она танцевала лебединое озеро

антонин любил русский балет. только балет мог по-настоящему выразить все волнения широкой и могучей души, только сидя в бархатном кресле и любуясь отточенными движениями актёров, он отдыхал. приучила антонина к культуре — на этом месте, наверное, все его соратники захохотали бы в один голос — его покойная бабушка, неизменно водившая внука на классические и любимые балеты. дома она неизменно устраивала проверки — они усаживались пить чай из старого, но достойно сохранившегося чайника, подаренного ей на свадьбу, бабушка доставала из закромов печенье с неизменной банкой смородинового варенья, включала кое-как работающее радио, и просила антонина пересказать сюжет постановки. более того, в четыре года, только впервые сходившего на балет долохова записали на балетные занятия. он послушно ходил на них пять лет, выучил наизусть всю номенклатуру — так, что все термины отскакивали от зубов, а потом бросил, впервые закатив бабуле громкую ссору. однако, знания остались. и даже повзрослевший долохов после очередного похода на выступление пересказывал сюжет с обязательным разбором техники актёров — светленькая балерина фуэте недокручивала — отмечал он, неодобрительно цокая языком. в злосчастном сорок первом году бабушка уезжать с ними отказалась. десятилетний антонин остался бы тоже — воспитанный по большей части бабушкой, а не равнодушными родителями, он считал себя патриотом и рвался в партизаны, спасать страну. родители, однако, восприняли это не так, и в очередной раз заявив, как сильно расходятся методы воспитания уважаемой ксении долоховой и их самих, забрали отчаянно сопротивляющегося антонина и покинули родину. в сорок седьмом они получили письмо — оказалось, что ещё несколько лет назад ксения погибла при ленинградской блокаде. антонин запомнил навсегда небрежный взмах рукой матери, кинувшей прочитанное письмо в камин и её фразу, брошенную отцу -"старая карга померла. давно бы уже, да?"- он переживал это долго, исправно ходил в церковь каждое воскресенье несколько лет, по заветам искренне верующей бабушки. в отчаянные восемнадцать, увлёкшись политикой, прекратил, но на кладбище ездил в родной город ещё долго, традиционно заходя и на балет. но, в тот день, когда он только узнал, сначала не мог поверить — казалось, что все обманывают, а бабушка ждёт его дома, как обычно, выстоявшая против всех врагов и успевшая ещё и пирожки испечь. оказалось, что впервые не выстояла. на похоронах, которые родители устроили для соблюдения приличий, антонин завороженно смотрел на муху, перебиравшую лапками по закрытому гробу, и в голове проносились странные картинки, будто он убивает эту муху, которая в тот момент казалась ему настоящей убийцей, занесшей отраву в организм бабушки. всё же бабушка как жила, так и умереть должна была по-королевски, а настоящие королевы умирали, отравившись смертельным ядом, и вовсе не от голода или истощения. с того дня антонин начал ненавидеть насекомых — они представлялись в его голове отвратными, и обязательно заразными, поэтому он какое-то время усердно ловил бабочек, засушивая их в банках. через год коллекционирования у него набрался целый шкаф выстроенных в ряд жутких рамок с насекомыми, и тогда, в годовщину смерти бабушки, он всех их разбил. потом, ходя с замотанными в бинты руками, антонин каждый раз, когда его взгляд падал на пострадавшие руки или непочиненную стеклянную дверцу шкафа, удовлетворённо улыбался. а в мыслях его гремела увертюра. выросший антонин решил вернуться в родной санкт-петербург надолго — он посещал каждую пятницу мариинский театр, погружаясь в давно знакомые и заученные наизусть сюжеты, а потом отправлялся в бар, из замызганного окна которого можно было увидеть бабушкин дом. с разрешения родителей, его приравняли к собственности государства — видите ли, старинное здание и нужно охранять нашу культуру, и организовали там музей. антонин не любил ходить туда, смотреть на новое зеркало в прихожей, без таких родных трещинок на стекле и завитушек на раме, не любил подмечать отсутствие запаха духов с нотками елового леса, раньше пропитывавшего все комнаты. заходя в дом, теперь ставший полностью чужим, антонин чувствовал лишь беспокойство, а если он беспокоился, ни чем хорошим это не заканчивалось — не зря привлекали несколько раз по уголовке. постепенно он начал чувствовать бессмысленность в просто так утекающей жизни, какое-то время он пытался обмануть себя фотографией бабушки под подушкой, задуванием свечей заупокой, а потом перестал. пожалуй, оставалось