Тишину леса разрывает стук копыт, всадник несётся между могучих стволов, огибая их и перепрыгивая через выступающие корни. Конь летит вперёд, даже не замедляясь, в ночной темноте едва ли можно различить что-то, кроме очертаний, но даже так он кажется необычным. В лунном свете, слабом, как огонёк свечи, шерсть переливается серебром, а кожа, под которой буграми ходят мощные мышцы, отдаёт синевой, голову коня украшают два рога, закручивающиеся назад. Всадник держится за поводья, почти прижимаясь к седлу, направляя скакуна под собой, серый плащ его хлопает, развиваемый ветром, из-под глубокого капюшона выпадает алая прядь. Они скачут вдаль, сквозь тёмную чащу, к какой-то только им ведомой цели. Но вот конь начинает замедляться, сначала едва-едва заметно, а после всё сильнее и сильнее, пока вовсе не останавливается. Мужчина, всадник, легко спрыгивает из седла и проводит ладонью по мощной шее своего скакуна. Тот лишь мотает головой и… рассыпается мириадами искр, исчезая.
Между плотно стоящих деревьев, чьи кроны переплетаются ветками, создавая почти не проходимый для лунный лучей барьер, едва заметно пляшет огонёк небольшого костра. Мужчина сидит, прислонившись спиной к шершавой, грубой коре, и смотрит на танцующее пламя. Тени вокруг него изгибаются, водят хороводы, но страшатся приблизиться. Всадник сидит на мокрой от росы траве, голова его опущена, одна нога согнута и на колене лежит рука — вся поза его кажется слишком расслабленной. Под капюшоном не видно глаз, их хорошо скрывает тень, лишь острый подбородок и тонкая полоса сухих плотно сжатых губ выдают напряжение человека. При нём не видно оружия, и ножны не лежат рядом, только сумка на поясе, но в ней едва ли можно спрятать даже нож. Он кажется беззащитным. Молчаливое уединение в глубине тёмного леса нарушается, когда кусты перед костром расходятся, являя взору мужчины чудовище. Одно из многих, наполняющих этот лес.
В его облике едва ли можно было заметить черты прародителя. Огромное тело почти полностью скрыто густой, матовой тенью, и пламя костра выхватывает лишь длинную морду, изрезанную тонкими полосками старых шрамов. Большие глаза горят в блеклом свете жёлтым нечеловеческим безумием и голодом, из-под тонких губ выглядывают большие желтоватые зубы. Он не рычит, ничем не выдаёт своего присутствия, только медленно, почти бесшумно приближается к застывшему всаднику, обходя тонкие лепестки огня. Его когти вгрызаются в землю, вырывают из неë мягкие влажные комья. Мужчина не изменяет своей позы, чтобы защититься от опасности, словно он и не замечает еë вовсе. На секунду хищник замирает, оглядывая свою жертву, и мужчина поднимает голову. Тихо шуршит ткань, огонь блестит, отражаясь в серых глазах.
— Ты ведь видишь во мне беззащитную жертву и хочешь напасть, чтобы утолить свой бесконечный голод, — тихо говорит человек, обращаясь к чудовищу. Он медленно встаёт, расправляя полы плаща, и смотрит прямо на зверя. — Я очень не хочу проливать кровь. Но ты не отступишь, да?..
Вопрос остаëтся без ответа. Животное рычит, припадает к земле, скалит больше клыки. Всадник тихо вздыхает и вытягивает руку в сторону, еë наполняет мягкий, бледный свет, вытягивающийся и принимающий форму. Через мгновение пальцы сжимают деревянные ножны, вторая ложится на рукоять, и с тихим шелестом обнажается меч. Его длинный, слегка изогнутый клинок в свете костра переливается голубоватым блеском. Мужчина переводит взгляд с оружия на своего противника, чудовище, словно загипнотизированное, смотрит лишь на кончик лезвия, следя за его движениями. Медленно всадник отводит меч в сторону и лезвие его начинает покрываться голубым светом. Воздух дрожит вокруг клинка, будто изгибаясь по его форме. Зверь припадает ниже, почти касаясь животом мокрой травы, и его рычание становится громче и яростнее. Со свистом, одним резким движением человек рассекает воздух перед собой и с кончика лезвия срывается яркая голубая дуга чистой энергии, в секунду достигая монстра и разрывая его шкуру.
Чёрная кровь разлетается и каплями осыпает холодную землю, чудовище скулит от боли. Глаза его застилает пелена ярости, которая перебивает боль от ужасной раны на плече и заставляет рванутся вперёд, на встречу обидчику. Всадник делает шаг в сторону, уходя от прыжка зверя, и тут же сближается вновь. Голубоватый клинок его меча входит в бок чудовища, и мужчина распарывает толстую шкуру, как листок пергамента. Кровь покрывает лезвие, но монстр уже полностью потерялся в собственном безумии и не чувствует боли. Он изгибается, чтобы впиться длинными клыками в незащищённую руку врага, но хватает лишь воздух. Человек отступает, перешагивая через костёр, и вкладывает меч в ножны. Он наклоняется вперёд, держа одной рукой ножны, другой — рукоять клинка; обе ноги согнуты. Всадник смотрит прямо на чудовище, которое от него разделяет лишь тонкие лепестки огня костра, следит за каждым движением, в отблесках видит как чёрная кровь стекает по короткой шерсти. Зверь мотает головой, будто пытаясь сбросить наваждение, но в жёлтых глазах плещется только ярость и желание убить того, кто причинил столько боли. Несколько долгих секунд они стоят напротив друг друга. Ноздри монстра широко раздуваются, когда он отступает назад, лишь для того, чтобы взять разгон, перепрыгнуть через костёр и вцепиться клыками в шею.
