***
— О, ты помыл мою машину, — между мокрыми поцелуями отметил Скарамучча. Не то, чтобы он приглядывался, учитывая, что у него сейчас на коленях сидит ураган бушующих чувств, а возбуждённых член Кадзухи упирался ему прямо в живот. Просто ногой он зацепил моющее средство, что, видимо, тот забыл убрать. — Да. Но жаль, что мы её в итоге испачкаем, — с наслаждением прошептал. — Не пизди, — усмешка, — тебя, такого невинного на первый взгляд, больше всего возбуждает порочить неопороченное. Кадзуха похотливо выдохнул Скарамучче на ухо, начиная мокро посасывать мочку и тереться пахом об твердеющий бугорок, словно кошка, что отзывается на каждую ласку. Он царапал затылок ногтями, сильно растягивал футболку, стараясь прикоснуться к голой кожe, а горячие губы не оставили ни одного нетронутого места на шее. А потом пошли поцелуи. Настолько жадные, настолько похотливые, что слюна текла с подбородка прямо на грудь. Одна капля, вторая, третья… А чёрт с ними! Бля-я-ять, им словно мешали эти тела, чтобы наконец соединиться душами. Одна рука Кадзухи аккуратно (ого, он так может?) прошлась от шеи к груди, от груди к прессу, от пресса к низу живота, а там… а там остановилась, засранка, не двигалась к пульсирующему месту, которое самому до помутнения в глазах хотелось сжать уже хоть через ткань, блять, брюк, хоть как-то… Скарамучча от таких нежных действий зашипел, недовольно смотря на эту наглую и гордую морду напротив. Кадзуха усмехнулся и аккуратно стёк вниз, оказываясь между ног. Сука-а… Знал бы его малыш о чём сейчас все мысли Скарамуччи… — Хочешь отсосу? — бля-я-ять, он знает! Кадзуха нарочно пошло облизнулся. И это попадание в десяточку. Точнее, прямо в пах. Скарамучча, словно подросток, хотел уже кончить из-за одного такого пьяного от желания взгляда; вот ему вновь шестнадцать лет. У Каэдэхары прилипли волосы ко лбу в непонятные узоры, красные губы раскрыты и блестят от слюны, щеки как от жары пунцовые, а дышал он жадно, словно бежал марафон. В каком-то смысле это и было начало их марафона. Секс-марафона. — Хватит спрашивать, зная ответ, паршивец. Кадзуха хитро улыбнулся, сверкая своими такими ахуенными глазками, а Скарамучча запоздало подумал, что такая разлука делает невозможное, ведь то, что творит сейчас его паршивец… Как он смотрит на эту гору (по размерам, наверное, больше Эвереста) в штанах, словно на завёрнутый подарок, и проходится языком по губам. — Я уже жалею, что не ценил времена, когда ты краснел по сто раз, стоило тебе всего-то член мой увидеть, — на выдохе выдает, зарываясь пальцами в мягкие и длинные волосы. Ох, а как невъебенно развратно наматывать их на кулак… — Ты виноват в том, в кого я превратился. Снова этот ахуенно предвкушающий звук ремня, но на этот раз аккуратный и медленный. Скарамучча с извращённым удовольствием наблюдает, как Кадзуха высунул язык и начал облизывать живот, иногда покусывая места. Вот же собственник, следы любит он оставлять. Как будто тот сможет уйти от него. Вот же глупый, наивный мальчик. Не понимает, что скорее взойдёт два солнца в зените, чем такое случится. Скарамучча, видимо, и правда сделал его слишком раскрепощенным. От таких влажных поцелуев в чувственных местах пальцы в волосах ещё больше сжались, а глаза начинают видеть перед собой разноцветные пятна, и разум точно поплыл к чёртовым ебеням далеко и невозвратно. Внезапно захотелось ещё, глубже, до гланд, до слёз в алых глазах. Скарамучча вздрагивает и до боли жмурится, чувствуя, как Кадзуха наконец вытаскивает его член, что радостно шлёпается по животу, и тот сразу немного дует на влажную головку, вызывая мурашки. Даже на чуточку становится легче, но взвыть хотелось больше, ведь, кажется, сейчас яйца лопнут от такого напряжения. Но Скарамучча давно понял: Кадзуха читает мысли, ведь тот, прилично сплюнув, начал неспеша надрачивать, раскатывая свою слюну и смазку, и, и… — бля-я-я-ять, запретите это законом, — влажно причмокивая, посасывать, лизать одно яйцо, потом второе, словно… блять… словно детскую сладость. Выглядело это даже для Скарамуччи слишком невъебенно пошло, и ему кажется, что вот ещё чуть-чуть и он угостит Каэдэхару вот прямо, мать вашу, сейчас. Кадзуха мычит, вызывает вибрацию во рту — и Скарамуччу тут же отправляет на шестое небо счастья, а до седьмого ещё дойти нужно. Тело обдало таким адовым жарким ядом, разливаясь по телу и уходя прямо в пах, что Скарамучча, что-то невнятно промычав, уже видел яркие фейерверки в глазах. Определиться