Прекрасный принц, Злобный дракон и Храбрый рыцарь

В комнате, в которую Цзюнь У вошёл без стука, было темно и тихо. Обычно эта спальня всегда была уютной и светлой, но теперь, с учётом некоторых обстоятельств, здесь царила какая-то давящая атмосфера. Оглядев комнату, мужчина вздохнул: — Се Лянь… Фигура в кровати, с головой закутанная в одеяло, едва заметно пошевелилась, но больше ничего Цзюнь У не добился, и тогда решил подойти ближе. Вот же, вроде всегда был покладистым, спокойным ребёнком, а теперь вдруг взбунтовался. Цзюнь У сел на край кровати, полностью проигнорировав сдавленный протест, едва слышный из-под одеяла. Всё-таки второй день этого бунта пошёл, пора поговорить. — Как же с тобой сложно, Сяньлэ. Он прекрасно знал, что нужно сказать, чтобы Се Лянь почувствовал себя виноватым за своё поведение: данный способ работал безотказно. Так и в этот раз – услышав это обращение, парень, беспокойно ворочавшийся под одеялом, резко замер, но так ничего и не ответил. — Ты ведь понимаешь, что своей голодовкой ничего не добьёшься? Голос Цзюнь У звучал мягко, но в то же время во фразе слышалась строгость; отчасти поэтому Се Лянь никогда не смел ему перечить или долго стоять на своём. Но, видимо, в данной ситуации что-то пошло не так. Соблазн оказался слишком силён. — Сяньлэ, послушай меня. Ци Жун говорит, что тебе не обязательно следовать условиям вашего спора… — Проигрыш есть проигрыш! — наконец послышался голос из-под одеяла. — Я хочу учиться в том же университете, в который ходит Ци Жун! Цзюнь У недовольно нахмурился. Вот вредный ребёнок… Пусть ему и уже восемнадцать. Как до такого вообще дошло? В какой момент мужчина, как опекун, допустил ошибку? Может быть, всё началось с того дня, когда сражённый неизлечимой болезнью отец Се Ляня попросил своего брата, Цзюнь У, позаботиться о сыне. Мужчина тогда лишь нервно посмеялся: "да что ты, справишься с этой болезнью!" Но не прошло и года, как Цзюнь У вдруг оказался с двумя детьми на руках: плачущим навзрыд Се Лянем и настороженно глядящим на двоюродного брата Ци Жуном. Справиться с обоими одному было сложно, но вполне возможно. Пока Ци Жун ходил в школу, Се Лянь был на домашнем обучении, постепенно даже перегоняя кузена по знаниям. Что ж, возможно, слова "как следует позаботься о нём" Цзюнь У воспринял чересчур серьёзно, ведь порой следил за Се Лянем даже лучше, чем за своим сыном. Постепенно и прислуга в доме стала носиться с мальчиком, как с драгоценностью. Се Лянь спит? Все в доме должны быть тише воды. Се Лянь проголодался? Готовьте, как на всю семью! Се Лянь упал и ударился? Вызывайте врача, вдруг травма опаснее, чем кажется! Но странно, что с такой гиперопекой Се Лянь не стал избалованным, а вот Ци Жун, на которого, очевидно, родительской любви оставалось всё меньше, стал чуть ли не демоном. Он делал всё, чтобы на него обратили внимание, пусть и добивался этого только отвратительным поведением. За неделю он мог подраться три раза, начать спорить с учителем или вовсе прогулять урок, ведь за ним, в отличие от Се Ляня, никто не следил. И Бог знает сколько раз Цзюнь У вызывали в школу, чтобы побеседовать о поведении Ци Жуна, который вообще был лишён чувства вины за свои поступки. Вечные отговорки "он первый начал!", "если бы он такого не сказал, я бы не удостоил его и взглядом!", "я просто указал на ошибку!" уже начинали надоедать. Самое ужасное – он начинал склонять на свою сторону и Се Ляня, выставляя себя жертвой, так что поначалу тот даже сомневался в справедливости наказания для кузена. Ведь если его спровоцировали, то, может, и наказывать не стоит? Отчасти Цзюнь У жалел, что Се Лянь не учился вместе с Ци Жуном: если бы он видел, что тот творил, то наверняка поменял бы своё мнение. С другой стороны, такую драгоценность, как Се Лянь, так легко