Мужчина выдыхает сквозь сжатые зубы. Время для него замедляется с каждой секундой, и он отчётливо видит каждое движение своего невольного врага. Он видит как тот перемахивает через костёр и только в тот момент позволяет себе расслабиться. Бой был окончен. Одним плавным, но быстрым движением меч, покрытый яркой голубой энергией, вылетает из ножен, и мощный удар сверху-вниз обрушивается на чудовище, рассекая его морду. Тонкая голубая дуга пронзает тело насквозь, не оставляя после себя никаких внешних следов. Зверь падает на землю, заливая траву чёрной кровью, обильно льющийся из его открытых ран. Он не может пошевелиться из-за разрывов мышц и повреждённых дугой внутренних органов, лишь смотрит так же яростно и жестоко, и рычит глухо. Всадник заглядывает в его яркие жёлтые глаза, словно желая увидеть в них отголоски простого разума, но встречает только безумие. По лезвию меча пробегает блик, когда человек заносит его в последний раз. Клинок пробивает соединение шеи с черепом, разрывая шкуру, мышцы, сухожилия. Несколько мгновений, пока чудовище ещё слабо дёргается, он держит своё оружие, прижимая голову поверженного врага ногой, но когда тот окончательно затихает — вытаскивает из его тела своё оружие и распрямляется.
— Было бы гораздо лучше, если бы ты не нападал, — произносит всадник, вытирая кровь со своего меча и отчищая ножны. Он вновь сидит на том же месте, в той же позе, но теперь около него лежит мёртвый, только начинающий остывать враг. — Я никогда не любил проливать кровь, но у меня редко когда был выбор…
Он замолкает, подняв голову и вглядываясь в переплетение крон старых деревьев. Костёр продолжал гореть, и ночное молчаливое уединение путника вновь ничто не может нарушить, словно и не было этой короткой битвы. Человек опускает голову и смотрит на траву, блестящую в слабом лунном свете, после он поднимает взгляд и осматривает поверженное чудовище, будто решает, что с ним делать. Долгие минуты глухой тишины уходят на то, чтобы принять решение, но оно всё же сделано. Всадник не будет как-то прятать убитого им зверя, не придаст его земле или огню — он останется лежать здесь, став пищей для более слабых и для тех, кто скоро умрёт. Умирающие тянутся к мёртвому — это он запомнил хорошо. Значит, ему не стоит оставаться в этом месте надолго, совсем скоро должны сбежаться первые падальщики. Мужчина на несколько секунд закрывает глаза, меч, всё ещё лежащий рядом, растворяется в том же мягком свете, из которого и появился. Всадник открывает глаза, поднимается со своего места, быстро тушит и так почти затухнувшим костёр, забрасывая его землёй, чтобы скрыть своё присутствие, и подносит к губам руку. На его указательном пальце тонкое деревянное кольцо.
Раздаётся тихий свист, в россыпи мириад искр появляется скакун, который и принёс всадника сюда. Погладив коня по мощной шее, человек легко залезает в седло и берёт поводья в руки. Ночной лес вновь дополняется цокотом лошадиных копыт, но в этот раз они не несутся во весь опор, словно убегая от смерти. Нет, они двигаются медленно, едва заметными силуэтами, в только им понятную сторону, к только им ведомой цели. Путь продолжается долгие часы, на протяжении которых пейзаж почти не меняется, пока в один момент, когда солнце уже наполовину поднялось над горизонтом, всадник не почувствовал сильный запах гари, палёной плоти и крови. Натянув поводья, он лишь на жалкое мгновение останавливается, чтобы развернуть коня, и бьёт его шпорами по крутым бокам. Скакун срывается с места, вырывая влажные комья земли, несётся сквозь густую тёмную чащу, прокладывая себе путь через прочные заросли кустов. Мужчина прижимается к седлу так низко, что кажется будто он стал с конём одним целым, его взгляд направлен вперёд, зрачки в серых глазах едва заметно дрожат. Пояс покрывается бледным светом и на нём возникают ножны с мечом, забравшим жизнь недавней ночью. Всадник не обращает на это внимание, лишь продолжает скакать между деревьев размытым, едва видным силуэтом.
Скакун буквально вылетает на границу деревни, пробегает ещё несколько метров и останавливается. Человек распрямляется и рука его сжимает ножны. Перед глазами стоит зарево пожаров, листья огня, кажется, пронзают даже небеса; то тут то там видно обгоревшие и нет тела мужчин, женщин, детей и стариков. Всадник легко спешивается и обнажает своё оружие. Зрачки дрожат, но дрожь не идёт в руки, а разум остаётся холодным. Во вторую ладонь незаметно скользят метательные кинжалы. Он медленно ступает по золе и раскалённым углям, конь за его спиной давно исчез, рассыпавшись мириадами искр. Глаза обводят чёрные скелеты уже сгоревших домов и замирают на несколько секунд на ещё горящих. Пожар столь сильный, что затмевает восходящее солнце. Воздух вокруг клинка дрожит, а лезвие переливается голубым светом. Мужчина выходит в центр этой небольшой деревни и видит прямо в центре площади огромный деревянный крест. На нём висит человек. Его руки прибиты к кресту, а ноги висят ничем не удерживаемые. Тело настолько изуродовано огнём, что по нему невозможно понять: мужчина это или женщина.
Сбоку раздаётся тихий, едва слышимый из-за рёва пожара шорох. Один из кинжалов покидает ладонь, устремляясь к человеку. Вскрик, поглощённый грохотом упавшей крыши. Всадник срывается с места, в считанные секунды преодолевая разделяющие метры. С его меча срывается мощная голубая дуга, разрывающее дерево и вырывающая ещё один крик из глотки другого человека. Он неспешно подходит, рукой отодвигает ставшее лёгким бревно и подходит к лежащему противнику. На вид он совсем юный — не больше двадцати — разглядеть точнее не получается, всё тело его скрывает странная чёрная форма с вышитой эмблемой белой звезды, окружённой красными. Глаза смотрят на всё ещё гудящий клинок, с которого уже готова сорваться вторая дуга. Всадник подходит, кинжалы из его руки исчезают и ей же он легко поднимает не сопротивляющегося врага. Вытаскивает его на площадь и кидает прямо под крест.
— Ты сделал это? — Голос всадника тихий, с рычащими нотками, превосходно достигает ушей парня в робе.
— Н-не только я! — Восклицает он. — Нас было больше полутора десятка!
— А остался только ты. — Мужчина не повышает голоса, меч вонзается в дерево креста рядом с головой «звезды». Вокруг его фигуры возникает едва-едва заметный золотой ореол, а в глубине зрачков, кажется, загораются золотые же искры. — Зачем?
— Я-я не знаю! Правда! — Парень сжимается, старается стать меньше. Зрачки его дрожат. — Мы просто исполняли приказ!