с тем, что рай это или ад, пока не получается. Наверное, всё сразу, только Кадзуха так умеет. Он знает всю карту наслаждения своего партнёра, если сжать здесь, облизать здесь, то сразу услышит… Стук. Стоп. Что?.. Потом ещё один более настойчивый. Скарамучча хотел послать всех и всё и просто съебать в другую вселенную со своим паршивцем. Особенно сильно захотелось, когда увидел тонкую линию слюны от высунутого языка до своей головки. С-сука. Сам Кадзуха вообще смотрел нахмурено, а потом на лице отобразилось понимание, а вскоре сожаление. Что за?.. А по их запотевшему окну все ещё настойчиво стучали. Скарамучча выдохнул, взяв все свои крупинки спокойствия и немного приоткрыл окно, чтобы, ну… чтобы не было видно, что ему отсасывали. Хотя, признаться честно, на пару секунд сильно хотелось открыть полностью это долбанное окно и выбить из колеи ещё одного бессмертного, что [опять] прервал. — Прошу прощение, сэр, — начал самый ненавистный в данную секунду человек в мире, — но время парковки вашей машины закончено. — Продлить никак? — сквозь зубы прошипел Скарамучча, чувствуя, как Кадзуха игриво начать выцеловывать венки на стволе члена. Вот же… — Нет, это аэропорт, поэтому… — неуверенно начал этот дьявол. — Понятно, — отрезал Скарамучча, подняв стекло, а затем грозно посмотрел на Кадзуху. — И не предупредил же. Ладно, вырулю в какое-то место, где будет только три пенька. Кадзуха смотрел обиженно и разочарованно, словно у него забрали леденец. А… Точно… — Если буду и дальше смотреть на твоё несчастное лицо, то вскоре расплачусь. Что такое? — негромко проговорил Скарамучча, доставая из бардачка влажные салфетки. — Мы не успеем, — выдох. — И так на час опоздали. Это ещё что за новости? — Куда? — нахмурился. Кадзуха приподнял бровь на его вопрос и внезапно прыснул в кулак тихим смехом. — Опять ты забыл. На день рождение Аякса. Теперь в их записной книжке второй и третий человек, которого хотелось бы испепелить прямо сейчас.***
— Не могу поверить, что у меня такие приоритеты, — проворчал Скарамучча, нажимая десятый раз на дверной звонок. Они могли бы уже быть на третьем заходе, а в итоге сейчас на третьей улице Ли Юэ. — Да ладно тебе, — Кадзуха пожал плечами и закусил нижнюю губу, косясь на Скарамуччу, и чуть ли не промурлыкал: — Райской удовлетворённости всегда предшествует томительное ожидание. Зато знаешь, что будет, когда мы наконец останемся только вдвоём? — пауза. — Ты заставишь меня медленно и по-блядски раздеваться перед тобой, пока не останусь в одной рубашке. Будешь мучительно долго любоваться мною, сжимая через штаны собственный стояк. Потом заставишь встать раком, выгнуть до боли в спине поясницу и будешь засовывать в меня один, второй, третий палец. Ты не будешь давать мне кончить, даже если буду слёзно молить об этом, ведь я буду кончать только на твоём члене, Скарамучча. Потом кончишь в меня и сожмешь мою задницу так, чтобы твоя сперма стекала по моим бёдрам и яйцам, а ты всё это вылижешь и оттрахаешь языком, как всегда любил делать. — Ва-а-ау, вы всё же живые! Думал, что уже ваша карета по ходу не туда завернула, — прозвучало где-то фоново. Да и… неважно как-то. Скарамучча стоял и не верил ушам, хотя собственный член охотно верил. Ох, как он верил, что аж радостно дёрнулся. Хотелось наказать этого паршивца за такие наглые и возбуждающие слова в неподходящей ситуации. Ч-чёрт… Как же умело Кадзуха может контролировать эмоции и состояние Скарамуччи в своё благо и когда захочет. Может одной фразой выбить всю землю из-под ног и заставить желать его всем своим телом, наплевав на обстоятельства. Он, честно, может всё, и сам Кадзуха это прекрасно осознаёт. И Скарамучча такое позволяет только ему одному. Больше никому. Сам немного покрасневший Кадзуха сразу же обратил внимание на появившегося в двери Аякса, мол, я белый и пушистый и ничего такого не говорил. Вот же сучёныш… Хотя оба и не были до конца уверены слышал ли их разговор именинник. Да, если и услышал… ну, не привыкать. За годы отношений Кадзуха так раскрепостился (это всё из-за Скарамуччи!), и невольно уже думаешь, что даже дьяволы в Аду и то поскромней будут. Кадзуха видит, что Аякс что-то там говорит им двоим, однако у себя в голове уже перебирал все возможные и невозможные позы, в которых его уложит Скарамучча. Но… уже после праздника. Как-никак день рождение их общего друга. Хотя, может, существует какая-то традиция, мол, если друзья именинника переспят на его дне рождении, то именинник в этот же год сто процентов найдёт крепкую и вечную любовь. Ох, Скарамучча и Кадзуха так бы постарались… Так бы постарались, конечно же, ради их друга… Тем не менее, сейчас они понимают, если вновь не вытерпят этот зуд в паху и это адовое влечение друг к другу, подпитанное долгой разлукой, и их — данедайбожемой — прервут, то этот бедняжка в последний раз в своей жизни видел небо над головой.***
