Шторм

Хикмет, резиденция де Сарде

— Проклятье! Эти листовки уже повсюду! — на стол, прямо между пустых кружек и вскрытых писем, опустился смятый плакат. Кристиан и Васко как по команде подняли головы. Прерванный разговор повис над ними спущенным парусом, и в образовавшейся тишине отчетливо громко звякнули ножки отодвигаемого стула. Курт, бросив перед собой ещё целую пачку сорванных плакатов, плюхнулся на сиденье и поджал губы — с таким видом, будто именно в порочащих листовках заключалась вся суть проблемы. На какое-то время резиденция де Сарде погрузилась в усталое молчание, и стало слышно даже, как ветер хлопает флагом Содружества, вывешенным над окном. Сам Кристиан без особого интереса, но всё-таки внимательно изучал листовку и, отложив её, мрачно хмыкнул. — На этот раз они хотя бы не расписали в красках, какой я грешник и содомит, как это было в Телеме. Отец Петрус даже собирался сохранить одну для развития красноречия на проповедях... — Но он же не проповедник, — непонимающе вставил Курт. Кристиан наградил старого друга долгим взглядом в ответ. — А мы не те, кем нас пытаются выставить и в этих листовках, и в компрометирующих бумагах, которые мы отобрали у подручных де Веспе... — случайно пропустив в свой голос непрошеную горечь, он тут же ощутил, как под столом запястья касается твёрдая слегка мозолистая ладонь. Выдохнув чуть спокойнее, он с благодарностью посмотрел на Васко: что бы там ни говорили телемские жрецы о грешных связях, капитан всегда был ему не только любовником, но и надёжной опорой. Даже сейчас, когда в нём самом ещё пылала ярость, хорошо заметная по рваным движениям, он умудрялся замечать, как меняется настроение де Сарде. — Перед твоим приходом мы как раз обсуждали план действий. Орелия прибыла сюда, чтобы стать женой Константина и тем самым прибрать Новую Серену к рукам семейства де Веспе, — решительно продолжил Кристиан. — Но как эмиссар Содружества и, тем более, как брат Константина, я не могу этого допустить. Мы уже проделали большую работу: найденных улик будет достаточно для вынесения серьёзного приговора, так что самое главное сейчас — прибыть во дворец наместника раньше, чем сама Орелия... На борьбу с клеветой в листовках у нас просто нет времени. Он замолчал, обводя взглядом спутников. Последние дни для них всех выдались тяжёлыми, будто поступь Nadaíg. Никто не выказывал слабости или усталости, но она чётко читалась написана в тенях под глазами, в поникших плечах и потухших взглядах; в опухшей скуле Курта и длинной царапине на предплечье Васко; в дорожной пыли, пропитавшей одежду и сапоги. Как бы ни хотелось Кристиану выехать поскорее, как бы ни жгло желание поставить точку в самом муторном и грязном деле за всю недолгую карьеру эмиссара, все трое нуждались хотя бы в небольшом отдыхе. — Поедем утром, — заключил де Сарде, тем самым давая понять, что разговор окончен. — Сиора обещала достать нам свежих лошадей, так что сможем добраться без лишних остановок. А пока доброй ночи. *** Утренние лучи пробивались в комнату сквозь неплотно закрытые занавески, скользили по коже и простыням, собираясь лужицами солнечных зайчиков в дальнем углу кровати. Кристиан сонно потянулся, не открывая зажмуренных глаз, перекатился на бок и замер, прислушиваясь к благословенной тишине, чтобы поймать в ней последние отголоски ночной безмятежной неги. Каким же блаженством оказалось проснуться в собственной мягкой постели после стольких дней скитания по непролазным сырым от дождя джунглям, после беспощадной тряски в седле и погони за упущенным временем! Словно окунуться на мгновение в свою прежнюю жизнь, оставшуюся в далёкой теперь старой Серене. Иногда он скучал по ней — по