Восьмой смертный грех

— Лера. Девушка, до этого смотревшая прямо в экран ноутбука, который притащила с собой в их квартиру после пар, оборачивается на его зов, приподнимает бровь. Он продолжает: — Лера, иди домой. Достаточно на сегодня. Олег уехал и тренировать тебя сейчас не сможет, так что отдыхай. После Сергей идёт на кухню и наливает себе в стакан воду из фильтра. Лера следит за его передвижениями взглядом, но потом отводит глаза — думает, анализирует, пытается понять, что с ним происходит. Не то чтобы Лере не плевать, просто интересно, отчего её босс так себя ведёт. — Сергей, у Вас всё в порядке? — громко спрашивает девушка прежде, чем собрать вещи и пойти домой. Разумовский невольно хмурится и потирает виски, словно у него болит голова, медленно кивает. — Да. Мне просто нужно уехать… Не важно, куда именно, — отвечает мужчина, делая пару глотков воды. — А с Олегом?.. — вновь начинает Лера, но тут же слышит громкий характерный стук стакана о столешницу и вздрагивает от этого. — Не твоего, блять, ума дело, Валерия! — вскрикивает Сергей, поднимая на девушку потемневший злой взгляд, разве что молнии из глаз не выпуская в её сторону. Лера понимает, что что-то точно не в порядке, но всё-таки не у Олега, а у самого Разумовского. С головой, хотя это уже давно понятно было. Сергей закрывает глаза, делает медленный вдох и такой же медленный выдох — успокаивается так. — Извини, Лера. Иди домой, я сам разберусь. Где-то она уже слышала подобное, в разговорах с Олегом, может. Лера пожала плечами, схватила сумку и вышла в коридор, кивнув, мол, ладно. Даже помощь свою предлагать в случае чего не стала — сам позвонит, если понадобится. А Сергей тем временем берёт столовую тряпку, аккуратно вытирает разлитую на столе воду, тупо пялясь в одну точку. Началось с малого — с той встречи в кафе. Вадим сам нашёл его, а ещё наплёл, что не тронет ни его, ни Олега, который вдруг оказался его сослуживцем, что психованному Алтану не выдаст и даже поделится его планами на будущее для дальнейшего «предотвращения пиздеца» руками Лерочки, а взамен тот ему окажет услугу. Банальную — пиздец просто. На свой страх и риск стоило согласиться. А спустя неделю они встретились в гостиничном номере на окраине Питера и свой долг Сергей исполнил. — Что, Рыжий, Поварёшкин хуже трахает? — с умешкой спрашивает Дракон, закуривая прямо в постели, не соизволив даже прикрыться. — Да пошёл ты… — хмыкает в ответ Сергей, натягивая бадлон и поправляя волосы, вертясь у зеркала. Движения нервные, дёрганные, расслабиться никак не выходит даже после секса, который, — Разумовский боялся признаться даже самому себе в этом, — был очень даже неплох. Когда Разумовскому вновь приходит сообщение с адресом их сегодняшней встречи, он вздрагивает, быстро хватает телефон и суёт его в карман брюк, чтобы Волков, не дай Кутх, не увидел, если вдруг он забудет его на столе. Ёбаная рептилия. Смауг, блять, доморощенный. Такой же алчный. Сергей ударяет ладонями по рулю, уже сидя в автомобиле, трясёт головой, смаргивает влагу с глаз, наконец-то будто очнувшись от грёз, хотя грёзами это и назвать сложно — скорее самые страшные в его жизни кошмары, даже тот демон с его уродливой дочуркой по сравнению с этим казался просто сказочным героем. Вадим, как всегда, открывает ему почти сразу, ухмыляется, зажимая в зубах зубочистку, которую порой хотелось ему в горло воткнуть или глаз ей выколоть — всё, лишь бы стереть эту гадкую ухмылку с его лица. Он ведёт его в кровать и медленно раздевает. Сергей думает — Олег обычно нежен, чересчур