Только моим

ТОЛЬКО МОИМ….

Давай убьем любовь. Не привыкай ко мне….

(из песни гр. «Агата Кристи»)

Я зарываюсь лицом в твои спутанные льняные кудри и с удовольствием втягиваю в себя их запах. Твой запах. Ни с чем не сравнимый. Мне нравится наслаждаться им, в постели, как сейчас, или в те короткие мгновения, когда мы остаемся одни. К сожалению, это так редко происходит. Гефестион не сводит с меня страдающих глаз. Он все понимает, да это все уже понимают, хотя на людях я никогда не позволяю себе… Мы договорились с самого начала. Это было твоим условием…. Одним из условий быть с тобой…. А еще мне нравится просто смотреть на тебя. Ты прекрасен, совершенная статуя, только теплая. Черты твоего лица настолько идеальны, что иногда создается впечатление, что ты носишь алебастровую маску. В твоей красоте есть что-то… пугающее. Но меня это не отталкивает, скорее наоборот. Да чего уж себя-то обманывать, я просто влюбился в тебя, влюбился, как сопливый мальчишка. И пусть Гефестион говорит, что ты не любишь меня, что ты вообще не способен любить, что все это только животная страсть, которую ты намеренно во мне подогреваешь, преследуя какие-то свои цели. Пусть так, все равно, пока ты рядом, пока не отталкиваешь меня, позволяешь себя любить, быть с тобой хотя бы изредка, все остальное не имеет значения. Моей любви хватит на нас двоих. Я никогда не посмею ничего требовать от тебя, кроме того, что ты сам захочешь мне дать…. Ты что-то бормочешь спросонья. Я оставляю в покое твои волосы, приподнимаюсь на локтях и смотрю на тебя. Твое лицо спокойно, лоб не закрыт волосами и хорошо виден тонкий шрам, рассекающий левую бровь и часть века. Даже эта отметина, оставленная персидской саблей под Галикарнассом, тебя не портит, а смотрится лишь дополнением к твоей совершенной красоте. Твои глаза закрыты, но я почему-то знаю, что ты не спишь.  — Малыш… — зову тихо.  — Ммм… — недовольно произносишь ты, упорно продолжая притворяться спящим.  — Малыш… — я целую тебя в плечо, рискуя получить локтем по ребрам, ты не любишь этих, как ты выражаешься, «слюнявых нежностей», и жутко злишься, когда я зову тебя малышом. Ты не знаешь, что друзья между собой называют тебя так еще с Миезы. Не от желания оскорбить, а просто из-за твоего возраста. Так уж получилось, что ты оказался моложе всех в нашей компании.  — Отстань, дай поспать… — ты дергаешь плечом и пытаешься повернуться на бок спиной ко мне, одновременно натягивая на себя покрывало. Моя уловка не увенчалась успехом, мне не удалось разбудить тебя, разозлив. Впрочем, мне иногда кажется, что ты показываешь окружающим лишь столько эмоций, сколько считаешь нужным. Но сдаваться я не собираюсь, продолжаю тебя тормошить, не давая отвернуться. — Тебе было хорошо со мной? — шепчу я со всей нежностью, на какую способен. Моя рука нагло лезет к тебе под покрывало, гладит твои бедра. Нащупав яички, я очень осторожно беру их в ладонь, начинаю поглаживать большим пальцем. Ты вздрагиваешь. Едва заметно, но я чувствую. Приподнимаешь свои угольно-черные совсем по-девичьи изогнутые ресницы. Твои матовые, темные, как обсидиан, дерзкие глаза смотрят на меня холодно и равнодушно, как на назойливое насекомое, словно не ты совсем недавно раздирал меня на части, вторгаясь в мою плоть, и урча, как голодный хищник, дорвавшийся до мяса. Мне понадобилось много времени, чтобы перестать беситься от такого твоего взгляда, и научиться отличать твое настоящее равнодушие от той бесстрастной маски, которую ты привык носить, и с которой ты, кажется, даже наедине с самим собой не расстаешься. Вот и теперь, я вижу, как дергаются уголки твоих тонких, четко очерченных губ. Какое-то время ты борешься с собой, потом, наконец, расслабляешься и позволяешь себе улыбнуться. Одной рукой ты притягиваешь меня к себе, прижимаешь мою голову к своей груди. — Мне было хорошо с тобой… — шепчешь ты. Мое сердце сначала замирает, потом начинает бешено колотиться о ребра. К горлу покатывает горячий комок. Мне едва удается сдержать всхлип. Но ты каким-то образом чувствуешь мое состояние. Вскидываешься встревожено: — Что с тобой? Больно, да? Я сильно тебя травмировал? — Нет, все нормально, — я отстраняюсь, когда ты пытаешься перекинуть меня через себя, чтобы осмотреть. Не хватало еще, чтобы ты разглядывал мою развороченную, горящую огнем задницу, и жалел меня. Я не зеленый мальчишка-девственник, я знал, на что шел. Боль — ничтожно малая цена за то удовольствие и наслаждение, которое даешь мне ты. Как мне хочется сказать тебе, что я с радостью плачу эту цену, что рыдать мне хочется вовсе не от боли, а оттого, что ты произнес те слова, которые я мечтал услышать от тебя с того момента, как мы вместе. Мечтал, и не верил, что когда-нибудь услышу. Как хочется кричать на весь лагерь, на весь мир о том, что ты значишь для меня. Но я лишь с усилием выдавливаю из себя — со мной все в порядке, малыш, просто… Я осекаюсь, понимая, что опять ляпнул лишнее, но ты не сердишься, а продолжаешь улыбаться, но уже как-то виновато. — Я знаю, что иногда веду себя как зверь… — Да уж, — я тоже усмехаюсь — ты редкостная скотина, но — я смотрю на тебя с вызовом — за это я тебя и люблю.… Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, ты — слегка ошалев от моих слов, я ведь никогда раньше не говорил тебе о своих чувствах, я же — давясь от смеха. Потом твои губы начинают прыгать, и я тоже перестаю сдерживаться. Мы хохочем в голос как два помешанных. Я падаю на тебя, а ты сгребаешь меня в охапку и впиваешься в мои губы исступленно и яростно. Твоя рука, тем временем, сжимается на моем члене, мгновенно твердеющем от первого же прикосновения. Продолжая терзать мои губы своими, ты несколькими резкими движениями, и как только это тебе всегда удается управлять моим телом лучше, чем мне самому, доводишь меня до состояния, когда я, уже ничего не соображая, начинаю колотиться в судорогах, выплескивая семя. Ты отпускаешь меня и молча смотришь, как я извиваюсь на простынях. Ты улыбаешься, но улыбка твоя почему-то напоминает скорее оскал зверя. Мне даже кажется, что я вижу волчий огонь на дне твоих глаз. Нет. Это просто мое затуманенное оргазмом сознание играет со мной в такие игры. Когда я, наконец, иссякаю, ты наклоняешься и нежно целуешь меня в висок. Проваливаясь в наслаждение, я подумал, что нахожусь в полной твоей власти, и ты можешь сделать со мной все, что захочешь, мне все равно, потому что я был в этот момент абсолютно, по-идиотски счастлив. Придя в себя, я вижу, что ты по-прежнему сидишь рядом и смотришь на меня. И взгляд у тебя совершенно обычный, даже слегка обеспокоенный. — Ты как, в порядке? — спрашиваешь