могло испортить настолько среднее учебное заведение… В которое пару раз он так рвался. И тогда у Цзюнь У появилась идея касаемо того, как можно заставить Се Ляня передумать. На очередной такой разговор он просто взял с собой племянника под предлогом "всё равно с тобой потом к стоматологу ехать, лишний раз за тобой заезжать не придётся". Се Лянь, правда, этому слишком сильно обрадовался, что не могло не насторожить. — А почему я не могу учиться в школе как и все? — спросил он, когда они уже шли по коридору в кабинет директора. Ну как объяснить ему, что если он пострадает от такого же драчуна, как Ци Жун, то Цзюнь У никогда себе этого не простит? Но Се Лянь словно прочитал его мысли: — Я могу за себя постоять, правда. Ты же меня записывал на занятия, дядя, я их исправно посещаю. Я мог бы… — Всё, хватит. Нет значит нет, — холодно отрезал Цзюнь У. Мало было сына, так ещё и любимый племянник превратился в причину головной боли… — Да он первый начал! — Просто верни то, что взял. — Ничего я у тебя не брал! Не можешь доказать, так молчи! — Ну и что он опять натворил? Ци Жун с долей радости повернулся к вошедшему в кабинет отцу, но недовольно нахмурился, заметив Се Ляня. Тот же смиренно сел на стул у входа, с любопытством разглядывая кабинет – само совершенство по сравнению с кузеном… Во взгляде которого так и читалось презрительное "а он что здесь делает?" — …и он утверждает, что Ци Жун у него что-то украл. Ци Жун, наоборот, говорит, что не брал ничего и вещь пропала сама по себе, — голос директора звучал устало, очевидно, эти разборки ему надоели. — А когда мы попросили его показать свои вещи, то раскричался, что мы не имеем на это право… — Так и есть! А этот… дефектный пусть у себя сперва проверит! Вдруг он на самом деле хочет просто оклеветать меня?! Говорить подобное явно не стоило. Мальчик, сидевший до этого относительно спокойно, вдруг резко встал и отвесил Ци Жуну пощёчину. Се Лянь, глядя на это, прикрыл рот рукой, пряча шокированный вздох, а Ци Жун, пару секунд помолчав, вдруг заголосил не своим голосом: — Видите? Видите?! Этот пёс вечно на всех бросается! Его на привязи надо держать! — Ци Жун! — даже Се Лянь не выдержал, прикрикнув на кузена и пытаясь удержать мальчишку, который рвался ударить обидчика ещё раз. От этого Ци Жун всё-таки почувствовал какую-то неприкосновенность: — Псина! Паршивый пёс Хуа Чэн! Так и не начавшуюся драку остановили быстро: Хуа Чэна попросили подождать за дверью, Се Лянь, поняв намёк во взгляде дяди, тоже вышел, гадая, какое наказание ждёт Ци Жуна на этот раз. Что ж, кузен никогда не был ангелом, иногда он ругался и на самого Се Ляня, когда они были одни. Но что Ци Жуну понадобилось от мальчишки, который на вид был младше него? — Постой, но тебе сказали подождать, когда придут твои родители! — выпалил Се Лянь, заметив, что мальчик явно намеревался уходить, закинув рюкзак на плечо. — Они всё равно не придут. Работают допоздна. Да и им нет до меня дела. "Дефектный!" — пронеслось в голове у Се Ляня голосом Ци Жуна, но он тут же помотал головой, слегка касаясь плеча Хуа Чэна. — И всё-таки… Пожалуйста, присядь. Несколько секунд ожидания показались минутами, но всё же мальчик сел на один из стульев, положив рюкзак на колени. Се Лянь сел рядом, чувствуя себя гордым старшим братом. Он не мог сдержать улыбки, но чем чаще он поглядывал на Хуа Чэна, тем быстрее исчезала его радость, сменяясь обеспокоенностью и чувством вины. Лица мальчика толком не было видно, отросшие чёрные волосы закрывали его глаза, так что Се Лянь видел только сжатые в тонкую линию губы. Видимо, слова Ци Жуна сильно задели его… — Прости. Ответа не последовало. Се Лянь отвёл взгляд, цепляя пальцами вылезшую из рукава свитера нитку. Почему нервничал – сам не знал, но решил извиниться ещё раз. — Прости