Так бывает...

Дверь в комнату закрылась, грустным скрипом разрезав тишину. Я устало опустилась на кровать, глядя в одну точку на стене. Длинные пальцы нервно заламывают друг друга, а дыхание сбивается, пока пытаюсь сдержать рвущийся всхлип. «Я скучал…» — казалось бы, такая милая фраза, которая должна вызывать табун счастливых мурашек, но почему-то не выходит… Каждый раз, слыша ее из уст Влада, сердце пронзало сотней иголок. Раздирало в тысячу кусочков, заставляя испытывать жгучую боль в груди, задыхаться от нехватки кислорода. Два слова убивают каждый раз, уничтожают, а я ничего не могу с собой поделать. Я, никогда не верившая в детские сказки о любви с первого взгляда, сама влюбилась за каких-то три недели. Как иронично… А ведь даже не могу точно объяснить за что полюбила…меня просто тянет к нему. К его глазам, к его душе, к его смеху, который я сегодня первый раз услышала, к нему всему. Я полюбила, и с каждым днем утопаю все сильнее. Вот только…тону лишь я одна. Влад не любит меня и вряд ли когда-нибудь обратит должное внимание. Вся эта забота, все ласковые слова, даже те цветы, все было не для меня — Лайи Бернелл, а для Лале. Девочки из Османской Империи 15 века. Я может и не стала бы вникать в это, но Влад слишком часто делает упор на то, что он помнит… Помнит и не хочет допускать мысль, что перед ним совершенно другой человек. Эта наивность была так трогательна поначалу, что я просто позволяла верить в ту надежду, но теперь слишком поздно. Теперь больно будет обоим. Прозрачная слезинка скатилась по моей щеке, задержавшись на подбородке, на что я не обратила внимания. Слишком больно, слишком обидно… Кто бы мог подумать, что такое бывает. Тебя вроде любят, но лишь за то, что было когда-то там, сотни лет назад. А ведь мы совершенно разные люди. Я уже столько раз, возвращаясь из прошлого, размышляла о том, что на месте османской принцессы поступила бы совершенно иначе. Да и, априори, девочки из такого временного разрыва, да еще и из таких разных наций не могут быть одинаковыми. Но Влад за три недели не спросил ничего… Ни когда у меня день рождения, ни любимый напиток, ни увлечение, ни — че –го. Он даже не пытался узнать «новую Лале» лучше, хотя имел столько возможностей. Просто не хотел… От этой мысли хотелось стукнуться об эти каменные стены. Почему внутри такое опустошающее чувство использованности? Мысль «А если это все лишь затем, чтобы изгнать тьму, а потом он уйдет навсегда, оставив с разбитой душой?» слишком часто стала посещать мое истощенное сознание, стоит отвлечься от дела. Какой-то не отдыхательный отдых вышел: — Ха-ха--х. — я вздрогнула от нервного смешка, вырвавшегося без моего ведома. Как же здесь неуютно… Честно, отдала бы все на свете, чтобы отменить эту поездку в Румынию, слишком много потрясений за такой короткий срок. Ладно нечисть, ладно вампир, ладно картины с прошлым. Я никогда не чувствовала себя игрушкой так ясно… Ведь все мы, что бы Лео не говорил, даже не друзья… С ним мы начали общаться потому что я — задание какое-то там, и, даже когда его сняли, да, он остался, но мы не друзья… Хорошие знакомые? Возможно. Но я почти ничего о нем не знаю, как и он обо мне. Ноэ — лучший друг Влада, да, вероятно он знает обо мне все, но мог бы тогда своего друга облагоразумить, однако… ему это не нужно, и общались мы либо о Владе, либо работе. Такая себе дружба. Сандру занесло к нам из-за прошлого, но сейчас она познает свой новый дар. О ней я знаю больше всех, пожалуй, но все равно, этого недостаточно для крепкой дружбы… Вот Милли и Кэтти — знают друг о друге все, интересуются о здоровье, как день прошел. А мы… А мы не друзья. Тесно связанные души, но не больше. Это напрягает, очень сильно. Глаз резко зачесался и, коснувшись рукой лица, я поняла, что все это время молча плакала, не замечая жгучих слез. Забавно. Вдруг раздался стук в дверь. От неожиданности я вздрогнула, а глаза сами забегали по комнате в поисках салфеток, но