возможности вот так беззаботно валяться в кровати, по скучным приёмам, по одинаково-тихим дням… Но именно здесь, среди бесконечных забот, его постель, наконец, перестала быть пустой. — Васко… — он всё-таки открыл глаза. Ему показалось, что последней мыслью стоило поделиться вслух, но капитан, как ни странно, ещё спал. Обычно Васко всегда просыпался раньше него, едва ли не с рассветом, и ещё постоянно подшучивал над "изнеженным богатым мальчиком, который не знал в жизни штормов", но, видно, недавняя беготня по острову слишком сильно его утомила. Кристиан коснулся русых волос, сейчас не стянутых привычной лентой и разметавшихся по белой подушке, как флаг над пенными волнами. Такой простой, в чём-то даже беззащитный вид, лишённый извечного ехидства, показался де Сарде почти милым. — Господин капитан, самое время поднимать якорь: нас ждёт великое дело! От прозвучавшего голоса тот открыл глаза и поморщился: так, будто неприлично яркое утреннее солнце причиняло глазам боль. Можно подумать, минувший вечер был насыщен не стратегическими планами и политическими проблемами, а куда более весёлым времяпрепровождением, полным горячих напитков — тем, что ещё только ждёт их, когда они передадут собранные улики Константину и змея де Веспе будет арестована. Улыбнувшись своим мыслям, Кристиан коснулся пальцем сдвинутых бровей Васко, словно стараясь разгладить морщинку между ними, но вдруг и сам нахмурился. — У тебя что — жар? В комнате, без сомнений, не было холодно. Остров радовал тёплым климатом, отличным от привычных пасмурных дней Серены, но кожа Васко казалась гораздо горячее, чем следовало. Желая убедиться, де Сарде коснулся его лба губами, чуть задержался так, ощущая, как из глубины души поднимается волнение — точно шторм посреди ясного моря. — Почему ты не сказал ещё вчера? Я бы принёс лекарство... Умиротворение золотистого утра слетело, развеялось слабой дымкой. Кристиан торопливо вскочил с постели, путаясь в штанинах и рукавах, принялся одеваться и потерял один сапог. Беглым взглядом окинув комнату, обнаружил пропажу под столом и звонко стукнулся макушкой о столешню, пока тянулся, чтобы поднять. — Ты слишком преувеличиваешь, моя буря, — мягко возразил капитан. — Это лишь лёгкая простуда... Пока Кристиан сражался с обувью, он успел вылезти из-под одеяла и теперь стоял в паре шагов. Де Сарде уже выдохнул бы с облегчением, да только слишком рано: капитан шагнул было к нему, доказывая, что не о чем волноваться, да не рассчитал сил. Ослабевшие ноги подогнулись, словно пол был палубой, качающейся на волнах. Капитан ухватился за штору, чтобы не упасть — шаткая опора, конечно, не спасла. Спасли крепкие руки де Сарде, подоспевшие в последний момент. Кристиан ощутил, как от волнения сосёт под ложечкой. Он пытливо всмотрелся в лицо Васко — теперь, при ярком, уже дневном, свете рассматривая ещё больше почерневшие тени под глазами и синие нити сосудов, проступившие сквозь них, заострившиеся черты и совершенно нездоровую бледность. — Всего лишь простуда?! — его голос дрогнул, сорвался на последнем слове. Страшное предположение уже маячило на краю сознания, но он не мог произнести это даже мысленно. Кристиан вспомнил ослепший взгляд матери, её лицо в страшных коростах. Вспомнил стон Константина, его неузнаваемый голос. И даже то, что до сих пор малихором не болел ни один навт, разом перестало иметь значение. Кристиан действовал, уже не задумываясь, словно кто-то иной отдавал ему команды, а он лишь наблюдал: пресечь возражения, без разговоров вернуть Васко обратно в постель, быстро и решительно содрать с его руки бинты, вглядеться в подсохшую царапину, убедиться, что кровь не успела почернеть, как