***
Элизабет сидит в кресле, нервно сжимая свои ладони. В комнате никого более не было, кроме нее и мужчины. В камине поигрывают огоньки пламени. — Я… я просто хочу покинуть «Воробьиную комнату», — срывается голос Элизабет на жалкий, почти что плачущий тон и переходит на шепот, якобы ее сейчас накроют слезы. — Я просто хочу покинуть это ужасное место и… и, — она шмыгает, уставившись в пол, — никогда больше не вспоминать о нем. Она не решается поднять глаза на него и продолжает поджимать губы, пялясь на носы своих черных туфель. Ее плечи подрагивают, и это, кажется, уже не наигранно. В груди от страха собирается противный ком с каждой секундой затянувшего молчания и готов вот-вот камнем ухнуть вниз, в самые пятки, вместе с сердцем. Возможно, захватив по пути и другие внутренности. — Лиззи, — интонация заметно смягчается на выдохе. Элизабет замирает на несколько секунд и медленно, несмело поднимает голову, когда его грубые пальцы касаются ее подбородка и приподнимают. Прямо перед ней стоит сам Франческо Джулиано, один из самых страшных людей этих лет. Его «богатая» биография явно потянет не на один том размером в триста страниц каждый, не меньше. Буквально несколько минут назад он был строг и грозен, холоден и расчетлив, задавая Элизабет вопрос за вопросом, чтобы докопаться до правды. Однако от былого грозного вида — ни следа. Вся его выдержка меркнет перед слабостью и слезами женщины! Его взгляд, прикованный к Элизабет, вновь нежен и ласков. — Я ни за что не предам тебя, Франческо… — осевшим голосом шепчет Элизабет, смотря на него самыми верными глазами. Наверное, ее взгляд мог бы тягаться с собачьим в конкурсе «Кто преданнее и жалостливее смотрит?». Мужчины любят чувствовать свое превосходство, особенно над женщинами. Этим и пользуется Элизабет, и именно этот ход уже в который раз уберегает ее от раскрытия ее настоящего имени и истинных целей. — Я верю тебе, Лиз, — мягко произносит Джулиано и проводит большим пальцем по женской щеке. — Верю… — Правда? — неуверенно шепчет она, широко раскрыв глаза. На его губах появляется улыбка, и пальцы чуть сжимают подбородок Элизабет. — И как я мог усомниться в своей Лиз… — озвучивает он свои мысли, разглядывая девушку. Элизабет готова поклясться, что за эти несколько минут пережила несколько остановок сердца. Руки в изящных черных перчатках жутко трясутся, а на глаза бесконтрольно наворачиваются слезы. Впрочем, тем лишь лучше. Такой жалкий вид заставляет Джулиано расслабиться. Джулиано наклоняется к ее лицу, шепча нежные и чувственные, но ничего не значащие для него слова. Он легонько похлопывает ее по щеке, словно зверушку, и жадно целует, призывая ее взять себя в руки. Элизабет поддается его играм. Что угодно, главное, не оказаться через минуту с пулей во лбу и вышибленными мозгами.***
— Франческо, а что ты любишь? Элизабет поворачивается в его сторону и мгновенно улыбается, ловя на себе его взгляд. Джулиано ухмыляется, и его ладонь нагло приземляется на ее бедро. Она смеется, поглаживая его ладонь. — Дорога, милый, дорога, — напоминает ему она. Он с нотками разочарования вздыхает и возвращает взгляд к дороге, продолжая вести машину одной рукой. Элизабет не понимает, что за настроение на него нашло, но сегодня за рулем лично он сам. — Дай-ка подумать, — издав смешок, начинает Джулиано. — Обожаю, когда ты стонешь мое имя, обхватываешь губами мой… — Я же вовсе не про это! — с наигранным смехом прерывает его Элизабет. — Ты же понял меня, Франческо, почему не отвечаешь? — Лазанью. Устраивает такой ответ, Лиз? — Прямо обожаешь? — Душу продам, — усмехается он, сжав ее бедро. — Значит, продашь мне свою душу? Джулиано на миг поворачивается к ней с вопросом во взгляде, а она лишь кокетливо ему улыбается и плавным движением возвращает его вторую руку на руль. — Я умею готовить ее. — Мне лучше не лгать, Лиз. — Ты называешь меня лгуньей? Ее интонация мгновенно меняется на по-детски обиженную, и Элизабет хлопает глазками. — Лиз, — с нажимом говорит Джулиано и поджимает губы. Она со вздохом отворачивается к окну и скрещивает руки на груди. Наверное, правда не стоит так играть с огнем, будучи наедине. — Сам потом будешь ходить и облизываться, — как бы случайно замечает она. — Так удиви меня. И Элизабет не может сдержать победной улыбки, — той самой улыбки, которая некогда принадлежала амбициозной Элизабет Колвин, репортеру из «Готэм Таймс» — когда Джулиано с упоением ест ее лазанью.***