ты и улыбаешься. Ну, какой идиот наплел мне, что ты не умеешь улыбаться, что у тебя в глазах лишь мертвая пустота. Надо будет предупредить тебя, чтобы ты поостерегся, в последнее время у тебя появилось столько недоброжелателей, все время нашептывают мне про тебя разные гадости…. Я не слушаю, конечно, но как знать, может кому-то захочется навредить тебе иным способом. Я киваю и улыбаюсь тебе в ответ. — Пить хочешь? — снова спрашиваешь ты, и я снова киваю, только сейчас до меня доходит, что горло мое пересохло как египетская пустыня. Ты опрокидываешься на спину, не глядя, тянешься руками к столику с твоей стороны ложа. Там кувшин с узким горлышком. В нем должно было еще остаться вино. Ты подхватываешь его пальцами и, держа над головой, медленно поднимаешься. Забыв о жажде, я, как завороженный, наблюдаю за твоей гимнастикой. Ты не представляешь, насколько хорош сейчас, стройный, гибкий, с рельефными литыми мышцами под молочно-белой кожей. Ты поднимаешься и суешь кувшин мне в руки. Я сажусь и начинаю пить вино прямо из горлышка, не сводя с тебя глаз. Напившись, я протягиваю кувшин тебе, но ты отрицательно мотаешь головой, и я ставлю его на пол рядом с ложем. Продолжая смотреть на тебя. Другая жажда разгорается во мне все сильнее. Та, которую не утолить ни вином, ни водой. Жажда обладания тобой. Я протягиваю руку к твоему паху и осторожно касаюсь пальцами члена. Подушечками провожу по стволу, почти невесомо дотрагиваюсь до головки. Ты молчишь, только твои ресницы распахиваются двумя веерами. Тогда я подползаю ближе, склоняюсь между твоих раздвинутых ног. — Позволь мне, — шепчу я умоляюще, — позволь… Ты отстраняешься, берешь меня за плечи, приподнимаешь. Ты больше не улыбаешься, твое лицо вновь как каменная маска, непроницаемо. — Так нельзя — ты говоришь очень тихо, — я не могу… — Ну почему, — я пытаюсь вновь наклониться, но твои руки держат крепко, — тебе ведь понравилось в прошлый раз… — Я сделал глупость, что согласился, — по твоему лицу пробежала тень, — ты не должен так… это унизительно… для тебя. — Я люблю тебя — я убираю твои руки со своих плеч и усаживаюсь напротив, — я хочу сделать это для тебя…. И худшим унижением будет, если ты меня сейчас отвергнешь… Мы долго смотрим друг на друга, потом я, повинуясь внезапному порыву, сжимаю тебя в объятьях, стискиваю так, что у тебя хрустят кости. Я обнимаю тебя как в последний раз. И в этот момент мне кажется, что если ты сейчас отстранишь меня или попытаешься освободиться, я просто умру от разочарования, рассыплюсь прямо здесь мелкими осколками. Но ты не сопротивляешься и позволяешь мне уложить себя на подушки. Я шепчу тебе на ухо какие-то глупости, начинаю целовать плечи, грудь, нежно почти невесомо сжимаю темные комочки сосков, веду дорожку легких поцелуев вдоль живота до паха, вылизываю нежные сферы, вскользь касаюсь губами розовой головки, потом забираю ее в рот, нежно дразня языком. Ты судорожно вздыхаешь и очень медленно, сквозь стиснутые зубы, выпускаешь из себя воздух. Твоя плоть постепенно твердеет под моими ласкающими губами. Я удваиваю усилия, теперь твое копье почти целиком у меня во рту, я стараюсь забирать его до самой глотки, сжимаю пальцами основание, двигаюсь резко, но осторожно. Твои руки намертво вцепляются в простыни, раздирая пурпурный шелк. Я бы предпочел, чтобы ты в меня так вцепился. Я продолжаю добросовестно работать языком и, наконец, ты, издав хриплый стон, изгибаешься дугой и выплескиваешься прямо мне в рот. Твой вкус. Необычный и своеобразный. И прекрасный. Как и ты…. Терпкий и пряный одновременно. Едва заметно отдающий медом и мятой. Я выпил все до капли. Я бы всего тебя выпил…. Я хочу тебя целиком. Хочу, чтобы ты всегда был со мной, а не от случая к случаю…. Твои глаза закрыты, ресницы чуть подрагивают, ты хрипло дышишь приоткрытым ртом, наслаждение все еще держит тебя в плену. Я облизываю губы и улыбаюсь. Победно. Я, все же, заставил тебя стонать, мой гордый принц, моя теплая статуя. Хоть ты и держался до последнего. Ты такой красивый после…. Со спутанными волосами, в беспорядке раскинутыми по подушке. С капельками пота на верхней губе и висках. Я мог бы часами на тебя смотреть. Днями. Ночами. Целую жизнь. Мне так хорошо сейчас, что кажется — я сплю и все это только сон, вот сейчас проснусь безнадежно один, без тебя. С нашего первого раза я боялся потерять тебя, так или иначе. С тех пор, как пришел к тебе в ночь после взятия Фив, и мы, как одержимые, занимались любовью в полуразрушенном доме, в полном молчании, под звуки грабежа и в огненных бликах полыхающего города. Именно тогда я решил для себя, что пойду на все, придумаю что угодно, чтобы тебя удержать. Я не мог, да и не пытался понять природу своих страхов, ни с кем не обсуждал их, даже с тобой, особенно с тобой. Как знать, может быть, ты отвернешься от меня, увидев мою слабость, даже если эта слабость — ты сам. И я нашел, мне кажется, единственный приемлемый выход — всегда держу тебя при себе, наблюдаю за собой. Со стороны это выглядит странным и порой глупым, и жутко тебя злит, но я ничего не могу с собой поделать. Кажется, как только я выпущу тебя из поля зрения — ты просто исчезнешь, и я никогда тебя больше не увижу. Впрочем, я отчетливо понимаю, что не смогу защитить тебя ни от вражеской стрелы, ни от какой-нибудь азиатской заразы. И если ты захочешь меня оставить, я тоже не смогу тебе помешать…. Твое дыхание постепенно выравнивается, ты вытягиваешься на спине и забрасываешь руки за голову. Твой удивительно спокойный ровный, разве что чуть хриплый, голос заставляет меня вздрогнуть. — Ты будешь меня за это ненавидеть… Я удивленно смотрю на тебя. В твоих глазах такая тоска, что мое сердце мучительно сжимается. Ты не ожидал такого внезапного внимания с моей стороны и не успел среагировать обычной защитой. Поняв, что я увидел лишнее, ты быстро моргаешь и вот твой взгляд снова равнодушный и холодный. Неужели наши отношения так для тебя болезненны. Неужели ты со мной только потому, что я тебя к этому принуждаю, что ты просто не можешь отказать мне — своему царю…. Но ведь ты же сказал, что тебе было со мной хорошо, и если бы ты солгал — я бы почувствовал…. Тогда в чем дело? Мне хочется расспросить тебя, но ты же не ответишь…. — За то, что был с тобой счастлив? Шутишь? Или считаешь меня неблагодарным куском дерьма? — я пытаюсь сдерживаться, я не хочу ссориться с тобой, но в моих словах против воли проскальзывает обида. — Я не считаю тебя неблагодарным. — Ты качаешь головой — Ты — царь. Ты хочешь стать владыкой мира, и ты им станешь, с твоим-то упертым характером. А захочет ли владыка мира вспоминать о том, что обслуживал кого-то подобным образом? — Кого-то? — возмущенно шиплю я, — ты — не кто-то, ты это ты. — В том-то все и дело.