Позволяя чувствовать

- Я сильно разочарован, маркиз. Мне думалось, за это время я уже привык к вашим выходкам, но нынче вы превзошли самого себя! Дуэль! Если так вообще можно назвать то, что вы собирались устроить! Семеро на одного! Неужели вы полагали, Рокэ Алва допустит такое в отношении своего оруженосца? Или вам не дает покоя сомнительная честь быть заколотым шпагой Первого маршала Талига? Эстебан не поднимал глаз на своего эра. Голова еще чуть кружилась, ведь от Нохи до дома цивильного коменданта он добирался бесцеремонно перекинутым поперек седла. Чувствуя руку, по-хозяйски сжимающую бедро. - Впрочем, кажется, я начинаю догадываться о ваших истинных мотивах. Вы горите желанием быть наказанным за все ваши выверты? Что ж, так тому и быть! Эстебан поднял голову, замечая, как голос цивильного коменданта неуловимо изменился, из разгневанного становясь уверенно-властным. Жарким. Жутким. - Эр Людвиг... - Ни слова больше. Извольте немедленно пройти в мой кабинет и подготовиться должным образом. У Эстебана ёкнуло сердце. Он уже знал, кабинет для него означает отнюдь не ту комнату, где эр коротает вечера за книгами и пасьянсами. Другая комната на верхнем этаже, за неприметной дверью. За кладовую принять можно, если не знать, что там. Эстебан знает. Ни одного окна. Невероятно толстые стены и узкие деревянные скамьи, на которых разложена внушительная коллекция - кнуты, плети, веревки, начищенные до блеска кандалы. О назначении некоторых предметов Эстебан мог лишь догадываться - и надеяться, что сегодня не придется делать слишком уж неожиданных открытий. Толстый ковер на полу заглушает шаги. А еще он не оставляет ссадин на коленях, когда Эстебан застывает посреди комнаты, заведя за спину руки. Снятая одежда аккуратно сложена в дальнем углу. Тело бьет дрожь. Не от холода - Эстебан знает, что скоро будет жарко - а от острого волнения, неизвестности, понемногу сменяющейся новым чувством. Эр Людвиг заходит молча. Неспешно обходит коленопреклоненную фигуру кругом, рассматривая. Эстебан смутно понимает - коменданту надо убедиться, что он ничего не успел себе повредить. Мало приятности наказывать тело, уже украшенное синяками или даже ранами. Но сегодня Эстебан цел. Эр Людвиг успел вовремя. - Голову вверх, - командует он и Эстебан, подчинившись, чувствует, как горло охватывает кожаная полоса. Звякает цепочка. - За мной. В ответ на попытку подняться, цепочка снова звенит, натягиваясь. - Разве я разрешал вставать? Колиньяр сглатывает. Каждая ошибка, непослушание - лишний удар. Или два. Как решит эр. Эстебан передвигает колени по полу, стелется за Людвигом, как нашкодивший щенок. - Хорошо, - жесткие пальцы зарываются в волосы, слегка дергают прядь. - Чувствуешь это? Ошейник - твоя награда. То, что ты можешь его носить. Чувствовать его. Вместо него ты мог бы получить удар клинком от Алвы. В горло. В сердце. И не чувствовать уже ничего, - Людвиг наматывает конец цепочки на руку. - Не забывай этого, слышишь? - Да, - выдыхает Эстебан, понимая, чего от него ждут. - Спасибо, эр Людвиг. За ошейник. За то, что позволяете мне чувствовать. Спасибо... - На четвереньки, - обрывает комендант, и Эстебан послушно упирается руками в пол, пока цепочка защелкивается на перекладине ближайшей скамьи с "инструментами". Людвиг медлит, выбирая орудие наказания, Эстебан сводит покрывающиеся мурашками лопатки и в тысячный раз думает - мог ли он представить себе тогда, в Фабианов день, что старый скучный цивильный комендант с одутловатым лицом и бесцветным взглядом снулой рыбы на такое способен?! Да он даже отчитывает словно по книге. От сих до сих. Скучно. Тем сильнее хотелось взбесить этого сухаря, встряхнуть как следует... Что ж, можно считать, получилось. И даже не раз. Вот только сам Эстебан не знал, куда его увлечет неосторожно разбуженный ураган, таящийся под