Обречённые

      Она — злая, растерянная и уставшая — лежит спиной на траве и сверлит глазами небо уже несколько минут… Может, даже целый час напролёт. Ход времени не ощущался совсем. Сердце разрывало постоянно сталкивающимися волнами боли и ненависти к собственному естеству. Рассудок отчаянно боролся с детским желанием просто взять и расплакаться от всех этих глупых переживаний... Так хотелось поддаться, но поддаваться было совсем нельзя.       А ведь день так хорошо начинался: тепло, майский вечер сопровождался безмятежным спокойствием и запахом цветущих плодовых деревьев, и проблем совсем никаких… Она собиралась провести день за пределами ежедневной рутины — выбраться в город, сходить в кино и прикупить несколько бесполезных вещей. Шла по коридору базы (нужно было отнести ноутбук Арси, чтобы в её отсутствие он оставался здесь на всякий случай), воодушевлённо думая о том, что наконец-то она смогла устроить себе хоть какой-то выходной. Это был редкий случай, когда она была полна энергии и совсем не думала ни о чём плохом или хоть чуточку удручающем.       Но тут эти двое. Рэд и Карлос. Сидят в одном из рабочих помещений с открытой дверью и поддразнивают друг друга по своему, по-мальчишески:       «Ты что, вправду весь день рядом с Карен провёл? Она же самая известная девочка с нашей школы!»       «Конечно же, между прочим мы думали об отношениях…»       «Подумать только — наш малыш Карлос так вырос! И когда вы только успели…»       Нет, Алекса была рада слышать о том, что у Карлоса налаживается личная жизнь — даже если она знать не знала эту Карен и о ней никто ничего ей не сказал — и будущее. Из равновесия её выбили совсем другие слова.       «Как думаешь, а Лекса на кого запала?»       «Шутишь? Да она из своей комнаты выходит вообще? У неё на уме только учёба и работа на базе, ну и теперь этот десептикон…»       «Ещё один, да такой же зануда к тому же…»       «Да, одного поля ягоды!»       А потом — уже тихо, чтобы кто-нибудь не мог услышать их по случайности — кто-то из них вдруг говорит: «такие, как она, вообще любить могут?». Следом, чуть погодя, шёпот добавляет едва ли не со смехом: «не, это вряд-ли».       И что-то глубоко внутри неё обрывается с таким противным звуком, что на несколько секунд она теряет счёт времени.       Мгновением спустя своё присутствие она выдаст тем, что выронит из рук собственный ноутбук. Мальчишки даже не думали, что всё это время их слышали, и тут же обеспокоенно заизвинялись — мол, шутки всё это, Сань, не грусти, ну, это ж мы так, между собой, мы ж знаем, что ты не такая.       А она смотрит сквозь них, и внутри что-то как завоет… Глухо, но так сильно, что руки дрожать не перестают.       По-хорошему за такое она могла бы и пару крепких пощечин устроить, но сил ни на это, ни на слова, не оказалось совсем — вся прежняя энергия просто испарилась. И парни, всячески отводя взгляды, в спешке уходят.       Поход в кино был успешно отменён до лучших времён. — Если ты будешь продолжать сверлить взглядом небо, то ещё немного, и прямо на нём откроется черная дыра, Алекса.       …Низкий, спокойный голос… Шелестящий такой… Не грубый, но и мягким сложно назвать. Что-то особое, скачущее с границы на границу — от начала фразы практически неизменное в своём холоде и вдруг особо тёплое тогда, когда он позвал её по имени. — Прости… — почти машинально произносит она, — май все силы со своими экзаменами тянет… Старшая школа, как никак… — Но тебя беспокоит совсем не это, верно?       Внимательность.       Он знал её слишком хорошо, чтобы поверить этим наспех придуманным словам. Экзамены совсем не тревожили её, ведь к ним она была готова ещё в начале года, да и дёрганность выдаёт с головой. Алекса редко, очень редко бывает в таком состоянии. — Всё… Нормально… — она очень пытается создать видимость того, что ему действительно не стоит обращать на это внимания, но контроль над ситуацией был давно ею потерян, и они оба это знали.       Рыжие огоньки теперь смотрят ей в глаза уже со всей серьёзностью; кажется, его оптика до самой души дотягивается. Мурашки по спине — не то от тревоги за то, что её смятение слишком легко читается, не то от того, что такой взгляд кажется жутким. Просто будто что-то совершенно объяснению не поддающееся прикасается к совершенно не защищённой душе — и изучает. — Ты же знаешь, что я не человек. Я вижу и слышу куда больше, чем ты можешь скрыть, — потом он снова становится мягче и отводит взгляд, — но я не знаю, что именно вижу. Дрожь. Беспокойство. Явная злость… Я не знаю причины, но она явно приносит тебе боль. Поэтому я спрашиваю: точно ли ты справишься с этим, и могу ли я помочь?       Если бы эти слова услышал кто-либо другой, то почти наверняка посчитал бы, что сикер слетел с катушек, но нет — это всё ещё Старскрим. Просто сейчас перед ним появилось нечто ценное — и по совместительству то, что спасало его из приступов бесконечной ненависти ко всему живому бесчисленное множество раз. Он не мог не попытаться хоть что-то сделать.       