай, узнала, а мой близкий Freund — нет. волжский улыбается довольно и предвкушающе — интересно ведь, что берлин делать будет. вильгельмина его эту улыбку чувствует и вздыхает лишь, удобнее устраивается на чужой груди и хихикает, заранее прося прощение у столицы германии.