строгим мундиром цивильного коменданта. И спастись возможности не было. Не было... А хотел ли он? Сухой щелчок отвлекает от раздумий. В руках эра Людвига - широкий кожаный ремень, жесткий, но гибкий. Эстебан успокаивает себя - хотя бы не плетка-семихвостка, как в прошлый раз. Ее свист в воздухе, семь обжигающих полос на коже, раз за разом, как будто закатные кошки когтят спину... Эстебан тогда сам шипел, как кошка, чувствуя, как полосы на его спине свиваются в жгучий узор. - Двадцать ударов. Рука Людвига взмывает вверх. Ремень бьет иначе, не как плеть. Боль почти мгновенно тает во вспыхнувшем жаре - широкая розовая волоса ложится на ягодицы. И еще одна, и еще. Рядом, не наползая друг на друга. Эр Людвиг педантичен, закрашивая ударами ягодицы оруженосца в алый цвет. Зная, где ударить с размаха, наслаждаясь звонким звуком, где шлепнуть слегка, заставляя упругие юношеские ягодицы вздрогнуть. И эта дрожь, этот алый жар - им мало места там, под хлесткими ударами ремня, они растекаются, опоясывают, сливаются воедино тугим клубком внизу живота. Снова, со сладкой обреченностью понимает Эстебан, срывающимся голосом отсчитывая: - Пять. Я виноват, эр Людвиг. - Восемь. Я должен был послушаться вас хотя бы на этот раз - Десять... Нет, не прощайте меня! - Двенадцать... Сильнее, пожалуйста! Я заслужил! Каждый раз он клянется себе, что больше это не прозвучит так - срываясь в визг, униженно прогибая спину, кусая губы, уже едва ощущая боль. Она почти смыта другой, тягуче-сладкой, стыдно-влажной болью между бедер и одной-единственной мыслью - еще, еще! Тело пылает, на висках, на спине дрожат горячие капли испарины, в голове звенит. Руки не могут держать тяжесть тела, последний удар чуть не впечатывает лицом в ковер. - Не смей... Слышишь, не смей! - голос эра Людвига холодно-ровен, но пальцы, вплетающиеся снова во влажные от испарины волосы, явно дрожат. - Если ты еще раз посмеешь так рисковать собой, если позволишь мне хоть на минуту думать, что ты мог погибнуть из-за своей глупости, я... Эстебан ждет обещания избить до полусмерти, но вместо этого жаркий шепот кажется одним целым с твердой, будто бы раскаленной плотью, бесцеремонно вторгающейся между пылающих ягодиц: - Я никогда, никогда больше не накажу тебя так, ты слышишь?! Эстебан слышит. И кричит, почти воет - от удовольствия и ужаса. От одной только мысли, что его сегодня мог насадить на свой клинок Первый маршал Талига, а не эр Людвиг. Что он никогда, никогда не чувствовал бы больше ничего - ни этого жара, ни сладкой боли, ни властного и уверенного движения внутри себя, когда хочется вилять выпоротой задницей, сильнее насаживаясь на самое желанное орудие наказания... Ни вспышки наслаждения, которая вырывается наружу горячими брызгами и высокими криком, мечущимся безумной птицей между глухих стен. Эстебан всхлипывает, извиваясь и обмякая обессиленно в руках своего эра. Осознание того, что произошло утром, могло произойти, но не случилось, накатывает волной. Слезы катятся по щекам. - Тише, тише, - голос Людвига мягчеет, растекается лаской ароматного масла по горящей коже. - Тише, мой мальчик. Всё хорошо. - Простите... Простите! - повторяет Эстебан, давясь слезами. Руки Людвига втирают масло уже в ходуном ходящую спину, губы скользят по кромке горящего уха. - Я прощаю тебя. Прощаю. Простое слово дарит такой восторг, что его едва возможно вынести. И хочется еще хоть ненадолго продлить этот восторг, оттянуть то мгновение, когда ошейник на его шее расстегнется, возвращая всё на свои места, делая мир прежним, простым и обыденным до скуки. И когда это случится, когда эр Людвиг под прощальный звон цепочки, приникнет к его губам коротким, но жарким поцелуем, Эстебан в который раз поймет - он сделает всё, чтобы заслужить это наказание снова. Он снова провинится. Непременно. Хотя бы через неделю.