dissapear

У Хенджина волосы отросли – теперь каждый раз приходится искать резинку, а иначе испачкаются, пока его тело корчится над унитазом. Хван благодарен своему организму, жизни и богу, в которого не верит, что у него вообще остались хоть какие-то волосы. "Зато сама голова пустая" – хмыкает Хенджин. И желудок теперь тоже.        Джинни не пробовал наркотики за свои девятнадцать лет, но многие говорят, что голодовка схожа с эффектом от них. И вправду, он иногда не понимает, где он находится, что ему говорят, и уснул ли он вчера в этом кресле. Капилляры расползаются по белкам глаз алой паутиной, ребра все сильнее торчат, губы постоянно сохнут. А еще лечь хочется и уснуть, желательно на пару недель. Или месяцев.        Отношения с людьми ухудшаются. Хенджин был самым общительным в группе, всегда всех обнимал, держал за руку для поддержки и любил щекотать Феликса. Всегда ужинал со всеми свежеиспеченными брауни Ликса или горячим раменом, который приготовил Минхо. Его детские щечки вызывали восторг у стэй, у мемберов и мамы, но не вызывали у Хвана. Пока он смотрел на скуластое лицо Ликса или Минхо, свое хотелось расцарапать вместе с ненавистными родинками. Если бы не публичная деятельность, он уверен, что сделал бы это, но тогда возникнут вопросы не только относительно веса.        Минхо как-то рассказывал, что "придерживался правильного питания". Они тогда лежали, переплетясь ногами и смотрели какой-то глупый фильм в общаге. Хенджин подозревал, насколько правильным было его питание, но никак не решался продолжить эту тему, боясь, что Хо поймет, что с Хенджином сейчас происходит. Он слышал неприятные, корчащиеся звуки из ванной несколько раз после ужина, а потом видел будто зареванного Минхо, открывающего дверь. Его ранки на костяшках он списывал на бокс, которым тот занимался.        Иногда случаются срывы. Хенджин научился искусству обмана, и смеялся про себя, что не пришлось читать психологические книги.        – Что-то у меня изжога и тошнит, наверное, после острого соуса в лапше.        Его тошнит, потому что изношенный желудок перестал воспринимать что-то кроме жидкости и дольки апельсина раз в двадцать часов. Его тошнит, потому что тренировка, для которой требуются сотни калорий, была слишком изматывающей. Его тошнит, потому что в плохие дни его организму приходится переваривать три тарелки рамена, пачку печенья с шоколадным кремом, мясной рулет, токпокки и семь таблеток слабительного. Его тошнит, потому что он специально пьет таблетки натощак, после которых возникает ком в горле и не хочется есть. Его тошнит, потому что он толстый, слабовольный, ненужный, отвратительный и никчемный.        Толстый в первую очередь.        – Джинни, ты нормально себя чувствуешь? – Минхо, останавливая музыку из колонок, резко подбегает и садится на корточки рядом с ним. Горячая рука поглаживает спину и вдруг замирает.        "Блять, хоть бы не это".        – Хенджин...– в глазах дымка, виски сдавливает и душно, душно, душно, – ты хорошо питаешься?        Голос Минхо тихий и осторожный, его рука продолжает поглаживать выпирающие позвонки и ребра. Черт, нужно было надеть что-то потолще.        – Да, я...просто давление скачет, в детстве было так тоже. Да и вот стресс, сам понимаешь, я просто оттачиваю...камбэк скоро и... – мысли путаются, скатываются в комок и Хенджин не может зацепиться. Хочется лечь прямо здесь и чтобы никто не трогал. Даже Минхо, – а я когда стрессую, могу забыть...ну про еду, знаешь и, аппетита особо нет как такового.        Минхо прерывает речь Хенджина протянутой рукой со злаковым батончиком и пристально вглядывается в лицо. Хенджина потряхивает, он отдергивается от руки на спине и пробубнив что-то про стакан воды, пытается встать. Минхо подхватывает его за локоть и боковым зрением Хван видит, что Минхо набирает воздуха в грудь и открывает рот, чтобы сказать что-то, но не решается. Когда Хенджина покачивает из-за потемнения в глазах, хватка на локте усиливается и Хван шипит, что останется синяк.        – То есть синяк – самое страшное, что может случиться с твоим телом? – Минхо хотел произнести это грубо, но не смог. Он злится на Хенджина, потому что как никто другой понимает, что сейчас с ним происходит. Он и врагу бы не пожелал испытать то, с чем боролся сам. Он злится на себя, что вовремя не заметил, как Джинни стал искать отговорки, чтобы не завтракать с остальными. Как начал часто задерживаться в танцевальном зале. Как Хенджин кусал губы и рефлекторно обхватывал хрупкое запястье большим и указательным пальцем, тихо выдыхая только после их соприкосновения.        Хенджин ловит себя на мысли о том, что хотел бы попасть в аварию, отравиться или серьезно заболеть, когда смотрит сводку новостей.        Хенджин ловит себя на мысли, что он переел, когда сорвался на четверть яблока.        Хенджин ловит себя на мысли о том, что ему слишком тяжело после стакана латте.        Хенджин не хотел, правда. Просто в какой-то момент его бедра показались слишком широкими. Просто Феликс любил обхватывать его мерзкие, отвратительные щеки и надувать губы, пародируя разговор с ребенком. Просто какой-то завистник в комментариях под последним постом в инстаграме написал мерзкое "fat".        Хенджин не хотел.        Сначала это было правильное питание. Он был знаком с основой: скажи "нет" сладкому, соленому, жареному и фастфуду. Скажи "да" отвратной, пережеванной брокколи, шпинату и зеленому яблоку. Это ведь просто полезное питание, не так ли?        Рубильник в голове переключился слишком быстро и сейчас Хенджин переедает половиной тоста раз в тридцать часов. Желудок гниет, пищевод тоже, он не может этого позволить, как можно кормить свое тело такой дрянью? Окурки догорают в наждачных пальцах, гортань обжигается кофе и он старается не думать о том, что он съел две тарелки рамена, три куска шоколадного торта и котлеты с сырным соусом два дня назад. Достаточно времени прошло, тем более примерно половина всего этого оказалась в унитазе спустя десять минут.        – Джинни...– голос Минхо сквозь толщу воды, руку больно от чужой хватки, но Ли не отпускает. – прости меня, что я не заметил.        – Не понимаю, о чем ты. – стратегией Хенджина является вовремя притвориться тупым и отрицать все до конца. На его отговорки велись все уже долгое время, главное чтобы голос не дрожал и взгляд не бегал.        Минхо осторожно притягивает его голову к себе и замирает, когда в ладони остаются сожженные осветлением пряди. Хенджин чувствует, как внутри что-то трескается и надеется, что это выпирающие позвонки и глупое сердце. Обкусанные ногти впиваются в шею Минхо а всхлипы тонут в его тонкой майке.