Карточный домик

      Изначальному Волшебнику было холодно.       Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя настолько паршиво. Ни разу за период его обучения магии, когда ему нужно было чуть ли не голышом изучать заклинание огня в зиму (или ее подобие). Ни когда ему нужно было бежать со всех ног, убегать от монстров, чувствуя, как пыль забивает лёгкие. Ни когда ему пришлось спать на сырой земле, в пещере, из-за каких-то неполадок на работе отца.       Мороз пробирал до самых костей, впитывался в кожу. То, что у него буквально недавно закончились водные процедуры не утешало никак. Тоненький плед не спасал. Он не мог даже пошевелиться чтобы сжаться в клубочек, хоть немного сохранить свое собственное тепло тела.       Ему было страшно.       Банкир уже давно ушел, оставив того лежать на полу в одиночестве. То жалкое состояние его мозга, когда он желал хоть немного ласки, немного заботы и утешения, после периода насилия и стыда, бесчестья и ужаса, уже прошло и он остался опустошен. Его даже не тошнило, хотя должно было. Он ведь сам прижался к тому, сам рыдал тому в плечо требуя... чего? Жалости? Возможно. Вины? Вероятно.       Но нет. Он не чувствовал отвращения. Просто безграничную пустоту, заполненную страхом. И... холод. Холод внутренний, охватывающий каждую частичку его тела, заставляя дрожать. Заставляющий жмуриться, едва ли не рыдать.       Изначальный Волшебник не мог заснуть, как бы не старался. Он все ещё чувствовал его прикосновения, его руки.       Руки на груди, руки на бедрах, руки на шее-       Он сделал глубокий вдох. Глазами осмотрелся. Никого.       Единственными звуками в подвале были лишь рваные вдохи-выдохи Волшебника, говорящие о том, что горло ничего не сжимает. Да, воздух спертый (впрочем-то, найти чистый воздух в Пылетопии - это как подвиг совершить...), кажется, ещё более пыльный, чем снаружи, но по крайней мере, он есть. Он поступает в лёгкие Волшебника. Он может дышать.       Никто его не держит.       Главное, не паниковать.       Успокоиться, сделать глубокий вздох. Пока есть возможность.       Фантомные касания не давали покоя. Словно смола, словно грязь, ему кажется, что он больше никогда не сможет убрать от себя его призрачные руки, пальцы. Это нервировало. А нервов у него и так то было на пределе.       Тело болело, особенно часть ниже живота. Из нутра словно до сих пор текла свежая кровь в перемешку с...       Изначальный Волшебник сглотнул. Хоть какой-то, может и короткий, но промежуток времени он не хотел думать об этом. Не хотел думать вообще ни о чем. Не хотел думать ни о Банкире, ни о своем плену, ни о событиях прошлой ночи, ни о чем. Просто закрыть глаза. Придаться воспоминаниям прошлого, когда все было спокойнее. До "Преследователя", до Зверя...       От бессилия и отчаяния хотелось кричать.       Как бы он не старался, как бы не желал того, но события прошлой ночи все равно фантомами плясали вокруг него - Волшебник все ещё ощущал чужие зубы на горле, чужие руки на теле, болезненное проникновение... В ушах стояла заглушенная какофония, словно кружащийся вальсом дуэт из криков и смеха. Смеха громкого, безумного, страшного. Смеха, который пробирал до костей. Так, возможно, смеётся сама смерть, забирая очередную мертвую душу и наблюдая за близкими того человека...       Он не хотел ничего чувствовать. Хотел погрузиться в полную апатию, в свое собственное безразличие. Куда угодно. Но только не здесь!       Однако, как бы не старайся, страх сковывал, парализовал, цепями обвивал шею.       Всю его жизнь, сколько помнил себя, у него все было под контролем. Да, не идеально, и были вещи на которые он не мог повлиять, но даже тогда он имел хоть каплю какой-то значимости, рычага давления, что помогло бы держать ситуацию в руках. Но сейчас... сейчас такого порядка, такой внутренней стабильности не было. Он не мог повлиять на ситуацию совершенно никак. Его жизнь находилась в руках какого-то психопата, которого он когда-то звал другом.       