Элизабет, натянув задорную улыбку, соблазнительно танцует с другими девушками перед посетителями «Воробьиной комнаты». Дни сменяют друг друга, и она уже не смущается сальных взглядов, прикованных к ее телу. Сейчас она улыбается от страха получить очередной нагоняй от хозяйки, а несколькими часами позже улыбка растворится. Элизабет будет безучастно пялиться на стену напротив в жалкой комнатушке этого отвратительного заведения. Ее зоркие глазки замечают двух мужчин в углу зала. Оба одеты в обычные черные костюмы. Одному около тридцати, его волосы точно яркое пятно среди этой мрачности — рыжий. А второй мужчина значительно старше и сияет не только похотливой улыбкой, но и своей лысиной. В голове у Элизабет щелкает: именно о них мистер Пузо просил добыть хотя бы крошечные сведения. Лучше всего, конечно, о рыжем парне. Кажется, мистер Пузо назвал его тогда Питером. Со слов мистера Пузо, он появился совершенно внезапно, а роль его в таких делах до сих пор не ясна. Отсутствие Джулиано лишь играет ей на руку: удастся «включить все ее женское обаяние», и через минуту в этих наглых лицах взыграет похоть вместо голоса разума. Скрепя сердце Элизабет поправляет волосы после танца и, покачивая бедрами, направляется в их сторону. Ей нужно лишь делать вид, что все это — абсолютно случайность. Она сталкивается с официантом, нарочито громко принявшись извиняться перед ним. Тот отнекивается, стараясь обойти ее и удержать все бокалы на подносе, и Элизабет, как бы ненароком, поворачивается спиной к мужчинам, пытаясь удержать внимание официанта на себе. Платье легко струится по ее телу, выгодно подчеркивая фигуру и выделяя стройные ноги. У официанта заканчивается терпение: он в один момент повышает голос на Элизабет, и та, вздрогнув, чуть отодвигается в сторону. Официант со вздохом ставит бокалы на стол и удалятся. Мужчины наконец обращают на Элизабет внимание. — Ах, нас посетил сам ангел сцены, — улыбается Питер, развернувшись вполоборота к Элизабет. — Извините, если помешала вам! — принимается она извиняться и перед ними, состроив до боли виноватое лицо. — Я сейчас же уйду. — Нет-нет, куда? — недоумевает он и хватает ее за запястье. — Мне не следует мешать гостям. Элизабет невинно хлопает глазками, смотря на Питера. Его рыжие волосы горят огнем в сравнении с бледноватой кожей. Она мысленно отмечает его крепкую хватку — так просто удрать не выйдет. — Такое чудесное создание не может помешать нам, — смеется второй, тот, что лысый, и лишь одним кивком зовет ее присоединиться к ним. — Ты же послушная девочка, да? Элизабет даже не успевает ответить: Питер по-хозяйски дергает ее ближе и устраивает на своих коленях. Она скрывает свое негодование за довольной улыбкой. Он же с самым невозмутимым видом возвращается к диалогу со вторым мужчиной. Сначала они говорят о чем-то насущном, обыденном и крайне бестолковом, что начинает утомлять Элизабет. Ее внимание рассеивается, и даже узор на платье становится интереснее их беседы. Возможно, почуяв перемену настроения у танцовщицы, Питер внезапно обращает на нее свое внимание. Его ладонь нагло сжимает женское бедро. Элизабет, словно очнувшись ото сна, вздрагивает. Стерпеть положение буквально на нем было намного проще, пока она играла лишь предмет мебели. Дымка, которая просто есть и не требует внимания. Его губы касаются ее мочки. Питер выдыхает ей на ухо какой-то пошлый комплимент, который Элизабет пропускает мимо. Она только выдает ему кокетливую улыбку. Для нее привычно слышать подобные слова, Джулиано умеет выражаться куда грубее. А остальные посетители изъясняются иногда… более омерзительно. Сейчас Элизабет волнует вовсе не это, нет. Слова можно стерпеть, их можно легко забыть. Но игнорировать ладонь между своих бедер — нереально. Элизабет до побеления костяшек сжимает край своего платья. Выдает очередную довольную улыбку и внутренне повторяет, как мантру, одни слова: «Все это ради Готэма. Ты сильная, Элизабет». Мужская беседа возобновляется. У Элизабет сердце пропускает пару ударов от облегчения. Она подавляет зевок, когда спустя несколько минут ничего интересного в беседе не намечается. Однако в один момент их разговор перетекает в совершенно другое русло так плавно, и легко, и быстро, что Элизабет теряется и пугается. Она упустила какие-то детали? Элизабет заставляет себя быть максимально внимательной. А пока… чтобы ее не прогнали раньше времени, она поглаживает Питера по руке, по плечу или груди, и тот лишь сохраняет довольную улыбку. Элизабет даже слегка радуется. Хорошо, что первым отреагировал именно он. Он менее неприятен. Скоро Элизабет начинает вновь скучать. Наверное, все необходимое, что мужчины могли обсудить, они уже сделали. Они вновь говорят о каких-то глупостях, изредка упоминая поставки нелегального алкоголя. Смысл оставаться в их компании теряется. Все выводы насчет Питера сделаны. — Ой, мальчики, — внезапно вклинивается она в их разговор. Лысый лишь вопросительно смотрит на нее и закуривает. Питер полон интереса и настойчиво продвигает ладонь под ее платье. Элизабет хихикает и как бы играючи останавливает его руку. — Не шали, не шали… — приговаривает она. — Не здесь точно. В общем, мальчики, меня, наверное, уже потеряли. Придется вас оставить. Элизабет тихонько выбирается из кольца рук, но Питер дергает ее обратно к себе. — Как же? — изумляется