- Ты усмехаешься так горько, что у меня щемит в груди.- Я это я. И никогда не стану кем-то другим. А ты никогда не забудешь кто я и что я. Тебе просто не дадут этого забыть…. И я не забуду…. Мне почему-то становится холодно от твоих слов, холодно и страшно. От спокойной обреченности твоего голоса, от твоей уверенности, что у нас нет будущего только из-за того, что было в нашем прошлом. От того, что ты готов с этим смириться. Смириться?! Ты?! Это так на тебя непохоже. Хотя… ты так ревностно чтишь законы предков, будто сам их и написал. Но я не собираюсь безропотно подчиняться каким-то нелепым, старым, поросшим мхом обычаям и законам, появившимся еще до всемирного потопа. Возможно, нашим предкам они и были необходимы, но сейчас перед нами новый мир, новое царство. И в нем будут новые законы. Мои законы. И я не позволю дурацким предрассудкам разрушить то, что у нас есть. Я буду бороться за тебя… за нас…. Если ты мне позволишь…. Ради тебя, ради одного твоего взгляда я готов перевернуть весь этот мир, залить его кровью, если понадобиться. Я — царь. Я могу получить все, что захочу. Даже тебя…. И моей власти хватит, чтобы заставить всех признать мое право тебя любить. Наше право быть вместе…. — Я не смогу тебя возненавидеть, даже не надейся, тебе от меня не избавиться, — шепчу я, пристраиваясь рядом с тобой, нагло прижимаясь к твоему боку, и накручивая на палец прядь твоих волос, последнее слово произношу нараспев — ни-ког-да…. — Даже если тебе будут каждый день доносить, что я сговариваюсь с твоими врагами, чтобы тебя погубить, что я сплю и вижу, как бы заполучить царскую диадему…. Вот оно что. Значит, ты знаешь об этих мерзких доносах и думаешь, что я верю…. Я тоже хорош. Надо было сразу тебе рассказать, посмеялись бы вместе. А теперь, ты на меня обижен, и, клянусь Зевсом, совершенно справедливо. — Малыш, — я поворачиваю голову и умоляюще смотрю на тебя, тяну тебя за руку, заставляя вынуть ее из-за головы, слегка касаюсь губами раскрытой ладони, — эта гадость не стоит внимания, ни моего, ни твоего, просто грязь и ничего больше…. — Почему ты мне ничего не сказал? — спрашиваешь ты шепотом, будто боясь, что нас подслушают. — Тайное расследование проводишь? — Сдурел?! — чуть не заорал я, но вовремя прикусил язык. — Не хотел тревожить из-за ерунды, — я отпускаю твою руку, переворачиваюсь на живот, обнимаю тебя за талию правой рукой, лицом утыкаюсь тебе в подмышку, и уже оттуда мурлычу — ну прости, прости, обещаю, что теперь все доносы на тебя, прежде чем сжечь, буду тебе показывать…. — Мне будет достаточно и того, что ты хотя бы мне о них расскажешь — ворчишь ты, но голос твой совсем не сердитый, а твоя рука лениво перебирает волосы на моем загривке. Это приятно, я закрываю глаза и расслабляюсь. Вдруг ты одним движением наматываешь часть моей шевелюры себе на запястье и тянешь вверх, заставляя чуть ли не взвыть от боли и обеими руками схватиться за затылок. Когда мое лицо оказывается на уровне твоего, ты выдыхаешь прямо мне в губы, — Еще раз назовешь меня малышом, и я тебя ударю…. И впиваешься в мой рот яростным кусающим поцелуем. У меня голова начинает кружиться. В моем паху настоящее пекло, так что ноги дрожат. Ты отпускаешь мои волосы, теперь мы держимся друг за друга только губами. Ты целуешь меня, слизывая с моих губ остатки собственного семени, и наши языки выплясывают бесстыдный танец страсти. Я забираюсь на тебя, распластываюсь сверху, обнимая коленями твои бедра. Мое копье стоит так, что, кажется, готово взорваться от одного прикосновения. Твое тоже. Я чувствую это, когда наши орудия трутся друг о друга. Ты желаешь меня. И твоя страсть не притворство. Она настоящая. Ты настоящий. Ты живой. Что бы там кто ни говорил. Я с сожалением разрываю наш поцелуй, чтобы прохрипеть в твой припухший от страсти рот: «Хочу тебя…» — Уверен? — таким же хриплым шепотом спрашиваешь ты. Я киваю и начинаю оседлывать тебя, пристраиваясь ягодицами на твоих бедрах. Конечно, сейчас такая поза мне не очень подходит, все внутри дергает от каждого движения. Третий раз за ночь — это не шутка. Но я знаю, что тебе так нравится больше всего. Отразилось что-то на моем лице или ты просто почувствовал мое состояние, но ты мягким жестом останавливаешь меня — Подожди, если правда хочешь, давай не так. Ложись на живот, я сам все сделаю. Я нехотя сползаю с тебя и ложусь лицом вниз на смятые простыни, судорожно стискиваю одну из подушек, чтобы ты не заметил, как дрожат мои руки. От возбуждения. От страсти, требующей выхода. Ты тоже возбужден. Я знаю, чувствую, — с некоторых пор я стал замечать, что чувствую тебя даже на расстоянии — что ты тоже едва сдерживаешься. Но ты хорошо себя контролируешь. Твоя прохладная ладонь нежно оглаживает мой зад. Ты берешь с прикроватного столика флакон с маслом. Твои скользкие пальцы — сначала один, потом два и три — аккуратно и бережно проникают в меня, ласкающими движениями раздвигая мышцы моего судорожно сжавшегося ануса. Истома притупляет все прочие чувства, я начинаю двигаться на твоих пальцах, похотливо извиваясь. Но мне мало, недостаточно. Мне всегда тебя мало, так хочется, чтобы вместо пальцев во мне поскорее оказался твой член, чтобы ты заполнил меня всего до самой глубины, чтобы я захлебнулся тобой. Но ты не торопишься, делая все медленно и осторожно. Я понимаю, что ты меня щадишь, стараешься не причинить боли. Ты уже едва не порвал меня сегодня, теперь все там внутри саднит и жжет, и ты ни за что не стал бы меня брать в третий раз, если бы я не попросил об этом. И теперь ты пытаешься исполнить мое желание, уменьшив при этом неизбежные страдания. Но мне уже все равно, я хочу тебя прямо сейчас. Хочу сильные уверенные толчки внутри моего тела, жесткие пальцы на моих бедрах, тяжелое дыхание над ухом. Хочу тебя всего. И мне плевать на боль. Мне на все плевать. Даже если бы ты сейчас захотел взять меня без всякой подготовки, я бы и слова тебе не сказал, пусть это и был бы настоящий кошмар. У меня нет больше сил ждать, твоя осторожность — как насмешка, утонченное издевательство. Если ты немедленно не начнешь, я просто сгорю заживо в горячке желания. Я не выдерживаю и хриплю: — Давай же, чего ты ждешь? Возьми меня…. — Как скажешь, — ты убираешь пальцы, я затылком ощущаю твою усмешку — Ты сам напросился…. Ты подхватываешь меня под живот, приподнимая, и входишь так, что у меня искры сыплются из глаз, и я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать. Ты замираешь на пару мгновений, потом начинаешь размеренно двигаться