***
Двухголовые летающие уроды оказываются на удивление проворными. Данте рычит от раздражения, когда очередная группа демонов удирает от него, прячась в плотном мареве облаков. Полёт происходит уже в очевидно неудобных условиях — Данте сносит порывами сильного ветра, а ледяная морось вынуждает постоянно моргать и жмуриться. — Спускайся, — кричит Вергилий снизу, — мы собрали достаточно. Данте приземляется на жёсткую, промерзшую почву. Температура бьёт по нему, как только он выходит из триггера. Плотная демоническая чешуя больше не защищает от непогоды, и разгорячённая в бою плоть быстро остывает под ударами мелкого града. Ругаясь, он хватает туши убитых демонов, и вместе с Вергилием несёт их в сторону запримеченной ранее пещеры. Они вряд ли смогут развести огонь внутри — а даже если выйдет, перспектива надышаться дымом не устраивает ни одного, ни другого. Зато подкладка из перьев позволит спастись от холода каменистых стен. И, вероятно, они смогут немного вздремнуть, пока погода не успокоится. Вергилий вряд ли смыслит что-то в уюте, думает Данте. Вряд ли в его голове вообще есть такое понятие, как уют. Но в упёртом желании упорядочить всё, что его окружает, есть что-то близкое к этому. Вергилий ловко разделывает туши и выкладывает из них что-то вроде лежанки — Данте не пытается уловить всех тонкостей, он просто молчаливо повторяет за братом, чувствуя, как адреналин медленно выветривается из крови. Это неприятно, потому что помахать мечом как следует ему всё же не дали, и чувство глухой незавершённости давит на рёбра изнутри. Как будто его демон недоволен тем, как глупо хозяин пользуется им. Наглым гостем в пещеру врывается фиолетовое свечение молнии. Данте дёргает головой и заворожено вглядывается в потемневшее небо. Среди облаков он замечает движение — отнюдь не такое мелкое, какое они видели раньше. Демон, похожий на вертлявого воздушного змея, то ныряет, опускаясь ближе к земле, то поднимается ввысь, носом задевая край быстротекущих облаков. — В этом нет необходимости, — произносит Вергилий прежде, чем в Данте успевает сформироваться осознанное желание. Драться с кем-то среди начинающейся бури — ужасно заманчивое предложение. Не успевшая уснуть демоническая половина Данте рокочет от предвкушения. — Нам всё ещё нечем закрыть вход, — парирует он. — И не знаю, как тебе, а мне будет тревожно спать, зная, что такая тварь беснуется в небе. Вергилий не спорит. Только бросает небрежно перед тем, как Данте покинет их логово: — Не рассчитывай, что я пойду спасать тебя в случае неудачи. В юношестве его язвительность бесила. Она казалась проявлением той извечной отстранённости, которой Данте в брате не выносил. Сейчас же он только улыбается в ответ на остроту. Вергилий может подразумевать под ней всё, что угодно, но Данте отчётливо слышит: «Береги себя и скорей возвращайся», — потому что он может и хочет это слышать. Сражаться с молчаливыми демонами оказывается до странности непривычно. Те их сородичи, что добирались до верхнего мира, обычно знали человеческую речь. И не упускали возможности похвастаться лишний раз: своей силой и могуществом или силой и могуществом своего господина — не так уж важно. Лишь бы было, чем. Исполин, которого в небе седлает Данте, кажется, пытается говорить с ним — он издаёт протяжные, почти мелодичные звуки, напоминающие пение. Но Данте не способен уловить сути. Он не может ответить или съязвить, только наносить удары — мощные и беспощадные. Пару раз зверь попадает по нему длинным шипастым хвостом, отбрасывая Данте в неугомонно крутящиеся потоки ледяного ветра. Настроение его «песен» переходит от недовольного и злого к почти заинтересованному. Ощущение складывается такое, будто он не ожидал застать в этих краях кого-то равного себе по силе. Исполин наносит удары медленно, с большими перерывами. Его не поглощает спешка или ярость, и это противоречит привычным Данте понятиям о выживании. Он невольно задумывается, а встречался ли этот демон когда-нибудь с настоящей опасностью со стороны сородичей или гигантские габариты веками держали его на верхушке местной