он, крепко обнимая ее. — Я не рассчитывал расстаться с такой красоткой так рано. — А как же сцена без меня? Я не могу так подставить девочек, — сюсюкает с ним Элизабет, уперевшись ладонями в его грудь. — Думаю, хозяйка все поймет. Не обижу ни тебя, ни ее. — Заплачу в два раза больше, если заглянешь и ко мне, — усмехается лысый, выдыхая в их сторону дым. Элизабет сжимает челюсть, и все ее тело находится в нервном напряжении полчаса точно. Больше она еще вряд ли высидит. Но если хочешь жить — не отказывай. Будь хитрее. Какое-то отчаяние разливается по ее телу, а в ушах звенит ее же смех. Элизабет смеется над их мерзкими шуточками и, словно играя, не дает себя целовать. Мужские руки бессовестно шарят по женскому телу, трогая все, что прикрыто и неприкрыто тканью. Она отказывается от выпивки, но пару раз под их настойчивостью берет бокал в руки. Только берет в руки, но не пьет. Ей нужен трезвый ум. Элизабет не сдерживается и взвизгивает от неожиданности, почти подпрыгивая на месте: лысый щипает ее за ягодицу. Мужчины смеются над ее реакцией, и она смиренно улыбается им. Наверное, это один из худших дней в «Воробьиной комнате». Голова Элизабет начинает лихорадочно соображать, когда мужчины расплачиваются за напитки и закуски. Опьяненные поцелуи Питера в шею жгут ей кожу, а глаза уже слезятся от косметики и дыма. Может быть, ей удастся отлучиться в туалет и попросить помощь Дарьи? Может быть, хозяйка окажется милостива к ней и поймет ситуацию? Но какую, черт возьми, ситуацию? Рядом с ними неожиданно возникает два силуэта. Элизабет, забыв про маску, поднимает на них обреченный взгляд. — Лиззи, — отчеканивает Джулиано. Его черные волосы, как и всегда, идеально уложены и чуть сверкают от геля. Пусть Джулиано обращается к ней, но взгляд упирается только в двух мужчин за столиком. Рядом с ним в молчании стоит его неизменный водитель и верный помощник. Элизабет в секунду оживает и умоляюще смотрит на Джулиано, буквально взглядом выпрашивая о помощи. Она никогда не была так рада видеть его, как сейчас. Она ойкает и еле удерживается на каблуках, когда ее в одно движение спихивают с колен. Питер предпочитает сохранять молчание и полную невозмутимость. Элизабет семенит за спину Джулиано, на ходу поправляя платье и прическу. Шило на мыло… но уже знакомое и проверенное. Она кротко кладет ладонь на его плечо, не смея что-то говорить. Джулиано оборачивается к ней буквально на секунду. А после кивает своему водителю. Тот быстро схватывает. — Идемте, Лиз. Всегда немногословный и обходительный водитель мягко берет ее за локоть. Элизабет отступает. Она опускает глаза в пол, не смея смотреть на Джулиано, и встает рядышком с водителем. — Поедем домой, — коротко добавляет он, ведя ее на выход. Ночной воздух будто хлещет Элизабет по лицу, приводя в чувство. Она в полном молчании едет с водителем в особняк Джулиано. За окном машины мелькали огни ночного Готэма.***
Она судорожно вспоминает, хранит ли Джулиано в спальне пистолет. Впрочем, с его силой ему не стоит особых усилий убить ее и голыми руками. Даже если не убить, так причинить серьезные увечья — точно. Элизабет со вздохом поправляет на себе белье. В очередной раз за пять минут. Этот отвратительный день тянется бесконечной нитью, а долгие часы ожидания мужчины, здесь, в его же особняке, убивают каждый нерв. Элизабет потирает бедро. После долгой ванны тело, кажется, все еще помнит наглые и властные прикосновения: хватают за бедра, щипают за ягодицы и хлопают по ним, норовят забраться ладонью под платье. Она морщится, желая забыть о «Воробьиной комнате» навсегда. У Элизабет еще есть время проверить тумбы и ящики на оружие, но вместо этого она предпочитает оставаться на месте и раздумывать о кровати Джулиано. Наверное, именно кровать и была главным объектом в спальне: огромная с темно-зелеными простынями. Наверное, на такой удобно устраивать оргии. Элизабет брезгливо отдергивает ладошку от постели и мысленно ругает себя, что вообще подумала об этом. Она слышит, как открывается дверь, и, распахнув на себе шелковый халат, старается улечься. Помнит, как ему больше всего нравится видеть ее. Всего несколько шагов — и перед ней стоит Джулиано. Очередной пиджак, стоимость которого равняется, наверное, ее годовому окладу в «Готэм Таймс», выглаженная белая рубашка, бабочка, идеального кроя брюки и блестящие черные туфли. Элизабет тихо вздыхает, не видя никакой реакции от мужчины. Ее сердце начинает колотиться все сильнее. Может быть, пистолет уже у него. Может быть, он раздумывает, как бы поизмываться над ней сначала, а потом — убить. Она, сглотнув, не смеет отвести от него взгляд в сторону и даже повернуться по-другому. Старается выдержать напор темно-карих глаз. Джулиано молча рассматривает Элизабет на постели и внутренне усмехается. Она лежит на локтях, согнув одну ножку и чуть отодвинув ее в сторону, как бы