за… Ци Жуна. Мы сами устали от его поведения, и дядя несколько раз грозился отправить его в интернат… — Тебе не нужно извиняться, ведь ты не виноват, — наконец пробормотал Хуа Чэн. — Вся проблема в Ци Жуне. Не то что бы Се Ляня этот ответ успокоил или расслабил, но он сделал попытку перевести разговор в иное русло: — А что он у тебя забрал? Я могу заставить его вернуть это тебе, — сказав это, он мысленно добавил "или хотя бы попытаться". Хуа Чэн, порывшись в рюкзаке, достал связку ключей, показав Се Ляню одно лишнее колечко с парой звеньев на нём. — У меня был… небольшой брелок. Серебряная бабочка. Она отпала, похоже, когда я доставал ключи, а он подобрал её. Но не отдал. Сказал, что у таких, как я, — его ладонь резко сжалась, — красивых вещей быть не может. Се Лянь помрачнел. Впервые в жизни желание ударить кузена стало настолько острым, несмотря на то, что он всегда считал, что многого можно добиться мирными путями. А если уж не помогает, вот тогда можно и по-другому объяснить… Рука Хуа Чэна резко дёрнулась вверх, закрывая правый глаз, а сам он отвернулся, будто не желая показывать что-то. Тогда Се Лянь понял, что всё это время смотрел на мальчика, и тому, судя по всему, стало не по себе. — Он тебя ударил? Дай взглянуть, — осторожно попросил Се Лянь, но Хуа Чэн быстро покачал головой, не убирая руку от лица. — Если он попал в глаз, то нужно посмотреть, это нельзя оставлять вот так… — Нет! Не смотри! — выкрикнул мальчик, противясь до последнего – да так неожиданно, что Се Лянь невольно отшатнулся. Впрочем, вскоре Хуа Чэн добавил: — Не ударил, просто я… некрасивый. Не хочу, чтобы ты видел. Се Лянь удивлённо вскинул брови. Кто мог сказать такое ребёнку? Это же могло сломать его ещё с детства, заставить его полностью разочароваться в человечестве и стать преступником или кем похуже. Однако он мог представить идущего по коридору Хуа Чэна, которому в спину летят различного рода оскорбления, словно острые ножи… Захотелось вдруг поблагодарить дядю за то, что тот выбрал для него домашнее обучение. Помолчав какое-то время, Се Лянь сунул руку в карман, вытащив оттуда красную коралловую бусину – каким-то образом она отпала с одной из серёжек, которые остались от матери. Целая лежала дома, в небольшой шкатулке, а бусину со второй Се Лянь носил с собой, привязанную к красной нити. Немного подумав, он с улыбкой протянул бусину Хуа Чэну. — Возьми. — Зачем? — Ци Жун отобрал у тебя серебряную бабочку? Я дарю тебе это. Может, не самый честный обмен, но это ценная для меня вещь, поэтому… — Тогда я не могу её принять, — возразил Хуа Чэн, осторожно убирая от себя чужую руку, но Се Лянь был упрямее. — Она ведь тебе дорога… — Держи, держи. Я хочу, чтобы она была у тебя, — он вложил бусину на красной нити в чуть подрагивающую ладонь. Стоило Хуа Чэну едва слышно сказать спасибо, как дверь кабинета директора распахнулась. Первым вышел обиженным на всё и всех Ци Жун, потом Цзюнь У – мрачнее тучи. Не в настроении, но оно и понятно; он взглянул на Се Ляня так, что тот моментально поднялся, не задавая лишних вопросов. — Идём, Сяньлэ. Мне нужно будет поговорить с вами двумя дома. Се Лянь уже хотел спросить, в чём он мог провиниться, как вдруг Ци Жун перетянул всё внимания отца на себя: — Я уже говорил, что мне надо в туалет! — У тебя две минуты! Жду в машине, не успеешь – домой пойдёшь пешком! Если Цзюнь У был в плохом расположении духа, лишний раз тревожить его не стоило, поэтому Се Лянь молча пошёл за ним. В последний раз обернувшись, он увидел Хуа Чэна – одна рука сжимает бусину, вторая – прикрывает глаз, но он всё ещё смотрел на Се Ляня с каким-то странным восхищением. Се Лянь с улыбкой помахал ему рукой, прежде чем скрыться за углом. И всё-таки та часть лица, которую Хуа Чэн не прятал ладонью, была симпатичной.