Он обездвижен, гол, холоден, изнасилован. Веревки пропали, да, но Банкир, видимо для безопасности, напоил того зельем (вероятнее всего, слабости) от которого было сложно даже ртом пошевелить.       Умолять. Напомнил он себе. Тебе в таком состоянии было бы сложно даже умолять о пощаде...       По щеке скатилась скупая слеза. Ему казалось, что все слезы высохли, что он весь иссушен, но кажется что-то да осталось. Плевать. Все равно никого нет - можно позволить себе поплакать. Да и если бы был...       Единственный, кто может увидеть его в таком состоянии - так это Банкир. И он уже видел. Когда...       Нижняя часть тела отдалась тупой болью от воспоминаний. К горлу подступила тошнота, словно перекрывая воздух.       Спокойнее, спокойнее...       ...он действительно желал просто заснуть.       Сколько он уже тут? Сколько времени прошло? Ищет ли его кто-нибудь? Где его родители?       Здесь не было часов. А если и были, то они явно находились вне зоны обзора Волшебника. По крайней мере, ничто не раздражало своим тиканьем. Он был единственным источником звука в этом чертовом подвале...       Пока что.       Не стоит забывать о виновнике положения Волшебника.       Изначального Волшебника тошнило. После их первой ночи он проснулся уже в ванной комнате, в душе, чувствуя, как теплая струя воды ласкала его тело. Теплая, словно объятия его родителей или лучи подобия редкого солнца в их измерении. Теплая, словно одеяло, защищавшее его от монстров под кроватью в детстве. Теплая... словно его руки, блуждающие по телу Волшебника - сжимающие, калечащие, противные руки, когти, причиняющие боль, не дающие сопротивляться или убежать, держащие на месте, руки...       Паническая атака началась ещё тогда. Когда он увидел лицо Банкира, окрашенного такой лаской, такой притворческой заботой, подобно той которой он одарил Волшебника при самом первом пробуждении, перед...       И он был голым. Единственным, что защищало его от чужого взора был лишь тоненький слой воды. Да и назовешь ли ты это защитой?...       Он не мог двигаться. Веревок, что оставили о себе напоминание в виде красных браслетов-отметин на руках и ногах не было, но движение все равно давалось с трудом. Зелье слабости? Скорее всего. Где Банкир их вообще берет?       К горлу подступала тошнота. Сердце забилось сильнее. Банкир смотрел на него, словно животное на кусок мяса и был готов напасть в любую секунду. Он трогал его. Он обесчестил его. Он душил того, он отметил того, он причинил ему так много боли, и похитил, и запер здесь и убьет ибольноиволшебникнеможетдышатьионпростохочетпойтидомо       Вода перестала омывать его тело. Липкий холод тут же прижался к мокрому Изначальному Волшебнику, заставляя невольно дрожать. Дрожать ещё сильнее, чем раньше.       Банкир подошёл ближе. Он медленными шагами подходил к своей жертве, с желанием разорвать того пополам, сожрать каждый кусочек. Снова.       Волшебник сжался, он хотел ухватиться за горло, попытаться оторвать руки Банкира. Ничего не произошло.       Больно. Больно. Мне страшно. Я не хочу. Я умру. Пожалуйста, я не могу. Не могу пережить то ещё раз. Я правда умру. Я просто задохнусь...       Волшебник закричал. Настолько сильно, насколько мог - наружу вырвался лишь хрип. Из глаз потекли слезы.       Он так хотел отбиваться, так желал просто ударить Банкира или хотя бы иметь шанс на победу над этим больным ублюдком. Просто сбежать, просто вернуться к родителям и... к нему.       Банкир положил ладони на плечи Волшебника. Волшебник зажмурил глаза. Нет... не снова... Нетнетнетнетнетнетнет... нет...       