приглашая. Мягкие волосы спадают на плечи и грудь, маня. — Ты не хочешь.? — тихо и неуверенно прерывает первой тишину Элизабет. Она чувствует себя полной идиоткой: лежит полуголая в постели мафиози, почти что прося взять ее. А он стоит на месте и даже слова не говорит. Джулиано лишь наклоняет голову в молчании, продолжая испытывать ее терпение. Элизабет закусывает губу в надежде на ответ. — У меня ничего с ним не было, милый, — продолжает она. Она поднимается с постели, смотря на него совершенно растерянным взглядом. Халат ненароком спадает, обнажая хрупкое белое плечико. — Франческо, неужели ты думаешь… — выдыхает она, — что я могу быть с кем-то еще? Что я хочу кого-то еще? Элизабет старается говорить так мягко и жалостливо, чтобы самого черствого сухара пробрало на рыдания. Или хотя бы на сострадания и сочувствие к ней. Подкрашенные ресницы придают ее глазам еще больше выразительности. Он должен поверить. Пусть поверит своей маленькой глупой Лиз. — Так ли? — наконец заговаривает Джулиано. Сначала Элизабет воодушевляется, как настоящая преданная собачка, но, видя его серьезный взгляд, готова сжаться в комочек. Она даже думает выучить какую-нибудь молитву. Если выживет. — Мне нужен только ты, — тихо говорит Элизабет, медленно подходя ближе к нему. Она легонько, но ласково гладит его по груди, задевая пальцами пуговицы пиджака. — Он говорил мне такие мерзости… Мне было так страшно, — шепчет Элизабет, невинно поджав губы. — Только рядом с тобой мне хорошо. Ты же мой герой… забрал меня из этих лап. — Ты неправильно просишь прощения, — замечает Джулиано. Элизабет слегка вздыхает, смотря самыми верными глазами. Сегодня, кажется, она может спать спокойно. Она слегка кивает и натягивает кокетливую улыбку. Это все еще не действует на мужчину, но Элизабет знает: скоро он оттает и перестанет изображать из себя молчаливую и недоступную скалу. Элизабет в одно движение сбрасывает с себя халат, оставшись перед мужчиной в одном белье, и молча опускается перед ним на колени. Она запихивает остатки своей гордости куда-то поглубже. Пусть упивается своим превосходством. Пусть самодовольно улыбается, наблюдая за ней. Пусть стонет то ли от ласк, то ли от ее унижения перед ним. Пусть. Ей бы только остаться глупенькой Лиз в его глазах. Ей бы только не раскрыть свое настоящее имя.***
Элизабет сидит напротив мужчины и не отводит от него взгляд. Не хочет, не может. Не хочет спасовать перед ним — хочет любоваться тонкими чертами его лица. Не может — свет огня в камине вырисовывает причудливые тени вокруг и придает мужчине еще более таинственный и манящий вид. Элизабет проходится кончиком языка по пересохшим губам и тихо ликует: Витторио первым смотрит в сторону. — Больше ничего нового, — подводит итоги она. Элизабет здесь, чтобы поделиться своими наблюдениями за последнее время. Она — главный информатор, его уши и глаза в особняке Джулиано. Чтобы тщательно все спланировать, Витторио постоянно нужно быть в курсе происходящего. Элизабет вспоминает о важной детали и поднимается с кресла. Мужчина молчит. Она подходит к высокой тумбе из темного дерева, куда положила свою сумочку, и достает папку. В несколько шагов, постукивая каблуками по паркету, пихает папку Витторио чуть ли не под нос. Он медленно поднимает на нее глаза, глядя снизу вверх. Наверное, впервые за все время их общения. Он значительно выше Элизабет, но сейчас, сидя перед ней в кресле, ей на какие-то жалкие минуты позволяется смотреть на него с нового ракурса. И сердце ее как-то болезненно сжимается от его вида. Тихого, простого и такого спокойного. Глаза блестят в полумраке, как у кота, и смотрят с мягким интересом. — Что это? — только и спрашивает Витторио и отнимает ладонь от своего лица. Элизабет моргает, будто возвращаясь в реальность. Выпрямляет спинку и почти толкает папку в лицо мужчине. — Я сделала копии того, что посчитала нужным. Ну, и того, что вообще смогла… Это документы из кабинета Джулиано. Думаю, тебе будет интересно взглянуть. Она пожимает плечами на его взгляд, в котором ясно читалось: «Я не просил об этом». Витторио наконец принимает папку из ее рук, но глаза остаются прикованными к ней. С их первой встречи ее лицо приобрело какую-то строгость и холодность. Элизабет поджимает губы под его изучающим взглядом и разворачивается. Передача информации закончена — закончена и встреча. Она чувствует его взгляд себе в спину, но и не думает повернуться. Неспешно поправляет волосы у зеркала, натягивает одну перчатку… — Ты спала с ним? Его бархатный голос разрезает тишину. Элизабет усмехается и натягивает вторую перчатку. Неужели, Витторио, вы так наивны? — Да, — коротко отзывается она. — И продолжаю. — И как оно? У нее кровь приливает к щекам от его наглости. Элизабет медленно разворачивается к нему и опирается на тумбу позади себя. Брови надменно поднимаются вверх, выражая ее возмущение и недовольство. Витторио