— Вы просто убивали людей. — Всадник говорит так, словно обрубает канаты, держащие мост. — Я не увидел у этих трупов даже намёка на оружие, да и воздухе нет старого запаха крови. Есть только новый, совсем свежий. От тебя им буквально несёт. — «Звезда» смотрит в глаза своего врага, в ответ на него глядят вытянутые, нечеловеческие зрачки. — Вы устроили резню. Убили всех. — На мгновение пугающие глаза закрываются. — Я
ненавижу таких, как вы.
Меч выдёргивается из дерева, по клинку скользит голубой блик, и кончик лезвия пронзает шею парня в робе. Тот хрипит, дёргается, пытается достать оружие из своей шеи, но его руки лишь бессильно падают на землю. Через несколько мгновений он окончательно затихает. Мужчина выдыхает сквозь сжатые зубы и распрямляется. Он осматривает пожар, на секунду закрывает глаза и кивает самому себе. Несколько раз проводит клинком по чёрной форме, чтобы убрать кровь, и оружие исчезает. Всадник разворачивается спиной к кресту и вытягивает руки вперëд, ладони его направлены друг к другу. Глаза наполняются мягким золотым светом, и огонь пожара неожиданно приходит в движение. Он тянется к человеку в центре площади, к его рукам, яркие лепестки опасного цветка обнимают грубые ладони и собираются в тугой бутон между пальцев. Всё больше, всё ярче, с каждой секундой небольшой шарик пламени яростно гудит, шипит и мечется в своей темнице между ладоней мужчины. Огонь больше не пожирает почерневшее дерево, не ласкает мёртвые тела, лишь неумолимо притягивается к центру деревни, чтобы вскоре полностью исчезнуть, оставив после себя только ужасные шрамы. Золотой свет иссякает в глазах всадника и тот смотрит на небольшой, чуть больше пары сантиметров в диаметре, яркий белый шарик огня, в котором заключена вся ярость недавнего пожара. Лицо его в свете пламени кажется бледным, он смотрит только на пламя, которое с каждой секундой становится всё меньше и тусклее, чтобы вскоре погаснуть окончательно. Пожар утих.
Мужчина выдыхает и осматривается ещё раз. Ужасное зрелище человеческой жестокости, кажется, не впечатляет его достаточно сильно, чтобы вызвать шок. Он поднимает взгляд вверх и по птичьи наклоняет голову к плечу, словно пытается понять как ему снять тело с креста. Всадник роняет тело «звезды» на золу и мощным пинком заставляет крест с грохотом упасть, подходит к обожжённому трупу и аккуратно снимает его, положив рядом. Он проходит между остывающих чёрных скелетов домов, чтобы найти чистое место, в котором он мог бы предать тела жителей земле. Северная граница, прямо рядом с огромной каменной стеной, почти не затронута огнём. Мужчина переносит все тела жителей к стене и берётся за лопату. Ему не привыкать ни к тяжёлому труду, ни большим нагрузкам, а поэтому ямы он копает быстро и аккуратно. За монотонными делами время летит совершенно не заметно, всадник заканчивает последнюю могилу, когда солнце пересекает половину небосвода. Он оглядывает тела, он не знает их имён, но не может оставить их просто лежать на земле и гнить. Из него вырывается ещё один вздох.
Мужчина начинает укладывать тела в ямы и засыпать их, кого-то хоронит поодиночке, кого-то — целыми семьями. В нём ещё плещется ярость от того, что сотворили здесь люди, но единственный возможный «язык» убит, а мёртвые… мёртвые редко говорят. Он замирает, когда видит тела маленьких детей — им едва ли исполнилось десять лет; тонкие губы сжимаются в почти невидимую полоску, руки крепче сжимают черенок инструмента и он продолжает своё дело. Лишь когда светило начинает приближаться к горизонту, последняя могила зарыта, на каждой из них лежит небольшой камень с вырезанными на нём словами. Простое пожелание мирного пути за Грань, ничего больше. Всадник складывает ладони вместе и на несколько секунд закрывает глаза. Так он стоит, и только ветер треплет полы его плаща. Солнце скрывается окончательно за горизонтом, оставляя после себя только розовый ореол у границы между землёй и небесами.
Человек медленно подходит к дороге, идущей из деревни. Она выглядит совсем свежей, ей определённо пользуются регулярно. У дороги стоит указатель в одну-единственную сторону, прочь от деревни. Мужчина щурится, вглядываясь в символы, будто пытаясь вспомнить, что они значат. Алая прядь выбивается из-под капюшона, по тонким губам скользит горькая усмешка.
— Город Вестерн, да?.. — Задумчиво тянет всадник. В густой тишине сумерек одиноко и печально звучит тонкий свист, и неестественно яркими кажутся искры, из которых возникает скакун. Человек легко запрыгивает в седло и берёт поводья в руки. — Пойдём, Торрент, нам больше нет нужды торопиться.
Торрент мотает головой и медленно идёт по дороге. Земля под его копытами твёрдая, утоптанная, и ему нет нужды прилагать большие усилия, чтобы удержаться на ней. Мужчина сидит в седле прямо, кажется, он смотрит только вперёд, но глаза его бегают по округе, задерживаясь в мрачных и матовых тенях. Ночь вновь властвует над лесом, и луна своими лучами расчерчивает серебряную сетку по траве. Всадник поднимает голову, порыв ветра сдёргивает с него капюшон, дёргает за длинные алые волосы, собранные в хвост и несётся дальше, унося запахи пепла, огня и золота. Человек прикрывает глаза, он вдыхает полной грудью, на губах расцветает едва заметная, ломанная улыбка. Он вновь натягивает упавший капюшон и продолжает путь. Деревья расступаются, открывая дорогу, тени пляшут, путь ложится под копытами.
Они идут всю ночь. Тихо, мирно и спокойно, всё отходит на задний план, и остаются только прохлада и ощущение дороги под копытами скакуна. Лишь с рассветом всадник ведёт плечами и поднимает голову. Он видит дым над деревьями. Торрент качает головой и немного ускоряется. Постепенно конь всё быстрее и быстрее стучит по земле копытами, а мужчина всё крепче сжимает поводья и ниже прижимается к седлу. Деревья летят мимо, не успевая стать чем-то большим, чем просто очертаниями, звери в страхе отшатываются, едва заслышав громкий стук. Они замедляются, когда перед их глазами встаёт высокая и мощная крепостная стена. Всадник щурится, вглядываясь в эту стену, словно пытается убедиться, что это не иллюзия. Заря только занимается и ещё слишком рано даже для ушлых торговцев, но стражники выглядят бодрыми. Он одобрительно кивает.
