«Дорогой мой Михаил Юрьевич. Сил сказать Вам всё открыто у меня, вестимо, нет, но и молчать так больно. Я знаю, что Ваша Светлость думает обо мне и как реагирует. Не винить себя за это я не могу. Коли душа Ваша неспокойна, я хочу говорить с Петром Алексеевичем о изменении Указов и возвращении Вас на место Столицы. Михаил Юрьевич... Сердце мое полно яркого чувства, но я не знаю, что сие значит. Никто не говорит о таком, а спрашивать открыто - боязно. Засмеют, ведь я ещё так юн. Умом понимаю, что это любовь. Откуда во мне такие познания? Это, кажется, на каком-то подсознании выстраивается. Но я знаю, что Вы ко мне питаете лишь неприязнь и холод, а потому молчу и лишь имею право смотреть. Любить молча и скрытно. Любить Вас. Это так восхитительно! Покарает меня Господь за это. Ваш глупый Саша Романов.»
У Миши в груди все ноет и тянет. Мальчишка же совсем! А уже так писал и думал. И это наивное «Саша Романов»! Столица же, не так он учил его подписывать документы. Но это безумно дорого и мило.«Мой дорогой Михаил Юрьевич! Отец разгневался после моих просьб, но я не отступлюсь. Вы будете Столицей! Я Вам обещаю! Вчера Вы были холодны ко мне еще более, чем накануне. Что я сделал не так? Глупый дурак, раз не могу ничего дельного, чтобы порадовать Вас и увидеть теплоту в красивых глазах. Простите меня. Простите за мою любовь. С.Р.»
Как наивно и горько. Миша отпивает вино из бокала, вчитываясь в это больное «Что я сделал не так?», которое режет по сердцу. Маленький, маленький Сашенька! И как он пронес это чувство, живя столько лет? До их первого поцелуя!«От Вас так приятно пахнет ромашкой и мятой. Мои мысли меня убьют, но я хотел бы касаться... Если бы Вы позволили себя обнять, я бы стал счастливее. Вы только не считайте меня безумцем, но я, кажется и есть безумен, раз пишу в пустоту! Отправить это я не во власти своей воли, остаётся только для себя. Так и правда легче. Немного. А что, тогда я могу говорить всё, что хочу? Я люблю Вас, я люблю! И так сильно, что горю этим желанием! Я люблю! Люблю, люблю, люблю. Какое красивое слово и чувство. Люблю, люблю, люблю, люблю!!! Михаил Юрьевич. Михаил. Простите за порыв. Моя душа сегодня разрывается и мне так томко внутри, мне кажется, я болен. Романов Саша.»
У Москвы дрожат руки и сердце трепещет. Как это сладко читать и ощущать. Его любили так страстно и жадно, а он не понимал! Не знал... Этот ребёнок. Несносный мальчишка, который трогательно краснел и улыбался, мечтал на уроках и тратил перья с чернилами, изводя их на эти письма, полные таких слов и чувств!«Вы тронули меня сегодня за руку. Больше не делайте так, если хотите видеть на занятиях здорового ученика, а не слегшего в постель от сумасшествия, ведь я так безумно рад! Эти пальцы, крепкие и сильные, так властно сжали мою мальчишичью ладонь, наверное, Вам было неприятно, но мне... Я помешался и уже не сплю который час, всё ещё придумывая различные сцены нашего касания. И знаете, это всё так пошло и не достойно меня и тем более Вас. Михаил Юрьевич. Простите. Я накажу себя завтра, но сегодня это так прекрасно, что... Простите меня. Я люблю Вас. С.»
...«Я старался не плакать при Вас, но не получалось. Вы злитесь и отталкиваете меня. Звезда моя ясная, Михаил Юрьевич, за что Вы так со мной? Не отталкиваете совсем, но и не зовете. А я... Покориться Вам хочу. Отдаться во власть полностью. Столица моя. Люблю Вас безмерно. И позорно плачу перед Вами сегодня. Ваш холод сведёт меня в могилу. Это мучительно. Но я выдержу. Александр Романов.»
Москва шумно выдыхает. Не помнит совсем, когда Саша вдруг резко перестал быть «нежной розой» и выпустил уже наконец свои острые шипы. Но переход был явно виден. Интересно, в письмах это покажет себя? Пока что тот вместе с чернилами ронял и лепестки своей души на бумагу, выводя красивые и дорогие сердцу буквы.«Михаил Юрьевич, Вы гуляли на свадьбе с размахом и радостно смеялись, пока я стоял в углу комнаты и мечтал о том, что когда-то Вы и меня закружите на руках, как ту барышню в пышном платье. Мысли мои сводят в могилу и я так думать не должен. Уже не ребёнок, понимаю всё и прекрасно осознаю, что мы с Вами оба мужчины и не пристало нам любить друг друга. Хотя, Вы меня и так не любите и никогда не посмотрите с нежностью. Всё прекрасно знаю. Но помечтать Вы мне не запретите! Представьте, как я мог начинать письма? «Мой дорогой супруг»... Ну, разве не чудесно? Мой дорогой супруг, Михаил Юрьевич. Спешу сказать, что безумно люблю Вас и тоскую. Я мог рассказывать любую ерунду, а Вы сидели бы в кресле и читали эти строки, представляя меня, своего маленького мужа. Простите. Простите. Я заигрался. Я люблю Вас, мой дорогой супруг. Александр Романов.»