остается на прежнем месте — в кресле у камина. Его вид оказывается до чертиков интимным — нет привычных пальто и пиджака. Только белая рубашка с закатанными рукавами и парой расстегнутых пуговиц. — Тебе это что-то даст? — Каково спать с Джулиано? — продолжает давить Витторио. Папка с копиями документов сиротливо валялась на его коленях. Элизабет делает пару шагов к мужчине. — Ты еще смеешь меня об этом спрашивать? — почти шипит она, еще сдерживаясь. Его наглость окатывает ее, будто ведро холодной воды. Сам отправил в этот ад, еще и интересуется? — Громко стонешь под ним? — Да! — взрывается Элизабет, чуть ли не скалясь, как настоящая волчица. — Да, я стону и визжу под ним! Витторио в одно движение поднимается с кресла, тут же возвышаясь над ней. Папка валится с его ног, и листы вылетают на ковер. Только никому нет до этого и дела. Элизабет зло смотрит на мужчину и продолжает выплевывать, словно яд: — Я не сплю с ним. Я трахаюсь с ним! Постоянно, долго! — ее глаза разгораются огнем. — Он трахает меня, а я стону до хрипоты! Она подходит ближе к нему, дерзко глядя на него снизу вверх. Витторио сжимает челюсти и не прерывает ее тираду. — Что, не по вкусу мой ответ, мистер Пузо? — выдыхает она. — Или что ты ожидал услышать, Витто? Как мне плохо? Ты ожидал увидеть мои слезы? Что? Что ты хотел услышать! — кричит она и пихает его в крепкую грудь. Это не заставляет его даже покачнуться, и Витторио продолжает молча смотреть на нее. — О, знаю! Знаешь, как он меня зовет? Лиззи! Моя маленькая Лиз! Малышка Лиззи! Он шепчет мне это на ухо, пока трахает! — очередной толчок в грудь. — Или, может, тебе во всех подробностях рассказать, куда он кончал? Что ты хочешь, Витто? Элизабет вновь пихает его в грудь, чуть ли не хныча. Все тело трясет от злости и странной неудовлетворенности, а ладони непроизвольно сжимаются в кулаки. Она, добиваясь хотя бы какого-то ответа, хотя бы минимальной реакции, — что может быть хуже равнодушия? — толкает его, продолжая что-то повторять. На ее глазах выступают злые слезы, а толчки становятся все более яростными. Витторио в одно движение хватает ее за запястья и дергает вплотную к себе. — Чего молчишь? Чего молчишь?! — срывается ее голос на крик. Голос Элизабет заглушается так же внезапно: Витторио, удерживая ее рядышком, пылким поцелуем впивается в ее губы. Он властно сминает ее губы, не давая Элизабет отстраниться от него. Она впадает в минутный ступор, после чего чуть ли не с визгом выпутывается из его рук. Элизабет дает ему пощечину и тяжело дышит, замерев на месте. Витторио облизывает свои губы и с жадностью смотрит на нее. В комнате накаляется воздух. Элизабет хватается за воротник его рубашки, заставляя мужчину наклониться обратно, и в каком-то наваждении, отчаянии целует его. Витторио перенимает на себя инициативу, а его руки уже бессовестным образом опустились гораздо ниже ее поясницы. Они самозабвенно целуются. Полена тихо трещат в камине, будто боясь помешать этим двоим. Одежда, которая только мешает, летит куда-то в сторону. Губы целуют любой участок кожи, куда только возможно дотянуться. Тела почти дрожат от нетерпения, и Витторио быстро соображает, где им можно устроиться. Элизабет с просящими стонами прижимает его к себе, со всей силы сжимает его плечи, впиваясь в них ногтями, и хнычет от нетерпения. Они не смеют оторваться друг от друга, а нахлынувшая страсть не отпускает, пока они не насытятся друг другом. Полностью и без остатка. Их стоны и мычания смешиваются в нечто единое. Элизабет с пустым взглядом садится в машину. Нино с улыбкой поворачивается к ней, но тут же меняется в лице. Он чуть поправляет котелок на голове, обеспокоенно заговорив: — Мисс Колвин, что с вами? Она отворачивается к окну и поправляет платье, чтобы скрыть багровое пятнышко на ключице. — Просто поехали, Нино. — Вы же знаете, только скажите мне, и… — мягко, боясь спугнуть ее, продолжает он и накрывает ее ладонь своей. Элизабет отдергивает руку, как от огня, и сжимается еще больше. — Просто увези меня уже, Нино… Ее голос надламывается. Нино неловко поворачивается обратно к рулю и давит на газ. Платье неприятно давит в груди, не позволяя вдохнуть полной грудью, кожа горит от недавних прикосновений и поцелуев, и в голове полнейшая пустота. Элизабет до крови закусывает губу, чтобы сдержать внезапно нахлынувшие слезы. Если вернется с потекшим макияжем, то точно будет много вопросов.***