Торрент останавливается, когда они подъезжают к большим воротам с изображённой на нём золотой черепахой. Мужчина точно знает, что со стены на него смотрят минимум двое, а один из стражников на воротах крепче сжимает своё копьё, пока второй подходит к нему. Всадник спешивается и поглаживает скакуна по шее, после чего тот исчезает. И вот он уже стоит перед подошедшим к нему мужчиной средних лет. В его бороде заметна седина.
— Документы есть? — Голос кажется немного грубым, но это ни капли не удивляет путника. Он лишь едва заметно улыбается.
— Боюсь, нет, сэр. — Отвечает всадник, смотря на стражника из-под капюшона. — Я потерял их во время своего путешествия. — Он несколько неловко разводит руками в стороны. Мужчина напротив хмурится. — И я долго не был среди людей, поэтому у меня не было возможности их сделать вновь. Я хотел бы попасть в город, чтобы переночевать и сделать себе новые документы. Если это, конечно, возможно. — Путник чуть опускает голову, словно кивая самому себе. Его голос кажется уставшим. Он поднимает руки и полы плаща раскрываются, показывая, что оружия при нём нет. — Если же нет, то я просто продолжу свой путь.
— Постой, — чуть торопясь произносит стражник. В его глазах мелькает что-то похожее на удивление и узнавание. — Ты можешь пройти в город, но для начала сними капюшон. Хоть Вестерн и гостеприимный город, но мы должны соблюдать меры безопасности. — Мужчина замолкает, будто обдумывая что-то. — Мы проведём тебе до гостиницы и покажем где можно сделать документы.
— Конечно, как хотите, сэр. — Тихо произносит всадник. Одной рукой он берётся за край капюшона и на мгновение замирает, словно в нерешительности, но всё же оттягивает ткань назад. С тихим шорохом он падает на плечи.
Стражник замирает, а вместе с ним и все остальные. Перед ними стоит молодой на вид мужчина, ему едва ли больше тридцати. Ясные серые глаза смотрят прямо, тонкие губы сжаты в полосу, тёмно-алые длинные волосы собраны в низкий хвост. Старший мужчина шумно сглатывает, его зрачки дрожат. Он резко оборачивается назад и стремительно подходит к стене. Там на холодном камне висит портрет, под которым надпись, прочесть которую у путника не выходит — стражник почти сразу срывает портрет. Таким же резким и стремительным шагом он возвращается обратно к всаднику. Его глаза бегают с портрета на листе к лицу гостя. Несколько секунд они стоят в тишине, пока стражник не отпускает лист из ослабевших пальцев. Дрожь, кажется, охватывает всё его тело. Голос, до этого сильный и немного грубый, теперь тих и полон сомнения. И всё же старший мужчина спрашивает:
— Господин Кейл… это вы?.. Вы вернулись?..
— Да, — с лёгкой, но несколько печальной улыбкой отвечает Кейл, —
я вернулся.
***
Дом встречает вернувшегося блудного сына нерешительно тишиной. Его отец — граф Дерус — ещё спит, как и мачеха, и сводный брат с сестрой. Лишь немногочисленные слуги замирают, стоит ему на них посмотреть; их спины выпрямлены, а головы почтительно опущены вниз, но они… боятся. Кейл смотрит на них снисходительно и почти сразу отпускает заниматься делами, он слишком привык полагаться на самого себя и вновь быть окружённым слугами для него несколько… непривычно. Он понимает страх слуг, поэтому старается лишний раз не попадаться им на глаза. Тихая, спокойная улыбка,
искренняя, сама по себе наползает на лицо. Перед глазами стоят множество воспоминаний, где старший сын семьи Хеньтиюз бродит по поместью, прячась от слуг за гобеленами, и сейчас эти воспоминания ведут его сквозь коридоры, словно в далёком, почти забытом детстве. Он даже на секунду закрывает глаза, идя дальше лишь по собственным ощущениям.
Кейл останавливается у двери в гостиную, смотрит на позолоченные узоры и медленно разворачивается. Перед ним стоит пожилой мужчина, почти старик, но глаз Хеньтиюза так просто не обмануть — он прекрасно видит, что этот старик держит себя в форме… необходимой для убийцы. Кейл улыбается, открыто и тепло,
ломано и фальшиво, впервые за долгое время. Он смотрит на мужчину перед собой и его вновь накрывают пеленой воспоминания.
— Рон, — тихо зовёт мужчину Хеньтиюз, — я рад вновь видеть тебя.
— Молодой Господин Кейл, — почтительно склоняет голову старый убийца. Несмотря на тёплую улыбку, глаза его холодны. Он смотрит на молодого мужчину перед собой и оценивает его. — Вы решили вернуться спустя два года?
— Всего два года?.. — Едва слышно тянет Кейл, в его глазах блестит удивление. Он быстро мотает головой, отгоняя лишние мысли. — Я давно хотел вернуться, Рон, но обстоятельства всегда диктовали мне путь только вперёд. — Хеньтиюз говорит тихо, почти шёпотом, но не для того, чтобы не потревожить чужой сон, а так, словно отвык говорить с людьми. — Но я действительно рад вернуться обратно. Это место… с ним связанно слишком много воспоминаний, чтобы я просто так от него отрёкся. — Молодой мужчина смотрит в сторону, в пустоту, в глазах плещется глубокая печаль и тоска. — Ты не рад меня видеть, Рон? Или сомневаешься, что я — это я?
— Вы стали… более искусны в чтении других людей, Молодой Господин. — Протягивает старый убийца, заводя руки за спину.
— Мне пришлось, — с ломанной усмешкой заявляет Кейл, — иначе я бы просто не выжил. — Он переводит взгляд с картины на Рона, и старик замечает как зрачки его на мгновение вытягиваются, прежде чем вновь стать нормальными. — Рон, сражение, которое мы с тобой можем здесь устроить, абсолютно бессмысленно. Мы ничего не добьёмся таким способом. — Убийца замирает на секунду, он быстро справляется со своим удивлением. — Я не люблю проливать кровь и я не хотел бы случайно ранить тебя.
