Бересклет

Рокэ Алва сидел поодаль от лагеря, на краю пестрого осеннего леса. На поляне суетились слуги, со всех сторон был слышен стук топоров – рубили дрова для будущего обеда. Поездка в Кэналлоа почему-то получилась очень многолюдной, хотя изначально Алва планировал взять с собой только Хуана да пару верных людей с мушкетами. Не для того, чтобы его действительно охраняли - нужна ли охрана человеку, которого бережёт Леворукий? Просто для проформы, чтобы в корне пресечь любые возможные в пути происшествия с лихими людьми, не признающими авторитетов. Но в итоге Алва вёз с собой тридцать человек: кухарку, прислугу, конюхов и - глупого мальчишку-оруженосца, с которым победоносному маршалу было попросту страшно оставаться наедине. Отсюда взялись все присутствующие: когда юный Окделл чуть ли не на коленях вымолил разрешение поехать в Кэналлоа со своим эром, Рокэ тут же придумал кучу дел в пути, ради которых нужно было взять всю эту гурьбу людей. На самом деле занятие у них должно было быть только одно: придумывать Окделлу работу по дороге. Но, в конце концов, Рокэ Алва сидел у кромки леса, а по полю, делая круги и пытаясь не привлекать внимание, к маршалу приближался мальчишка. Ричард то тут, то там пинал яркие сухие листья носками сапогов, как будто невзначай сокращая расстояние до Алвы. В общем и целом его намерения выдавали только взгляды, изредка брошенные исподлобья. Сперва быстро на лагерь - не заметил ли кто его отсутствия, затем на Алву - не собирается ли эр дать от него деру. Надорский каменный поросёнок учится врать и притворяться, все-таки столица его испортила. Хотя с этим первый маршал готов был смириться: так или иначе умение не показывать все свои настоящие эмоции разом знатно продлит мальчишке жизнь. Радиус кругов, которые наворачивал Ричард, пытаясь не потерять элемент скрытности, все уменьшался. Принимая неизбежное, Рокэ Алва сидел под деревом, ждал оруженосца и обрывал с растущего рядом куста красивые розово-чёрные ягоды. В Кэналлоа бересклет называли вороньим глазом, над чем Алва тихо посмеивался: вороньи глаза сапфирово-синие, это знает любой человек в Талиге. И даже - маршал взглянул на мальчишку - в благородной Талигойе. Непостижимым образом закончившаяся война что-то изменила в Ричарде. Волны крови и волны погубленного озёра, которые - Рокэ готов был поклясться в этом - должны были окончательно отвратить мальчика от первого маршала, открыли ему глаза на другую сторону своего эра. Рокэ никогда ведь и не был злодеем. Кем угодно – проходимцем, сволочью, героем войны, любовником королевы, но только не злодеем. Все, что он делал, он делал для Талига. Ричард, когда слышал, как называют их страну, всегда беззвучно артикулировал и добавлял «ойя». Но даже он, кажется, понял, что Рокэ – не вселенское зло. От этого взгляд юного Окделла изменился: мальчик смотрел на своего монсеньора, приподняв русые, почти не видные на светлой коже брови, и наклонив голову. Не так, как на королеву, на Катари он смотрел с дурацкой мальчишеской похотью, открыв рот. А на Рокэ – со страхом и интересом, как на портрет в галерее, когда хочется потрогать масляные штрихи пальцами, но заругается смотритель. Ричарду оставался еще один круг. Он бросил последний вороватый взгляд на лагерь – не заметили ли его, чтобы приставить к какой-нибудь обеденной задаче. Никто не обращал внимания на маячащую фигуру, и Окделл прямым шагом направился к эру. Сел под бересклет, раздавив несколько ягод, и уставился на Рокэ. Мальчик был похож на птичку, заглядывающую в скворечник, чтобы проверить, свободно ли там, и можно ли вить гнездо. Конечно, если бы птички могли собираться с мыслями, чтобы что-то сказать. – Монсеньер, обед почти готов. Вам сюда принести? – Окделл, вы меня разочаровываете. Вы правда столько времени сюда крались, чтобы узнать насчет обеда? – Рокэ хмыкнул, – Это, право слово, даже для вас перебор. У Ричарда покраснели уши. Сказать еще что-то, и краснота пятнами пойдет по шее, а потом переберется на щеки. На удивление, мальчишка не надулся, только чуть дернулся, как от укола. – Я, вообще-то, пытался куртуазно начать разговор. – Смущенно сказал он. – Если бы я действовал как вы, я бы прямо вывалил все, что имею сказать, на вашу голову, не заботясь о ваших чувствах. Вот это и правда был бы перебор для меня. – Юноша, что я слышу? Вы намерены позаботиться о моих чувствах? Сегодняшний день полон чудес. Красные пятна переползли на шею, покрытую сзади мягкими белесыми завитками. – Эр Рокэ, вы когда-нибудь попадете в Закат, и пожалеете о том, что без конца надо мной шутили. Хотя… Мне тоже место в Закате, так что вы наверное и там продолжите издеваться. – Ну бросьте, такие благородные юноши не попадают в Закат. Вы же ходите в церковь на все праздники и даже почти не бываете у куртизанок. Лицо мальчика покраснело полностью. Ему будет легче после Кэналлоа, там он загорит, и его стыд не будет так сильно бросаться в глаза. – Вот я об этих шутках вам и говорю! – Зашипел Ричард. – Но в Закат я попаду не поэтому. А потому что я, кажется, причастен к гаифскому греху… Юный Окделл опустил ресницы, и на белых щеках задрожали тени. На секунду Алва поверил в этот театр, но потом заметил, как Ричард бросил на него беглый взгляд блестящими глазами. Проверял, какое впечатление произвели на эра его слова. А впечатление было преизрядным. Рокэ не думал, что мальчишка решится высказаться первым. Но показывать свою осведомленность Алва не собирался. – Правда? – Он вскинул брови, – И гайифскую любовь уже пробовали? – Эр Рокэ… Монсеньор… – Мальчишка задыхался, – Да как вы… – Как я смею? Ричард, я смею все, когда вы уже запомните? – Да как вы подумали, что я решился бы… не с вами… А вот это уже было что-то новое. Рокэ растерялся. Ему было неловко и интересно, до чего сможет дойти разоткровенничавшийся юнец, но страшно было больше. Маршал не понимал, до чего он сам может дойти. – Ричард, – Алва положил руку на острую скулу оруженосца, – Вы настолько не хотите драться со мной на дуэли после окончания вашей присяги, что решили мне отдаться? Окделл вскочил на ноги. Все его существо выражало оскорбленную невинность великой Талигойи за последние лет шестьсот. Он посмотрел на лицо Рокэ, в которое, очевидно, собирался бросить очередной вызов. Но увидел, что у эра около глаз собрались смешливые лапки, а губы сжались в тонкую полоску, чтобы не выпустить смех. – Ну эр Рокэ, – Протянул Ричард, – С вами вообще можно серьезно поговорить? – Можно. О войне и женщинах. Обо всем остальном время для серьезных разговоров я выбираю сам. Идите в лагерь, там без вас, наверное, все сыпется. Ричард открыл было рот, чтобы возразить, но – удивительное дело – подумал, прежде чем ляпнуть, и пошел в лагерь, то и дело оборачиваясь на эра. Он был доволен. Конечно, сказать слов, которые нельзя было бы исправить, он не смог, но и четкое “нет” не услышал. Это был первый приступ, но далеко не последний. Рокэ проводил красивую фигуру мальчика глазами и крепко задумался.