Прыгни за ним

«Ты же знаешь, что я плохая, воробушек? Я не в себе. Иногда нет твоей обычной Оливии — иногда она заменяется страшным чудовищем, которое жаждет своровать всё блестящее-блестящее, как ворона. И под словом «своровать» я не имею в виду свою стебную версию, когда это слово означает просто безобидное «взять, попросив». Я имею в виду кражу в буквальном смысле. Я серьезно. И это меня напрягает». Я иду мимо него, злобно озираясь по сторонам, издавая раздраженное рычание. Он вжимается в стенку, закрывая лицо руками, жмурится. А я не знаю, куда вылить свое бушующее раздражение: с каждым днем места в чаше терпения становится меньше, и, иногда у меня бывает такое ощущение, что я захлебываюсь в ней. Очень странное чувство. Я даю Ботану звучную пощечину, и в ту же секунду он содрогается от рыданий, сползает по стенке вниз. Ему больно, ему обидно, ему страшно. А мне становится легче дышать. Ботан неоднократно пытался выяснить причину моего несдержанного поведения; впрочем, я всегда скрывала все в себе, а потому не сочла нужным ему открыться. Я знала, что у меня много проблем, и со всеми ними одной не справиться. Однако никогда не просила помощи. Гордая была или просто не доверяла всему этому человечеству? Ответа у меня нет до сих пор. Я не знаю, что со мной происходит. Я не знаю, когда это закончится и как это остановить. Это чувство захлестнуло меня неимоверно негаданно. Я была в пятом классе. Точно помню, что в тот день в нашей школе появился новый… Нет, не ремонт. Новый ученик. Среднестатистический красавчик без мозгов, но зато с деньгами. Это ему не помогло, будем честны. С самого детства у меня был острый глаз на всякие мелочи; я замечала то, чего не видели многие. Вот и в тот раз я углядела часы под рукавом того парня… и безумие словно вырвалось из западни рассудка. От Этого чувства становилось дурно; перед глазами все плыло, руки тряслись… Я понимала, что делаю неправильно, и мне было за это стыдно. Я не помню, как Это чувство взяло надо мной вверх. Я просто, мать вашу, своровала дорогущие часы новенького. При чем они мне были абсолютно не нужны, — да, я конечно могла их продать, получить денег… Но тогда я просто не знала о таком «обмене» Но Это чувство было излишне упрямым; оно заключило меня в объятия сумасшествия, проползло глубоко-о внутрь… Туда, куда даже я не осмелилась заползти. Это чувство затянуло меня в трясину буйства, недопонимания. И, что пугало больше всего: мне. это. нравилось. — Да ты шибанулась! — подсознание орало, кидалось чем-то ядовитым, пахучим… Внутренний голос был более чем уверен: я делаю неправильно, сворачиваю на кривую дорожку. А я смеялась; паскудно, по-звериному. — Знакомый диагноз, — вытирала кровь с лица и повторяла, вкалывала подло, смакуя каждую букву. Каждый звук эхом дребезжал в висках, жалобно касаясь губ изнеможенными конечностями. — Знакомый диагноз, слышала, Оливия?! Знако-о-омый! — кричала я в пустоту, истерически посмеиваясь.