даже, иногда даже не допросишься элементарной жёсткости, например, руки над головой прижать своей широченной лапищей. Вадика даже просить не надо. Он будто чувствует потаённые желания Разумовского и делает, как надо. Как хочет он и как хочет сам Разумовский. То берёт прямо у стены в коридоре, подхватив под бёдра, пока Сергей, откинув голову назад, чуть ли не бьётся о стену затылком и скулит, прося ещё и ещё, выгибается совершенно бесстыдно — чуть ли кости поясницы не ломаются. То трахает сзади, поставив Сергея в коленно-локтевую, иногда даже позволяя себе подцепить пальцами болтающийся на шее кулон Волкова и потянуть за него на себя. Взгляда Сергей не видит, но чувствует — Вадиму от этого поистине хорошо. Потому что победил. Взял приз. Забрал то, что принадлежит Олегу. А Сергей просто кайфует, когда тонкая цепь врезается в шею и становится труднее дышать. То лицом к лицу — особая редкость. Как и поцелуи, хотя назвать это так сложно. Вадим целуется мокро, глубоко, вылизывая рот, трахая языком, показывая — его надо слушаться. Никак иначе. Извечный немой вопрос в глазах — он так делает с тобой? Нет, не делает. Олег не такой. Он со времён детдома ставит Сергея на первое, второе и третье место, а уже потом только заботится о себе. Поцелуи, объятия, успокаивающие поглаживания по голове, растяжка долгая. Хотя и в Венеции он слегка отступил, но ненадолго. Вадим всё видит, знает. Он только со стороны неотёсанным чурбаном и идиотом кажется, на деле же он, сука, дохуя умный и пиздодеяльный, а ещё наблюдательный. Он видит, что у Сергея происходит, но не спрашивает. Гогочет только и злорадствует, когда Сергей пытается оправдаться перед Волковым по телефону или вовсе сбрасывает звонки. — Слышь, давай я отвечу в другой раз? Пока ты мямлишь, всё самое интересное мимо проходит, — однажды предлагает Дракон прямо в процессе, нагнув Сергея над кухонным столом, где уже давно был разлит кофе, рассыпан сахар и всё это небрежно накрыто полотенцем. Разумовский стонет так надрывно, когда крупный член проезжается по простате, цепляется пальцами за край стола, но позволяет себе закатить глаза. — Заткнись и займись лучше… Ох… Мной… — стонет он, прогибаясь в пояснице, — С-сука… Только попробуй рот раскрыть в его сторону… Он снова чувствует, как Вадик ухмыляется — ишь какой заботливый муженёк — и возобновляет толчки. И каждый раз Разумовский едет к нему с мыслью, что всё, сегодня — последний раз, они точно распрощаются, потому что Дракону его задница на деле и не нужна — найдёт себе кого-нибудь, если сильно приспичит. И каждый раз попытки проваливаются. Сергей распластан по кровати. На этот раз он просто лежит на животе, под бёдра подложена подушка, — какая, блять, забота, аж блевать тянет — а сверху на него опускается массивное тело, покрытое яркой татуировкой во всю грудь и шею. Он стонет громче, когда к нему прижимается сильное тело, придавливая его к постели и начиная трахать короткими сильными толчками. Олег явно менее накачан, чем Вадим — у этого чуть ли не лопаются футболки, натянутые на грудь, на плечи. Олег любит шептать ему на ухо лишь комплименты, самые добрые и тёплые слова, в отличие от Дракона, который, схватив его за волосы, вдруг басом рассказывает, что он сделал бы с ним, сколько раз, где и в каких позах. У Олега взгляд добрый, родной, улыбка такая светлая и искренняя, что у Сергея иногда слёзы наворачиваются на глаза от щемящей где-то внутри него нежности и стыда за то, что он делает с собой и с самим Олегом — тоже, а Вадим лишь ухмыляется, смотрит на