Мутит. Элизабет страшно мутит, перед глазами плывут круги, но она танцует на сцене вместе с остальными девушками. Возможно, будет не слишком вежливо, если ее вырвет прямо здесь, на одну из ее «коллег». Возможно, у нее будут проблемы не только в лице хозяйки. Свет в зале кажется слишком ярким — ослепляет. Глаза болят, и Элизабет старается прикрывать их как можно чаще, давая отдохнуть хотя бы несколько секунд. Как ее еще держат ноги — вопрос. Наверное, только под страхом наказания. Тело невыносимо болит, но она напрягает все мышцы, только бы устоять и удержать улыбку на лице. Музыка и разговоры гостей смешиваются в отвратительную какофонию, которая болью отдает в виски. — Я больше… — шепчет Элизабет с тяжелым дыханием. — Что ты там блеешь? — шипит на нее Дарья сквозь улыбку. — Не могу, — почти жалобно стонет Элизабет и замирает на сцене. — Нам всем влетит из-за тебя! — Не могу… Голос слабеет. Будто вся тяжесть мира наваливается на ее хрупкие плечи, и Элизабет буквально оседает на пол под ее давлением. Голоса девушек и гостей растворяются на фоне, а мозг дает сигнал — отбой. Пусть Элизабет не способна трезво рассуждать, зато она все ярко чувствует в почти бессознательном состоянии. Может быть, даже слишком ярко. Простые касания будто режут кожу, и кажется, что они вот-вот порвут ее неосторожным движением. Элизабет и рада бы отмахнуться от них, но у нее попросту нет сил. Наверное, стоит быть благодарной, что ее вообще вынесли со сцены. Она знает, что вынесли. Чувствовала, как ее буквально волокли под руки. Еще позже чувствует, как что-то холодное и сырое обволакивает ее. Она морщится, ежится и вяло хнычет: внутри закипает кровь, а снаружи — обдают ледяным холодом. — Потерпи немного, Лиззи, — шепчет ей мужской голос. Элизабет доверительно опирается на человека, что почти несет ее, и нехотя переставляет ноги. В нос ударяет запах сигар и парфюма. Она облегченно вздыхает, чувствуя под собой мягкую опору, и буквально валится. Рядом оказывается плечо. Кажется, все то же. — Как плохо-то… — мычит она и прикрывает горящие глаза. — Терпение. Ее укутывают во что-то большое, мягкое, теплое и обнимают. Слышит какой-то рокот, рев, такой громкий и грозный, что хочется заткнуть уши. А потом обнимают. Обнимают так крепко, что Элизабет успокаивается и незамедлительно проваливается в сон. — У нее сильнейший жар, — доктор качает головой. Доктор со вздохом смотрит на девушку и приглаживает поседевшие волосы. Элизабет, вся взмокшая, лежит крохотным комочком на такой огромной постели. Она кривит губы и иногда мычит сквозь сон, крепче сжимая одеяло. — Я ничего не понимаю в диагнозах, — обрывает его Джулиано. — Что делать нужно — вот, что мне скажите. — Я сейчас напишу все нужное, а потом обсудим с вами еще пару моментов. Буду приходить и проверять ее. Джулиано кивает и бросает взгляд на Элизабет, на свою маленькую Лиз. Позаботится о ней. Элизабет плохо. Элизабет чертовски плохо. Ее чуть ли не лихорадит который день подряд, и сон — лучшее, что может с ней быть в таком состоянии. Ее кожа горит, — температура не желает идти на спад — а щеки приобретают на день-другой почти пунцовый оттенок. Жар не покидает тело, и она то беспокойно ворочается на постели, путаясь в одеяле, то замирает и лежит абсолютно неподвижно еще несколько часов. Только тихое дыхание и намекает на жизнь в ее теле. Элизабет иногда просыпается, непонимающим взглядом осматривает спальню и, облизнув пересохшие губы, тихонько зовет. Хотя бы кого-нибудь. А иногда она вновь проваливается в беспамятство. Капельки пота стекают по вискам, пряди у лба не успевают просыхать. Элизабет в очередной раз сжимается в постели, поджимая губы, и хмурится. Ей видится какой-то до ужаса безобразный сон, из которого у нее не получается выбраться. Она жалобно скулит. Неожиданно спиной чувствует опору, а над ухом раздается низкий голос: — Тише… — успокаивающе шепчет он, и чья-то рука мягко обнимает. Кошмары медленно рассеиваются, и Элизабет позволяет себе расслабиться, довериться дымке того, кто находится рядом с ней. Кто отгоняет ее страхи и болезнь. Элизабет, облокачиваясь на спинку кровати, щурится от света, заливающего всю комнату, и соображает. Это одна из гостевых спален в особняке Джулиано. У нее нет сомнений: каждый раз, оказываясь здесь, она старается тщательно запомнить каждый новый уголок дома. Кроме того, нужно быть попросту слепым, чтобы не заметить уже один привычный и устоявшийся стиль во всем доме. Вереница событий слегка проясняется, и Элизабет пытается собрать ее в адекватную цепочку. Воробьиная комната-жар-выступление-отключка. Отключка… Элизабет приглаживает волосы, подумывая о ванне. Тело еще поламывает, — видимо, жар не оставляет попыток набрать прежние обороты — но голова уже способна трезво оценивать обстановку. Теплая ванна приятно расслабляет и смывает все кошмары, что снились в бреду. Элизабет запахивается в шелковый халат, спускаясь босыми ногами по лестнице. В доме удивительно тихо. Почти тихо. Она быстрее шагает на звук, застав на кухне Марч — женщину лет сорока, неизменная прислуга в доме Джулиано. Та замирает, видя девушку. Элизабет и понятия не имеет, как выглядит для опешившей женщины. Больше призрак, чем человек. Побледневшая за дни болезни кожа с чуть впалыми глазами, под которыми залегли серые круги, и мокрые волосы. — Вы чего встали? — тихо спрашивает Марч