во мне, убыстряя темп. Боги, до чего же ты здоровый. Так и хочется горло пощупать, вдруг насквозь проткнул. Перед глазами мельтешат жирные черные точки, лицо и все тело взмокли от пота. Ты тянешь меня на себя, заставляя встать на колени и опереться на локти. Свободной рукой ты начинаешь ласкать мой член. Скользящими движениями вверх-вниз. Жестко, но не грубо. Как раз то, что нужно. Боль уходит совсем, остается только удовольствие. Будто со стороны я слышу свои стоны. О, Зевс и все Боги, хорошо-то как. Я помогаю тебе, стараясь насаживаться на свой член как можно глубже. Я хочу, чтобы тебе было так же хорошо, как и мне. Хочу, чтобы мы кончили вместе, одновременно. С Гефестионом у меня получается почти всегда. С тобой еще ни разу…. Ну, вот опять, меня уже накрывает сладостной волной, а у тебя даже дыхание не сбилось. Оглушающий спазм внизу живота и я выплескиваюсь на простыни, на твою ласкающую руку, корчусь под тобой в судорогах. Мои колени разъезжаются, но ты крепко держишь меня, продолжая ритмично впечатываться в мой зад. Сквозь звон в ушах я слышу влажное хлюпанье. Я извиваюсь от невыносимого наслаждения и такой же ошеломляющей боли, там внутри, где твой член без жалости всаживается в меня, раздвигая сжавшиеся в судороге оргазма мышцы. Мои пальцы вцепляются в постель, протыкая ногтями шелк простыней. Больно…. Как же больно…. — Хватит! Прошу! Хватит!!! — хрипло кричу я. Думаю, что кричу. Но эти крики раздаются только в моей голове. Нет, я совсем не думаю о том, что воину, и тем более царю не пристало вопить в постели, как какой-нибудь дешевой потаскухе. Сейчас мне плевать и на это. Страх сжимает мне горло, не дает разомкнуть губы. Страх, что ты действительно остановишься. Я так не хочу отпускать тяжесть твоего тела, расплющивающего мое о постель. И я, сжав зубы, терплю, подаюсь назад, опираясь дрожащими онемевшими коленями о ложе, стараясь не упасть под напором твоих толчков. Все мои чувства одно за другим обрываются, оставляя только тебя. Наконец ты отпускаешь и я, совсем обессилев, падаю на бок. Ты опрокидываешься рядом на подушки, твои глаза закрыты, тело сотрясает крупная дрожь, бедра испачканы белым. Ты тоже кончил. А я и не заметил. Какое-то время мы лежим рядом, хрипло дыша. У меня мелькает мысль, что со стороны мы, наверное, похожи на двух только что пообедавших хищников: оба довольные и ленивые. Я невольно хихикаю. Ты приоткрываешь один глаз и смотришь на меня вопросительно. Я ничего не говорю, просто придвигаюсь поближе, вытягиваюсь рядом, трусь щекой о твое плечо. Ты закрываешь глаз и вслепую притягиваешь меня к себе одной рукой, обнимаешь, целуешь влажный от пота висок. Я замираю в твоих объятьях. Не хочется двигаться, не хочется ни о чем думать, только лежать вот так, прижавшись к тебе. Только ты и я. Сейчас мне кажется, нет, я почти уверен, все эти разговоры о толпах твоих любовников — чистый бред, у тебя есть только я, а у меня — только ты. Я нежусь в своих мыслях и в ощущении твоей близости и почти засыпаю…. Звуки труб, играющих побудку, заставляют нас подскочить и сесть на постели. Ты недовольно хмуришься. Тебе не удалось, как обычно, уйти до рассвета, и теперь придется выходить из моей палатки на глазах у солдат. А тут еще дежурный эфеб, в чьи обязанности входит будить меня по утрам, откидывает полог и просовывает голову внутрь. — Убирайся! — рявкаю я, и он, испуганно захлопав глазами, исчезает. Ты хмуришься еще больше. Садишься на край ложа, спускаешь ноги на пол. Ищешь глазами свою одежду, с вечера живописно разбросанную по палатке вперемешку с моей. — Прости, — я подползаю к тебе сзади и обнимаю за плечи — задержал тебя…. — Ничего, — ты устало вздыхаешь — все и так уже знают…. — Когда мы вновь… увидимся? — шепчу я тебе на ухо, щекоча своим дыханием. — Когда пожелаешь…- Ты поворачиваешь голову в мою сторону, смотришь на меня, улыбаешься… — Когда ты пожелаешь… — я растворяюсь в твоей улыбке, совсем теряю бдительность. Ты хватаешь меня и перебрасываешь через свои колени задом кверху, а я не успеваю не то, что воспротивиться, но даже просто возразить. Некоторое время ты смотришь на меня молча, твой палец очень осторожно скользит по ложбинке между моими ягодицами, я против воли инстинктивно сжимаюсь, ты задумчиво произносишь: — Судя по состоянию твоей задницы, думаю, через неделю… не раньше…. — Издеваешься, …- шиплю я, мучительно краснея оттого, что ты обращаешься со мной как с мальчишкой, хотя я и старше тебя, пусть всего на пару лет, но ведь старше — пусти, пусти сейчас же!.. Ты как будто меня не слышишь, откровенно забавляясь моими брыканиями и воплями. Ладонью ты легко, почти нежно, шлепаешь по моему отставленному заду. Не больно, скорее обидно. Ну, это уже слишком, что ты себе позволяешь. Я выворачиваюсь из твоих рук и набрасываюсь на тебя. Мне удается повалить тебя на спину и взгромоздиться сверху. Я стискиваю и прижимаю к постели твои запястья. И тут до меня доходит, что ты не сопротивляешься, просто лежишь, едва сдерживая улыбку. Я и сам понимаю, как глупо и смешно это выглядит. Больше всего мне сейчас хочется накрыть поцелуем твои ухмыляющиеся губы и не отпускать тебя… никогда… — Ты заплатишь за это — хриплю я — Как скажешь, повелитель, — ты ухмыляешься уже в открытую. Ты прекрасно знаешь, как я злюсь, когда ты меня так называешь. Я готов принимать подобное обращение от кого угодно. В некотором смысле это даже приятно как выражение почтения. Но не от тебя. Я не твой повелитель. Я просто… твой…. Мне всегда хотелось, чтобы ты звал меня по имени как остальные. Ты не хочешь. Я не спрашиваю тебя о причинах, я ведь тоже никогда не зову тебя по имени. И тебя, похоже, это вполне устраивает. Между нами будто действует молчаливое соглашение на этот счет, о котором лишь мы с тобой знаем. Обычно, ты называешь меня повелителем только когда мы ссоримся или ты на меня за что-то злишься. Но сейчас я понимаю, что ты просто меня дразнишь. Мне тоже становится смешно. Если уж тебе изменило твое обычное хладнокровие, значит, я действительно выгляжу полным идиотом. — Не называй меня повелителем — шепчу я, теперь уже сам давясь от смеха. — Как скажешь, повелитель, — повторяешь ты, и я, не сдержавшись, разражаюсь безудержным хохотом. Я падаю на тебя, полностью накрывая своим телом, и тут же получаю согнутыми в коленях ногами удар в грудь, отшвырнувший меня на другой конец ложа. Одновременно ты одним движением высвобождаешь руки из моего захвата. И вот уже ты оказываешься сверху и распинаешь меня так же как я тебя пару мгновений назад. Твои длинные, все еще по-мальчишески вьющиеся, волосы щекочут мне лицо, шею, грудь. Твое колено требовательно