него холодными, как сталь, глазами, и Разумовский уверен, что при желании тот может перерезать ему горло. Олег-Олег-Олег. Вадим-Вадим-Вадим. Разумовский думает, что он скоро с ума сойдёт с таким образом жизни, разрываясь между любовью всей жизни, как бы пафосно это ни звучало, и случайным влечением, выросшим из мелкой сделки. Как, блять, меж двух постоянно пылающих огней, хоть и пылают те по-разному, но одинаково сильно. — Блять… Сожмись. Сожмись ещё, давай… — хрипит ему на ухо Дракон и прикусывает мочку, — Как если бы ты с ним был… Сергей скулит, закусывая кожу на ладони, послушно сжимает мышцы, пока Вадим совершает последние толчки и кончает прямо в него, даже не спрашивая разрешения. — Хороший мальчик… Это — максимальный комплимент, который можно услышать от Дракона. Самый нежный, самый тёплый. Ещё двадцать минут они просто лежат: Сергей поворачивает голову к окну, смотря на серое небо над Петербургом, чувствуя, как из него течёт, прямо как капли дождя по грязному стеклу, а Вадик вновь курит «максима красного», привалившись спиной к стене. Оба думают о чём-то своём, не желая прерывать молчание. — Рыжий, — наконец хрипло зовёт Вадим, так неожиданно, что Сергей вздрагивает, но переводит взгляд на него, — Я тут понял, чего меня так тянет к тебе. — Не знал, что ты умеешь анализировать ситуацию… — пафосно, как обычно, тянет Сергей, приподнимаясь — всё тело ломит от такого секса, — на что получает насмешливый взгляд Дракона, — Только тем местом и умеешь думать, видимо. — Подъёб засчитан, Крошка. Но я всё-таки спрошу: Поварёшкину ты не собираешься ничего рассказывать? Он же добряк, тебя-то уж точно простит и ты снова будешь с родным хуем в жопе. Может, уже расскажешь, чем тебя Волков не устраивает в постели? Тренинг, может, найдёт себе какой или к психологу сходит. Разумовский морщится от таких формулировок — Олег всё-таки, что называется, фильтрует базар даже когда они ругаются. И медленно закипает — Вадим, сам того не ведая, давит на больную мозоль. Хочется врезать ему от души, да так, что всё лицо расквасить, и плевать, что Сергей не умеет это делать. — Не твоё дело, Дракон. Я тебе могу приплачивать за молчание, если тебе недостаточно просто трахнуть меня и получить ещё один трофей в свою коллекцию. Змий поганый же надоел уже, да? — ехидно спрашивает в ответ Сергей, поднимая взгляд, а Вадим смотрит на него чуть удивлённо, выгнув светлую рассечённую бровь. Разумовский остаётся довольным его замешательством, — Ну, вот и помалкивай в тряпочку. — Сучонок, — усмехается Вадим, потушив сигарету в пепельнице, — Я с тобой не по большой любви, если Поварёшкин узнает — я сдам тебя, даже доказательства не поленюсь найти. Может быть, он мне и не поверит, но хотя бы моя совесть будет чиста. — Совесть ты проебал ещё во время службы в армии, а в остальном — мне насрать. Главное, планы Дагбаевского клана мне поставляй, а с остальным разберёмся, — просто отвечает Сергей, на дрожащих ногах поднимаясь и начиная одеваться. Олег его не тронет, хотя он этого несомненно заслуживает, даже больше, чем Вадим. Намного больше. Сергей собирается быстро, не тратя время на душ и тёплые прощания, а потом молча уходит, садится в машину и едет назад в квартиру, вновь запуская цикл своей ужасной жизни, похожей в последнее время больше на день Сурка. Кто-то говорил, что в их мире существует семь смертных грехов, так вот Разумовский ассоциирует себя с ещё одним — тем, что пострашнее алчности, похоти и гнева вместе взятых. Это предательство — то, за что его задница будет гореть в аду.