— У вас штрафной. Пейте, — сразу сунул им рюмки Аякс, как только те вышли на задний двор. Скарамучча без вопросов выпил, зная, что чем меньше будет огрызаться, тем меньше проблем будет с Аяксом. Кадзуха же не спешил, помня, что на голодный желудок его понесёт с первой же рюмки. — Ха-а-а? Да если б знала, что за опоздание дают штрафные, то тоже пришла б не вовремя, — обидчиво фыркнула Бэй Доу. — Почему мне тогда не дали штрафных? — в тон добавил Итто. — Вы и без этого, считайте, выпили штрафные на все свои опоздания вперёд, — усмехнулся Тома. — Аякс, — любезно обратился Кадзуха, протягивая конверт, — с днём рождения. Все знают, как Аякс ненавидит подарки в виде конвертов и денег. И сейчас даже не скрывал своего разочарования: в упор смотрел то на протянутый подарок, то на пару перед ним. Нет, ну, если они так ненавидят его, то могли бы уже не приходить. В итоге он выдохнул и обречённо начал раскрывать картон. — Что ж, надеюсь, там хотя бы приглашение на другую планету, — неудовлетворительно отозвался именинник. — Тебе и приглашение не нужно. Тебя без вопросов встретят инопланетяне, приняв за своего, — фыркнул Скарамучча. Аякс разорвал конверт и на секунду все гости испугались, что его глаза сейчас выпадут из орбит, а следом челюсть упадёт на пол. — Это типа… — промямлив что-то невнятное про себя, всё ещё гуляя взглядом по буквам сертификата. — Занятия будут раз в неделю, а термин — два месяца, — объяснил Кадзуха, тыкая по содержимому. Остальные гости, услышав слово «занятие», сразу же усмехнулись. — Значит, настолько не любите Аякса? — посмеиваясь, ответил Аято. — Внимание! — внезапно посерьезнел Итто. — Если кто-то мне на день рождение подарит какой-то сертификат на какие-то бесполезные занятия, у того будет несчастье весь год. — Это не так работает, — засмеялся Тома, хлопая Итто по плечу. — ОЧУМЕТЬ! — внезапно раздался писк по всему двору. — Божемойгосподи, большое спасибо, вы самые лучшие! Все замолчали и испуганно посмотрели на Аякса, который уже душит в своих объятиях Скарамуччу и Кадзуху. — Если продолжишь нас лапать, то разорву нахрен этот сертификат, — недовольно проговорил Скарамучча, пытаясь вывернуться из цепкого хвата. — Да ладно тебе. Все мы знаем, какой ты на самом деле тактильный, — зачарованно сказал именинник, не прекращая сжимать ребят, тем самым вызывая смешок у Кадзухи. — Это вообще была его идея. Так что обними Скарамуччу сильней, — специально добавил Кадзуха. — Заткнись, — прошипел упомянутый, сильно ущипнув своего парня за бок. Воспользовавшись случаем, Бэй Доу выхватила из рук Аякса сертификат. Её лицо вытянулось, а брови приподнялись. — А так можно было?! — Что там? — заинтересовался даже Аято, и все гости собрались вокруг этой бумажки. — Уроки по пилотированию самолёта? — Да ладно?! — почти крикнул всё ещё не верящий Итто, во всю разглядывая сертификат, словно ища подвох. — А можно мне тогда уроки по управлению корабля? — умоляюще обратилась Бэй Доу к двум парням. — Перебьёшься до своего дня рождения, — фыркнул Скарамучча, наконец отлепив Аякса от них. — Бля-я-я, это так офигенно! Я вас всех отвезу на своём самолете на инадзумовские моря! — Без всех лицензий я не дам себя и Кадзуху катать. Ещё угробишь нас, — безотказно добавил Скарамучча. — Всё будет! Не переживай так, родной! — весело пропел Аякс, на что «родной» закатил глаза. Кадзуха зачарованно наблюдал за каждой эмоцией своего парня, полностью забыв, где они сейчас. Всё внезапно снова сужается к одной единственной точки. Он ещё раз понял, как же, чёрт возьми, соскучился и ревностно хочет забрать всё его внимание себе без остатка — упиться им сполна, хотя и сытым себя почувствовать невозможно с таким-то мужчиной под боком. Чувствует, что его вновь и вновь зачаровывают эти глубинные глаза. Боже, вселенная — это не звёзды, это — глаза Скарамуччи. Их посадили рядом (а как иначе?), и Каэдэхара закинул свою ногу на бедро Скарамуччи и моментально почувствовал руку, которая начала без стеснения водить вверх-вниз, иногда сжимая где нужно. Оба почувствовали мурашки по