раздвигает мои ноги, ладони по-хозяйски накрыли мои, придавив их к постели. Наши пальцы переплетены. Тонкие красиво вырезанные губы плотоядно усмехаются. Я совсем даже не против продолжить, но сдаваться без боя не собираюсь. Мне не хочется, чтобы ты знал, как я превращаюсь в готовую на все шлюху, стоит тебе только до меня дотронуться…. Я начинаю брыкаться, пытаясь сбросить тебя. Мне это почти удается. Почти…. Мы катаемся по ложу, барахтаясь и извиваясь, скручивая простыни в узлы, и не замечаем, что полог шатра вновь приподнимается. Повинуясь какому-то порыву, я вдруг оборачиваюсь. Глаза Гефестиона, совершенно больные и несчастные, заставляют сердце сжаться в кровоточащий кусок мяса. О Боги, меньше всего я хотел, чтобы мой возлюбленный, мой филэ увидел нас с тобой…. Он, конечно догадывался. Но догадываться и даже знать это одно, а видеть своими глазами — совсем другое. — Я не знал, что ты… что вы заняты… — он сказал это ровным голосом, но я все равно уловил дрожь, совсем чуть-чуть, на грани слышимости. — Все в порядке, я уже ухожу — твой голос тоже ровный, но почему я слышу в нем злобное торжество? Будто ты добился чего-то, к чему долго стремился. Послышалось. Ты не мог. Я смотрю на тебя. На твое идеально-красивое породистое лицо. В твои глаза. Ничего. Холод и пустота. Стена из темного камня, в которую можно колотиться до скончания века, безрезультатно. Ты снова нацепил свою маску. Словно не было этой ночи. Не было других ночей. И не будет. Но я-то знаю, что это всего лишь маска. Твой способ защищаться. От окружающего мира. От меня. От себя самого. Ты сползаешь с ложа, подбираешь свою одежду и начинаешь невозмутимо одеваться. Спокойно и неторопливо. Набедренная повязка. Хитон. Пояс. Сандалии. На пару мгновений ты приседаешь, чтобы затянуть ремешки. Линии твоего совершенного тела четко обозначаются под натянувшейся тканью хитона. Выпрямляешься. Небрежным движением руки поправляешь упавшие на глаза волосы. Я смотрю на тебя, не в силах оторваться, забывая, что сам так и остался голым. Гефестион перехватывает мой взгляд и стискивает зубы. Видно, что он едва сдерживается, чтобы на тебя не наброситься. Я так и не сумел объяснить ему, что не ты соблазнил меня, а я сам пришел к тебе, что не ты держишь меня, а я сам не могу уйти. Что мне плохо от ваших распрей. Все тщетно. Ослепленный ревностью, он меня просто не слышит. Иногда мне кажется, что он до сих пор не попытался тебя убить только потому, что в тебе течет царская кровь. Моя кровь. Но когда-нибудь он может не сдержаться…. А ты… ты его не пощадишь…. Я боюсь за вас обоих…. Ты смотришь на Гефестиона своим обычным равнодушным, по настоящему равнодушным, взглядом. Ты умеешь смотреть так, что человек ощущает себя прахом под твоими сандалиями…. «Взгляд высших» так это называется. Да уж, ты никогда не упустишь случая напомнить окружающим, кто ты и кто они рядом с тобой…. А я еще удивляюсь, откуда у тебя столько врагов. Да как они еще в очередь не выстроились, чтобы с тобой разобраться? Мне становится жаль филэ. Я собираюсь сказать что-нибудь, чтобы разрядить обстановку, но он меня опережает, обращаясь к тебе с деланным спокойствием: — Я когда сюда шел, видел, как Филота твою палатку штурмует, кажется, твой телохранитель сказал, что ты болен и спишь, так он навестить тебя рвется…. Не знаю, какой реакции Гефестион от тебя ожидал, но на твоем лице ни один мускул не дрогнул, даже выражение глаз не изменилось. Было ли это результатом твоей железной выдержки или сказанное им действительно ничуть тебя не тронуло. А вот меня…. Сердце огромным куском льда рухнуло куда-то в живот. Я словно окаменел. Значит правда. Все эти слухи и шепотки. Ты с ним спишь. ТЫ С НИМ СПИШЬ. Ты. С ним. С этим пропахшим вином и конским потом солдатом, грубым, как копыто. Ты обнимаешь его, так же как совсем недавно обнимал меня, позволяешь ласкать твою кожу, целовать твои губы, волосы, касаться твоего…. Более того, он имеет наглость открыто предъявлять на тебя свои права. Даже я этого делать не смею. Хотя, скорее всего, он просто снова напился до скотского состояния и себя не контролирует. Разве он достоин тебя, разве может быть таким нежным, чутким и внимательным любовником, как… я? Разве он может так тебя любить, как я? Почему? Почему с ним? С кем угодно, только не с ним…. Усилием воли я беру себя в руки. Я не имею права лезть в твою жизнь. Никакого права. Ты и только ты один решаешь, с кем тебе встречаться. А мне довольно того, что ты согласился иногда быть со мной. Ты предупредил об этом с нашего первого дня. Ты не настаивал. Я сам так выбрал. Это мое решение. Лучше быть с тобой и делить тебя с кем-то, чем не быть с тобой вовсе. Гефестион не видит, какое впечатление на меня произвели его слова, он вообще на меня не смотрит. Ему нужна твоя реакция. Ты, в свою очередь, терпеливо ждешь, что он еще скажет. Ждешь в издевательском молчании. Твой взгляд словно спрашивает: «Ну и?». Глаза, холодные, как куски темного льда. Узкие губы чуть кривятся в подобии усмешки. Наверное, так усмехаются Боги, глядя с Олимпа на жалких смертных. В этом ты весь. Твоя способность раздавить противника, не пошевелив даже пальцем, не сказав ни слова. Я вижу, как ходят желваки на скулах Гефестиона, как сжимаются его кулаки. Ты ждешь. Ты сильнее и знаешь об этом. Оцепенев, я наблюдаю за вашим немым поединком. И даже немного рад внезапно возникшему снаружи шуму. Слабый писк дежурного эфеба: «туда нельзя, государь занят» заглушается до боли знакомым рокочущим чуть хрипловатым голосом: «прочь с дороги, сопляк». Полог резко отдергивается и в палатку вваливается сын Пармениона. Не царская палатка, а проходной двор какой-то. Но больше всего меня удивляет не то, что он явился без предупреждения и доклада, это как раз на него похоже, а то, что он был совершенно трезвым. И даже не с похмелья. — Александр, я… — начинает он и осекается. Дальше следует картина, достойная кисти Апеллеса. Мы, все четверо какое-то время молча тупо пялимся друг на друга. Взгляд Филота. Он точно такой же, как и у Гефестиона в момент, когда он нас застал. Мне его не жаль. Я даже чуть досадую, что он пришел слишком поздно и не видел, как мы…. Ему бы следовало это увидеть, чтобы он знал свое место…. Теперь, когда вы стоите рядом, отчетливо видно, насколько он тебе не подходит. Ты похож на молодого бога, твоя холодная красота будто поднимает тебя выше всех человеческих желаний, ты словно светишься изнутри. А он, вдруг разом растерявший всю свою заносчивость, … просто солдат. Меня не удивляет, что он в тебя влюблен, я знаю, многие из друзей тайно пускают слюни, поглядывая в твою сторону. Удивительно