***
— Ты был не прав тогда. Вишня делает удивлённо-круглые глаза, в непонимании вытаращился на Томаса. — Когда? — Когда сказал, что моё имя красивое. Знаешь, по-моему, Вишня — куда более красивое имя, чем Томас. Мальчики сидели на каком-то обветшалом подоконнике выбитого окна и болтали свисающими ногами, несмотря на то, что до земли было где-то пять этажей. В волосах вольно гулял ветер, и тёмные волосы вампирёныша всколыхивались, точно океанские штормовые валы. Что происходило у себя на голове, Томас не видел, да и, если честно, ему было достаточно улыбавшегося Вишни перед глазами. — Просто я такого имени никогда не слышал. У нас такого никто не носит, а вот когда твоё имя услышал, подумал, что оно так красиво подходит тебе… — Вишня опустил голову вниз, смотря на собственные ноги и качая головой. Всё с той же улыбкой, даже, наверное, чуть более мечтательной — он вспоминал тот день, когда они с Томасом встретились в первый раз. — А у тебя глаза как две спелые ягоды, знаешь? — улыбнулся Томас, и увидел на лице вампира странную смесь эмоций: не то радость, не то смущение, не то стыд. Нос и щёки Вишни едва зарделись. — Что такое? Я что-то не так сказал? — Томас обеспокоенно сжал край своей кофты, а в груди на секунду появился странный тремор. — Нет-нет, вовсе нет! — Вишня испуганно замахал руками и стал качать головой, но потом опять покраснел. — Просто… Я никогда не видел вишни вживую. Это, должно быть, красиво? Томас почувствовал облегчение, когда услышал эти слова. Улыбка вернулась на лицо, когда в его собственные глаза уставилась пара чужих, заинтересованно-круглых глаз. — Да, Вишня, это очень красиво. Но они особенно красивы весной, когда цветут. — И ты видел? — Да, много раз! И каждый раз всё будто красивее. Вишня мечтательно вздохнул, потом заморгал и уставился вдаль. Тишина прерывалась лишь криками чаек где-то вдалеке, скрипом старого металлолома, который раньше назывался зданием, и шелестом свободы в ушах. — У меня даже есть фотографии. — Правда? Вампир встрепенулся, и с надеждой посмотрел на юношу. — Да. Я могу принести их в следующий раз. — Да, пожалуйста! Я очень хочу посмотреть. Томас не мог ничего поделать с тем, как у него каждый раз щемило сердце от взгляда Вишни. Такого взгляда Вишни. — Хорошо. — Вот, смотри! У японцев есть целый праздник, посвящённый цветению вишни, — Томас разложил перед вампиром полароидные фотокарточки, сделанные на отцовский фотоаппарат. Томасу тогда было десять лет, но облака парящих лепестков до сих пор живыми красками рисовались в его голове. — Всё такое розовое! — Вишня даже не пытался скрыть восхищения от увиденных фотографий, хотя, в принципе, когда он пытался это сделать? Вампир поочерёдно брал в руки изображения, чтобы рассмотреть получше, но всё, казалось, не мог наглядеться. — А это ты такой маленький? — Да, я, — смущённо улыбнулся Томас. — А лицо у тебя и тогда было добрым. Бедный, бедный Вишня, он не знал, как своими словами заставлял сердце Томаса крошиться вдребезги, и тут же срастаться эти осколки в единое целое. — Смотри. Томас взял из рук Вишни стопку карточек и, пролистав, нашёл среди них одну. — Вот это фото делал я. На нём сакура, так японцы называют вишню. Я очень хочу, чтобы ты оставил это фото себе. Чтобы ты никогда не забывал, что ты такой же красивый, как и эти цветы. — Оставляешь? Мне? Это подарок? — Вишня даже не смотрел на фотографию, он прижал её обеими руками к груди, а сам с замиранием