У Миши скоро собьется пульс и подскочит давление, ведь читать эти строки просто невыносимо. Сашенька, его милый Саша мечтал о их замужестве?! Никогда ничего не говорил, совсем не упоминал, не намекал. Неужели все мечты остались в этом письме?! В том прошлом?! Неужели Миша сделал очень больно однажды, что тот перестал думать? «Маленький муж»... Московский касается пальцами этой строчки. Сколько Сашке было лет на тот момент? Ни даты, ни памяти на это время. Да и чья свадьба тогда была он уже тоже не помнит.«Мой дорогой супруг, Михаил Юрьевич. Я снова, да. А что здесь такого? Эти письма Вы всё равно не получите, а значит, я могу делать всё, что захочу. Так же, как и Вы со мной. Сегодня, например, оставили меня в саду, нагло покинув беседку прямо во время моего рассказа. Вчера - брезгливо выплюнули мое имя, будто оно горьким ядом облито. Позавчера смотрели зло, отмахивались и в принципе были настроены враждебно. Поза-позавчера оттолкнули, когда я потянулся к Вам, ища тепла и ласки. Я могу продолжать этот список хоть листов на десять и всё будет мало. Простите меня, Звезда моя. Простите меня, мой дорогой супруг. И ведь моё письмо могло быть другим. Сашенька Романов.»
...Нравится играть с моим сердцем, Михаил Юрьевич?»
Московский откладывает письмо, закрывает лицо ладонью и шумно выдыхает. Берет телефон, набирает сообщение Саше, смотря на время. Нет, тот ещё даже скорее всего и не дома, на работе, но прочитает обязательно и ответит сразу. «Я такой мудак был, да?» Действительно, сразу. «Что?» «Письма. Я читаю твои письма». «А. Да». Москва смеётся тихо, кусает губы и с наслаждением пишет следующее сообщение. «Мой дорогой супруг. Вот, значит, как». Саша не отвечает некоторое время, но вскоре присылает смайлик среднего пальца. «Я тогда ещё не знал, как правильно пишется слово "долбоёб"». Миша смеётся уже в голос, откладывает телефон в сторону, допивает вино и открывает следующее письмо.«Мне очень жаль, что Вы не можете раскрыть меня. Вернее, не хотите. Считаете меня избалованным мальчиком. Что ж, мне стоит действительно показать свои капризы, чтобы Вы понимали. Любовь сжирает меня. Как Вас разлюбить?»
...«А можно я назову Вас по имени? Миша. Миша. Господи, Миша. Как славно. Мой дорогой супруг Миша. Господи.»
Столица хмыкает. Как здесь много ребячества в этом письме. И как много чувств в этих строках. Пару писем он читает без эмоций, ведь в них описываются события тех лет, переживания и идеи Романова, особенно после смерти Петра Первого. Это можно было бы и отправить ему, но это чудесное «Люблю Вас» в конце каждого говорит, что нет. Нельзя. Все эти листы можно было собрать в личный дневник, но Саша не из тех, кто изливает душу так. Ему легче писать в форме писем, имея адресата. Когда начинается время переворотов, Сашенька осыпает свои лепестки и пишет резко. Миша снова гладит его буквы, наклонившийся почерк, который повествует о его любви, разумеется, и о том, как ему плохо без отца. Тематика «династии» поражает и сводит с ума своими оборотами и нежностью слов. Очевидно после того, как они признались друг другу, письма прекратились, ведь тогда Саша мог вдоволь писать открыто. В пачке лежат ещё немного. Бумага новее, свежее, какая-то совсем новая в сравнении с теми, романовскими. Это письмо серое. Блокадное.«Холодно и страшно. Мучительно. Мне тебя не хватает. Но береги себя. Я один не смогу.»
Ни подписи, ни имен. И ничего такого. Наверное это из тех, что действительно не были отправлены, а не содержали мысли тайные. Зато следующее заставляет Мишу краснеть и дрожать.«Эта ночь создана для любви. И мы могли бы с тобой лежать вместе в постели, заниматься любовью в темноте, а не дрожать от холода по разным городам. Я мог бы двигаться на тебе так медленно, как только могу, чтобы мы оба почувствовали всё. Чтобы нам было хорошо. Впервые хорошо за это время. Ты мог бы потом сделать всё, что захотел. Быстро ли, просто. Я бы позволил тебе. И ты знаешь, как это могло быть сладко. Мне хочется тебя, но это не то, о чем я мог бы думать сейчас. Только думаю. Ты мог бы сжимать меня и кусать. Целовать. И со всей страстью любить. Хочу тебя. Под тебя.»