то, что ты позволяешь себя любить. Позволяешь ему. Да он просто оскверняет тебя самим своим присутствием, тем, что смеет смотреть на тебя… так. Будто он нечто большее для тебя, чем просто прихоть, забава на пару ночей, один из…. Ты первым приходишь в себя. Коротко киваешь. Мне. И выходишь из шатра. Остальных ты не удостаиваешь вниманием. Филота, метнув на меня взгляд, полный ненависти, опрометью выскакивает вслед за тобой. Как преданная собака. Мои губы сами собой растягиваются в усмешке. Твои условия. Не мне одному приходится их выполнять. Сквозь тонкие стенки я слышу ваши удаляющиеся шаги и обрывок разговора…. Улыбка медленно сползает с моего лица…. — Лекос, с тобой все в порядке? Ты здоров? — Да, все нормально…. — Но ты такой бледный…. А Люшиус сказал, что ты…. Зачем он…- голос Филота умоляющий и жалкий — Я ему велел…. Хочешь мне сцену ревности устроить? — твой спокойный, чуть насмешливый. — Какая ревность, о чем ты? Он сказал, что ты болен, и не пустил меня… я… — мне показалось, что Филота вот-вот всхлипнет. Никогда не слышал, чтобы этот заносчивый грубиян говорил так, — я подумал, что если Александр сам придет, твой телохранитель не посмеет его выставить…. Я вовсе не хотел тебе… вам мешать… я просто… очень за тебя испугался…. — Ты не помешал, — слух подводит меня или твой голос действительно потеплел, — прости…. не нужно было мне…. Я думал, ты будешь переживать, если узнаешь…. Больше я не могу уловить ни звука, но и услышанного мне более чем достаточно. Ты говоришь с ним так, словно он тебе не безразличен, словно он для тебя больше… больше, чем… я. В лицо будто подул ледяной ветер…. Я чувствую, как медленно холодею. В глазах темнеет…. Боль…. Почти физическая…. Почему? Почему так мучительно больно? Ты же никогда мне не говорил, что любишь. Не обещал, что будешь делить ложе только со мной. Никогда не подпускал меня слишком близко. И не позволял называть себя Лекосом. Я ведь по большому счету даже не знаю, как ты ко мне относишься. Хотя… теперь, наверное, знаю…. До меня, кажется, наконец, полностью дошел смысл всего этого, наших с тобой отношений: я никто для тебя. И, самое страшное, я согласен быть этим никем. Просто секс и ничего больше. Сердце будто обвивает холодная черная змея. Я никогда не боялся змей. Моя мать всегда держала их в своих покоях, я вырос рядом с ними. Но у этой змеи странные матовые глаза цвета ночного неба, упавшего в озеро между скал. Твои глаза. Мне страшно. Я боюсь самого себя. Потому что вдруг перестаю понимать, как до сих пор мог позволять кому-то другому даже просто к тебе приближаться. Ты должен быть только моим. Или ничьим…. Филота… Я едва сдерживаюсь, чтобы не скрипнуть зубами, не дать прорваться бушующей во мне лютой злобе…. Каким же слепцом я был до сих пор. Всегда считал Филота просто самодовольным хвастуном, и меньше всего мог заподозрить в нем соперника. Скорее уж я бы поверил в твою связь с собственным телохранителем, этим наглым римским наемником Люшиусом, чем предположил, что у тебя может что-то быть с Филота. А он всегда стоял у меня на дороге. Из-за него мы так редко видимся наедине…. Из-за нежелания ранить его чувства ты так холоден со мной при посторонних…. Чем он так тебя привлек? Что в нем есть такого, чего нет во мне? Почему он получил нечто большее, чем просто место в твоей постели? Почему он получил твое сердце?.. По какому праву?!.. Я никогда ему этого не прощу…. Я убью его…. Мысль совершенно четкая, даже не мысль, а состояние души. Он тебя у меня не отнимет, я его убью…. Я любого убью, кто встанет между мной и тобой, кто посмеет посмотреть на тебя с вожделением…. Рядом с тобой место только для одного человека. Для меня…. Даже если ты думаешь иначе…. Даже если я для тебя ничто…. Гефестион трогает меня за плечо, выводя из оцепенения. Я вздрагиваю и смотрю на него почти с ненавистью. Он протягивает мне смятую простыню, чтобы я смог прикрыться. Но я выхватываю ее из его рук и снова бросаю на ложе. Сейчас я готов его ударить. Он смотрит на меня жалостливо, как на тяжелобольного. — Оставь меня — коротко бросаю я. Он в ответ только усмехается. Вернее, пытается это сделать. Губы его болезненно кривятся. — Давай, — голос его ровный и тихий, но мне почему-то кажется, что он кричит, — вышвырни меня из своего шатра и из своей жизни, ты, кажется, уже нашел мне замену…. — Что?.. — осекаюсь я, вдруг понимая, что только что жестоко обидел моего филэ, — что ты такое говоришь? Какая замена? — Ксандр, пожалуйста, — отчаяние плещется в его прекрасных бархатистых глазах, — неужели я не заслужил даже того, чтобы ты был со мной хотя ты честен? — Зачем ты так?.. Я всегда с тобой честен. Я никогда не делал тайны из этой связи. Просто потому, что здесь нет ничего серьезного, ни для меня, ни для него…. — Для него может быть…. — Для меня тоже, поверь…. — А ты сам себе веришь? Ты только что чуть голым вслед за ним не выскочил. На Филота от твоего взгляда, едва одежда не вспыхнула. Ведешь себя как влюбленный мальчишка…. — Ты меня ревнуешь? Не надо, мы прошли слишком через многое, чтобы опускаться до ревности. — Опускаться? — Гефестион смеется коротким злым смехом, — ты считаешь, тебе еще есть куда опускаться? Тебя используют как трактирную девку…. Этот… гаденыш… приходит, когда захочет, имеет тебя как ему вздумается, и даже не считает нужным скрывать от тебя, что спит с другими. Он обращается с тобой, как с мусором, но тебя, похоже, это вполне устраивает, и ты его еще и благодаришь за то, что он до тебя снизошел…. Мне нечего ему возразить. Он говорит правду. Правду, которую я не желаю произносить даже мысленно. Потому, что так мне проще и легче…. Я готов принять это унижение. Моя гордость… она ничто в сравнении с первобытной животной силой моего желания…. Я на все готов, только бы видеть, как струятся белокурые завитки по обнаженным плечам, как оживают твои глаза, мерцая в темноте странным теплым светом. Чувствовать вкус твоего пота после секса…. Но одно дело знать, что наступаешь на горло своей гордости, другое — когда это видит кто-то еще. Гефестион прав. Но его правота заставляет меня дернуться в приступе тихой ярости. Я злюсь на него за то, что сам же его обидел…. Он видит, как начинают дрожать мои губы и тут же раскаивается в том, что мне наговорил. — Ксандр, прости, ну прости меня, — шепчет он, притягивая меня к себе и обнимая, — я… просто не смог с собой совладать…. Когда его вижу, так руки и чешутся придушить поганца…. — Гефестион, прошу тебя… — я отстраняюсь. — Думаешь, я ревную? Нет, ревность тут совершенно не при чем, — говорит он, слишком быстро, чтобы я мог ему поверить, — если бы это был кто-то