Пальцы до крови упирались в кожу - или они же оторвали кусок?... Волшебник не знал. Он лишь надеялся, что пытка закончиться скоро. Что смерть будет быстрой. Что она вообще будет.       Банкир кусал того. Казалось, прямо за лицо, за шею, за грудь. Дёргал за волосы. Издевался как мог.       Дал пощечину и заставил открыть глаза.       Банкир смотрел на того с безумием, широко раскрытыми глазами и злобным оскалом. Тяжело дышал.       — Волшебник, дорогой, слушай меня, – В ушах вата, Изначальный Волшебник кажется читал лишь по губам.       — Сделай вдох, – Банкир демонстративно втянул воздух. Подержал внутри пару секунд и так же долго выдыхал.       Он ждал чего-то. Чего ему ещё надо? Он что, смеётся над Волшебником? Держит за шею, перекрывает путь к кислороду и требует, чтобы тот дышал вместе с ним?       Волшебник, несмотря на темнеющее зрение и пляшущие разноцветные точки перед глазами, заметил, что обе руки Банкира... находились на его коленях. Но что он тогда чувствует?... Почему он не может дышать? Почему ему так больно?       Банкир повторил инструкции. Волшебник, все еще с пеленой перекрывающей глаза, сделал экспериментальный вздох. Я слушаюсь тебя... Я все делаю правильно... Прошу... Прошу, только не злись... Не трогай меня. Не трогай!...       Успокойся. Вдох. Выдох.       Его руки все ещё на коленях. Воздух поступает в лёгкие. Призрачные прикосновения на шее вызванные лишь его воспалённый мозгом тоже, кажется, исчезают...       Спустя какое-то время, дыхание пришло в норму. Волшебник все ещё всхлипывал и заикался, но по крайней мере не умирал... хотя не знал, хорошо это или плохо.       Банкир тоже выдохнул с облегчением.       Посадил того на стул, начал вытирать полотенцем - эту часть Волшебник помнил смутно. Было немного щекотно, но не слишком примечательно, а потому, не нужно.       Ощущения его ладоней на коже до сих пор преследовало того.       Банкир не насиловал его больше. Пока что.       Он заходил в подвал, который уже давно стал Волшебнику как спальня, приносил какие-то вещи (вещи из комнаты самого Волшебника?...), заводил разговоры с пленником, больше походящие на монологи. Иногда засыпал с ним в обнимку, что не могло не нервировать того. Ему всегда казалось, что в один из таких моментов Банкир вновь захочет большей близости и снова тронет его там, где Изначальный Волшебник не хочет, и обесчестит того ещё больше, заберёт все остатки гордости...       Но нет. Сколько бы много времени Банкир не проводил с Волшебником, как бы страстно не разговаривал, как бы его глаза не горели желанием и любовью и похотью... ничего слишком серьезного не происходило.       Изначальный Волшебник ловил себя на мысли, что хотел чтобы что-то серьезное произошло.       Нет, ему абсолютно точно не нравился их первый раз (если так вообще можно назвать изнасилование), но ещё больше ему не нравилось постоянное ожидание чего-то ужасного, неописуемого, неизбежного... Эта странная, постоянная нежность Банкира сводила с ума. Если бы Банкир был жесток, если бы Банкиру было плевать на него... Он же видит - видит горящее желание, видит безумную, жадную искру в глазах, видит, как от возбуждения у того дрожат руки и как он хочет Волшебника. Хочет снова услышать крики, снова заломать руки, снова почувствовать тепло его тела...       Но он сдерживал себя.       Ради... Изначального Волшебника.       Если приглядеться, Волшебник мог видеть даже жалость и сожаление в его глазах. Или ему казалось? Он уже не знал. Банкир сочувствовал ему? Банкир чувствовал вину? Банкир не хотел его мучать?       ТОГДА ПОЧЕМУ ОН ПОХИТИЛ МЕНЯ?! ПОЧЕМУ НАДРУГАЛСЯ НАДО МНОЙ?! ПОЧЕМУ?!       почему...       ...я хочу домой.       Я ХОЧУ ДОМОЙ!!!       