только одно — балет. однажды в пятницу на 25 июля, антонин увидел её. в тот день затянувшаяся увертюра закончилась и началось первое действие. она — как оказалось после выступления, её зовут чудным именем гермиона — танцевала, само собой, в роли одетты. пожалуй, впервые, после стольких просмотренных вариаций любимого лебединого озера, у долохова что-то затрепетало внутри. отработанный наклон головы, с точностью выверенная улыбка и отточенные движения создавали идеальный образ героини, гермиона лучше всех вживалась в роль и летала по сцене, заставляя обращать внимание лишь на себя. белые пуанты мелькали повсюду, и завороженные зрители, даже ничего не понимающие в искусстве, влюблялись в неё по щелчку её вздорных пальцев. обманкой было все, но обманулись тоже все. антонина в тот момент прихлопнуло, завертело в круговороте давно забытых эмоций и заставило потерять здравый смысл. даже кажущаяся хрупкость была фальшивой — маленькая фигурка способна была лишь взмахом сильной ноги сломать кости, но настоящая стойкость искрящейся балерины не была тогда известна никому. это потом антонин узнал — опробовал на себе. в спешке заказывая букет алых роз и договариваясь о пропуске за кулисы, антонин столкнулся с объектом своих поисков. вблизи чётко очерченные брови и едва заметная горбинка носа заворожили антонина ещё сильнее, и он застыл, как изваяние. гермиона оценивающе осмотрела поклонника и, видимо, в тот момент решила его судьбу. нарочито уронила пуанты, которые несла в руке, и произнесла, глядя долохову в глаза. -не поднимете, неизвестный мне джентльмен? — он, не отрывая взгляда, присел на корточки, нашарил руками пуанты и не отдал их, а прижал к груди. -позволите помочь донести, миледи? — она позволила. потом гермиона позволила ему не только донести свои вещи, но и многое другое. а потом это продолжилось. в какой-то степени это было закономерно — они должны были встретиться. встретиться и отдать частичку души. они были неуловимой парой, их чувства всегда находились в движении, нельзя было поймать их любовь и захлопнуть дверцу клетки, лишь слушать отчаянную трель улетающей птицы. поэтому они так и слились воедино — привыкшие не оставаться на одном месте, они всё время пытались догнать друг друга. постепенно это стало привычкой, такой же необходимой, как курение, — целовать ее, смазывая красную помаду, после выступления, расплетать туго закреплённую лаком причёску и массажировать крохотные ступни, уставшие после пуантов, усаживать на кухонный стол, раздвигая подтянутые бёдра, выдыхать табачный дым ей в приоткрытые губы и укрывать белоснежными простынями. это никогда не длилось долго — неутомимая гермиона пожимала плечами, хватала всегда собранные чемоданы, целовала мягко и торопливо в щеку и уезжала. -прости, милый, сам понимаешь — гастроли. — он не понимал. он отчаянно сжимал кулаки, злясь и пересматривая балеты с её участием, когда видел её очередного партнёра, прикасаюшегося к его гермионе. он яростно ударял ладонями по столу, пытаясь справиться с внезапным гневом и сжигающей ревностью, а потом молчал. молчал, но обнимал её до синяков, хотя потом гермиона недовольно высказывала возмущение, замазывая тональником следы стараний антонина. в какой-то день она лукаво заявила ему, в очередной раз стоя на вокзале. -посмотрим, возможно, я больше не приеду. — и щелкнула его пальцем по лбу, с удовлетворением смотря на растерянность во взгляде. гермиона грейнджер не любила, когда всё выходило из-под контроля. к несчастью, случилось так, что антонин долохов был в этом с ней схож. и на самую малую каплю безумен. именно поэтому он сел в следующий поезд, а потом купил место в первом ряду. и когда очередной блядский партнёр протянул свои отвратные руки к почти фарфоровой девушке-статуэтке, антонин достал из-под пальто револьвер, найденный ещё в детстве в сундуке у бабушки и выстрелил. по белой концертной блузе плыло красное пятно, и музыка прекратило играть. весь зал — все — выпали из времени. их остановил страх. -ну что ты, милая, танцуй дальше. — антонин с удивлением приподнял брови, ожидая развлечения. и та продолжит, улыбаясь и наклоняясь изящно, слизывая кровь, попавшую на бледную руку. гермиона продолжит, потому что это её интригует, потому что бороться за контроль она любит тоже и потому что целуется этот властный мужчина прекрасно. ну и что, что немного безумно. полиция к нему, конечно, приедет, но это будет не скоро, и тем интереснее будет играть с ним потом. первое действие закончилось, наступает антракт.