бывает на поздних стадиях малихора, и, наконец, позволить себе сглотнуть вставший в горле ком. Вскочив на ноги, коротко пообещать скорое возвращение и пулей вылететь из спальни. Столкнуться в коридоре с ничего не подозревающим Куртом, потребовать от него немедленно отправляться в лагерь островитян за стенами города и привести оттуда Сиору, в сердцах накричать на несчастного наёмника и броситься дальше. Забыв шляпу, растеряв блеск аристократии, проталкиваться сквозь толпу на рыночной площади, следовать к малознакомому домику рядом с кварталом учёных. Вытащить Альфру прямо из постели, сбивчиво рассказать ей о своих подозрениях, поторапливать всю дорогу и очнуться лишь после того, как она переступит порог эмиссарской резиденции — опасть, словно парус в безветрии, с полным осознанием, что больше ничего не сможет сделать. *** Альфра озадаченно покачала головой — её пытливый ум почему-то вдруг допустил промашку, и лучшая ученица знаменитого профессора только бессильно развела руками. — Я не знаю такого заболевания. Может быть, что-то подобное есть в записях доктора Асили, но почти все они были конфискованы… Я поищу, где смогу. — Тебе придётся поторопиться. — Кристиан невольно перевёл взгляд на бледное лицо Васко. — Ещё вчера, когда мы приехали, он был в порядке. Эта болезнь развивается слишком стремительно… Слова его, впрочем были излишни — сам вид капитана говорил намного красноречивее. Он был уже не просто бледный: лицо почти сравнялось цветом с зеленоватой морской водой, а дыхание вырывалось из груди с резким хрипом, будто натыкаясь на жесткую плотину. У Кристиана опускались руки от того, что он не мог помочь. — Это не малихор, — убеждённо заверила его Альфра. — Симптомы совершенно не те, так что оно наверняка лечится. Нужно только понять, как. — Что же твои великие учёные с самыми современными лабораториями? — вспомнив, с каким восхищением Альфра рассказывала о коллегах во время прошлого посещения Хикмета, Кристиан попытался ухватить исчезающий луч надежды. — Разве они не могут помочь? — Если бы не твоя репутация... Когда те листовки развесили на торговой площади, их прочли очень многие, и теперь они даже слышать не хотят о фамилии де Сарде. Я бы попыталась их убедить, но... Прости. Если до сих пор казалось, что все те плакаты, что Орелия велела развесить на площадях крупных городов, лишь раздражающая мелочь, то в этот момент де Сарде ощутил себя в захлопнувшейся ловушке. Вот-вот несостоявшаяся невеста будет наказана, её подручные сполна получат по заслугам, и очередная угроза мирному существованию Новой Серены минует, но восстанавливать порушенную репутацию придется не день и не два. Возможно, месяцы. А возможно — даже и годы... Только сейчас у него не было даже пары лишних часов. — Тогда, раз господа учёные оказались настолько ненадёжны, нам придётся обратиться к местным. Их шаманы-Doneigad тоже неплохо разбираются в лечении и к тому же не умеют читать... Дверь скрипнула, застав говоривших врасплох. Сиора явилась именно в этот момент, прервав рассуждения о грамотности своего народа и словно бы откликнувшись на в сердцах брошенный призыв — впрочем, скорее на вполне конкретный, в лице Курта, который, громыхая доспехами, прошествовал к своей комнате. Островитянка выглядела озабоченной, но, в отличии от Альфры, когда Кристиан явился к той, — вполне бодрой и свежей. — Я думала, мы встретимся за стенами, — пробормотала она, оглядывая собравшихся. В спальне, изначально предназначавшейся для одного только эмиссара, разом сделалось тесно и неуютно. — Мы не поедем сегодня, — без лишних вступлений объявил Кристиан. - Васко, он… Ему стало плохо. Ты могла бы помочь? С предельно серьёзным видом