другой, я только порадовался бы за тебя…. — Что? — я удивленно поднимаю брови, — хочешь сказать, что мой кузен, принц крови, недостаточно хорош, чтобы быть моим любовником? — Думаю, ты прекрасно меня понял, — взвился Гефестион, — посмотри на себя, он что, тебя бьет? — С чего ты взял? — совершенно искренне удивляюсь я. — Это — правда? — не отстает он. — Нет, конечно, что за бред лезет тебе в голову? — Мне еще не такое лезет в голову, когда я вижу, что после каждой встречи с ним ты весь покрыт синяками и несколько дней сидеть как следует не можешь. Например, меня часто посещает мысль потратить свои сбережения на парочку наемных убийц…. Если он сдохнет, ты, может быть, наконец, в себя придешь…. — Он царской крови, — криво усмехаюсь я, — ты не забыл? — Помню, только это меня и останавливает, но когда-нибудь я наплюю на его кровь…. — А почему двоих-то нанять хочешь? — спрашиваю я с любопытством. — А ты знаешь наемника, способного с твоим кузеном в одиночку управиться? Если да, покажи мне его… — он улыбается немного грустно, но уже не так горько. — Ради всех богов, филэ, — теперь уже я его обнимаю, — я очень тебя люблю, такой близости, как с тобой, у меня нет ни с кем другим, да и быть не может. И никто в этом мире тебя не заменит…. А то, что ты видел сегодня… это просто потребности тела… — я обманываю его, лгу своему филэ. Изо всех сил стараясь, чтобы он не почувствовал фальши. У меня нет выбора. Как же я смогу сказать ему, что мое отношение к тебе не просто плотское желание. Что я люблю вас обоих. Он этого просто не вынесет…. — Я так люблю тебя, Ксандр, — шепчет он, беря мое лицо в ладони, — я не хочу делить тебя ни с кем. Особенно с ним…. Неужели ты не видишь. Он же… делает тебя слабым…. Как… болезнь… как отрава…. Его красота… она мертвая…. В ней почти ничего человеческого нет… Ты когда-нибудь видел его глаза в моменты, когда он думает, что никто на него не смотрит? Там… холод и пустота, … будто в Тартар заглядываешь…. — Если бы в его взгляде полыхала любовь ко мне — усмехаюсь я криво — тебе было бы легче? Гефестион убирает руки от моего лица и делает шаг назад. Он молчит долго. Очень долго. Мне начинает казаться, что сейчас он развернется и просто уйдет. И никогда больше не станет разговаривать со мной. Но через бесконечное количество времени он все же нарушает молчание. — Отпусти его, Ксандр, — говорит он очень тихо — твоя страсть не приносит радости, ни тебе, ни ему. Ты мучаешь и унижаешь его, держа рядом с собой. А он вытирает о тебя ноги. И сколько это сможет продолжаться? Пока один из вас не умрет? Боюсь даже подумать, как все может закончиться…. — Я ни к чему его не принуждаю, он со мной потому, что желает меня…- перебиваю я Гефестиона — Ты разрушил его мир, одним ударом уничтожив все, что было ему дорого. У него пепелище внутри…. И причина, толкнувшая его в твои объятья, должна быть очень веской…. Хочешь убедить меня, что это любовь?.. Или хотя бы желание?.. — Я не хочу знать причины — говорю я совершенно искренне, — что бы там им не двигало, он со мной, а все остальное не имеет никакого значения…. — Говорят, линкесты живут местью, ради нее они на все идут, и если кого-нибудь ненавидят, то до смерти…. Подумай об этом, когда он в очередной раз будет раздирать твою задницу. Сколько пройдет времени прежде, чем ему надоест над тобой измываться, и он просто свернет тебе шею прямо в твоей собственной постели? — Зачем ты говоришь мне все это? Будто мне недостаточно этих придурков с их доносами? — я криво усмехаюсь, зачем ты пугаешь меня, филэ, зачем озвучиваешь мысли, которые я не желаю, боюсь допускать в свою голову? — Будешь утверждать, что князь спит со мной, чтобы мне отомстить? Хочешь, чтобы я с ним расстался? Хорошо, я это сделаю. Ради тебя сделаю. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за всего этого…. — Ксандр, остановись, — Гефестион хватает меня за плечи и пару раз сильно встряхивает, — по-твоему, я могу допустить, чтобы страдал ты? Я не слепой и не слабоумный. Я вижу, как ты на него смотришь. Я хорошо умею читать в твоих глазах. Я знаю тебя чересчур долго и хорошо. Да, ты прав, я ревную, но для твоего спокойствия я готов засунуть свою ревность… подальше. Если хочешь встречаться с ним, встречайся, пока вам обоим не надоест играть в эти игры. Я умею ждать. Потому что знаю, рано или поздно ты ко мне вернешься…. Только очень прошу, будь осторожен…. Князь… он опасен…. По-настоящему опасен, понимаешь…. Черный демон в прекрасном обличье. Порочный и жестокий. Выглядит изнеженным и хрупким, но на самом деле он сделан из железа…. А вместо сердца у него кусок камня…. Он ничего не забывает и ничего никому не прощает. И в случае чего — он тебя не пожалеет…. — Я знаю, — снова кривая усмешка, чтобы скрыть замешательство от сказанного Гефестионом. От его благородства меня захлестывает жаркая волна стыда и раскаянья, но я почему-то продолжаю, нанося еще один удар в его израненное любящее сердце, — более того, я никогда не сошелся бы с ним, будь он таким, как все, обычным…. С ним по другому, понимаешь? Он похож на подростка, но, вместе с тем, от него исходит грубая мужская, просто животная сила…. Как мне объяснить? Лежать в одной постели с человеком, отдаваться в его власть и знать, что он твой кровник. Что, возможно, он каждую ночь делает выбор, оставить тебе жизнь или решиться забрать ее…. Это как охота, когда идешь на крупного хищника в одиночку и с голыми руками. Кто кого. Запах опасности. Ощущение собственной уязвимости и силы одновременно. Это возбуждает…. А, кроме того, любовник он просто потрясающий… — я вовремя останавливаюсь, не давая последней фразе сорваться с языка. Я и так уже наговорил филэ много неприятного. Обсуждать при нем твои сексуальные достоинства будет просто жестоко. — Ты совсем обезумел, — Гефестион опускает руки и отступает, — тебе уже мало рисковать своей жизнью в бою, теперь ты делаешь это и в спальне. Ты хоть понимаешь, что ходишь по лезвию… вы оба… два ненормальных…. Один спятил от любви, второй — от ненависти…. — С нашим рассудком все в порядке, — возражаю я, — ты преувеличиваешь, эта связь… в ней нет ничего безумного…. — Он погубит тебя… — тихо, одними губами, произносит Гефестион, глядя на меня глазами полными тоски, — или ты его…. — Никто никого не погубит… — я беру его за руку, притягиваю к себе и обнимаю за плечи, — все будет хорошо, филэ, вот увидишь. Мы победим всех врагов, завоюем весь мир, и дойдем до Океана…. Все вместе…. И с князем примирись, наконец…. — Я с этой гадючкой не ссорился, — ворчит он, пытаясь освободится, я держу крепко, — себе дороже…. — Не ссорился, так не ссорился, тогда забудь о