спине и сглотнули вязкую слюну. Они чувствуют себя так комфортно, словно одни. Однако, конечно, понятно, что было бы будь они действительно одни… — Пока вас не было, мы играли в «Я никогда не…» — воодушевлённо сказал Аякс, всё ещё находясь под впечатлением от подарка. — Споить всех решил? — устало выдохнул Скарамучча. — Все вечеринки, которые устраивает Аякс, чреватые коллективным опьянением, — пожал плечами Аято. — Узнали хоть что-то интересное про кого-то? — заинтересованно спросил Кадзуха, приподняв уголок губы. — Ничего такого. Просто каждый наконец утихомирил своё любопытство, — устало выдохнул Аято, а затем выпалил: — Бэй Доу лесбиянка, Тома любит ролевые игры, Итто ел жуков, я когда-то избил человека до полусмерти, а Аякс делал минет нашему преподу в то время, как тот читал лекцию. — Итто ел жуков? — искренне удивился Кадзуха. — То есть, это всё, что тебя поразило? — усмехнулся Скарамучча, продолжая игриво гладить и сжимать бедро своего парня. — Так! Моя очередь! — прервал их Аякс, активно маша руками и косясь взглядом по Скарамучче. Пьяно улыбнулся и выдал: — Я никогда не пил таблетки для увеличения члена. Скарамучча сжал челюсть, цокнул и, нехотя, выпил. Следом, на удивление, выпил и Итто. — Вы?.. — сжал губы Кадзуха, сдерживая смех. — Это было ещё в школьное время. Пубертат, комплексы, все дела. — Он полпачки за раз выдудлил, — намеренно продолжал именинник, оставаясь довольным своей игрой. — Заткнись, будь добр, — низко проговорил Скарамучча. — А я думал, что нужно выпить один раз и опа — чудо! Но на деле оказалось, что на постоянной основе нужно, и я после первых двух раз забросил, — недовольно проворчал Итто. — И как? Помогло? — через смех спросила Бэй Доу. — Скорее нет, чем да, — пожал плечами Скарамучча. — Я никогда не засыпал во время секса. Аякс в упор смотрел в глаза друга и, выдохнув, залпом выпил. — Это как ты умудрился? — посмеиваясь, спросит Тома. — Перебрал с алкоголем и вырубился, — сказал, мол, ну с кем не бывает, проехали. — Зато я не занимался сексом с тем, кто сейчас играет в эту игру! Кадзуха и Скарамучча синхронно фыркнули и одновременно опустошили рюмки. Следом, немного помедлив, выпили Тома и Аято. — Да ладно?! — кажется, все впервые видят такого офигевшего и даже немного испуганного Итто. — Получается… Кадзуха изменил Скарамучче с Томой, а сам Скарамучча с… — Бинго, — сарказмом ответил Скарамучча. — Как хорошо, что ты разгадал эту загадку. Все засмеялись, и внезапно каждый словно захотел напоить кого-то конкретного, опираясь на знания всей биографии друг друга. То «у меня никогда не было тёмных волос», то «у меня никогда не было сертификата по пилотированию», пару раз даже прямо звучало а-ля «меня никогда не звали Аято». И когда все изрядно напились, то Аякс, шатаясь (зато чертовски довольный собой), начал петь все хиты из тик-тока. Когда на скарамуччевое «ты уже набухался, как свинья» прозвучал ответ «ты попьяней будешь», то начался, огосподибожемой, спор. Кадзуха (да и не один он) только закатил глаза, наблюдая, как его парень и друг буднично меряются хуями. Ну, как у них двоих говорится, добился сам — добей другого. Ох, это их особое «мужское начало», которое о-бя-за-те-ль-но нужно доказать. Скарамучче стало необычно весело. То есть, весело не по-скарамуччевски. То есть, за гранью понимания и осознания. То есть, напился он. Удивительно даже, идёт против своих же принципов — не нажираться в ноль, ибо сам по себе он ярый противник нажираловки. Видимо, такая долгая командировка и дружеская атмосфера стала явным топливом к брейк рулс. Как пролетело время, конечно же, не заметил. Да он мало что «замечал», скажем так. Иногда где-то на фоне слышал: — Скарамучча, всё, хватит, тебе достаточно. Сойдётесь на ничьей. Ещё слышал: — Скарамучча, нельзя понижать градус! А ещё, вроде как, звучало: — Скарамучча, пожалуйста, хотя бы не при всех лапай меня! Возможно, он даже ответил что-то. Но пока только мутная пелена перед глазами, а в голове всё ещё прогуливается ветер. Проснулся он, ощущая под собой голую и почти жгучую кожу. Его голова лежит на подымающейся от дыхания груди, их ноги переплелись, а собственные руки жадно сжимают тело под собой. Понял сразу — Кадзуха. Его Кадзуха. А ещё он понял, что они всё ещё не у себя дома, а на диване в гостиной Аякса. Однако хоть одни. Боже, спасибо хоть за это, даже душу не пришлось отдавать. Скарамучча слышит, как такое родное сердце мягко стучит — тук-тук, и ещё раз: тук-тук. Захотелось