островитянка кивнула и принялась вытаскивать мешочки с травами, с которыми не расставалась, наверное, никогда — по крайней мере Кристиан ни разу не видел её без всех этих атрибутов, над которыми только посмеивались учёные с большой земли. Впрочем, Альфра смотрела молча и весьма заинтересованно — с тем выражением, которое появлялось у неё всякий раз, стоило рядом обнаружиться чему-то, достойному изучения. Сиора действовала совершенно не так, как привычные им обоим учёные доктора, — она словно видела больше, чем позволял простой человеческий глаз, или смотрела не так, как привыкли жители материка. Юная знающая не задавала лишних вопросов и даже не будила забывшегося тяжёлым сном больного — ей оказалось достаточно посмотреть этим своим всевидящим взглядом и прошептать что-то над чашкой с травами, как она будто нечто поняла. Всё это время Кристиан, молчавший, чтобы не мешать Сиоре, не сводил с неё напряжённого взгляда. Отец Петрус, несмотря на все старания, так и не сумел привить ему в детстве любовь к Озарённому и веру, но сейчас неожиданно для себя Кристиан подумал, что если островитянке с её магией удастся вылечить Васко, то он сам легко согласится с посвящением их странному богу и со всем, о чём говорили местные шаманы, называя его самого On ol Menawi . Он бы даже поверил в высшую силу, в духов — да почти в любые рассказы, если бы это подействовало сейчас... Но Сиора отступила и развела руками. — Здесь пригодилась бы мудрость Катасаха. Моих знаний слишком мало, чтобы постичь причину, но силы твоего Minundhanem тают, как вода на солнце... — Катасах сейчас во дворце Константина, но это не так близко, как мне бы хотелось, — не скрывая разочарования, признал де Сарде. Он сам уже вспомнил о знаменитом шамане, чьи целительские способности в один голос превозносили все островитяне и которого он лично приводил к заболевшему малихором кузену. Но даже самый быстрый гонец добирался бы в Новую Серену непозволительно долго. О том, что он мог бы не успеть вернуться, Кристиан не смел и помыслить. — Наверняка имеется и другой путь. Если кто-то из местных алхимиков или видящих ближайших племен согласится помочь, Содружество заплатит ему... — слова Кристиана вновь, как и получасом ранее, прервала открывающаяся дверь, но вместо деликатного поскрипывания в этот раз послышался громкий хлопок. Курт стоял на пороге, мрачно сдвинув брови, желваки на скулах яростно двигались. — Никто из вас не слышал, как снаружи стучали? — хрипло осведомился он. Сиора даже шикнула, призывая наёмника понизить голос, но всё равно де Сарде, к своему стыду, вынужден был признать: он действительно увлёкся так сильно, что перестал замечать внешний мир. Курт, скупо кивнув, протянул ему тонкий конверт с отпечатком герба на сургуче. — Принёс подручный той змеи. Я не вскрывал, но воняет прескверно. Кристиан принял послание. Белая дорогая бумага и в самом деле была густо пропитана духами, что только доказывало подлинность её происхождения и не сулило получателю ничего хорошего. Возникло сиюминутное желание отбросить конверт, сославшись на более важные заботы, а позже позволить себе просто забыть о нём. Не иметь никаких дел с Орелией, и без того уже натворившей бед... Но не в привычках Кристиана и не в образе эмиссара было бы отступать. — Ну что там? — первой поторопила Альфра. Сжимая в онемевших пальцах край листа, Кристиан в третий раз пробегал взглядом по трём коротким строчкам: "Твой любовник отравлен. Если не хочешь, чтобы яд убил его, ты должен уничтожить все улики и сопроводить меня в Серену, как и положено родственнику... кузен. У тебя есть два дня". Озвучить вслух оказалось куда сложнее, чем уяснить про себя, но вопрос Альфры прозвучал весьма своевременно, и Кристиан опустил сложенное письмо. — Это вовсе не болезнь... Это яд. — Она что, так и призналась? — Альфра не выдержала первой и выхватила у него бумагу, словно не доверяла его способности понимать.