— Почему Вы решили, что это получится, Молодой Господин? — С насмешкой спрашивает Рон, но отступает на шаг назад, чтобы занять более удобную позицию.
— Почему я так решил?.. — Наклонив голову в бок, задумчиво переспрашивает Кейл. — Хм… — На секунду его серые глаза закрываются, и старый убийца чувствует как изменилась атмосфера вокруг. Фигура Хеньтиюза на его глазах начала истончаться в золотом ореоле. — Рон, если бы я правда хотел тебя убить… — В мгновение молодой мужчина открывает глаза и в два шага сокращает дистанцию между ним и слугой семьи Хеньтиюз. Рон пытается достать свои кинжалы, но останавливается, когда чувствует холодный металл на шее. Словно из ниоткуда в руках Кейла появляется тонкий клинок, переливающийся мягким голубым цветом по всему лезвию. Воздух вокруг него дрожит. -… я бы это уже сделал.
— И в правду, — старый убийца опускает руки, убирая кинжалы в ножны, и отходит на несколько шагов. — Должно быть я растерял былую хватку.
— Хватит нести чушь, Рон. — С улыбкой отвечает молодой мужчина. — Ни за что не поверю, что за эти два года ты так сильно постарел. — Слуга в очередной раз с удивлением смотрит как меч, который всего несколько секунд назад замер у его горла, буквально растворяется в мягком свете. — Я правда очень рад вновь увидеть тебя. — Кейл смотрит на него с теплотой. — Ты был прекрасным дворецким, Рон. И если бы была такая возможность… Я хотел бы, чтобы ты вновь сопровождал меня.
— Почту за честь, Молодой Господин. — Старый убийца склоняет голову. Взгляд его оттаивает, и Рон смотрит на блудного сына семьи Хеньтиюз с теплотой, как когда-то в прошлом.
— Рон, — вновь тихо зовёт его Кейл, — моя семья скоро проснётся?
— Именно так, — кивает слуга.
— Тогда… — Хеньтиюз задумывается на секунду, — принеси мне своего кислого чая в гостиную.
— Как пожелаете, — коротко отвечает Рон, убеждая себя, что ему стоит перестать удивляться.
Молодой мужчина лишь кивает и открывает дверь, шагая в просторную гостиную. Слуги, находящиеся в ней, замирают, будто увидев призрака. Кейл оглядывает каждого из них, после чего взмахом руки позволяет им вернуться к своим делам. Люди суетятся вокруг, мелькают силуэтами, чтобы вскоре исчезнуть, тихо закрыв за собой дверь. Из тени возникает Рон, он держит в руках чашку чая с лимоном, которую протягивает Хеньтиюзу с неизменной доброй улыбкой. Кейл берёт её осторожно, как величайшую ценность, и медленно отпивает. Лицо его остаётся неизменным, только лёгкая улыбка снова трогает его губы.
— Я действительно скучал по этому вкусу, — произносит он. — Спасибо, Рон.
Старый убийца остаётся тенью за плечом своего Молодого Господина, с любопытством наблюдая за его реакциями. Хеньтиюз сидит на диване и медленно пьёт чай с лимоном, явно получая от этого удовольствие. Солнце встало уже высоко, и лучи его расчерчивают комнату из высоких окон, создавая невероятной красоты картину. Кейл полностью отдаёт себя этому утру, буквально купаясь в спокойно атмосфере ожидания. Он прекрасно слышит в гулкой тишине поместья как хлопает дверь, ведущая в спальню графа, и как по многочисленным ступеням стучат шаги, едва ли не срывающиеся на бег. Молодой мужчина прикрывает глаза, он слышит и более лёгкие, очевидно женские шаги, и мягкие, шустрые и шумные — детские шаги. Кейл отставляет уже пустую кружку из-под чая на столик рядом с диваном, и в тот самый момент дверь открывается.
Граф Дерус, кажется, влетает в гостиную, едва успев накинуть свой обычный костюм. Следом за ним возникает светлая голова его супруги Виолан, а уже после и двое младших детей семьи Хеньтиюз. Граф бегло осматривает просторную комнату и застывает, когда его взгляд останавливается на первом сыне. За плечом мужа стоит жена, прижимающая к себе детей, из-под её рук они смотрят с любопытством и опаской. Деруса охватывает дрожь, он не может совладать с голосом, чтобы произнести хотя бы одно слово, зрачки его дрожат. Виолан смотрит на приёмного сына — старшего сына этого дома — и пытается узнать в нём того мальчишку, которого помнит. Но у неё не выходит, они разительно отличаются. Кейл легко, одним плавным движением поднимается со своего места и делает несколько шагов.
— Отец, — он мягко улыбается Дерусу, который пытается взять свои эмоции под контроль, — графиня Виолан, — он склоняет голову, не как слуга перед господином, но как равный перед равным, — Басен, Лили, — он обращается к детям, его серые глаза тёплые-тёплые, словно светятся изнутри, — я рад вновь видеть вас. Я вернулся.
Лили — маленькая девочка, ей едва ли десять — вырывается из кокона рук матери и бросается на старшего брата. Кейл легко подхватывает её, мягко обнимая и осторожно прижимая к себе. Лили плачет в плечо брата и сквозь её плач прорываются тёплые слова радости. Старший из детей Хеньтиюз гладит сестру по волосам, тихо успокаивая её, и улыбается младшему брату. Гостиная приходит в движение: Рон закрывает за собой дверь, направляясь на кухню; Басен осторожно подходит к старшему брату, словно не зная, что от него ожидать; Виолан приближается вместе с сыном, она забирает ещё плачущую Лили, и осматривает Кейла. Последним подходит Дерус. Сын склоняет голову перед отцом в знак уважения. Граф кладёт обе руки на плече сына и осторожно обнимает его, боясь, что тот окажется лишь миражом. Через несколько секунд он отстраняется, смотрит в глаза своему первенцу и ещё немного дрожащим голосом произносит:
—
Добро пожаловать домой.