вновь закрыть глаза, вдохнуть родной запах и отдаться моменту. Он чувствует, как нежно и томно пальцы выводят различные узоры на его спине, вызывая волну мурашек и удовлетворение. В груди стало привычно тепло и тесно. Скарамучча скучал по этому. По Кадзухе скучал. Чёрт возьми, он каждый раз думает, что вот всё — больше скучать просто невозможно. Но каждая его командировка бьёт все рекорды. Страшно думать, что будет дальше. Может, даже не сможет вытерпеть и в итоге откажется в какой-то момент от такой перспективы на работе. Вставать куда-то там ему сразу же перехотелось, да и расспрашивать о вчерашнем дне желания нет. Захотелось только крепче обнять и полностью расцеловать — состояние позволяет. У Скарамуччи есть одна особенность, которой пользуется почти никогда, — у него никогда не бывает похмелья. Сколько бы не выпил, насколько бы не был пустой желудок, ничто не могло поиздеваться над ним на следующее утро. Поэтому сейчас без каких-либо проблем начал расцеловывать шею Кадзухи, плавно переходя на ключицы и не без удовольствия отмечая, как у того постепенно сбивается дыханье. Целует в плечо. Кусает. — Уже проснулся? — расслабленно выдохнул Кадзуха, отложив телефон. — Как чувствуешь себя? — Просто, — поцелуй в шею, — замечательно, — поцелуй в челюсть, — а ты как? — поцелуй в подбородок. — Не я же напился вчера до беспамятства, — усмехнулся Кадзуха. Скарамучча замер, приподнявшись и взглянув в родные глаза. — Осуждаешь? — Нет, — несильно улыбнувшись, поцеловал Скарамуччу в висок. — Скорее, удивлён был, когда ты не отдавал себе отчёта в собственных действиях, — выдох. — Сам презираешь пьяных людей, но вчера почему-то этот пунктик опустил. Для меня такой ты в новинку. — Ты пиздец как преувеличиваешь, — нахмурился Скарамучча, не довольный тем, что с самого утра его отчитывают. — Я напился в компании своих друзей, а не на какой-то там ноу-нейм вечеринке. Ну вот. Здрасьте и распишитесь — настроение полностью испорчено, а сам настрой улетучился к ебеням. [Кажется, теперь в их записной книге четвёртый человек, которого хотелось бы испепелить прямо сейчас] Скарамучча выпутался из объятий Кадзухи и одеяла, невольно поёжился — на нём только штаны, а верх ничем не прикрыт. Цокнув, он развернулся спиной к Каэдэхаре и сел на другую часть дивана. Стало так отвратительно, что хотелось даже уйти в другую комнату. Он ведь так соскучился по Кадзухе, а тот без единого стеснения высказал какую-то непонятную претензию. Ну ахуеть, блять! Может, ему ещё и отдыхать запрещено, а? Или, может, ему вообще не нужно было возвращаться? Нет, ну, а что? Не было бы каких-то там придуманных Кадзухой проблем! Жил бы спокойно без такого бедствия под названием «Скарамучча» да не тужил! — Скарамучча? — недоумённо начал Кадзуха. — Ты, видимо, как-то не так воспринял мои слова. — На слух не жалуюсь. Усталый выдох. А? Это он ещё тут выдыхает?! Скарамучча хотел было повернуться и обматерить Каэдэхару вдоль и поперёк, как вдруг почувствовал невесомые поцелуи на затылке, что плавно переходят на плечи и шею, пуская разряд тока по всему телу. М-м-м… Что он там хотел сказать? Важное что-то, да? Интересные мысли такие были… — Я ни за что не осуждаю тебя, Скарамучча, — поцелуй в шею, — просто было непривычно видеть тебя таким, — пауза, — особенно, когда, — поцелуй в челюсть, — ты приставал ко мне при всех. Но, знаешь, — Кадзуха, нежно положил ладонь на щеку Скарамуччи, заставляя посмотреть на него через плечо, — ты был таким страстным и нуждающимся во мне, не стесняясь лишних глаз, что я слегка растерялся, — поцелуй в подбородок. — Я очень скучал по тебе. Всегда скучаю. Разрываюсь от этого чувства, ничего не могу поделать с этим. Блять, Кадзуха, ах ты паршивец. Ну вот, и распишитесь. Зажёг потушенное. Ещё и керосином залил всё тут, молодец, зачёт. Пару правильных и нужных слов — и вот, пожалуйста, держи: Скарамучча вновь хочет. Его. Себе. Навсегда. Прямо сейчас. Он от удовольствия прикрыл глаза, полностью открываясь таким обжигающим ласкам. Чувствует, что вот-вот и всё — превратится в лужу. Ощущает, как пульсирует между рёбрами желание целиком исцеловать Кадзуху, трогать больше, сильней. Захотелось говорить ему «мой»… Вау. Как же звучит извращённо красиво. Ах а как же правдиво. Скарамучча развернулся и навис над ним. «Мой». Невесомо целует в губы. «Мой». Кадзуха нежно гладит Скарамуччу по лицу, на что тот игриво лизнул подушечки пальцев. Оба улыбнулись. «Мой» — оседает на