— Сучка сошла с ума! Ты не можешь на это согласиться. Две пары удивлённых глаз — Курта и Сиоры — обратились к ним почти одновременно. — Согласиться на что? Спросила, конечно, островитянка — она и в самом деле не умела читать на языке содружества, а потому на клочок бумаги, возмутивший остальных, смотрела как на незнакомую змею. — Она хочет обменять противоядие на свою победу. На то, что мы поможем ей стать женой Константина и возвысить семью де Веспе… — Кристиан поёжился, думая о такой перспективе. — Если же нет, то Васко может умереть. После этих слов в комнате повисла тревожная тишина. Письмо сделало круг, вновь вернувшись в руки де Сарде, который с ненавистью смял его и кинул в камин. Огонь с готовностью пожрал угощение. — Это же предательство, — подал голос Курт. Лицо его оставалось совершенно каменным, но по взгляду угадывалось, как остро он воспринимал подобное после бунта в его родной монетной страже. Кристиан и сам понимал, что остановиться сейчас, в шаге от победы, было бы ужасным решением, но стоило посмотреть на восковое лицо Васко, как сомнения вновь поднимались в душе. Своим письмом Орелия дала понять, что лекарство всё же существует, что терять столь близкого человека вовсе не обязательно, а Кристиан был готов ухватиться за любую ниточку надежды. — Я пойму, если ты выберешь не то, что должен, — кивнула Сиора, словно подслушав его мысли. — И буду на твоей стороне... — Что ты несёшь? — Альфра гневно глянула на островитянку. — Ты понимаешь, что если эта змея станет женой наместника, то всю Серену ждут тёмные времена? Возможно, не только Серену... Ей нельзя верить! — Да что ты сама понимаешь, layona ? Твой ум так хитёр и громок, что не позволяет твоему сердцу говорить... Они сверлили друг дружку яростными взглядами, точно встретились не в доме общего друга, а на границе спорной территории — одной из многих, что всё больше подогревали раздор между представительством Мостового Альянса и местными племенами. Даже в мирных разговорах нет-нет да проскальзывали острые углы, которые де Сарде приходилось сглаживать своей дипломатичностью, но в этот раз он слишком устал. — Хоть у одной из вас есть противоядие или решение, которое устроило бы всех? Нет? — он подавил желание выразиться более крепким словом. Всё-таки перед ним были девушки, пусть и обе далёкие от представлений о леди, а воспитание господина де Курсийона никак не позволяло оскорблять их. — В таком случае — не вам делать этот выбор... Тем более, что и дела Содружества вас не касаются. Первой вспыхнула Альфра. Не сказав ничего, но, вероятно, подумав о многом и теми же самыми словами, что Кристиан постеснялся произнести, она быстро удалилась прочь. — Я попробую послать птиц к Мэв, — тихо пообещала Сиора. — Она не хуже Катасаха разбирается в целебных зельях, вот только сложно будет получить ответ, пока мы не узнаем, что за яд использовали ваши враги... Но я всё ещё на твоей стороне. Она обернулась на пороге, вздохнула и тоже удалилась почти бесшумными шагами, как привыкла ходить по лесу. Курт посмотрел на Кристиана с невысказанным осуждением. — Вы с Константином для меня как семья. Не заставляй принимать чью-то сторону, ладно, зеленокровный? — и тоже ушёл, оставив комнату в тяжёлой вязкой тишине. На грудь словно навалилась неподъёмная каменная плита — Кристиан ещё никогда не чувствовал себя настолько бесполезным и жалким: ему доверили представлять Содружество на Тир Фради, на него