Маячок.

      Январская метелица срывалась на печальный вой. Порывистый ветер поднимал в воздух тысячи снежинок, гнул могучие ветви деревьев и гремел старыми воротами. Вымощенные из красного кирпича домики в два-три этажа уже с потухшими окнами, за исключением одного единственного, излучающего тусклый свет, стояли в ряд. Он прибыл домой.       Отражающееся на снегу свечение лампы служило подобно маячку среди тьмы зимней ночи. Оно встречало его уже какой год после длительного путешествия.       Стройная рябина, качаясь, била корявыми ветвями в окно, будто пытаясь достучаться до хозяйки. Она успела предстать перед ним в разные времена года: с набухшими почечками, где прятались молодые листочки, с пышной кроной сочной зелени и белёсых соцветий, с уже желтеющими листьями и тяжёлыми алыми гроздями сочной ягоды, с обнажёнными, как сейчас, ветвями. И только представление о маленькой комнатушке с высокими потолками, чтобы уместить большие стеллажи, от и до набитые книгами, пушистом и, наверное, уже потёртом ковре, письменном столе с лакированной поверхностью, рядом с которым расположился торшер с кружевным абажуром, и невысокого роста женщине с всегда аккуратным пучком тёмных каштановых волос в домашней одежде, бегло читающей и перелистывающей мягкими подушечками пальцев страницу за страницей, оставалось неизменным. Казалось, у неё не было друзей вернее и надёжнее, чем книги.       Одной холодной ночью октября ему приходилось наблюдать, как она тяжело поднялась со стула и, прихрамывая на обе ноги, подошла к стеллажу, взяв листы бумаги. После, присев обратно, принялась что-то писать. Кто же ты?       Изредка она поглядывала в непроглядную темень за окном. Но свет от лампы рассеивал её, озаряя грозди рябины мягким свечением. Ягоды срывались на землю от порывов ветра и падали на асфальт, отскакивая в разные стороны. Звук падения был слышен в тиши улиц. Тогда он запомнил переспелые алые ягоды и уже скрученные, жёлтые листья.       Виктору ни разу не доводилось сталкиваться с загадочной обитательницей этой квартиры, от чего иногда просыпалось навязчивое желание узнать о ней у кого-то подробнее. Но из-за частых отъездов дружеских отношений с соседями выстроить не вышло. Он был готов пойти и на ложь, лишь бы этот образ приобрёл черты, присущие не его выдумке, а действительно живому человеку.       В другую же ночь, когда по стёклам хлестал весенний дождь, хозяйка подошла к окну и сложила руки на груди, смотря куда-то перед собой. Её можно было разглядеть чуть лучше. Бледное лицо замерло в какой-то строгой безжизненной гримасе. Она не склонила головы к плечу от усталости в шее, не дёрнула уголками губ от досады из-за мёрзлой сырости и не изменила положения рук. Женщина стояла, застыв, а спустя время поковыляла обратно к письменному столу. Тогда он запомнил нераскрывшиеся почечки на дереве и тоненькие палочки, по которым крупными каплями стекала вода.       Жарким летом, когда в воздухе всё ещё стоял зной прошедшего дня, а лазурное небо розовело, Виктор, проходя мимо, по привычке поднял взгляд к окну, которое укрыли в тени ажурные листочки. Ему отчего-то хотелось постучаться в квартиру и в случае чего солгать, что ошибся домом, а значит и квартирой тоже. Лишь бы дать себе шанс познакомиться с хозяйкой поближе.       Ван Арт заведомо видел в ней своего друга и доверял ей. Сложенный, точно пазл, характер и приписанные ей привычки. Додуманные черты внешности. Он, подойдя чуть ближе, присмотрелся внимательнее. На смену пучку пришёл ободок, обшитый белой тканью. Тоненькие занавески с кружевом были сдвинуты в сторону, а окно приоткрыто. Кудрявые соцветия рябины, как и её пряди, колыхались от тёплого ветерка. Дерево преобразилось за считанные недели.       А она, сидящая за окном, казалась невероятно прекрасной и умиротворённой. С её лица точно исчезла та безжизненность, которую ему доводилось видеть. Виктору не понадобилось придумывать легенду о нелепой ошибке. Тогда он запомнил воздушность и красоту цветущей рябины и приметил лёгкость недосягаемого друга.       После той январской ночи Ван Арт вновь покинул пределы родного города. Возвращался уже в сентябре.       Виктор появился в том самом переулке около полуночи, и что-то определённо было не так. Что-то отталкивало. Он огляделся. Кромешная тьма. Тьма! В знакомом окошке не горел свет. Его маячка не было. Всё потухло. Старая рябина качалась под натиском ветра. Он остановился. Щёки морозило. Изо рта шёл пар. Прошло около пятнадцати минут, а в окне так и не зажглось ярко-жёлтое зарево. И всё стало таким пустым и неродным.       Виктор то и дело оглядывался, идя к своей квартире, надеялся увидеть свой маячок. Но там по-прежнему зияла тёмная дыра.       На следующий день он бегом завернул в переулок между домиками. И увиденное ввело его в ещё пущее состояние беспокойства. Свет не зажегся и сегодня. Не зажёгся и завтра. Ветви старой рябины с горящими, сочными гроздями били в тёмное окошко каменного домика. Его маячка больше не было. Что-то случилось.