пальцах. «Мой» передаётся от одного дыханья к другому. Мой, мой, мой — передаётся по касаниям к светлым длинным волосам, растекаясь по всей длине. Скарамучча сжимает, крепко обнимает, утыкается носом в ключицу Каэдэхары и просто дышит. Умеренно, жадно вдыхая родной запах. Вдох-выдох, вдох-выдох. Приятно, сладко, вкусно. Вот так пахнет счастье? [Кто поспорит, тому Скарамучча без раздумий врежет]. Чувствует, как Кадзуха вздрагивает из-за чужих волос, что щекочут шею, нос, лицо. Даже тихо чихнул. Вот же… Оба начали посмеиваться. — Осторожно, Каэдэхара, — шутливо ущипнул его за рёбра и невесомо ведя кончиками пальцев к низу живота, — твои слова играют против тебя же. — Не сказал бы, что прям «против», — облизнулся. Да чтоб его. Показушно цокнув, Скарамучча повалил Кадзуху на спину, и… боже, спаси и сохрани… Какой вид… Кадзуха вытягивается, раскрывается, чуть ли не урчит и одаривает настолько ярким и желанным взглядом, что даже слова так не смущали раньше. Нежность отступила, хочется просто сожрать, причмокивая. Без остатка всего. — Хочу выебать тебя прям на этом чёртовом диване, — хрипит Скарамучча, чувствуя, что его начинает просто разрывать на части. — Так вперёд, — выдохнул на ухо, лизнув напоследок. По телу Скарамуччи прошёлся рой мурашек предвкушения. Что ж, всё, что захочешь, принцесска. Они целуются, всё настойчивей и грубее, глубоко и упоительно, упуская крупинки той нежности, что была раньше. Кусают губы, до боли сжимают тела, трутся друг об друга. Всё. Уже невозможно нежничать, и каждый сделал свой вклад в это. Кадзуха ревниво царапал спину, старается через штаны задеть своей задницей член Скарамуччи, на что тот охотно подыгрывал, двигаясь вперёд-назад. Блять, они словно уже трахаются. Кадзухе кажется, что перед глазами взрывается мир. Руки Скарамуччи с особой жадностью мяли бёдра, переходя на ягодицы, и он понял: сейчас просто задохнётся, Скарамуччи слишком много, он просто везде. И Кадзухе это не просто нравится, он готов остаться жить в этом. Он готов раствориться в нём, упиться и самим быть полностью выпитым. Вот руки наконец спускаются вниз и… — О! Всё же у кого-то утро продуктивно началось, — стоп. Не то что-то… Что? Как головой в прорубь. Вновь. На секунду даже не знали, что хочется больше всего сделать: плакать или избивать. Скарамучча повернул голову за спинку дивана, стоит Аято с полотенцем на плече и с зубной щеткой в руках. Видимо, в ванну шёл, но пришёл на свою верную смерть. Сука. Скарамучча чуть ли не ножи кидает в сторону этого бессмертного, однако тому хоть бы хны. Непроизвольно сильней сжимает бедра Кадзухи, впиваясь ногтями, зубы скрепят, в горле даже свистит, и, ей-богу, сейчас зарычит — ещё чуть-чуть и будет свежий труп в этой комнате. — Скар… — скулящий томным даже не голос — звук прозвучал снизу. Скарамучча рефлексивно опустил взгляд и… чёрт, кажется, его парализовало… С уголка губы Кадзухи стекает слюна, на щеке появилась свежая царапина (видимо, кто-то из них в порыве оставил), глаза полуоткрытые, воздухом уже не надышаться, а его рука… чёрт, его ладонь на инстинктах сжимает через штаны собственный член. Скарамучче послышалось или звучит, словно мантра, «возьми, возьми, возьми»? Или уже и слова не столь обязательны, чтобы понять нужды? Блять. Всё. Финиш. Все рамки разом выключились. Ра-азом. Пусть всё отправляется к чёртовой матери. Поправил свои и Каэдэхары штаны, резко поднялся, ища их вещи. О, какая-то кофта! Сойдёт. Похер. Чёрт, где ключи в этом дурдоме? Хули всё не убрано-то так? И в этом сраче они спали? Ну, спасибо, что хоть сон только вдвоём разделили. Накинув на себя и Кадзуху хоть что-то, повёл их к парадной двери. Спасибо тебе, господибожемой, что у них дома хотя бы рядом. Всё же существуешь ты. Спасибо, спасибо. — Вы куда? — недоуменно спросил Аято, чистя зубы. — Трахаться, — прошипел Скарамучча, хлопнув дверью. Да горит в Аду эта записная книжка.***