***
Кейл спокойно спускается из своей комнаты, раннее утро расчерчивает длинные коридоры золотистыми линиями. Идёт уже вторая неделя как старший сын Хеньтиюз пытается вновь привыкнуть к жизни в поместье. Слуги уже почти не страшатся его, но попадаться на глаза всё ещё опасаются и стараются закончить уборку в его комнате и кабинете как можно скорее. Лишь Рон, вновь приставленный к нему дворецким, и его сын — Бикрокс, шеф-повар дома Хеньтиюз — проводят с вернувшимся Молодым Господином много времени. Кейл периодически заходит на кухню, просто чтобы поговорить с шефом и лично передать слова благодарности за прекрасную пищу. Рон же по утрам и вечером возникает словно из тени и неизменно предлагает кислый чай с лимоном. Хеньтиюз старается вновь построить связи с семьёй, и если с младшими и с мачехой это удаётся, то отец словно специально старается избежать своего первенца. Но, несмотря на это, по нему видно, что он рад его возвращению, пусть в глаза Деруса часто можно заметить глубокую печаль, перемешанную с чувством вины.
Кейл проходит через ворота, ведущие на территорию поместья, кивая двум стражникам, и идёт в город. Он знает, что как только вернётся, Рон тут же предложит ему очередную чашку, и ему самому придётся большую часть дня провести в кабинете, чтобы помочь Басену с делами управления. Молодой мужчина лишь качает головой, ступая по чистым улицам города. Возможно, сегодня младшему брату придётся справляться без него. Лицо его остаётся спокойным, шаги тихие, он почти незаметным силуэтом скользит между домов. Ноги сами выносят его на уже открывшийся рынок. Город просыпается, оживает и начинает шуметь, как рассерженный улей. Кейл идёт мимо лавок, лишь иногда останавливаясь, чтобы купить каких-то незначимых вещей, сущих безделушек, и просто пройтись по городу. Но что-то дышит ему в спину, ощущение чего-то невероятно важного, что произойдёт сегодня. Своей интуиции Хеньтиюз привык доверять, а поэтому осторожно скользит взглядом по всему вокруг в надежде заметить угрозу ещё до того, как она станет явной.
Есть ещё одно ощущение, едва-едва заметное, словно тонкий шёпот где-то на задворках сознания. Он неприятно щекочет затылок. Кейл прикрывает глаза, на секунду отстраняясь от всего мира. Молодой мужчина идёт дальше, в глазах пламенем горит мрачная решимость. Он поворачивает с рынка и выходит в трущобы, в одном из поворотов накидывая на себя плащ и натягивая глубже капюшон. Скользит между домами невидимой тенью, огибая жителей этого района города. Ноги сами выводят его на холм, на котором пожухла трава и земля почернела, а на вершине холма стоит чёрное же дерево, раскинув свои толстые голые ветви. Кейл опускается на одно колено и проводит пальцами по сухой, ломкой, мёртвой траве. Глаза его раскрываются в удивлении, и в глубине зрачков загораются золотые искры. Кольцо чувствует знакомую силу, но… это не
она.
— Стойте! Вам туда нельзя! — Раздаётся сзади звонкий детский голос. Хеньтиюз оборачивается, поднимаясь с земли. У подножья холма стоят два ребёнка, брат и сестра, и молодой мужчина сразу узнаёт их — уже как несколько дней он покупает им еду и лекарства, но больше они не пересекаются в городе. Кейл стягивает капюшон и мягко
ломано улыбается детям. — Дерево! Это дерево опасно! — Говорит девочка, прижимая к себе брата. — Оно пожирает людей! Тех, кто умер рядом!
— Я не собираюсь умирать прямо сейчас. — Отвечает на её восклицания Хеньтиюз, спускаясь к подножью холма. Он останавливается перед детьми и смотрит на них. Они смотрят в ответ прямо, зрачки их едва заметно дрожат. — Он, — тихо зовёт девочку Кейл, — это тебе. — Молодой мужчина передаёт ей небольшой бумажный пакет, от которого вкусно пахнет свежей выпечкой. — И, — Хеньтиюз опускается рядом с ними, стоя на одном колене, — я обещаю, что буду осторожен. Я не собираюсь подходить к этому дереву слишком близко. — Он всё ещё прижимает к себе брата и с сомнением смотрит на человека перед собой. Лишь спустя несколько секунд она, всё ещё сомневаясь, кивает. — Спасибо за предупреждение, Он. — Кейл старается выдавить из себя улыбку. — А теперь бегите.
Хеньтиюз ещё несколько секунд смотрит в след исчезнувшим за многочисленными поворотами детям и кивает самому себе. Он вновь поднимается на вершину холма, к каменной ограде, установленной вокруг дерева. Молодой мужчина чувствует прелый запах разложения рядом с этой легендой, вокруг витает до боли знакомая аура
смерти. Не такая, как в сожжённой деревни, нет, именно та, что источает
Предначертанная Смерть в его воспоминаниях
. Кейл закрывает глаза и прислушивается к своим ощущениям, как когда-то давно. Он чувствует, он знает, он видит, он помнит. Да, это ни с чем нельзя спутать. Кольцо отзывается на тихую просьбу, и в глазах Хеньтиюза загораются золотые искры.
Новый взглядом он осматривает землю вокруг и само дерево. В воздухе от травы поднимается едва заметный глазу чёрный туман, стелющийся по всему холму, и дерево окутано им словно дымкой, что заменяет ему крону. Но есть ещё кое-что, привлекающее внимание. Молодой мужчина смотрит на мощные корни дерева, где среди чёрного тумана сидит женщина. Неупокоенная душа, лишённая пристанища и могилы. Кейл смотрит на неё, но, кажется, белый, как первый снег, дух вовсе не обращает на него внимания и совершенно не замечает его присутствия. Он переступает через ограду и подходит на несколько шагов, чтобы лучше рассмотреть женщину, чья душа осталась у этого дерева. Туман расступается перед его шагами.
На ней одеяние жрицы, девственно-белое, как и вся она. Хеньтиюзу не знакомы узоры, которыми покрыты её одежды, но он отчётливо видит тонкие цепи, сковавшие руки и ноги духа и привязавшие его к чёрному стволу. Мужчина хмурится. Он видит полностью застывшее выражение лица женщины и её взгляд, направленный в пустоту. Закрывает глаза на несколько секунд, чтобы собраться с мыслями, и подходит ещё ближе. Кажется, звук его шагов достигает духа и она поворачивает голову в его сторону. Это уже сильно удивляет Кейла, ведь ни один встреченный им во время путешествия дух не реагировал на его приближение. Жрица словно оживает, взгляд её проясняется, а лицо перестаёт быть просто маской. Она с удивлением смотрит на Хеньтиюза.
