как Луна защищает ночь

Мусаши желает защищать его каждой клеточкой тела. Заслонять собой от вражеских ударов и плевков. Шептать на ухо «всё хорошо, всё хорошо, я люблю тебя», перекрывая монотонный гул чужих насмешек и оскорблений. Не позволить проронить ни слезинки из глаз-аметистов — и если бы все-таки соленые капли потекли по щекам, то только от счастья или наслаждения. Но Коджиро это не нужно. Коджиро отталкивает его от себя — не руками, словами всего лишь, но это тоже больно. Коджиро, кажется, больше не нужен такой друг, что уж говорить о чем-то большем. Да Мусаши и самого от себя тошнит — он лицемер ведь, не способный даже заявить о своих желаниях из-за страха снова быть отвергнутым. Только вот понимание этого лучше не делает. *** Теперь они оба буши. Воины, команда. Втроём — вместе с Цугуми — на всё способные. За о́ни охотятся, спят рядом, согреваясь в холода теплом друг друга, смеются за ужином у костра. И Мусаши довольствуется этим. Не мечтает даже о большем, смотрит только украдкой на Коджиро слегка печальными глазами и чуть ближе прижимается в дороге к чужой спине. Думает ещё, что теперь защищать Коджиро точно не получится. Он теперь лидер отряда Канэмаки, да и с катаной так ловко обращается, что о́ни штабелями от его рук падают. А сам Мусаши, хоть и не меньшее количество чудищ завалил, всё равно чувствует себя слабаком. Особенно когда получает ранения. На самом деле всего пара царапин — так он говорит Цугуми, а потом в одиночестве кашляет кровью — ничего серьезного. Он тщательно промывает их в небольшой реке по пути и улыбается изо всех сил, чтобы только никто не понял, как на самом деле ему больно даже просто дышать. Ночью просыпается от сильной боли и, крадучись, покидает временное пристанище отряда, направляясь к берегу, чтобы немного попить, надеясь, что так станет легче, вот только не доходит немного, ноги подкашиваются, и он просто лежит на холодной земле, смотря в небо. Что за ничтожество, в самом деле. Без Богини не может ни черта. Самоуничижающие мысли прерывает шорох шагов. Любимые с детства глаза-аметисты прожигают его взглядом, полным тихой злости и беспокойства. — Идиот! Почему не сказал сразу, что плохо себя чувствуешь?! Чужое лицо уже начинает немного расплываться и Мусаши только улыбается из последних сил. Один вид Канэмаки делает лучше — если не телу, то его сердцу точно. *** Когда он просыпается снова, чувствует себя уже намного лучше. Двигаться не хочется — так тепло, мягко, и чужие пальцы так ласково перебирают его волосы… Стоп, что? — Не двигайся, — шепот Коджиро на ухо заставляет Мусаши покрыться мурашками и смущенно уткнуться в чужую грудь, когда он наконец понимает, что тепло ему от того, что Канэмаки прижимает его к себе. Сердце бьется просто бешено, и желание коснуться в ответ настолько велико, что парень просто не может его удержать. Ладонь осторожно ложится на чужую грудь, и как приятно осознавать, что сердце Коджиро тоже стучит сильно-сильно. Хочется прижаться к источнику звука губами, и это желание тоже не удается подавить — Мусаши сползает чуть ниже и касается чужой груди сквозь одежду. Дыхание Канэмаки в ответ сбивается, и сам он начинает мелко дрожать. — Мусаши… — Прости. Отстраняется тут же, стоит прозвучать чужому голосу. Коджиро, наверное, неприятно. К тому же, они ведь /друзья/. А друзья таких вещей не делают, верно? Мусаши неловко улыбается и поднимает взгляд на чужое лицо, чтобы снова извиниться, но… Лицо у Коджиро красное, как вареный рак, и он нервно облизывает пересохшие губы — парень прикипает к ним взглядом и боже. Как он хочет сейчас их… — Целуйтесь уже! Цугуми появляется неожиданно, давит Мусаши на плечи, заставляя почти упасть вперёд, но блондин вовремя его ловит, удерживая за плечи — и под смех Хаттори целует Мусаши сам.