Когда два сердца желают друг друга, мораль исчезает, заменяясь диким желанием. Хочется разодрать, достать всю душу из другого, упиться всеми звуками, вкусами, эмоциями, страстью, удовольствием, болью — всем. Отдайся мне наконец, давай. Ну же, любовь моя. Дойди со мной за эту грань. Впереди Скарамучча, сзади стена. Кадзуху ревностно сжимают в объятиях, жадно целуя всю шею, кусая, оттягивая кожу, боясь оставить какое-то нетронутое место. Вся кожа покрасневшая и мокрая, а дыхание Скарамуччи вызывает мурашки от прохлады. Как же идеально, он точно, блять, бог, не иначе. Кадзуха тихо стонет, чувствуя твёрдый член, что упирается в его бедро. От такой жгучей страсти он прогнулся в спине и несильно, но звучно ударился затылком об стену. Скарамучча фыркнул, напоследок поцеловав ключицу, поднял взгляд и повёл свою ладонь к затылку, нежно массируя. — Воплотим то, что ты мне вчера нарассказывал? — промурлыкал Скарамучча. У Кадзухи чуть ноги от предвкушения не стали ватными. — Боже-е-е! Да-а! — и влажно поцеловал в ответ. — Идём, — хрипло сказал, напоследок чмокнув в губы. Без лишних слов и действий Скарамучча взял за руку Кадзуху и повёл в спальню. Дойдя, начинает вновь целовать глубоко с языком и не удержался начал лапать бедра, переходя на ягодицы. Он хочет раздеть Каэдэхару и при этом самому смотреть, как тот раздевается; это колебание ощущается по неуверенным движениям пальцев, что вот наконец заныривает под рубашку, то выныривают. Хочется уже крикнуть да определись ты! Нас за эти дни и так достаточно намучили! — Давай, Кадзуха, — томно прошептал Скарамучча, садясь на кровать, — раздевайся. О. Определился. Отли-ично. Кадзуха знает хорошо, о, как хорошо он знает, что и как любит его парень, поэтому чувствует именно себя тем, кто контролирует всю ситуацию. И Скарамуччу в первую очередь. Хоть и ставит себя в так называемое уязвимое положение, полностью обнажаясь. Оба знают у кого на самом деле сейчас власть. Облизнулся, снимает штаны вместе с нижним бельём, снимает быстро — помнит, что акцент делается на другом. На Кадзухе одна белая рубашка, что прикрывает пах и открывает вид на длинные ноги, которые… поднял взгляд на Скарамуччу. Да… то, что нужно. Тот прикусил губу, расставил ноги и через одежду поглаживает, пока не сжимает, себя между ног. А всё его внимание к подолу рубашки. И Кадзуха знает: ревнует. Ох, как он сейчас ревнует к этой простой вещи, что назло поглаживает голые бёдра, пах и задницу. Усмехнулся и повернулся спиной, специально по-кошачьи выгибаясь и расставляя ноги. Достаточно пошло. А Скарамучча сглатывает, сильнее сжимая себя. Рубашка немного задралась, но недостаточно, чтобы увидеть всю промежность. Чёрт. Хуй с ним. — Иди сюда, паршивец. Каэдэхара послушно развернулся и сел на колени Скарамуччи, сразу с языком целуя. Кусает нижнюю губу и втягивает в себя, посасывая. — Лицом в подушку, — между поцелуями приказывает Скарамучча. — Быстро. От такого тона проходит ток по всему телу в предвкушении. О, да, когда Кадзухе начинают приказывать, то это безвозвратно, пока оба не кончат. Минимум три раза. Максимум до звёзд в глазах. Кадзуха лёг на живот, приподнимая задницу, и, честно говоря, обожает эту позу. Не видя, что делает Скарамучча, и представляя это всё у себя в голове, даже представляя, как сам развратно сейчас выглядит… чёрт, его парень ещё не начал буквально ни-че-го, а уже до чёртиков хочется дотронуться до своего члена. Скарамучча резко поднимает подол рубашки и, кажется, слишком громко сглотнул. — Какой вид… — звучит за спиной хрипло. — Ноги шире. Да… Вот так, молодец. Кадзуха дрогнув, почувствовав легкое поглаживание спины, мокрые поцелуи и укусы на ягодицах. Скарамучча всегда такой. Даже в их первый раз сказал «люблю, когда хлюпает естественная смазка», вот и доводит своими ласками вначале до дрожи и сильного желания просто быть выебанным. Сначала Кадзуха ненавидел его за это. Блять, как можно так сдерживаться, когда перед тобой стоят раком и охотно приглашают внутрь?! А вскоре сам вкусил: райской удовлетворённости всегда предшествует томительное ожидание. Скарамучча показал тот дикий секс, который бывает, смакуя каждый свой вдох и каждый выдох партнёра. Он заставляет Кадзуху ещё больше хотеть его, чем раньше. Заставляет так откровенно хотеть его член, хотеть так ревностно всего его себе — заставляет чувствовать пульсирующий голод, а затем он сполна накормит. Показал, как это — любить в постели. Как же искусно Скарамучча растягивает пружину желаний через призму их общих хотелок, наплевав на остальное. — Открой рот, — приказывает и протягивает к губам свои липкие и мокрые пальцы. Кадзуха послушно начал посасывать каждый палец руки, замечая солоновато-горький и вязкий привкус. Потом дошло: это естественная смазка Скарамуччи. Блять, вот же извращенские у него желания. Хотя чего жаловаться, когда сам Каэдэхара охотно слизывает всё до последнего вкуса, заменяя своей слюной. Течёт уже с подбородка на простынь, и Скарамучча аккуратно достаёт пальцы, оставляя тонкую линию слюны, что сразу