больше, чем на советников, полагался Константин в правлении городом, ему отдал свое сердце Васко… А он не оправдал ни одну из этих надежд. Важность решения маячила алым флагом, ни на миг не давая задуматься ни о чём другом. Кристиан вернулся к изголовью кровати, будто это могло помочь собраться с духом. Он даже прихватил с собой сборник любимых стихов, чтобы хоть ими немного успокоить мечущегося, как в лихорадке, капитана. Васко открыл глаза, потемневшие и запавшие — смотреть на свет он всё ещё не мог, и даже те тонкие лучи, что пробивались между задернутых штор, раздражали зрачки. — Моя буря... Его голос звучал надтреснуто и слабо, как будто на одно это требовались все силы без остатка. — Разве ты не спишь? — Кристиан присел рядом, чтобы обеспокоенно заглянуть в глаза. — Я не могу спать... Как только начинаю дремать, мне кажется, что я тону и захлёбываюсь. Признание укололо чувством вины — не будь Васко так близок к нему и политике Содружества, ничего подобного бы не случилось. Он мог бы плыть на своем "Морском коньке", не зная ни о каких де Веспе, и как все навты держаться в стороне от конфликтов местной аристократии. Он мог бы уже сейчас получить звание адмирала и прославиться — ему благоволили не только командиры, но и морские боги. Васко просто не должен был оказаться здесь... — Я достану это противоядие, обещаю тебе, — Кристиан сжал его горячие пальцы, не то убеждая, не то извиняясь за собственную медлительность, но капитан вдруг возразил. — Ты не можешь отпустить Орелию, моя буря. После всего, что она сделала... Я не смогу жить, зная, что убийца моих родичей на свободе... — Но как же?.. Ему могло бы послышаться. Иначе Кристиан не представлял, что Васко, никогда не унывавший и очень любивший жизнь, заговорит о таком. Что позволит мести или страху заслонить себе глаза — тот капитан, что вёл их корабль к далёкому острову, что сражался с грозным хранителем вод у прибрежной пещеры, был не способен сдаваться. — Сейчас это неважно, — ответил Кристиан. — Мы должны вылечить тебя любой ценой, даже если в обмен де Веспе попросит ключи от Серены и всей городской казны! Когда-нибудь потом у нас ещё будет возможность расквитаться с ней, мы поймаем её на новой ошибке, но пока... — Крис, ты помнишь, как мы нашли ту клетку?.. Она держала пленников, как зверей, и ставила на них опыты... Я больше не верю её словам и сделкам. И как бы ни хотелось поспорить, убедить, что всё станет хорошо, де Сарде не находил ни одного веского довода. Он и сам до безумия боялся, что Орелия не исполнит обещания. Кристиан сполз на пол, сжимая в руках сборник поэзии, которую пытался читать вслух, и обессиленно прикрывая глаза. Два дня… Хоть Сиора и обещала заняться поисками лекарства, её слова не внушили никакой надежды: даже с мудростью островных шаманов и даже с лучшими учеными Хикмета, — со всеми их возможностями подобрать антидот к неизвестному яду, да ещё и за столь короткий срок, казалось несбыточным. Невозможным. И вот он вновь смотрел на зашторенные окна, в которые тщетно бился солнечный свет, надёжней любых решеток отделяющие от мира эту маленькую комнатку, и словно оказывался в прошлом. В другой, неуловимо похожей комнате так же стоял полумрак, чтобы оградить чувствительные глаза больной от губительно-яркого света; там так же пахло лекарствами и травами — и те точно так же не приносили облегчения! Кристиан впился ногтями в ладонь — крепко, до боли, чтобы только прогнать из разума воспоминание о том, как болела его мать, но столь яркая картинка никак не желала уходить. Княжна де Сарде до последнего желала сыну быть сильным. Учила всегда «держать лицо», и он усвоил её уроки даже лучше, чем сам считал. Но от