и подходит ближе. — Вам доктор постельный режим прописал. — Доброе утро, Марч, — тепло, сама радуясь тому, говорит Элизабет и слегка улыбается. — Знаете, я… я такая голодная. Марч не сдерживает улыбки и усаживает ее за стол. Если есть аппетит, значит, болезнь точно отступает. Сначала Марч добро журит, что та нарушает режим, но потом оттаивает и ставит перед ней тарелку с чем-то вкусным и легким. Элизабет удивляет ее радушие и доброта — неужели она не знает, откуда босс приводит девушек? Нет, наверняка знает. Или у нее нет предрассудков? Элизабет уверена, что эта скромная женщина точно не носит маску и всегда честна не только перед остальными и самой собой, но и перед богом. Марч говорит короткое наставление, прежде чем уйти заниматься другими делами по дому: долго не сидеть, возвращаться как можно скорее в постель. Элизабет лишь с улыбкой кивает и ясным взглядом окидывает кухню. Она наслаждается минутками безмятежности, удивительной легкости, пусть болезнь еще и не была позади. Она приступает к завтраку и медленно, смакуя каждый кусочек, ест, периодически «зависая»: ее взгляд всякий раз врезается в окно напротив с прекрасным садом снаружи. Элизабет не вздрагивает, когда видит силуэт боковым зрением. Она продолжает наслаждаться видом цветущего сада и отрывается от него, лишь когда силуэт оказывается ближе. В нос бьет запах сигар и парфюма. — Спасибо, — просто говорит Элизабет, смотря на него самым открытым и мягким взглядом. — Доктор придет вечером, — Джулиано лишь кивает на ее слова и, оглядев, собирается уходить. Элизабет смотрит на его широкую спину, смиренно держа ладони на своих коленях, и решается спросить: — Зачем? Джулиано встает к ней вполоборота, лишь молча выгибая бровь. — Забрал меня. Лечишь, — она рассматривает его лицо. Впервые находит его усы — усики? — забавными. — Ты приходил, пока я была в горячке. Я помню твой голос. Зачем? — Нравишься ты мне, — усмехается он, ухмыльнувшись, и уходит с кухни. Элизабет теребит рукав халата и отчего-то улыбается. Лучи солнца мягко падают на ее плечи, грея и лаская.***
Элизабет быстро оглядывается по сторонам и юркает в телефонную будку. На какие-то минуты она, наверное, в безопасности. У нее непроизвольно вырывается облегченный выдох. Элизабет чуть поправляет шляпку, кружева которого прикрывали половину ее лица, и набирает номер. Гудки в аппарате заставляют ее сердце биться быстрее. Давай же, бери же трубку… Она нервно сглатывает скопившуюся от волнения слюну. Она вздрагивает, слыша на том конце голос. Быстро проговаривает новый пароль — какое-то бессмысленное предложение то о птицах, то о небе. — Слушаю, Элизабет, — раздается голос Витторио из аппарата. Ее сердце разом успокаивается. Всякий раз, называя пароль, страх скребся где-то внутри груди: вдруг она назвала что-то неверно или ее не поняли — и все, не будет разговора с мистером Пузо ближайшее время точно. Элизабет сжимает провод таксофона и начинает свой короткий рассказ о прошедших днях. — Нино назначит встречу, — прерывает ее Витторио. — Сможешь лично ему все рассказать. Лучше не оставлять этот разговор на телефонной линии. Много лишних ушей. — Поняла. — Элизабет, хотел еще сказать… Она замирает. — Твой план с болезнью вышел идеально. Мне передали, что он привязан к тебе больше, чем к своим излюбленным сигарам. Элизабет хмурится и рассматривает колечко на пальце. — Вообще-то у меня правда был жар, — даже грубо замечает она. — Он вызывал мне доктора, и я несколько дней валялась без памяти. Витторио молчит. Элизабет кажется, что он бросил трубку. Или, нет, хуже: недоволен ее тоном. Она сжимает губы и ждет хотя бы какого-то знака. — Что ж… случайности порою играют нам на руку. Береги себя. — Подожди! — вскрикнула она. Элизабет удивляется своему же тону и мгновенно замолкает в ожидании его реакции. — Да? — Можно, пожалуйста… — она вздыхает и закусывает губу. — Витто, пожалуйста, забери меня из «Воробьиной комнаты». Я… я переоценила себя, я не могу здесь больше находиться. Пожалуйста, я хочу отсюда уйти. Она молчит и нервно накручивает провод таксофона на ладонь. Надежда тихим теплом разливается по ее телу, но Элизабет в мгновение замирает и холодеет от услышанного: — Тебя там никто и не запирал. Щелчок — разговор оказывается законченным. Элизабет неясным взглядом смотрит на трубку в своей руке.***