Кое-кто назовет это «формой благодарности», но во многом он ошибётся: здесь кроется что-то куда глубже, чем просто обязательство, потому что сикер действительно был взволнован, даже если ни один атом его металлического тела не дрогнул, когда девушка закрыла лицо руками, прячась.       Она никогда не закрывалась от него. — Я не знаю, как объяснить… — честно и очень-очень тихо говорит она, чувствуя, как сводит судорогой горло, — просто в очередной раз убедилась в том, что быть "нормальным" подростком у меня никак не получается, и в глазах сверстников я навсегда останусь непробиваемой скалой без чувств...       Стоит ли рассказывать инопланетному воину о том, насколько ты жалок?       Наверное, всё-таки это было бы глупо — и, чтобы не стать ещё более никчёмной в его глазах, Алекса затихает, изо всех сил стараясь сдерживать истерику внутри. Ей чертовски хотелось высказаться, но ещё больше ей хотелось остаться сильным человеком по крайней мере для него. Её проблемы касаются только её и никого более.       Мысли же продолжают роиться: выходит, мальчишки правы. Она не может никому довериться до конца, не может ни одному человеку рассказать о своих проблемах или даже просто нормально поговорить — и потому она здесь. Вдали от общества. Прячется от проблем.       Когда всю жизнь от тебя требуется послушный безэмоциональный ребёнок, когда все знакомые считают тебя слишком правильным, когда от тебя ждут больше, чем ты можешь совершить, когда все вокруг сильнее, чем ты… Есть ли хоть один шанс научиться быть нормальным? Есть ли шанс стать частью чьей-нибудь истории, если, что бы ты ни делал, тебя по-прежнему будут называть «зажатым чудилой»? А… любить? Можно ли вообще научиться любить, если каждый вокруг всю жизнь отрицал, что ты не можешь даже семью ценить? Все, абсолютно все вокруг успешно объединяются в группы, команды, и смеются, шутят, им… хорошо. А тебе нет места среди них. Так всегда было, что бы ты ни сделала, Алекса. Всегда. — Если хочешь, ты можешь рассказать. Если нет — не дави из себя.       Понимание.       Больше всего она ценила в нём именно это качество — способность понять без ранящих вопросов. Ей не нужно было объяснять что-то, чтобы он понял — они были слишком похожи, чтобы бесконечно спрашивать об одном и том же. О таких ещё обычно говорят «столкнулись два одиночества».       Девушка коротко кивает головой в немом «спасибо». Эмоции - это тяжёлая и чертовски сложная тема для них обоих. Общая проблема. Никто из них не считался "нормальным" в кругу сородичей. — Привязанность — это так сложно… — и даже сейчас в правильной форме это слово не произносит; она никогда не любила говорить о таких серьёзных вещах, — мы совсем как… Как… Щепки. Так мелко изрубленные кусочки дерева, что о первоначальном их виде напоминает только запах древесины… Мы слишком изломаны, чтобы знать, что это такое нормальная привязанность, да?       Он только тихо — и тяжело — вздыхает, долго разглядывая её уставшие зелёные глаза. Она негромко смеётся. Действительно, откуда им обоим это знать? Это глупо. Так глупо, что смешно…       Кибертронец, от рождения никаких тёплых чувств не знавший, и землянка, всю жизнь прожившая изгоем. Действительно иронично то, что они умудрились найти общий язык. Два совершенно разных существа сидят в богом забытом месте и пытаются заглушить душевную боль присутствием друг друга... Подумать только...       Они не могли сделать с этим абсолютно ничего. Воющая боль глубоко внутри останется в любом случае — ведь рано или поздно судьба точно их разлучит, они оба почему-то точно это знали. Временное утешение в лице друг друга — вот то, как можно было назвать их взаимоотношения. И это — единственная форма привязанности, которую им удалось себе позволить. Голос, интонация, прикосновения, взгляды, особые слова… Глупо было привязываться, если знаешь, что придётся однажды уйти. Но…       Это была единственная возможность хоть ненадолго почувствовать, что ты кому-то нужен.       Кто-то будет иметь возможность жить припеваючи и не беспокоиться о семье, детях и внуках, а кто-то... Кто-то способен открыть своё избитое сердце только раз. Для таких не существует "нормальной жизни", ведь все попытки заканчиваются провалом, сколько бы ни пытались...       Они оба понимали, что рано или поздно оба станут таковыми, и глубоко внутри завидовали тем, у кого всегда было и будет время. Обречённые с самого начала... Один неминуемо пропадёт на поле боя, другая - среди бесчисленных политиков на стороне какого-нибудь альянса, ведь однажды Земля тоже будет вовлечена в историю Кибертрона. Пути назад уже нет.       ...И эта мысль порой до сих пор заставляет уже взрослую Алексу Тхи Данг просыпаться по ночам после долгих и тяжёлых кошмаров, но уже в полном одиночестве...