Всё, что осталось.

Декабрь. В Сосновке, на удивление, даже тепло. Грязный снег на земле уже не успев выпасть начинал вновь таять. Саймон ни за что не забудет Эдика. Даже не потому, что Пашка попросил, нет. Не только поэтому. Забывать его не хотелось. Очень. Он был очень близким, и мужчина даже помнит, как впервые сказал называть его Саймоном, а не Семёном. Он не заставлял, но Эдик был рад иметь такую честь. Не хотелось верить, что это его могила. Русаков никогда не забудет, что Иосиф сказал ему тогда. "...Я всегда считал, что величайшей честью обладает тот человек, который близок к Творцу. Может ты и не веришь в Господа, Саймон, но ты обладаешь всеми этими качествами...", И после этих слов глаза мужчины поплыли даже немного, было так чертовски больно, слова Пелевина будто ударили его острым кинжалом в грудь. С того момента ком из горла так и не уходил, а радость смешалась с грустью, создавая яд, который, как казалось, скоро убьёт. Расствориться в воздухе хотелось так же, как и жить. Всевозможные антонимы смешивались у него в голове и создавали что-то невозможное. Саймон никогда такого не чувствовал, ему было так по-плохому хорошо... Это чувство было таким интересным, новым, но не стоило жизни человека. -Знаешь, мне начинает здесь нравится.-Саймон лукаво улыбнулся.-Тут спокойно. Уют. -Ага... Иосиф отвечает даже немного задумчиво, Русаков его не винит. Было много чего, о чём стоило пораздумывать. -Посмотрим, смогу ли я что-нибудь споймать в лесу. Увидимся в церкви. Русаков держит в одной руке ружьё, в другой- охотничьий нож. Пелевин отрывается от просмотра документов, с огромной красной надписью "УВОЛЕН" на досье каждого из своих друзей, сказанное его заинтересовало. -Можно с тобой? Саймон задумывается. Ему бы очень хотелось побыть наедине с собой, но, наверное, Иосиф был чем-то большим, чем собственные чувства. Да и разве знал Саймон этот лес? В качестве сопровождающего Пелевин вызывал настоящее, дружеское доверие. -Так вперёд, чего ты ждёшь? -Твоего разрешения. -Мы уже давно не на войне, а я не твой лейтенант. Можешь расслабиться. Пелевин улыбнулся. -Вас понял, лейтенант Русаков. Их силуэты постепенно отделялись, расствроялись в деревьях. Пелевин был уверен-Эдик смотрел за ними, с небес, устроившись на самом мягком облаке, он определённо был рад за них. Думал ли об этом Саймон? -Как думаешь, он, там,-мужчина указал на голубое небо, в котором почти не было облаков.-смотрит на нас? Саймон не набирается смелости для вопроса "кто?", а потом понимает, кого мужчина имеет ввиду. -А, он... Смотрит, наверное. -Как думаешь, он рад? -Ещё бы. Жаль ты мало его знал, Эдик-самый чуткий человек в моей жизни. Хотелось бы, что-бы он тут, с нами... Русаков до боли прикусил губу, Иосиф это заметил. -Извини. -Всё в порядке. Он был важным для меня, я рад вспомнить, хоть это и больно. Но это не новая рана. Это скорее боль от жгучего йода, который заливают рану, и она пройдёт. Ты знаешь, я думаю. Пелевин бесшумно и с ноткой тоски кивает. Да, он правда знал Эдика плохо, но был уверен, что он был хорошим человеком. Ему было жаль, что карты сложились именно так, в некотором роде он даже винил себя, что не смог его спасти... Но был и Саймон, которого узнать только предстояло. От этих мыслей на губах у блондина заиграла сияющая улыбка. Русаков это замечает, но ничего не говорит. Слов не нужно было-он улыбнулся тоже, будто взаимно. Они оба разглядывали небо. Через полчаса брождения по лесу, Саймон прислушивается. Он, кажется, что-то услышал, потому что Пелевин не особо понял зачем он приложил палец к его губам, но понял, что нужно молчать. Саймон поднимает ружьё и начинает высматривать. Ещё пару секунд, и он выдаёт: -Заяц. -А можно я попробую?.. Неуверенно проговаривает Пелевин, даже с нескольким смущением. Потому что он почувствовал, что звучал как ребёнок малый, который ожидал разрешения у кого-то постарше. Саймону же это напомнило того самого юного новобранца, стремящегося ко всему новому, при этом постоянно спрашивающего разрешения. Это был тот самый Иосиф, он почти не поменялся. -Ты всегда был энтузиастом. Это мне в тебе и нравилось. Давай, я покажу. Мужчина отдаёт ружье Пелевину, а потом подходит с тыла, собираясь показывать, куда класть руки и какое их положение правильное. Саймон прижимается к нему сзади начиная регулировать, говорить что-то, на что Иосиф должного внимания не обратил. Он лишь думал о том, что это было немного смущающим. -Руку которая нажимает на курок ничего не должно стеснять, а вторую немного ближе к середине цевья,-он переставляет чужие руки на правильные места.