Блокадных писем много, но они однотипные, но такие дорогие сердцу, что хочется выть. Дальше письма из восьмидесятых, там особо ничего важного, просто Саша говорит о семье. И тоскует на одном листе, боясь, что Миша влюбится, поддастся идеалам, найдёт женщину, которая родит ему детей. Московский фоткает это, отправляет Романову, подписывая: «Собственно, где моя жена и дети?» Романов набирает сообщение долго, то удаляя, то печатая снова. «Да кому ты нужен». «Как грубо, Александр Петрович. Тебе, например». «Кто это сказал? Наврали, бесстыжие». Вместо ответа Миша отправляет десяток красных сердечек и закрывает диалог. Писем из девяностых совсем мало. А если они и есть, то матерные и до одури горячие, пошлые. Московский на третьем устаёт читать порнографию, которую так жарко описывает Шурочка про них, извращенец гадкий. Откидывается на подушки, отпивает вино прямо из бутылки и смотрит на совсем новенькое письмо. Буквально написанное в этом году. Или даже в этом месяце. Белый лист свернут аккуратно, но сквозь него прощупывается какой-то предмет внутри. Москва открывает и ловит на ладонь золотой ободок кольца. На листе пара строк:«Это не тебе, а мне. Я хочу быть твоим. Сделаешь мне предложение, Миш? Конечно же нет. Вряд ли я отдам тебе это когда-то. Да и кольцо мне уже не залезет на палец, я не помню, когда купил его. Простое, некрасивое. Представлял, что ты оденешь мне его, прокручивал миллион раз это в голове. Извини. Мой любимый супруг, Михаил Юрьевич... Смешно.»
Нет. Не в этом месяце письмо написано, но явно, что где-то в двухтысячных уже. Вот тебе и намеки, думает Миша, рассматривая колечко. Такое маленькое, точно же на палец сашин. Да разве он в силах отказать? Разве он может? На телефон приходит сообщение. «Ты прочитал последнее письмо? Скажи, что нет». «Я прочитал всё, Саш». «Блять». Москва набирает его номер, слушает долгие гудки, а потом после молчания задушенный голос. Родной до одури. — Да? — Я думаю, что кольцо всё ещё хорошо тебе, — говорит Миша, поглаживая золото. — Прости. Я был тогда пьян. И я забыл... Ты не должен был видеть это... Питер явно расстроен своим же поступком, это ощущается в скорости объяснения и сбивчивости предложения. — Почему же? Саш? — Неважно. Тебе это не нужно. — Кто сказал тебе такое? Саша. Романов молчит, шумно выдыхает. — Саш, — Московский хмурится. — Это совсем не телефонный разговор, но... Все твои чувства всё это время поражают. И они заслуживают достойного завершения. — Завершения? — Я не то имею ввиду. Пора переходить на новый уровень, как говорится. Мы с тобой уже четыре века вместе. Разве ты не имеешь права на меня? На свои желания? — Мои желания сведут меня в могилу, Миш, — шепчет Романов. — Их слишком много. — Расскажи. — Не надо. Пожалуйста. — Но ты сам принёс мне письма. — Ты не должен был видеть последнее. Я забыл убрать его! — И тем не менее я увидел. Саша, я знаю всё, что у тебя в голове. Давай я приеду и мы поговорим? — Нет. — Скажи, ты согласился, если бы я сейчас предложил тебе замужество? Санкт-Петербург молчит долго, но звонок не сбрасывает. Московский тоже молча ждёт, не торопит, всё ещё покручивает кольцо у себя на ладони. — Да, — отвечает наконец-то Саша. — Я так давно хочу этого. — В чем же дело, Заря моя Северная? — Хочешь ли этого ты?! — нервно восклицает он, заставляя Мишу вздрогнуть. Москва даже не думает. — Как я могу не хотеть. Я люблю тебя навечно, так сильно, безумно. Я приеду, Сашунь. И мы поговорим. Завтра, да? — Сегодня. Я не выдержу ночи. — Да. Да. Я тоже. Тогда, жди меня, хорошо? Я к вечеру буду у тебя.***
Несколько месяцев спустя. — Мой дорогой супруг Александр Петрович, — шепчет Миша, лаская свою любовь, даря ему всю нежность этого мира. Романов извивается и стонет, теряет разум и с наслаждением слушает, как постукивают друг об друга их обручальные кольца на переплетенных пальцах. — Мой любимый муж, — отвечает он на слова Москвы и теряется в оргазме.***
— Красивое кольцо, — Уралов косится на белую ладонь Саши, когда тот рисует на холсте чёрным углем. — Ему понадобилось четыре века, чтобы сломаться? Романов хмыкает, игриво смотрит на Костю и в итоге смеётся. — Ему понадобилось одно письмо и моя глупость не порвать бумагу. — Фамилию менять ты не стал? — Екатеринбург хмурится, различая черты Московского, выходящие из-под угля. — Обойдётся, — шутит, конечно же. — Моя родословная мне слишком дорога. Костя улыбается и тихо радуется счастью лучшего друга.