— Ты… ты видишь меня?.. — Тихо спрашивает женщина мелодичным голосом. — Видишь… и слышишь?
— Да, я вижу тебя и слышу, — отвечает мужчина, останавливаясь всего в нескольких шагах от неупокоенной души.
— Удивительно… — медленно произносит она. Жрица поднимает руки, протягивая их к Кейлу, и тот, кажется, слышит где-то на задворках сознания звон цепей. — Я так… так давно не говорила с людьми… Я столько лет… провела здесь. — Она замолкает на несколько секунд, будто что-то вспоминая. — Это место… ужасно. Ужасный вкус грязи. Ужасный вкус отчаяния. — Лицо женщины искривляется, но она поднимает взгляд на Хеньтиюза и смотрит с надеждой. — Помоги мне… прошу, помоги!
— Я помогу тебе, — утвердительно кивает мужчина, опускаясь на одно колено. — Но что приковало тебя к этому дереву?
— Отчаяние, голод, смерть. — Жрица вновь протягивает руки к собеседнику, и призрачные, молочно-белые пальцы почти дотягиваются до его лица. — Моя собственная сила. — В глазах женщины плещется печаль. — Мы поклялись защищать эти земли, но мне потребовалось пожертвовать своей жизнью. Это дерево — символ. Мой символ. — Дух снова замолкает, но Хеньтиюз терпеливо ждёт. — Щит. Я была щитом, он был моей силой. Я поклялась защищать тех, кто рядом со мной. — Жрица говорит тихо, почти шепчет. — Отчаяние, которое мне пришлось есть, чтобы спасти земли вокруг, оно сковало меня. — Цепи звенят при каждом неосторожном движении. — Я чувствую голод, он кажется бесконечным. Молю, утоли мой голод! Принеси мне пищи! Дай мне насладиться вкусом!
— Я принесу тебе еды, чтобы ты смогла насытиться и обрести покой. — Кейл уже готов подняться.
— Я не обрету покоя. — Неожиданно уверенно произносит женщина.
— Почему? — С удивлением спрашивает Хеньтиюз.
— Не теперь, не сейчас. Я чувствую… — Жрица пытается подняться, но ноги её подкашиваются и она падает в чёрную траву. — Мой щит, моя сила… я должна найти ей нового владельца. Я должна слиться с ним, он должен поглотить меня. — Она смотрит прямо на мужчину перед собой, видит золотые искры в его глазах. — Ты… молю, возьми её. Мой щит станет твоим, мой дух сольётся с твоим. Ты ведь не в первый раз это сделаешь, да?
— Да, — без хитрости отвечает Кейл.
— Тогда, — с решимостью начинает дух, — я хочу просить тебя ещё об одном одолжении. Конечно, — быстро добавляет она, — ты можешь не исполнять его, но… Прошу, не поглощай меня полностью, не разделяй меня и мою силу. — Жрица протягивает вперёд руки в умоляющем жесте. — Позволь
мне стать твоим щитом.
— Я… согласен. — Отвечает на её мольбу мужчина. Воздух вокруг дрожит, едва заметный золотой ореол возникает на жалкую секунду и тут же затухает. — Я помогу тебе, я утолю твой голод, как и обещал.
— Спасибо, — женщина склоняет голову. — Спасибо,
Владыка.
Кейл лишь кивает на её слова и разворачивается, уходя с холма. Золотые искры в его глазах исчезают. Он идёт в глубь города, шаги его лёгкие и не слышные. Хеньтиюз действительно сдержит оба своих обещания, пусть и сам не до конца понимает, почему это делает. Но Кольцо говорит-чувствует-понимает, что это
правильно. Почему-то у мужчины возникает зыбкое ощущение, что он касается мрачной, жестокой и кровавой тайны прошлого. И тем не менее, ноги вновь заводят его на рынок, где он снова подходит к лавке с хлебом, у которой покупает еду для двух сирот. Кейл осматривает всё, что представлено, а после подзывает продавца.
— А! Молодой Господин! — Восклицает старик. — Вы пришли купить ещё хлеба?
— Ты прав, — кивает Хеньтиюз.
— И чего же вы изволите взять? — Интересуется лавочник.
— Отсюда, — мужчина указывает на край стола, на котором лежит хлеб, — и до сюда, — теперь на противоположный край. — Я беру всё. — Перед стариком падает со звоном одна золотая монета. — Сделай как можно быстрее.
— Конечно. Конечно! — Лавочник оживает, его глаза блестят. — Сделаю сию минуту, Молодой Господин!
Кейл только машет рукой и отходит, давая проход следующему человеку в очереди. Через несколько минут к нему подбегают два юноши, у каждого в руках по мешку. Они спрашивают куда их отнести, но Хеньтиюз отвечает, что справиться с этим сам. Помощники лавочника ставят перед мужчиной оба мешка, которые тот легко поднимает, после чего кивает им и уходит с рынка, не замечая восхищённых взглядов себе в спину. Его путь лежит обратно, к жрице, на холм. Кейл петляет между многочисленных троп в трущобах, стараясь не попадаться на глаза местным жителям и быстро двигаясь к нужному месту. Вскоре он вновь поднимается и перешагивает через ограду. Золотые искры расцветают в его глазах.
— Вы правда пришли! — Тон жрицы меняется, её обращение становится уважительным.
— Просто Кейл, — небрежно произносит мужчина, ещё держа в руках оба мешка.
— Конечно, как пожелаете. — Легко соглашается дух. — То, что вы принесли, сюда, прошу. — Женщина отодвигается в сторону насколько позволяют цепи, и взгляду Хеньтиюза открывается чёрный провал между корней. — Сердце цепей находится там, сердце голода там.
— Понятно. — С небольшим напряжением произносит Кейл. Кольцо чувствует-зовёт-ждёт
знакомую силу. Преодолевая себя и внезапное напряжение, он подходит к провалу и развязывает первый мешок. Ещё тёплый хлеб начинает высыпаться в чернильную пустоту и исчезает там без следа. Мешок иссякает через пару минут, и вскоре такая же судьба постигает и второй. Хеньтиюз складывает мешки вместе. — Пока что это — всё.