ничего не нашли. Тогда перевела взгляд на уже открытую дверь и встретилась с голубыми глазами. Как там пелось в русской песне? Я в глазах твоих видел снег в океане, этим снегом с тобой никогда мы не станем? Вот сейчас вглядываюсь точно в сугробы, которые он усердно пытается растопить самовнушенной любовью. — Мисс Бернелл, что-то случилось? — как всегда учтиво, когда обращается ко мне по фамилии. Зачем так вообще делать? Напоминаешь сам себе, что я не я? Смотри, только не забудь. — Все хорошо. — почему когда не надо, голос дрожит как гитарная струна? Да и он не поверил, это видно. Он подходит ближе, оставляя что-то за дверью, наклоняется и смотрит в мои глаза. Такой взгляд, будто в душу хочет заглянуть, да вот только не удастся. Что — что, а закрываться я от людей умею мастерски, когда успеваю обдумать эту необходимость. Его темные брови задумчиво хмурятся. Хах, а ты что? Думал, что один умеешь в этом замке ходить с непробиваемым покерфейсом? — Почему мне не верится? — Я не справочное бюро твоей головы, откуда мне знать? — аой, я не должна была язвить, кажется. По крайней мере, его ошарашенный взгляд предполагает именно это. Никогда не слышала, чтобы Лале огрызалась, и он, видимо, тоже… Ну что поделать, уж извините, господин Влад, я не росла во дворце или что у них там, а во дворе, и воспитывалась не нянечками, а великими токсиками всея детских мультфильмов. — Кхм, ну да. А, я тебе тут принес чай с десертом, подумал, что захочешь чего-то вкусного перед сном. — он вышел за дверь и вернулся с подносом в руках. На нем кружка с горячим чаем и какое-то пирожное. Это даже мило. Улыбка сама по себе расцвела на моих губах. — Это зеленый чай с малиной и кекс с корицей. Помню, всегда его ели на больших праздниках. Может не в точности такой же как тогда, но тоже вкусный. — Улыбка слетела также быстро, как и появилась. В глазах снова защипало, но я даже не пытаюсь предотвратить соленый водопад, ведь сколько можно? Кислород чересчур резко закончился, поэтому громко вздохнула, привлекая внимание уже не на шутку встревоженных глаз. А я не могу контролировать себя, свои эмоции от всей комичности и боли этой ситуации. Беспокоился он обо мне, ага, конечно, поэтому принес то, что, по-видимому, любила она. Принес и даже не подумал спросить меня, ведь он помнит. Помнит, а у меня такая аллергия на эту гребанную корицу, что до реанимации одного укуса хватит. О да, Влад, я вижу как ты скучал. От всех мыслей, роем наполнивших голову, и эмоций, раздирающих внутренности, из груди вырывается хрип, которого даже успеваю испугаться. Но он быстро перерастает в истерический смех, который сопровождается безудержным потоком слез, и мне ничего не остается кроме того, как прикрыть лицо ладонями, предпринимая бесполезные попытки остановить это. Мдаа, давненько истерик у меня не было. Легкие отказываются работать и приходится рыбой заглатывать кислород, но этого все равно мало. Грудь сдавило, сердце пронзила колющая боль, какая бывает от перегрузки, а перед глазами окончательно все замылилось. — Лайя… — будто сквозь пробку донеслось до сознания, а кровать рядом ощутимо промялась. На плечи накинули что-то тяжелое шерстяное, и Влад попытался прижать меня к себе, но я… Я вдруг поняла, что не хочу касаться настолько чужого человека, даже если он хочет утешить. Выворачиваюсь из объятий и, наконец, фокусирую взгляд. Его лицо такое растерянное, непонимающее…даже жаль. Голубые глаза бегают по моему лицу, но, предполагаю, видят лишь красноту и сквозящую боль. — Что происходит, родная? — он попытался снова коснуться меня через плед, но я отодвинулась. — Да ты издеваешься?! — срывающимся голосом произнесла я. Это должно было выйти громко, но что-то пошло не так… Зато с полностью нужной интонацией возмущения, недоверия и грусти. — Нет… Я не понимаю, Лайя, что происходит? — темные брови который раз за вечер хмурятся. — Зачем ты это делаешь? Зачем этот чай, чертов кекс, объятия через плед, взгляд