пищевой цепи. В иных условиях Данте быстро справился бы с ним. Но главную проблему представляют не атаки противника, а погода. Данте отчаянно пытается найти общий язык с бурей: он перестаёт сопротивляться ей и начинает воспринимать её настроения в качестве данности — так проще подстроиться. Ещё не успевшая окрепнуть буря то глотает его, затягивая в вихрь, то выплёвывает, ослабевая и позволяя Данте короткий промежуток времени двигаться так, как ему нужно. Он возвращается к Вергилию мокрым и продрогшим, кажется, до самых костей. Но, что куда важнее — он доволен. Почти счастлив. Светился бы от радости, если б не был так чертовски сильно вымотан. — Видишь, гожусь ещё на что-то. Взгляд Вергилия тяжело скользит по телу, будто ищёт в складках одежды какую-то заразу. Сам Данте находит на себе только льдинки. Он спешит избавиться от одежды, ставшей теперь окончательно ненужной — без неё высохнет быстрее. И тащить лишнюю воду в их укрытие совершенно не хочется. Вергилий быстро теряет к нему интерес, переключаясь на притащенную к пещере тушу. Ямато справляется с ней в своём стиле — её лаконичные движения в чём-то нежны, почти ласковы. Данте раздевается под едва слышный аккомпанемент стали и спешит к их пернатой лежанке. Единственное, чего он хочет, это согреться и скорее уснуть. — Данте, — зовёт Вергилий. Данте открывает глаза и видит руку брата, испачканную в крови по самый локоть. Удивительно, но ткань его жилета чистая — без единого пятнышка. — Ешь. Он протягивает сердце исполина — не целое, конечно, может, только один из желудочков. Данте скептически относится к перспективе питаться сырой демонической плотью, но раз Вергилий предлагает, значит, так надо. Он ест прямо с чужой руки, чтобы не запачкаться. Цепляет мясо зубами, аккуратно укладывая в рот и капая кровью на ладонь Вергилию. Чужая плоть оказывается чуть тёплой, склизкой и жёсткой. Данте приходится жевать её долго и усердно, напрягая протестующе ноющую челюсть. — Отвратительно, — выдыхает он, частыми глотками пытаясь избавиться от неприятного металлического привкуса во рту. — Знаю, — спокойно отвечает Вергилий. Он отходит, чтобы вымыть руки в подтаявшем льду у входа в пещеру. Плоть исполина оседает в желудке приятной тяжестью. Насыщение действует успокаивающе, и Данте расслабляется, мучительно медленно начиная согреваться. Вергилий рядом с ним укладывает дополнительную перину. Всё никак не может успокоиться и просто отдохнуть, хотя изначально привал был именно его идеей. Узоры на коже убитого демона светятся, позволяя им видеть друг друга, и Данте смотрит — неотрывно наблюдает за движениями брата, как будто они всё ещё на поле боя. Обходят друг друга, обнажив мечи, готовые в любой момент обрасти тёмной демонической чешуёй. — Если хочешь чего-то — попроси, — говорит Вергилий, чувствуя чужое внимание, даже не оборачиваясь. Данте улыбается. В детстве он ненавидел просить. Его, кажется, оскорбляла сама концепция, обязывающая озвучивать свои желания и дожидаться их одобрения. Ведь можно куда проще — сразу взять, что хочется, не тратя время впустую. Данте видел цель, а на препятствиях зрение нещадно подводило: картинка превращалась в мыло с одной яркой константой. Поэтому его ужасно раздражал и обижал брат, не позволяющий хватать себя за руку, когда вздумается. Сердито ругающийся, когда Данте в очередной раз играючи касался его ноги под столом. — Прекрати, — рычал Вергилий. Данте казалось, что он его ненавидит. Это было несправедливо, конечно, не заслуженно, потому что Данте то его любил — чисто и искренне. Быть может, малость приземисто и грубо, но он был ребёнком и не мог этого осознать. В юности самопознанием тоже заниматься было некогда, как и вопросами чужих личных границ. У девятнадцатилетнего Данте без того проблем хватало — его старший братец вознамерился открыть врата в ад и тем самым уничтожить землю. Поэтому, когда Данте целовал его на вершине башни, ему было не до нежности. Злость и желание врезать Вергилию по самое не хочу мешались с отчаянной потребностью схватить его и больше никогда не отпускать. Воссоединиться, снова