— Какой чудесный вкус! — Глаза жрицы лучатся. — Не то, что раньше. Люди из храма в Лесу Тьмы кормили меня какими-то огрызками и называли это хлебом! — Её голос окрашивается негодованием. — Как вкусно, вкусно-вкусно-вкусно… — Мужчина замечает, что цепи уже не звенят так громко, как раньше, да и на вид стали чуть прозрачнее. — Спасибо!
— Я приду завтра. — Обещает Кейл.
— Я буду ждать. — Тихо говорит жрица.
Хеньтиюз покидает трущобы через десять минут, направляясь в чайную, которую иногда посещает. Его встречает тишина и тихий перезвон колокольчиков, навстречу выходит владелец данного заведения. Тучный Билос улыбается уголками губ, когда видит перед собой аловолосого мужчину. Кейл кивает. Они понимают друг друга без слов. Старший сын графа поднимается на второй этаж, где занимает столик у окна. Там уже лежит книга, которую он читает в каждое посещение чайной, и через несколько минут Билос приносит к столику чашку чая. Они обмениваются ничего не значащими любезностями, и владелец покидает своего гостя, сославшись на занятость. Хеньтиюз остаётся один. Он открывает книгу и берёт в чашку, только в этот момент он чувствует как на него наваливается усталость, постоянно преследующая его. Мужчине требуется несколько минут, чтобы отстраниться от этого ощущения.
Оставшуюся часть дня он проводит в чайной, уйдя от мира вокруг. Время летит не заметно, и солнце стремительно катится по небосводу. Вечер подкрадывается тихо, ступая на мягких лапах. Кейл закрывает глаза, откидываясь в кресле и отставляя чашку, книга лежит у него на коленях. Мир вокруг такой спокойный, такой…
отличный от того к чему он привык. Он кладёт книгу на стол и поднимается, медленно спускается по лестнице, проводя рукой по шершавому дереву перил. Словно боится, что эти две недели окажутся всего лишь сном. На стол Билоса падает несколько серебряных монет, их достаточно, чтобы оплатить все те часы, проведённые в чайной. С тихим перезвоном колокольчиков Хеньтиюз выходит на улицу.
Вестерн живёт, шумит и гудит, как улей, но людей на его красивых улицах уже меньше, торговцы уже не так громко зазывают к себе народ, а детей уже не так просто встретить играющими. Мужчина натягивает на себя капюшон, заходя в один из переулков; он решает немного сократить путь до поместья. Проходит всего несколько метров и замечает странную картину: два маленьких котёнка — рыжий и серебряный — лежат на камнях улицы, дрожа и прижимаясь друг к другу, а рядом с ними сидит человек, юноша — ему едва ли больше двадцати на вид — прижимающий, очевидно, повреждённую ногу к себе. Интуиция шепчет, Кейл… не сопротивляется. Он может быть жестоким, но это не значит, что он не ценит других.
Он не может не ценить чужую жизнь.
Хеньтиюз подходит к двум котятам и осторожно поднимает их. Два маленьких пушистых комка прижимаются к единственному источнику тепла. От них мужчина улавливает едва заметный запах выпечки и лекарства. Он кутает их в свой плащ и подходит к единственному человеку в этом переулке, кроме него самого. Юноша выглядит… опустошённым, он словно не замечает присутствие кого-то ещё.
— Эй, — тихо зовёт Кейл.
— Кто… кто вы? — Растерянно произносит парень.
— Зови меня Кейл. — Небрежно отвечает на вопрос старший. — Как мне к тебе обращаться?
— Чхве Хан, — неуверенно произносит раненный. Только сейчас Хеньтиюз замечает у него чёрные ножны.
— Хорошо, — кивает мужчина. — Чхве Хан, зачем ты пытался… — он замолкает, обдумывая вопрос, -… перепрыгнуть эту стену?
— У меня есть… есть дело к графу, — честно отвечает юноша. — Оно о деревне Харрис.
— Деревня Харрис?.. — Шёпотом, у самого себя переспрашивает Кейл. — О деревне, в которой две недели назад произошёл пожар?
— Да! — С удивлением произносит Чхве Хан. — Вы что-то знаете?
— Не больше твоего, — отмахивается Хеньтиюз. — Ты, вроде, говорил, что у тебя есть дело к графу, так?
— Да, — кивает раненный.
— Идти сможешь? — Спрашивает мужчина.
— Смогу, — и словно в доказательство своих слов, он поднимается на ноги.
— Ты устал, ослаб и голоден, — констатирует факт Кейл, едва взглянув в лицо собеседника. — Тебе повезло, я могу тебе помочь. У меня тоже… есть дело к графу. Пошли.
Хеньтиюз чувствует как копошатся в плаще котята, слышит шаги мечника чуть позади него, но прислушивается только к своей интуиции. Кольцо говорит-думает-надеется, что этот юноша сильнее, чем выглядит.
А ещё от него несёт кровью. Но путь продолжается в тишине, пока они не достигают ворот в поместье. Стражника склоняют головы, завидев приближающегося Кейла, и без разговоров пропускают и Чхве Хана стоит мужчине лишь сказать, что тот идёт с ним. Они вдвоём поднимаются по ступеням и проходят в холл большого поместья. Там старшего сына графа уже ждёт Рон с неизменной улыбкой, но от мужчины не укрывается, как изменяются глаза дворецкого, когда он осматривает неожиданного гостя. Кейл едва слышно вздыхает, передаёт котят одному из слуг, приближённых к нему, и этот рыжеволосый паренёк с огромным энтузиазмом приступает к поставленной задаче. После этого взгляд Хеньтиюза обращается к старому убийце.
— Рон, — он говорит тихо, но тон не приемлет возражений, — он мой гость, проводи его в гостевую спальню и прикажи подать горячий ужин. — Дворецкий лишь кивает, он уже знает, что если бы юноша действительно нёс угрозу семье, то… искать его не было бы смысла. — А ты, — тут Кейл разворачивается к Чхве Хану, — отдохни, приведи себя в порядок и выспись. Мы поговорим утром.
Они тихо расходятся и на поместье Хеньтиюз опускается ночь, в которой слишком громко звучит два звона от удара металла об металла.