Элизабет незаметно морщится, чувствуя так близко запах дыма. Наверное, ей стоит уже привыкнуть. Возможно, и она сама давно пропахлась этими горькими сигарами, которые неустанно, день за днем курит Джулиано. Ей хочется удрать в ванну, вымыться, но мужская рука крепко обнимает ее, не давая пути к отступлению. Элизабет недолго кашляет и отворачивается, чтобы чувствовать дым не так сильно. — Прости, — бросает Джулиано. Он небрежно бросает сигару в пепельницу на прикроватной тумбе и обнимает обеими руками лежащую рядом Элизабет. Она разворачивается к нему, греясь в теплых руках. Шелковые темно-зеленые простыни идеально подходят к его черным волосам и темно-карим глазам. Идеально уложенные волосы оказываются растрепанными, а на его губах расплывается довольная улыбка. Джулиано тянет ее на себя. Она послушно ложится на него сверху, прижимаясь щекой к крепкой груди. Его прикосновения мягкие, спокойные. После секса его всегда тянет на какую-то несвойственную ему нежность. И Элизабет молится на это. Она, как изголодавшаяся кошка, жадно ловит любую его ласку, каждый его порыв нежности и впитывает, купается в его внимании. — Малышка Лиз… — выдыхает он, перебирая ее волосы. Элизабет давно перестала смущаться его. Его взгляда, прикосновений, странных шуток. Сейчас она совершенно не стесняется лежать на нем абсолютно голой, не удосуживаясь даже прикрыться одеялом. Видимо, хватает его рук, которые то обнимают ее, закрывая от всего-всего на свете, то по-хозяйски блуждают по ее телу. Элизабет прикрывает глаза, отбрасывая навязчивые мысли, и позволяет себе в очередной раз раствориться в этом моменте. Ей нужно надышаться этим неправильным уютом среди этого дурдома. — Лиззи, — с неприкрытой теплотой, словно пробуя ее имя на вкус, говорит Джулиано. — Да, милый? — лишь тихо-тихо отзывается она, боясь разрушить эти минуты спокойствия. — Ты больше не вернешься в «Воробьиную комнату». Элизабет в мгновение трезвеет. Она моргает пару раз и несмело поднимается на мужчине. Смотрит на него. Смотрит на него с просьбой во взгляде, с тоской — не обманывай меня, не играй так со мной. Его ладонь касается женской щеки и мягко-мягко гладит. Элизабет ластится к его руке со всей щенячьей верностью. — Правда? — шепотом спрашивает Элизабет. Ей кажется, если она спросит громче, он посмеется над ней. Назовет наивной идиоткой, которая никогда не выберется из «Воробьиной комнаты» и умрет там. Но проходит минута-другая — в спальне тишине. Никто не глумится над ней. Элизабет не замечает, как ее тело отдает легкой дрожью. Джулиано гладит ее по пояснице в попытке успокоить и со всей уверенностью заявляет: — Моей Лиз там не место.***
В семейном ресторане пахнет специями и вкусной едой. Дети носятся с хохотом по залу, нарезают круги вокруг стола и получают добрые нагоняи от взрослых. Странное тепло разливается по телу Элизабет, а улыбка — искренняя, настоящая улыбка — расцветает на ее лице. Ей раньше не приходилось бывать на семейных праздниках. Ее постоянно вовлекают в разговор, расспрашивают о жизни и предлагают разные блюда, уверяя, что такого она нигде не пробовала. Ею интересуются не только старшие родственники Джулиано, но и их дети. Они с любопытством рассматривают новое лицо за столом, а кто-то не стесняется подсаживаться рядышком и говорить. Знакомая тень мелькает за окном, и Элизабет невольно вздрагивает. Ей напоминают, зачем она вообще здесь. Она тихонько поднимается из-за стола и попадает в объятия Джулиано. — И куда мы сбегаем? Он сияет улыбкой, а его рука по-хозяйски покоится на ее талии. Элизабет с мягкой улыбкой гладит его по плечу. — Мне нужно отойти в уборную, милый. Джулиано мягко отпускает ее и достает очередную сигару. Она, уходя, краем уха слышит голоса: — Мы договаривались не приводить шлюшек на семейные вечера, — хмыкает его брат. — Какое это отношение имеет к Лиз? — Джулиано, на удивление, спокойно интересуется. — Я знаю, откуда ты ее притащил. — Рот закрой. Голос Джулиано становится резок и груб. Остальное Элизабет не слышит. Голоса мужчин, смех детей, джаз — все звуки утопают за ее спиной, и в голове остается звенящая тишина. Два мальчика чуть не сносят ее с ног, играя в догонялки, и торопливо извиняются. Ее взгляд случайно падает на девушку за общим столом — беременна. Элизабет тяжело вздыхает и шагает быстрее. Быстрым движением закрывается в кабинке и прижимается к холодной стене. Ее взгляд упирается в стену напротив, а ладонь холодеет от невыносимо тяжелого груза. Элизабет опускает глаза на пистолет, сияющим черным пятном. У нее договор, сделка, общая идея — не имело значения, как это называлось, но было — с Витторио. Она давала обещание и не привыкла нарушать данное слово. Пальцы холодеют, во рту пересыхает. Элизабет на минутку возвращается в реальность и слышит, как за пределами уборной продолжают смеяться взрослые и дети, как Джулиано хвастается перед братом, какую вкусную лазанью она готовит. А так ли важно исполнять обещания после всего произошедшего?.. Может быть, Витторио найдет для нее оправдание. Может быть, захочет найти с ней встречу. А может быть, будет взбешен и захочет убить. Элизабет этого не знает и не хочет гадать. Ей не хочется вновь слышать крики и видеть кровь. Сейчас ей хочется лишь задержаться еще хотя бы на миг в семейном кругу, побывать в очередной раз в ласковых объятиях Джулиано, послушать причитания его тетушки и поиграть с детьми его родственников. Ей хочется еще немного пожить.