обрести то близкое и родное, что у них обоих когда-то отняли. Данте был невыносимо жадным. Он целовал Вергилия грубо, по собственнически, не спрашивая разрешения — и Вергилий в ответ проткнул ему грудь Ямато по самую гарду. Безразличный и чужой. Тогда Данте не понимал, как сильно его оскорбил. Тогда чужое согласие не стоило в его глазах почти ничего. Сейчас всё иначе. Данте делает вдох, чувствуя, как в предательском волнении содрогаются лёгкие. Это не унизительно, нет, теперь — нет. Но всё ещё непривычно и немного странно. — Хочу коснуться тебя, — говорит Данте. — Разрешишь? Каждый раз что-то в нём ждёт от брата брезгливого отказа. Каждый раз Данте кажется, что он ступает на лёд, который вот-вот обвалится, так что ни вздохнуть, ни дёрнуться лишний раз из соображений собственной безопасности не получается. — Разрешу, — отвечает Вергилий.***
23 мая 2022 г. в 11:23
Данте ёжится. Выдыхаемый им влажный воздух заставляет чёлку покрыться тонким налётом изморози. Он опускает голову, пытаясь поглубже спрятаться в плотную ткань плаща, но постепенно и та перестаёт приносить хоть какое-то облегчение.
— Н-да, похоже, мы грохнули ответственного за отопление.
Вергилий поворачивается к нему, смотрит на Данте молчаливо и не особенно выразительно, но отчего-то всё же хлёстко. Как будто не может привыкнуть к его компании. Как будто оборачиваться и каждый раз находить брата по левую руку — это неожиданно и странно.
Как будто Данте мог бросить его после всего, через что они прошли.
— Нужно найти место для привала, — говорит Вергилий, изучающим взглядом окидывая окрестности.
— Что, прямо посреди этого холодильника? — растерянно переспрашивает Данте.
Будь то земная тундра или адская пустошь — он одинаково мало знает о выживании, что в первой, что во второй. Данте привык к городской среде: к выхлопным газам, рёву автомобилей, счетам за коммунальные расходы и барам, чьи двери не закрываются вплоть до рассвета. Сейчас же он чувствует себя мореплавателем, самонадеянно спустившимся на берег непокорённой суши. Без карты, инструкции и запасов провизии.
— Мы можем вынести и куда больший холод, но на поддержание нормальной температуры тела уходит слишком много сил.
Данте согласно жмурится: усталость тихо зудит под кожей. Это странно для того, кто привык с куда большим расточительством использовать энергию тела. Однажды он не спал целую неделю из-за проходящего в городе пивного фестиваля. Было ужасно глупо упустить возможность попробовать столько сортов хмеля разом. О существовании некоторых раньше он даже не подозревал. К тому же компания собралась приятная: люди съехались на фестиваль с разных уголков страны и неустанно травили байки о своих приключениях. Данте слушал их с загадочной полуулыбкой. Он знал, что в одних его пятничных посиделках с семьёй экшена больше, чем во всех этих историях вместе взятых. Но имело ли это значение? Когда чужая, куда более спокойная и мирная жизнь так соблазнительно мелькала перед глазами. Данте давно избавился от нездоровой зависти к людям, но её след остался в его душе глумливым призраком. Это остаточное состояние заставляло его с большой бережностью относиться к покою и серой рутине жизни. Ценить моменты, когда мир не разваливался на части, когда друзья и близкие были в безопасности, а родной брат не пытался уничтожить цивилизацию в погоне за силой.
— Это птицы? — спрашивает Данте, прерывая собственные мысли.
Он различает слабо уловимое движение среди тёмно-серого неба. Следов демонов они не видели уже давно, с тех пор как спустились на этот круг. Данте не думал, что их присутствие может его обрадовать, но, следя за скользящими между облаками точками, он с облегчением думает: они в аду не одни.
— Их перья понадобятся для укрытия, — Вергилий отрывает взгляд от скопления пернатых тварей, медленно поворачивая голову и глубоко дыша морозным воздухом. У северной стороны горизонта тёмными пятном расползается громоздкая туча. Данте сложно определить, в каком направлении она движется, но по напряжению Вергилия он понимает, что их дела плохи.
— Поспешим?
Вергилий коротко кивает в ответ.