и все остальное? Зачем? — моя очередь искать ответы в глазах, но там лишь снег в океане. Ха-ха, как всегда. — Потому что ты дорогой мне чело… — НЕ ПРАВДА! — меня слышали, наверное, все. Я вскочила с кровати, не замечая новую волну слез, с горечью глядя в такое дорогое, по-настоящему дорогое, потому что полюбила в этой жизни такого какой он сейчас, лицо, постепенно бледнеющее. — Зачем ты врешь? И себе, и мне? — Я не вру, это чистейшая прав… — Правда, что ли? — снова перебиваю, вкладывая в фразу как можно больше яда. — И как часто дорогих людей собираются отправить на тот свет на ночь глядя? — Что… Что ты такое говоришь? — лицо все также непроницаемо, лишь темные брови взлетели вверх. — А то. Зачем ты мне привез этот кекс? «Дорогому», — делаю кавычки в воздухе, — человеку привозить чуть ли не настоящий яд. — Лайя, это просто кекс с корицей! В нем нет яда, он вкусный, сама говорила. — Не я говорила, а Лале. Ей может и нравилось. А проблема как раз таки в том, что это просто кекс с корицей! — под конец я все же прикрикнула, устало опустившись на пол около кровати, ударившись головой о каменную стену. — С корицей, на которую у меня моментальная аллергия с возможностью летального исхода. — произнесла я уже тише, но четче и бросила взгляд на Влада. Он сначала сидел все еще хмурясь, переваривая информацию, а, когда понял, голубые глаза расширились от ужаса, и он перевел их на злосчастный поднос, стоящий на подоконнике. — Я…я… Боже, что я наделал. — увитая венами рука зарылась в черные волосы, а сам ссутулился, глядя куда-то в пол. Если бы я могла, то наверняка утешила бы, но, во-первых, меня б кто утешил, а во-вторых, ему точно не нужна поддержка от меня. Я не она, я так не смогу, другое же он принимать пока не хочет. От этих мыслей губы непроизвольно скривились в грустной ухмылке. — Прости, пожалуйста… Что, что я могу для тебя сделать? — предсказуемо. У меня даже есть ответ. — Определиться. — встретившись с вопросительным взглядом, я продолжила уже ровным голосом. — Определись что тебе от меня надо. Если только снятие тьмы, то так и скажи… Я пойму, прощу, хотя… Кому я вру, не прощу, потому что будет очень больно. Если же для чего-то большего… То прими мысль, что я не Лале. Никогда ей не была, не являюсь и не стану. Я не хочу, чтобы сейчас ты привязался окончательно к образу схожему с ней, а потом наблюдать твое разочарование. Да, пока я веду себя часто схоже с ней, но не потому что мы одинаковые, а потому что это элементарные правила приличия, которые в общем виде сохранились до наших дней. Но потом мы будем общаться не три недели, а, допустим, три месяца и все будет по-другому. Я могу язвить, если не в настроении, я не очень любила школу, я всегда говорю красивыми речами, люблю спорить, часто занудничаю и шучу черными шуточками. Много чего, что отличает от Лале. А ты видишь во мне лишь ее черты, не замечая меня настоящую… Это больно и очень обидно. — смотрю на его задумчивый взгляд и понимаю, что, кажется, он понял, что хочу до него донести. — Я полюбила тебя, но если ты не ответишь взаимностью, я пойму и уж точно прощу, ведь сердцу не прикажешь. И так будет правильно, не стоит мучать ни тебя, ни меня. — он медленно кивает, смотря куда-то в окно. Мой мозг же, наконец успокоившийся, решил начать думать трезво и напоминает о том, что холодный камень грозит циститом, а в двадцать четыре чет как-то рановато. Спасибо хоть, что вообще заработал. Аккуратно поднимаюсь под прицелом задумчивых глаз. Влад внимательно очертил взглядом мою фигуру, что-то для себя решая, и тоже поднялся. — Прости, прости за все. Мне…я…я совершенно забылся, не знаю, что будет дальше, но ты права. Мне нужно принять, отпустить и начать все сначала. Я не буду давать пустых обещаний, но… — он замолчал, бегая глазами по комнате, думая что сказать. А мне не надо слов. Я высказала, излила душу и теперь внутри гнетущая пустота, которую способна заполнить лишь любовь, но дождусь ли я ее…