***
Вечер двух подруг прошел спокойно, и теперь они укладываются спать. Да, вместе. Такая у них традиция еще с самого детства: проводить одинокие грустные ночи вдвоем, поддерживая сердца и души друг в друга в теплейших объятиях. Их дружба — это когда боль одного тебе больнее вдвойне, а радость доставляет небывалое счастье и удовольствие. У Лисы с Розэ словно одна душа на двоих. Вот только теперь одна половина души страдает, пока вторая ничего толком не знает об этом, хоть и чувствует, что что-то не так. Розэ заметила это тогда, когда квартира Лисы заметно опустела. Исчезли картины, что младшая вечерами рисовала на балконе. Пропали из виду ее музыкальные инструменты, целых три: фортепиано, скрипка и гитара. Раньше она их из рук не выпускала, а теперь они, скорее всего, пылятся где-то в старом доме семьи Манобан. После перестала пополняться коллекция стихов, чего еще ни разу не происходило, ибо это было ее любимое дело еще с младшей школы. Лиса не объясняла причин этому, просто меняла тему, прося еще немного времени. Видимо, время пришло. — Какое одеяло тебе дать? — спросила Лиса, открывая шкаф с постельным бельем нараспашку. — Давай одно на двоих, как в детстве, — Розэ улыбнулась своим воспоминаниям о том, как они с Лисой гонялись раньше друг за другом по дому, строили палатки из одеял и подушек, позже засыпая там и заставляя взрослых беспокоиться. Девочки всегда спали рядом. Не в обнимку, нет: Лиса могла засыпать только на животе, в то время как Розэ спала как солдатик, руки-ноги по швам. Им было просто напросто неудобно спать в обнимку. Тем не менее, они всегда были недалеко друг от друга, находя спокойствие в обоюдном присутствии. — Как скажешь, — младшая решила немного подурачиться, и кинула большое одеяло прям на Розанну, покрывая ее с ног до головы, а после подняла ее в этом обличии и кинула на кровать. — Твою же… Манобан! — окутанная девушка начала вырываться из плена, но у нее не получилось — Лиса решила завернуть ее так, что из-под одеяла торчала только голова Розэ. Все ее движения были скованы, и она только и могла, что пыхтеть от злости и негодования. — Ты похожа на сосиску в тесте! — виновница сего действия прыснула со смеху и звонко поцеловала подругу в щеку, — не брыкайся, а то не отпущу! — Я покажу тебе это не отпущу! Началась безжалостная борьба подруг за то, кто же окажется завернут в это большое, теплое, мягкое… так, о чем это я… А!.. Одеяло! — Я сдаюсь. Сдаюсь! — Манобан вскинула руки вверх, капитулируя и отбиваясь от нападок подруги. — Так-то, малышка! — широкая улыбка озарила Розэ, пока Лиса старалась отдышаться. В ее мысли закралась мысль: «И когда это Розэ стала такой сильной?».***
— О чем задумалась? Розэ обеспокоенно посмотрела на свою подругу, еще больше для себя отмечая, насколько та изменилась: к пустым глазам присоединились острые скулы и явные мешки под глазами, что ранее не попадались на глаза так же ярко, как сейчас. Наблюдать за Лисой в таком уязвимом состоянии было вновинку: обычно именно Манобан была подушкой для слез и главным спасательным кругом. Видимо, ничто и вправду не длится вечно. — Мы с ней… — Розанна навострила уши, — мы с ней разошлись. — С ней — это..? — С Дженни. — Так вы даже не были вместе! Или… были? — В том-то и дело, что не были, — снова выдох, — не дошли. Я не смогла завоевать ее. Нет, не так грубо, с ней нельзя грубо; я не смогла сделать так, чтобы она доверилась мне. Я старалась сделать все, что в моих силах, но не смогла. Видимо, меня и моих стараний не было достаточно. — Не говори так! Почему ты так думаешь? — Потому что она сейчас не со мной, и не будет. Она не любит меня… не так, как я ее. Рука Лисы скользнула под подушку, приобнимая ее и словно ища в ней поддержку прежде, чем она сломается. Было видно, что еще чуть-чуть, и плотину слез прорвет. Лиса не плачет. Никогда. Так, конечно, думают другие. Для других Лиса сильная, Лиса мудрая не по годам, Лиса рациональная и очень, очень счастливая. У нее нет проблем, она всегда улыбается. Черт, да она идеальна! Во всем! Она всегда утешает других, она всегда приходит на помощь, она всегда поддерживает и находит правильные слова. Слезы? Нет, увольте! У Лисы нет причин для того, чтобы плакать! Или правильнее будет сказать «не было»? Розэ осторожно протянула руку к Лисе, и, не замечая возражений, мягко провела ладонью по ее лбу, отодвигая челку. После она там же оставила невесомый поцелуй. Этого было достаточно, чтобы снять оружие с предохранителя. Первая слеза, вторая… — Лисенок, ты чего? — младшая девушка резко отвернулась от своей подруги, скрывая гримассу боли и отчаяния. Она плакала без звука, ибо умеет только так. Ей нельзя было плакать. Когда Лиса была маленькая, ей говорили, что плакать можно только тогда, когда умирают родители. Значит, ей нельзя сейчас плакать! Нельзя! Плохая Лиса! Но ей так больно, что отвращение к себе за минутную слабость отходит на второй план, особенно после того, как старшая разворачивает и крепко прижимает ее к себе. Минута перетекает в две, в три, а то и во все десять, пока все то, что копилось у нее внутри, не вышло наружу в виде тихий рыданий в шею ближайшей подруги, почти что сестры. Жаль, не кровной. Кровной у нее никогда не было, но вот Розэ всегда была рядом. Кажется, не было ни дня, когда Лиса не благодарила судьбу за то, что старшая появилась у нее в жизни. Когда захлестнувшая волна эмоций спала и дышать стало легче, Лиса отпрянула от Розэ, присев на кровати, и начала яростно вытирать свое лицо. — Слабая. Слабая! Не можешь справиться даже с простыми эмоциями! — звонкий шлепок по своему же лицу заставил опустить голову и дышать глубоко, пока контроль не будет возвращен. — Ты такая жалкая, Лиса. Такая жалкая, — все это время Розэ в молчаливом ужасе смотрела на то, что с собой делает ее подруга. Как она смогла проморгать такое? Старшая аккуратно приобняла размякшую фигуру, что теперь не отвечала ни на какие-либо движения и звуки. Это выглядело так, будто Лиса попала в транс. — Лисенок? Ответ был дан не сразу и очень медленно. Отрешенные глаза последовали за головой в сторону звука, в то время как больная улыбка озарила заплаканное лицо. — Я в порядке. Дай мне немного времени.