Если бы Банкир просто реализовывал свои желания - какими бы болезненными они не были, - Волшебнику было бы гораздо легче. Да, было бы мучительно. Да, было бы отвратительно. Но он хотя бы не жил в постоянном страхе, что вся забота Банкира - фальш. Не находился бы в вечном состоянии ожидания бури после затишья.       Ему было бы легче ненавидеть Банкира.       Он хотел презирать старого друга. Хотел желать тому смерти. Хотел хоть какого-то повода ненавидеть того, но!...       ...Банкир был очень мил с ним. Он заботился о нем. Он любил его.       Изначальный Волшебник не знал, что именно чувствовал по отношению к Изначальному Банкиру.       Возможно, это из-за количества времени, что Волшебник провел общаясь только с Банкиром, но ему казалось - и эта мысль ужасала - что он теплел к нему, мирился со всей этой ситуацией. Привыкал.       Нет!       О чем он только думает?... Он не должен привыкать к этому заточению. Он должен сопротивляться. Должен бороться! Сделать хоть что-то...       Может быть, это не из-за милосердных условий его "проживания" здесь.       Может быть, это просто отчаяние.       Сколько он пробыл здесь? Больше недели. Это точно. Месяц?...       ...и смог ли он сбежать за все это время?       Почему он все ещё здесь? За что он заперт здесь? Что он сделал не так? Что человек вообще может сделать, чтобы заслужить подобное?!       Остекленевшие глаза смотрели в стену. А может, они не смотрели вовсе. Просто оставались открыты, едва ли моргая.       Изначальный Волшебник почти не двигался. Банкир посадил того себе на колени и кормил с ложечки. Волшебник мог двигать конечностями совсем немного: усталость и скованность в конечностях ощущалась, но Банкир, видимо, сжалился и начал уменьшать дозу зелья, что не могло не радовать Волшебника. Он и раньше как минимум раз в неделю или две позволял тому походить по подвалу один день, чтобы мышцы не атрофировались совсем, но сейчас, возможно, и этот срок начнет увеличиваться.       Он, с удивительным послушанием, спокойно принимал пищу. Все чувства отвращения, все чувства презрения к Банкиру, к этой ситуации, да даже к прошлому себе за то, что позволил себе в ней очутиться были загнаны глубоко, в собственное подсознание и заперты. Подобная апатия началась... когда именно? Когда он начал абстрагироваться от внешнего мира и зарылся в свой собственный, внутренний? Было ли это осознанным действием или лишь автоматическим защитным механизмом измученного разума? Может, она пустила корни ещё в начале и лишь ближе к нынешнему положению дел начала розой расцветать в голове Волшебника.       Похер.       Ему было абсолютно плевать на все. Он стал лишь жалкой карикатурой прошлого себя - очень плохо сделанной копией, которой забыли дать сознание. Да.       Нет чувств - нет надежд - нет разочарования от разбитых надежд.       Нет чувств - нет радости - нет сокрушающего отчаяния.       Счастье - это лишь ещё одна пытка, ещё один способ дразнить, ещё один метод разбить человека на куски.       Нет чувств - нет счастья - нет боли.       Волшебник не понял, когда именно трапеза завершилась. Просто в один момент он понял, что очень долго сидит с открытым ртом и не чувствует ни вкуса еды (что не было сильно удивительно - он не обращал на это сильное внимание), ни чего-то теплого и твердого на языке. И закрыл рот.       Банкир кончиками пальцев повернул голову Волшебника к себе. На лице была привычная улыбка. Или нет, стоп. Как раз таки улыбки не было. И брови были нахмурены, чуть ли не домиком. Что с ним?... Волшебник опять сделал что-то не так? Он начал замечать подобное выражение лица все чаще.       И что Банкир хочет им показать?...       ...       Ах, точно.       Беспокойство.       — Волшебник, – Изначальный Волшебник рефлекторно моргнул от того, что его назвали. Это ведь его имя? Банкир всегда обращался к нему так... откуда именно появилось это прозвище? Магией он вроде здесь не занимался... – ...