мысли, что смерть вот-вот вновь заберёт близкого человека, хотелось выть в голос. Слишком хорошо он помнил чувство потери, раздирающее грудь, слишком хорошо ощущал тьму, наползающую неотвратимо и страшно. Тогда, в борьбе с малихором, он не мог ничего поделать, как беспомощный кутенок, лающий на грозного волка, но с тех пор и у него отросли зубы... Инстинктивно прислушиваясь к чужому рваному дыханию, выискивая его сквозь шум собственного сердца, Кристиан уже не спрашивал себя, что делать. У него остался только один вопрос: куда плыть после того, как он отдаст Новую Серену в руки де Веспе. *** Ему казалось, что он прикрыл глаза всего на минуту, просто длинно моргнул, но вдруг оказался посреди огромной пещеры. И сразу же понял, что это сон. Вокруг, среди увитых плющом стен, не было заметно выхода, но из отверстия в потолке лился целый поток солнечного света; неизмеримо далёкое небо, пересечённое ветвистыми макушками деревьев, смотрело на него и на человека, стоящего напротив. Лицо человека скрывал звериный череп, украшенный перьями, привычный и без того яркий плащ сменился на какую-то ритуальную накидку, так густо вышитую символами и костями, что невозможно понять, где заканчивается один узор и начинается другой, но это совершенно точно был Катасах. В руках знающий держал глиняную табличку, испещрённую мелкими письменами. Однажды, в другой пещере, де Сарде уже видел подобные, но здесь и сейчас всё было как в первый раз. — Жестоко делать выбор между Minundhanem и долгом, — произнёс знакомый, но из-за маски странно звучащий голос. — Я вижу, как твоё сердце обливается кровью, и En on míl frichtimen тоже видит это. А на своей земле он не позволит тьме победить... В глазах маски-черепа блеснул острый взгляд. На миг Кристиану показалось, что островитянин вот-вот обернётся зверем, но тот остался на месте и заговорил вновь: — Запомни, что здесь написано. В нём — твоё спасение. В нём — милость En on míl frichtimen. Борись за свою судьбу и не забывай, кто дал тебе силу на это. Когда придёт час сделать иной выбор, поступи как истинный On ol Menawi. Кристиан хотел было сказать, что не может даже прочитать письмена, не понимает их языка, но не успел. Свет, лившийся с потолка пещеры, сделался ярче и белее, и вся фигура Катасаха словно бы наполнилась им, засияла так, что нестерпимо щипало глаза, и вскоре вокруг не осталось ничего, кроме этой белой пелены... Кристиан обнаружил себя на том же месте, возле кровати возлюбленного. Остатки тревожного сна всё ещё не улетучились, и он отчётливо помнил голос Катасаха, повторяющий: "Не забывай, кто дал тебе силу". И помнил также, к собственному удивлению, все линии и черты, составлявшие незнакомую надпись, будто кто-то запечатлел их на внутренней стороне его век. Мысль об островной магии, простая и безумная, проскользнула в его голове. Скажи кто-нибудь господину эмиссару, что он поверит в такие глупости, как вещие сны, ещё до его отплытия на Тир-Фради, — он посмеялся бы в лицо шутнику. Но этот остров изменил Кристиана, открыл ему доселе неведомую и такую необъяснимую сторону мира, что теперь он с готовностью принимал любые сюрпризы. Не мешкая ни секунды, Кристиан схватил со стола перо и первый попавшийся листок бумаги — тот самый злополучный конверт, в котором принесли сожженную записку от де Веспе — и принялся лихорадочно зарисовывать то, что видел. Критически осмотрев свой рисунок и убедившись, что тот полностью повторяет показанную знающим табличку, он ненадолго засомневался. Всё увиденное показалось ему шуткой больного воображения, ужасным наваждением. Он вообразил, как глупо будет выглядеть, если сейчас Сиора скажет, что все эти закорючки не имеют вовсе