-вот так... Тут ещё есть углубление для щеки, видишь? Да, хоть на вид Саймон был и грубоват-шрам во весь нос делал своё дело-руки его были мягкими и нежными, они переставляли руки Пелевина с крайней аккуратностью и точностью. Вскоре мужчина убирает свои ладони, удостоверяясь в полном контроле Иосифа над оружием, предоставляя ему возможность выпустить пару пуль. При всём своём смущении, Иосиф старался сосредоточиться на поиске животного. Вскоре он обнаруживает белый комочек шерсти, который будто спрятался от него в снегу. На руку было то, что снег не был белым, а с примесью грязи-животное было несложно заметить. Мужчина прицеливается где-то секунд десять... Бах! Выстрел. Промах. Заяц, испугавшись, ускакивает в другом направлении. Иосиф прослеживает за ним где-то ещё пару секунд, а потом отчаивается. В движении он его точно не поймает. -Чёрт! Извини. -С кем не бывает,-голос Саймона был успокаивающим, с пониманием.-к тому же, это ведь был твой первый раз, просто не бойся ты так этого ружья. Не укусит. Да и зайца сложно поймать. Главное что ты проявил интерес, скоро у тебя начнёт получаться. -Спасибо... Смущённо отвечает Иосиф. Поддержка Саймона казалась тем, чего ему не хватает, и он вздыхает с облегчением, когда понимает, что он на него не зол. Мужчина взглядывает на друга дружелюбно улыбнувшись, на что тот взаимностью на этот раз не отвечает. Саймон лишь продолжил смотреть куда-то вдаль, будто задумываясь о чем-то. Иосиф было даже забеспокоился, что мужчина оказался расстроенным его неудачей. -У тебя всё хорошо?-трепетно спрашивает Иосиф.-о чём ты задумался? -Обо всём, что произошло... У меня в голове еле укладываются все последние события. Саймон стоит ещё немного на месте, а потом неторопливо присаживается под первое заснеженное дерево на своём пути, намекая о продолжении этого, скорее всего, даже откровенного диалога. Ран было слишком много, и каждую хотелось обработать. Было слишком много того, чем хотелось поделиться, хоть и не любил этого... Всё всегда оставалось в его голове, Саймон никогда не выволакивал свои проблемы на других людей. Иосиф подсаживается к нему. -Просто, знаешь, не любитель я этого всего... Рассказывать кому-то свои переживания и всё в таком духе. -Понимаю. -И, если честно, я правда должен тебе кое что сказать... Иосиф навострив уши, начал внимательно выслушивать собеседника. -Пожалуйста, не умирай. У меня больше никого не осталось. Время для Иосифа в момент остановилось. Эти слова были для него будто новым глотком воздуха. Он был тронут до глубины души. Тронут настолько, что не сразу заметил тяжесть у себя в ногах. Он удивлённо смотрит вниз, замечая у себя на коленях голову Саймона. Русаков повернулся головой в другую сторону от лица друга-оно и к лучшему, если бы они смотрели друг другу в глаза, то ситуация стала бы ещё более абсурдно смущающей. -Я могу? Спрашивает Саймон. -Конечно... На улице к тому моменту уже вечерело и заметно холодало. Холодало, но не для них двоих. Тепло от слов Саймона расплылось по всему телу, согревая от кончиков ушей и до самых пальцев ног. Иосиф заключает его в дружелюбные объятия, в такие, какие только может дать в таком положении, отдаёт это тепло и Русакову тоже, не давая ему измёрзнуть. Это всё было так неловко и неуклюже, что Саймон даже и представить себя не мог находящимся в этой ситуации. Но эти мысли были вторичными, в первую очередь мысли о сложившейся ситуации грели только сильнее, будто объятиями Пелевин говорил, мол: "Всё будет хорошо, я тебя не кину, никогда-никогда...". В момент Саймон краем уха что-то услышал. Пелевин что-то неразборчиво бормотал себе под нос, но вскоре мужчина уловил нотки песни. Было странно не понимать-отсюда слышно должно быть более чем хорошо. Озарение приходит только через секунд десять, когда Русаков понимает, что песня не русская. из слов десяти он понимал только пару, и то, не был полностью уверенным. Она звучала нежно, ласково и будто даже трепетно. Саймон не позволяет себе перебить друга, он послушно дослушивает до конца, только потом начиная говорить: -Мне очень нравится украинский язык... Что это за песня? -Это колыбельная. Мне пела её матушка, когда была при жизни. Русакову неловко даже становилось, когда он понимал, что Иосиф украинец. Будто Саймон даже в родном селе не даёт ему говорить на своём языке, как бы заставляя говорить по-русски из-за собственного незнания. Но ведь они больше не в Москве, с чего бы Иосифу продолжать говорить с ним на русском? Мужчину это немного потревожило, показалось очень несправедливым. Он подумал пару секунд... -Научишь меня украинскому? -Ты правда хочешь?-Иосиф выглядел приятно удивлённым.-Я был бы только рад! Если это не из-за того, что ты переживаешь про... -Нет. Я просто хочу, вот и всё. Иосиф улыбнулся. Саймон тоже. Они даже и не заметили, как стали смотреть друг другу в глаза. Но было уже совсем без разницы... -Ты тоже не умирай.