рвётся. Да, Кадзуха раскрепостился, и он не понимает, почему раньше отказывался быть таким. Он что, больной какой-то? Скарамучча, усмехнувшись, начинает водить этой рукой по промежности Кадзухи, распределяя влагу. Плевок — теперь интенсивней обтирает кольцо мышц, любуясь, как становится мокро. Играется в своё удовольствие, даже когда яйца ужасно ноют, требуя разрядки… Играется и заставляет хотеть, хотеть, хотеть. Заставляет избавиться от всех рамок и мыслей в голове во время секса. Каэдэхара развязано простонал и сжал покрывало, чувствуя, как в него протолкнулись два горячих пальца. — Давай третий, — выдохнул, зажмурившись, насаживаясь на пальцы. Что ж. Всё, что хочешь, принцесска. По их общему опыту знают — тщательная растяжка требует соответствующее количество времени. Поэтому третий палец вошёл аккуратно неспеша, хоть дырка довольно растянута благодаря пробке, что носил вчера Кадзуха, однако тем не менее… Скарамучча откровенно наслаждался этой частью их секса не меньше, чем основным. Обожает пальцами искать точку удовольствия, легонько надавливая на стенки, чтобы пропустить уже что-то большее. Три фаланги так приятно окутали мягкие стенки, и он знает, что если немного повернуть указательный, согнуть во-о-от здесь, то услышит… — Ска-а-ар! — почти крик. Ах, какая музыка. Как же ахуенно чувствовать под собой Кадзуху, которого так выкручивает, что только позавидовать себе и остаётся. Немного придя в чувства, Каэдэхара взглянул на Скарамуччу через плечо затуманенными глазами. Бля-я-я, какая картина, на неё только и дрочить… Кадзуха такой… покрасневший, в глазах хоровод помощников чертей, а губы покусаны, и на пару секунд Скарамучча даже пожалел, что не смотрел на него, пока работал пальцами. Кадзуха, отдышавшись, приоткрыл рот: — Поторопись, — это слово — пуля, звучало словно выстрел. И вот уже не Скарамучча тут командует, но оттого не хуже. Наоборот он облизывается и с небольшим хлюпаньем вытаскивает пальцы. Ещё один плевок сзади — и Кадзуха чувствует влажную головку, непроизвольно поддаётся назад, выбивая у двоих синхронный довольный стон. Сжав бёдра Каэдэхары, Скарамучча вошёл резко, а потом начал медленно двигаться, растягивая собой, хотя, по ощущениям Кадзуха неплохо так сам себя растянул, да и по его столько развязанным звукам тот чуть ли не сразу начинает кипеть от удовольствия. Сжимается часто, сильно, до приятной боли. И это больше, чем просто слишком. Грубо, как всегда. Громко, чтоб соседи завидовали. Влажно, чтоб стоны заглушали только хлюпанье. «Ещё» никогда не звучит. Они научились чувствовать каждую эмоцию тела, поддаваясь бёдрами навстречу друг к другу, постепенно входя во вкус. Скарамучча сорвался на почти что агрессивный темп, пошло стуча яйцами об ягодицы. Кадзуха думает, что ещё чуть-чуть и сорвёт горло, и порвёт их постельное белье, но когда Скарамучча внезапно вышел и вновь довольно грубо вошёл, то горло всё же, кажется, сорвалось. Деревянная спинка кровати стучала, каждый раз, стоило резко поддаться бёдрами вперёд. Ох, эти аккорды ахуенного секса. Чёрт, тут даже дополнительная стимуляция не к месту — Кадзуха уже через мгновение непривычно затихает вскоре с немым стоном кончает на простынь, максимально сильно сжав член внутри себя, отчего Скарамучча даже замедлился, шипя. Подождав пару секунд, сделал ещё несколько движений бёдрами и излился следом внутрь, замирая. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Слишком они сейчас жадные на воздух. — Иди ко мне, — наконец промурлыкал Кадзуха, немного повернувшись и раскрывая руки для объятий. Скарамучча чувствовал такую сытую усталость и лёгкое удовлетворение, что буквально упал в эти объятия. Немного полежав, наконец аккуратно поменял их местами, устраивая Кадзуху у себя на груди и зарываясь носом в волосы. Вдыхает. Вкусно. Пахнет сексом. Обожает такое. Такие духи что ли предложить кому-то сделать? Закинув ногу на Скарамуччу и довольно прикрыв глаза, Каэдэхара пальцами начал легонько водить круги на груди. — Кадзуха, — звучит тихо, словно боясь потревожить. — Кадзуха. — Помолчи пока, — на выдохе произнёс, начиная тереться носом об ключицу Скарамуччи. — Кадзуха. Он наконец лениво разлепляет глаза, поднимает взгляд наверх и смотрит, смотрит, смотрит. Улыбается. Так счастливо и сыто улыбается, что все струны души в такт заиграли. Кадзуха убрал мокрые пряди волос со лба Скарамуччи, следом легонько подул и поцеловал в губы. Лениво, долго, упоительно, правильно. — Я тебя тоже.