с тобой все в порядке?       Волшебник не ответил, лишь продолжал пялиться на лицо Банкира.       — Волшебник... – Банкир погладил того по щеке. Он вздохнул и натянул на лицо улыбку. – что, сегодня тоже не разговорчив. Ты что, обиделся на меня за что-то? Ну извини! Хотя, я действительно не понимаю, на что тут можно обижаться... Может, я забыл тебя покормить?...       Тон всего на секунду принял нотки неуверенности и даже какого-то волнения. Волшебник эти нотки не уловил. И эта секунда прошла. Банкир снова надел на себя свой любимый самоуверенный, алчный вид. В глазах искоркой заблестел недобрый огонек, что вскоре намеревается стать бушующим пожаром.       Что же, Волшебника это уже не заботило. Что ещё хуже мог придумать этот психопат?       — Знаю я одно средство... – Горячий шепот опалил ухо Изначального Волшебника. – Уж извини... хотел обойтись без этого, но... зато теперь есть повод...       Банкир с завидной скоростью избавился от одежды пленника, даже несмотря на их достаточно неудобное расположение. Тело Волшебника начало дрожать от липкого холода.       — Что, все ещё молчишь? – Банкир усмехнулся. На лице красовалась ухмылка. – Ничего, сейчас исправим...       Он оставил невесомый поцелуй на оголенном плече Изначального Волшебника. Одна ладонь легла на бедро и раздвинула ноги. Вторая осталась на ключице. Подбородок неудобно упёрся в плечо - Банкир пристально наблюдал за реакцией Волшебника, улыбаясь ехидно, словно чеширский кот.       Ладонь, что лежала на бедре, опустилась на висящий мешком член Изначального Волшебника и сжала его.       С губ слетел неожиданный тихий стон. Даже сам Волшебник не ожидал от себя такого звука.       Рука водила вверх вниз по стволу, массируя, сжимая и большим пальцем играя с головкой.       После стольких недель пробытых в этой комнате без какого-либо расслабления, без каких-либо даже самых банальных прикосновений, и контрасте холода подвала с теплотой руки Банкира, ужасных мук при самом первом подобном интимном процессе и удовольствием, что он получал сейчас - ощущения казались ещё более интенсивными.       Изначальный Волшебник не был самым чувствительным. Их род в принципе имел не самые чувствительные нервные окончания, но то, что он чувствовал в этот момент...       Его тело словно было в агонии.       Он ощущал себя странно, и голова кружилась, и было невыносимо жарко. Дело было даже не в этом.       Он ощущал.       Он столько дней провел пытаясь отвыкнуть от реальности, заглушить все внешние раздражители - стать лишь бездушной куклой, которую и хотел Банкир, лишь бы ему не пришлось чувствовать. Постоянный страх, постоянное напряжение, измученные нервы. Просто существовать, чтобы ему не приходилось жить в этой реальности: в мире, где он был заперт с больным ублюдком, что убил его первого за долгое время друга и держал в плену. Он ведь убил Лололошку, да? Или Лололошку убили те монстры из испытания? А может, сам Волшебник?...       Имеет ли смысл думать об этом сейчас?       Эти чувства были новыми, и яркими для Волшебника. Они были слишком резкими - он не мог даже привыкнуть к изменениям в его физическом состоянии. Совсем недавно его окутывал холод подвала - а сейчас ему было слишком жарко. Только что его голова была абсолютно чиста, спокойна, но сейчас в ней словно прошёлся ураган. Он не знал, как совладать с этим.       Из горла доносились тихие стоны и томные вздохи. Он не слышал их и не пытался подавить. Слишком много времени уходит на то, чтобы хотя бы осознать, что происходит и как с этим бороться.       В каком-то смысле, это даже хуже, чем его первый день плена. Когда его намеревались разорвать пополам, когда он чувствовал себя беспомощным и не мог двигаться.       