сердца глядел на Томаса. — Да, это подарок. Навсегда, Вишня. Томасу было совсем всё равно, если пропажу в фотоальбоме обнаружат родители — как-нибудь выкрутится. Было совсем всё равно, что это была его личная, самая любимая фотография — потому что благодарность в глазах этого крошечного, наивного до дрожи существа была дороже ему любых воспоминаний, любых ценностей. Дороже самого себя. — Я… я могу что-то сделать взамен? — Вишня смутился, потупил взгляд. Всё так же держал фотографию у груди. — Только если ты сам этого хочешь, — Томас наклонился ближе, кладя ладонь на плечо другу. — Подарок — это безвозмездно. — Я… могу? — чёрные ресницы взметнулись вверх, когда яркие глаза в вопрошающем взгляде впились в глаза юноши, но в ту же секунду веки скрыли его взгляд в пол. Вишня склонил лицо чуть ближе, но губы не смыкались. — Что? — прошептал Томас. У самых губ было слышно чужое дыхание. Прохладное, не как у человека. Вишня бережно коснулся своими губами чужих, мягких и тёплых губ. Тут же отпрянул. — Я… Прости, — отвернулся. Вампир крепче сжал в руках фотокарточку — будто боялся, что её сию же секунду отнимут. — Вишня, — неожиданное тепло в чужом голосе и мягкое касание руки. — Тебе не за что извиняться. Объятие. — Спасибо, Томас.***
— Снимай вещи, — сказал Томас, и достал из рюкзака непонятный Вишне белый кусок. Вампир поглядел на друга удивлённо, но просьбу выполнил. — Я всё сделаю. Что ты хочешь? — наверное, он ожидал, что Томас, как и другие, будет трогать его, или смотреть, или невесть что ещё, но тот на него даже не посмотрел. — Хорошо, давай их сюда. У тебя есть какой-нибудь чан, или тазик? — А… Есть один, только он немного дырявый. — Ничего. Нам подойдёт любой. Пару дней назад они обнаружили водопроводную трубу. Пускай ржавую и с не самой приятной водой, но спустя пару минут поисков они наткнулись и на краник. Томас засучил рукава и, под любопытный взгляд Вишни, набрал почти полный таз воды. Жестянка, наполнившись водой, стала тяжёлой, и Томас решил её не двигать. Забросив в таз всю снятую одежду, он, поёжившись от ледяной воды, принялся намыливать вещи. — Сходи накинь на себя что-нибудь, а то околеешь, — улыбнулся Томас, глянув на вампира. Вишня стоял, будто оторопев. — Хорошо, Томас, сделаю так, как ты говоришь. Через пару минут он вернулся, обёрнутый в какую-то бязевую простыню, и присел на корточки подле Томаса, виновато опустив голову. — Мне кажется, это должен делать я, а не ты, Томас. Юноша встал, чтобы повесить мокрое бельё на проходящую тут же трубу. — Брось, Вишня. Я делаю это, потому что хочу сам, — обернувшись, мальчик вытер сырые руки о свои джинсы, чем оставил на них тёмно-синие отпечатки ладоней. Вишня тепло улыбнулся. — Спасибо.***
Томас держит в пальцах фотокарточку с потускневшими цветами и смотрит. Краски уже расплылись в помутневшем взгляде, контуры смешались, эмоции поблекли. Второй рукой юноша нащупывает в кармане газовую зажигалку, самую дешёвую, из супермаркета на заправке по пути к ограде. Пробует — раздаются щелчки, через секунду появляется язычок прирученного человеком пламени. Съедаемая огнём, фотоплёнка чернеет, скукоживается, осыпается, и её тут же подхватывает бушующий морской ветер, унося дальше, в море. Пахнет жжёным пластиком, а пальцы жжёт из-за нагревающегося от огня металла. Томас шмыгает носом — влажно и холодно. Погода нелётная. — Сколь красива ни была бы вишня в цвету, в конечном итоге она всегда осыпается.