нем… — соглашаюсь я, обнимая его крепче, дую на темную прядку за ухом, он морщит нос, пытаясь не захихикать. Я всегда так делаю, когда хочу его развеселить или погасить ссору. Всегда получалось. Но не сегодня…. Он мягко высвобождается из моих объятий. Берет мои руки в свои, поочередно целует ладони. — Мне пора, Ксандр, а тебе не мешало бы отдохнуть, — он усмехается, — после такой-то бурной ночки…. Я предупрежу охрану, чтобы тебя не беспокоили…. Он покидает шатер прежде, чем я успеваю его удержать. Нечего сказать, прекрасно день начинается: сначала два любовника столкнулись нос к носу и чуть друг другу в глотки не вцепились, а потом оба удрали, оставив меня в одиночестве. Некоторое время я в задумчивости разглядываю разгромленную постель, потом ложусь прямо поверх скомканных простыней и натягиваю на себя покрывало. Мне действительно нужно поспать хотя бы несколько часов. Дела подождут. Да и задница серьезно болит, а все тело так ломит, будто по мне стадо слонов потопталось. В конце концов, могу я себе позволить немного отдыха? Но, несмотря на усталость, а может как раз из-за нее, сна нет. И мысли, что крутятся в моей голове, совершенно не способствуют расслаблению и отдыху. В одном Гефестион несомненно прав: тебе какое-то время нужно побыть вдали от меня. Мне невыносима мысль об этом, но я вижу, как тебя утомляет мое пристальное внимание к твоей жизни, как тебе тяжело от постоянного наблюдения. И если я что-нибудь не придумаю, то и оглянуться не успею, как тебя начнет утомлять и мое общество тоже. И тогда я уж точно тебя потеряю. Или наплюю на остатки гордости и унижусь до того, что стану тебя силой удерживать. Думаю, ты будешь рад уехать. Вот только куда? В Македонию? Я отправляю туда часть войска. Хочу, чтобы солдаты и молодые офицеры провели зиму с семьями. Лучше будут воевать. Ты мог бы их возглавить. Антипатр будет доволен и поможет тебе набрать еще людей. Вернешься весной с пополнением. Отдохнешь, сил наберешься. А то бледный ты какой-то последнее время. И азиатское солнце не помогает. Все это хорошо, но…. Там твоя жена. Кажется, ты ее любишь…. Я был на вашей свадьбе. Вы — красивая пара. И ты будешь с ней все эти месяцы, пока я буду сгорать от тоски по тебе. Но хуже всего не это. В конце концов, она всего лишь женщина. Я пока еще не докатился до того, чтобы ревновать к женщине. Но вот Кассандр…. Ее братец-развратник не упустит случая прыгнуть в твою постель. Наверняка он делал это уже неоднократно. Я, конечно, не считаю, что ты настолько неразборчив, но он же такой красивый… и совершенно бесстыжий…. Может даже каменную статую совратить…. Ни отца ни сестры не постесняется. Ну нет. Это уже слишком. Допустить, чтобы этот паршивец столько времени был поблизости от тебя? Да еще самому тебя туда отправить. Такого я точно не перенесу. Свихнусь от ревности за зиму. И Гефестиона с ума сведу. Он тогда точно убийц для тебя наймет. Нет. В Македонию ты не поедешь. Ты отправишься в Сарды. Я присоединю твоих фессалийских всадников к корпусу Пармениона и вы прекрасно перезимуете в Лидии. Там отличные пастбища для лошадей и достаточно провианта для солдат. И отдохнуть ты сможешь не хуже, чем на родине. Будешь далеко и от меня и от всех прочих «соблазнов». Старик терпеть тебя не может, и будет следить за тобой не за страх, а за совесть, даже без моего приказа. Уверен, что буду знать обо всем, что с тобой будет происходить, а ты этого даже не заметишь. Кроме того, надеюсь, распри с отцом, наконец, отвратят тебя от сына. Если же нет, я придумаю что-нибудь еще. Весной, когда ты вернешься. С Филота ты больше не будешь. Я так решил. Я придумаю что угодно, но этого не допущу. Ушлю его куда-нибудь. С Парменионом поговорю, чтобы он сыночку мозги вправил. Буду присылать к тебе самых прекрасных женщин и мальчишек-эфебов. Сам буду тебя так ласкать, что в моих объятьях ты позабудешь этого самодовольного грубияна. Хотя, как я успел заметить, с тобой он вовсе не грубиян и совсем не самодовольный. Спросить бы у тебя как ты этого добился. Но ведь пошлешь куда подальше. В любом случае, это теперь не имеет никакого значения. Он больше к тебе не приблизится. Я позабочусь. Сделаю так, что Филота сам от тебя отречется, и ты поймешь, чего он стоит. Поймешь, что только я тебе пара. Я такой же, как ты, я понимаю тебя, как самого себя, я чувствую каждое движение твой души, знаю, о чем стучит твое сердце. Мы одной крови. И я смогу дать тебе то, чего никогда не сможет грубый солдат…. Тебе никто больше не нужен. Ты должен быть недосягаемым для простых смертных. Ты должен быть только для меня. А если Филота от тебя не отступится — я убью его. И любого другого, кто впредь посмеет претендовать стать для тебя чем-то большим, нежели развлечение на пару ночей. И уже не важно, что обо всем этом подумают окружающие, что подумаешь ты. Потому что я все решил. Ты только мой. Я так хочу. Надеюсь, мне не придется выкручивать тебе руки, чтобы заставить остаться со мной. А если придется…. Я использую любой способ удержать тебя…. Я посажу тебя под замок, если понадобится. И пусть это уничтожит твое доверие ко мне. Пусть твои глаза больше никогда не потеплеют. Пусть будет даже так. Только не бросай меня…. Пусть твое презрение…. Пусть даже твоя ненависть… Пусть…. Только не безразличие. Только не твое равнодушие, которое может выпить жизнь. Я не хочу даже думать, что ты можешь уйти. Мне кажется, я уже не смогу без тебя. Прав Гефестион, тысячу раз прав. Все это становится похожим на болезнь. Я привязываюсь к тебе все больше и больше. И ведь даже не знаю, что ты ко мне чувствуешь. И не хочу знать. Мне достаточно моих собственных чувств. Я хочу только одного — чтобы ты меня не отталкивал, чтобы позволял любить и быть поблизости. Все так запутанно, что просто не может закончиться хорошо. Я никогда не смогу расстаться с тобой, а ты обязательно захочешь оставить меня, когда твои чувства угаснут. А если я попытаюсь силой удержать тебя, ты никогда не смиришься с неволей. Иначе это будешь уже не ты. Ты не смиришься, найдешь способ бросить меня…. Мне достанется только твое тело. Прекрасная сияющая равнодушная плоть, в которой не будет главного — тебя. Возможно, ты по-прежнему будешь делить со мной ложе, но я уже ничего не буду для тебя значить. Стану просто одной из твоих армейских обязанностей…. Я не хочу, чтобы так было, но если это будет единственной возможностью быть с тобой…. Страшно…. Почему мне снова страшно? Словно предчувствие…. Почему я знаю, что когда-нибудь ты вынудишь меня отнять твою жизнь? Почему я знаю, что сделаю это? Да, я это сделаю, давая себе уверенность, что ты останешься только моим….