Тогда он хотя бы имел собственное сознание - четко слышал свои мысли, что кричали ему как ужасно, как отвратно, как неправильно все происходящее. Сейчас...       Сейчас он даже не мог услышать свои мысли. Не мог думать.       В голове словно что-то щелкнуло.       Та апатия, тот подсознательный пустой мир в котором он мог спрятаться от всей этой жестокой реальности, последний защитный механизм дал трещину.       Домик внутри своей головы, который он построил, чтобы защищаться от ситуации, чтобы не сойти с ума и не страдать, рухнул.       Изначальный Волшебник закричал.       — БАНКИР! – Из глаз полились слезы. – БАНКИР, ГОСПОДИ!... ПРОШУ, НЕ НАДО! ПРЕКРАТИ! Я НЕ ХОЧУ! Я НЕ ХОЧУ ЭТОГО!!!       Все подавленные чувства, все эмоции, все страхи и беспокойства вырвались наружу. Роза завяла, но шипы остались все такими же острыми и сочились ядом.       Крики рвали горло на части. К горлу подступал ком тошноты. Лёгкие сжались в раскаленных тисках, подбородок Банкира болезненно упирался в шею. Он снова не мог дышать...       Рука не остановила действия - напротив, эмоциональный всплеск Волшебника, кажется, стал ещё большей мотивацией продолжить.       Банкир похитил его.       Банкир причинил вред его другу.       Банкир связал его.       Банкир изнасиловал его.       Банкир держал его в плену долгое, долгое время.       И сейчас Банкир втаптывал всю его оставшуюся гордость в землю.       Он заставлял его получать удовольствие от собственного изнасилования - чего-то, что должно было оставлять за собой лишь травму, лишь грязь, вечно следующую по пятам, лишь боль...       Он заставлял Волшебника наслаждаться этой ситуацией.       И Волшебник не мог сделать ничего. Он едва мог думать - его мозг и так был замедлен из-за эффекта зелья, а сейчас он и вовсе не успевал переваривать информацию и оставлял внутри место только для физического наслаждения. Он даже мысленно не мог вести борьбу.       Для него здесь нет выхода. Нет спасения.       За ним никто не придет - уже давно нашли бы. Банкир его не отпустит - а если ему надоест, то только отправит на тот свет.       Он действительно, впервые в жизни, находился в полной безвыходной ситуации. Где он был лишь игрушкой для чужой потехи, где он не имел никакого права.       У него не было права защищаться даже на подсознательном уровне.       Он проиграл с самого момента, как очнулся здесь.       Тело дрожало.       Раздражающая несвойственная жара пропала. Голова снова опустела от ненужных мыслей.       Волшебник лежал на боку в позе эмбриона, обняв свои колени.       В голове звоном звучали его собственные пошлые звуки, грязные слова и фразы Банкира. Он не обделил себя простой мастурбацией и наблюдением. После того, как кульминация все же наступила и Волшебник кончил против своей воли, Банкир пожелал большего. И снова нагнул Волшебника. Снова...       На этот раз он не потерял сознание - хотя очень желал того. Но видимо, даже подобной роскоши ему не дано. И Банкир, по окончанию дела, конечно же, вновь понес их обоих в ванную.       Снова натянул на себя маску заботливого «парня».       Банкир, после всех дел, снова спрятал его в подвале и ушел. Волшебник все равно до сих пор время от времени оглядывался по сторонам. Вздрагивал от каждого шороха. Образ Изначального Банкира виднелся ему везде - его голос, его манера походки, его запах... Этот подвал словно был пропитан мучителем.       Лицо, те фальшивые улыбки, фальшивый добрый взгляд, фальшивые успокаивающие слова лезвием резали сердце. В какой-то момент он действительно верил в его заботу, в его нежность. Верил, что он хоть в какой-то мнимой безопасности.       И конечно же, эта вера также была разбита вдребезги. Как и вся оставшаяся надежда на спасение. На будущее. На свободу...       Изначальному Волшебнику было холодно.       Ему было страшно.