***

Постепенно жажда бунтовать появилась и у Се Ляня: отчасти он завидовал Ци Жуну, который сумел завести пару "приятелей" в университете, с его-то характером. И, слушая различные истории из университетской жизни, Се Лянь всё больше хотел "вырваться на свободу", ведь он ощущал себя запертой в башне принцессой, которую сторожит злобный дракон. Прямо как в излюбленных сказках. Хотя Цзюнь У делал это совсем не со зла, конечно, и Се Лянь это понимал, но… Ему хотелось иметь больше друзей, а не одного лишь вредного кузена рядом. Конечно, иногда Се Лянь мог спокойно с ним поговорить; как в тот злополучный день, например: Ци Жун предложил поиграть с ним в приставку. На спор. Если победит в гонке Се Лянь, то Ци Жун весь год будет вести себя с ним мило, а если наоборот, то Се Лянь начнёт упрашивать дядю о поступлении в другой университет. В тот, где и учится Ци Жун. Оба знали, что уговоры не сработают, но кузену просто хотелось посмотреть, как "братец" будет унижаться – ведь всё равно ничего не добьётся. Се Лянь проиграл, конечно: человек, который занимается в основном учёбой, медитацией и тренировками, вряд ли окажется хорош в играх. От души хохотавший Ци Жун смог только выдавить "проигрыш есть проигрыш", хотя сам же изначально неправильно подсказывал кузену принципы игры. Делать было нечего. За ужином Се Лянь решил рискнуть. — Дядя, могу я… — Нет, Сяньлэ. Для тебя уже выбран университет, о другом не может быть и речи. Ци Жун, сидевший справа, прикрыл свой смех весьма неправдоподобным кашлем, делая вид, что подавился. А Се Лянь вдруг запротестовал: — Да я всё время делаю лишь то, чего от меня хотят другие! Но как только я говорю о своих желаниях, то получаю либо отказ, либо совсем не то, что хотел! Почему моё мнение не имеет значения в этом доме? Потому, что я не родной ребёнок? Несколько секунд Цзюнь У выглядел шокированным, но смог взять себя в руки: — Я это делаю ради тебя и твоих родителей. Подумай о них. Они хотели бы для тебя лучшего будущего… — Но вряд ли они заперли бы меня дома, не позволяя заводить знакомства с другими ребятами. И если я не пойду в тот же университет, в котором учится Ци Жун, то я, — Се Лянь встал из-за стола, — отказываюсь от еды, пока хотя бы это моё желание не будет удовлетворено. Тут уже Ци Жун подавился по-настоящему. Он не ожидал, что всё окажется настолько серьёзно и сам хотел бы остановить Се Ляня, но рот был набит едой. — Сяньлэ! Немедленно вернись за стол! — сердито выкрикнул Цзюнь У, в спину уходящему племяннику, но получил в ответ отказ, а вскоре наверху хлопнула дверь комнаты. Уставший и недовольный взгляд мужчины перенёсся на сына, заставляя того вздрогнуть. — Ну что, теперь ты собой доволен? — Я же не думал, что до такого дойдёт… Первый день голодовки Се Ляня прошёл под девизом "выманим его из комнаты" - весь день готовили только его любимые блюда, но безрезультатно. Се Лянь даже дверь не открыл, что уж говорить о том, чтобы спуститься. Дверь его комнаты открылась лишь один раз, да и то это сделал Ци Жун – кинул в него коряво замотанным в бумагу сэндвичем. Се Лянь, однако, прервал медитацию только для того, чтобы избавиться от такой подачки. Проще говоря, спустя десять минут Ци Жун обнаружил, что дверь кузена всё так же закрыта, а перед ней лежит нетронутый сэндвич. А на второй день с Се Лянем и пришёл поговорить Цзюнь У. Но выяснил, что парень от своего не отступится и пойдёт до последнего, даже если "последним" станет голодный обморок. Но за это себя Цзюнь У не простит – обещал же оберегать племянника и присматривать за ним. Впрочем, такие, как Се Лянь, и должны быть под вечным присмотром, чтобы никто красоту не испортил. — Се Лянь… Спустись поужинать, пожалуйста. Приглушённое "нет", за которым последовало едва слышное урчание в животе. Цзюнь У тяжело вздохнул. — Я могу устроить тебя в университет к Ци Жуну с условием, что он и Лин Вэнь будут за тобой присматривать, — Цзюнь У еле сдержал улыбку, заметив, как из-под одеяла резко высунулась голова. — Она там по больше части заведует библиотекой, но… Не важно. Просто не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. — Ничего со мной не будет. Но это правда, дядя? Ты разрешаешь? — Да. А теперь спустись наконец поужинать и… Цзюнь У не успел договорить: откинув одеяло, Се Лянь крепко обнял его, засыпая благодарностями. Видеть своего драгоценного племянника счастливым – что может быть лучше? Только придётся проявить бóльшую бдительность. Но это уже мелочи.