***

В комнату ввалился посиневший Ботан, с укоризной посмотрев на меня. Я медленно поднялась с колен. — Оливия, я… Я хотел с тобой поговорить. Я скверно рассмеялась. — В другой раз, очкарик. Ко мне надо по записи… Но он лишь свел брови к переносице, став еще серьезнее. Голос не подрагивал как прежде, ноги не подкашивались, и я вдруг поняла — он нацелен совсем нешуточно. — В прошлый раз у Брайна ни с того ни с сего пропал штатив. Мы его так и не нашли, на секундочку. — Ботан без промедления поправил очки и взял меня за руку. — Сейчас исчезла камера. Дорогая камера, Оливия. Он долго на нее копил. — И при чем тут я? — напряжение подступило к горлу. Я бездушно одернула руку. — Видишь ли, мне аппаратура для съёмок ни к чему, а живем мы втроем… — К чему ты клонишь?! — Я продолжала строить из себя дуру. Уж перед Ботаном облажаться не могла — так и в придачу он в любом случае рассказал бы все Брайну. — Скажи честно, ты украла ее? Вопрос застал врасплох; я заметно напряглась и потрясла Ботана за плечи. Он глядел на меня каким-то не своим взглядом… Безжалостным? — А теперь слушай сюда, урод. Если я еще раз услышу от тебя такие вопросы — удушу, уж поверь мне. Если же осмелишься сказать Брайну — то я твои похороны оплачивать не буду, усек?! Ботан шмыгнул носом и закивал. Слезы потекли по его щекам, замерцав на тонкой полосочке света, сочившегося из-за шторы. — Ол-ливия… — прошептал Ботан, подходя ближе ко мне. Жалобно уткнулся носом в мое плечо, всхлипывая. Я брезгливо оттолкнула его, рывком убрав руки с плеч. Так быстро, не задумываясь; знаю, что не впервые проделываю подобные махинации. Ботан вжался в стенку, закрыв лицо руками, но продолжил: — Пожалуйста, Оливия… Пообещай мне, что больше никогда не будешь воровать… Я замахнулась, однако кулак остановился на полпути. Глянула на Ботана исподлобья, странным-странным взглядом, пытаясь прочитать в его глазах отблеск иронии и стеба. Но Ботан был нацелен серьезно. Он пилил меня взглядом, стараясь особо не моргать. Мурашки табуном прошлись; я проглотила язвительный комок, пытаясь переварить нахлынувшие разрушительные мысли и чувства. И все же прервала гляделки севшим голосом: — Обещаю, воробушек… А Это чувство мрачно усмехнулось, выцарапывая внутри и нашептывая вслед уходящему Ботану: — Ложь, куколка. Тлеющая ложь.

***

Ботан трусливо отступал; я же гнала его к краю, смеясь. Истерический смех уже стал частью моей жизни. Это его пугало больше всего. Ветер завыл над головой, ливень нахлынул с новой силой. Я смотрела на обрывки здания, переводя взгляд выше, на огромную дырень в нем. Ветер нес капли дождя, воя, пыхтя; я завороженно засматривалась на каждую, каждую капельку, парящую в бесконечной гонке надо мной. Вдалеке сверкнула молния, гром загремел будто под ухом. Идея родилась сама по себе. Это чувство яростно вздохнуло; цокнуло, преподло посмотрев на Ботана. Я подошла вплотную к нему, вовлекая в озорной поцелуй. Скользнула рукой выше-выше, накрыв плечо трясущейся ладонью. Навалившиеся чувства закружились в беспорядочном танце. Нащупала часы на его руке, схватила их, царапнув Ботана; он сразу разорвал поцелуй, взвизгнув. — Оливия, ты дала мне слово… Губы мои поползли вверх. Я сжала фамильную вещицу, рассмеявшись. — Я его и заберу! Я со всей силы толкнула Ботана в бездну. Время словно остановилось, лишь свист ветра прорезал лозы тиши, жалобно скуля. Он полетел вниз, истошно крича мое имя вслед. Я смеялась, махая ему рукой на прощанье. Только часы в моей руке уныло тикали, словно оплакивая своего хозяина. Это чувство безнравственно усмехнулось, подползло ближе, заправляя прядь моих волос за ухо. Цапнуло; подло, зверски цапнуло мочку, истерически повизгивая, не в силах остановиться. Это чувство затрещало где-то над ухом; каждое слово вихрем ринулось вверх, стрекотая, рыча… Накручивая звонкие круги по офису. Строгое, отточенное на других жертвах эхо шелестело, обдавало жаром; так, что дурно становилось. И шептало, гвоздило мне свирепый приказ, которого я ни за что в жизни бы не ослушалась: — Прыгни за ним.