никакого смысла — возможно, даже не похожи на её родную письменность, — но стоит ли миг унижения целой попытки разрушить сомкнувшуюся вокруг него ловушку? Он сжал в руках исписанную бумагу и поспешил к островитянке. *** — Кто дал тебе это? — Сиора, всегда так ярко выражающая эмоции, всплеснула руками и распахнула глаза от изумления, став похожей на одну из разукрашенных статуй, встречавших гостей в её селении. Кристиан не преминул бы обратить на это внимание, но сейчас он мог думать лишь о том, что перед ним замаячила новая надежда. — Ты знаешь, что здесь написано? Островитянка помолчала, с ещё большим вниманием вглядываясь в знаки, выведенные неловкой рукой де Сарде. — Да... Это рецепт снадобья. Он содержит весьма редкие ингредиенты, но думаю, я знаю, где их можно найти, и это... Я не уверена, но это могло бы быть противоядием, которое мы ищем. Кристиан только заворожённо кивнул. Не иначе, как островной бог услышал его молитвы и потом наверняка потребует плату, но сейчас всё это было совершенно неважно. — Обещай, что никому не расскажешь, — де Сарде всё же понизил голос и продолжил, только дождавшись ответного кивка. — Мне приснился Катасах... Он протягивал табличку с этим текстом, и всё казалось таким настоящим! Сиора не засмеялась, как он боялся. Лицо её озарилось, словно бы в понимании, которого не в силах был достичь сам Кристиан. — Катасах — великий Doneigad. Он сказал что-нибудь ещё? — Нет... Ничего, что касалось лекарства. — Что же... — островитянка заметно погрустнела, будто ждала особого послания от своего учителя. — Я постараюсь сама разобраться с приготовлением. Если поможешь выпросить у той layona кое-что из её инструментов, это было бы весьма кстати... *** В памяти не отложилось ни то, как они ходили к Альфре, ни как Сиора готовила свой таинственный отвар. Кристиан следовал за ней словно привязанный и послушно выполнял все мелкие поручения, но сердце его и мысли оставались там, в зашторенной спальне, где лежал Васко. Он лично поил капитана готовым снадобьем — трижды до тех пор, пока солнце не село и после за окнами не забрезжил новый рассвет. Сам Кристиан больше не сомкнул глаз, и ждал со жгучим нетерпением, когда любимый, наконец, придёт в себя и станет ясно, что зелье подействовало, — но всё равно пропустил этот момент. Бездумно разглядывая гобелен над кроватью, запутавшись взглядом в сложных переплетениях нитей, он вдруг почувствовал, как пальцы Васко, только что неподвижно лежавшие в его ладони, сжались. — Моя буря... Мне показалось, что я провёл вечность где-то на дне океана. Его голос звучал всё так же слабо, но за ночь круги под глазами чуть посветлели и мертвенная бледность сошла с лица. Это стало, несомненно, добрым знаком, и Кристиан искренне улыбнулся, прислушиваясь к ставшему ровным дыханию. — Я счастлив, что после этой вечности ты всё же вернулся к нашему причалу. И ещё, — Кристиан придвинулся почти вплотную, словно изголодавшись по этой близости как после настоящего плаванья. — У меня есть другая приятная новость: Курт отправился к де Курсийону и Константину со всеми бумагами. Скорее всего, сейчас за Орелией уже выдвинулся отряд монетной стражи, и к вечеру она будет находится в тюремной камере. Кажется, в этот раз мы и правда победили! Васко тоже улыбнулся с заметным облегчением. В отражении глаз проскользнула гордость, будто им удалось по меньшей мере выиграть сражение. И легкое ехидство, почти неразделимое с образом самого юного капитана навтов. — Ты никогда не страшился шторма... За это я и люблю тебя. — Только лишь за это? — Кристиан едва не рассмеялся от радости, увидев знакомое выражение. — Конечно нет... Ещё за умение так славно читать стихи!