***
Хотелось уйти. Отсюда и в себя. Драко едва сдерживался, чтобы не заказать огневиски. Мысленно он рвал отправленное днём ранее письмо с местом и временем встречи. Тогда, в Хогвартсе, предложение встречи ему не казалось чем-то странным. Сейчас же он готов был поставить себя за это коленками на горох. Жаль только новые брюки. На подоконнике скучали песочные часы. Драко смотрел на них с благодарностью. Песок, перетекающий из одной половинки восьмёрки в другую, умиротворял. Над головой прокашлялись. Похоже, Грейнджер стояла тут уже какое-то время. На неё смотрели все присутствующие. Кроме него. — Пойдем, — она указала на выход. Захлопнув входную дверь, Грейнджер прошла полквартала и завернула в ближайший переулок. — Что за игры? Если ты думаешь, что я буду… Ты что делаешь? — она сжала его предплечье. — Останься мы там, «Пророк» уже завтра посвятил бы этому первую полосу, — она заправила волосы за ухо, — додумался. Назначить встречу в магическом заведении. В глазах потемнело. Пространство сжалось, а через секунду взгляду открылась панорама: крыши Лондонских домов на фоне пасмурного неба. Грейнджер, видать, ощущала себя как дома. Она уселась на парапет и, закинув голову, глубоко вдохнула. Драко сжимал и разжимал зубы. Ему было не по себе. Он сдался. — Что за место? — Крыша госпиталя святого Варфоломея. Тут точно никто подслушивать не станет. Драко сел рядом, всматриваясь в никуда. Небесный пастух вышел пасти стада облаков. Весенний ветер растрепал серебряные волосы. Они отросли длиннее обычного и теперь целились в глаза. — Никогда не была тут после захода солнца, — она вела себя так естественно, что это начинало раздражать. — Я не стану делать вид, что всё это — нормально. Слов раскаяния, сожаления, волшебного преображения тоже не жди. Я всё тот же, — ему хотелось сразу это прояснить. — Да помню я, кто ты, — на лице плясала ирония, — Драко Малфой, — она присоединилась к рассматриванию «ничего». Тишина арендовала пространство. — Тебе так же странно, как и мне? — они наконец посмотрели друг на друга. Под глаза ей будто кто подложил лепестки фиолетовых тюльпанов. — Так же туманно, — усмехнулась она.***
Цикламен. Драко сидел на кровати, вертя что-то в руках. Заходящее солнце проскальзывало через жалюзи решетя лицо. — Как много времени это займёт? — табачный дым выел воздух до последнего атома. — Вам покажется гораздо больше, но на деле всего несколько минут. От конца к началу. Как и оговаривалось, прежде необходимо всё записать, — Прытко Пишущее перо застыло над пергаментом, — утром может немного болеть голова и беспокоить вялость. — У меня с утра мероприятие. — Это не помешает. Мы оставим бодрящее зелье на видном месте. На тумбочке стояла небольшая, наполненная мелочами коробка. Драко взял рядом с ней стоящую колбочку. — Давайте быстрее начнём, — что же, ты первая это сделала, — и закончим.***
Из полуразбитой вазы стекала струйка воды. Бездыханные лепестки устилали ковёр. — И ты, блядь, меня ещё психом называешь? Ты полстены только что разнесла! Ты просто больна! — Драко ткнул пальцем в дымящуюся дыру. На последних словах голос сорвался, имитируя скрип несмазанных дверных петелек. — Ты меня шлюхой назвал! Ты сьчлпц клеьпць вто, — её волосы, почти достававшие до поясницы, напоминали языки пламени. Черты лица размывались, словно растёртые ластиком. Изо рта летели капельки слюны. Между ними было всего шага три, а казалось, пролёг весь крученыховский ад со врубелевскими демонами во главе. Сидящий — подкидывал угли в печь. Летящий — разбрасывал искры. Поверженным — себя ощущал Драко. Ему просто хотелось безмолвно лежать. — Я только сказал, что ты неизвестно с кем шлялась. Может, трахалась, — он хлопал руками по карманам, что-то ища, — что же, хоть кому-то перепало. — Ты себя слышишь? — Гермиона истерически засмеялась. — Можешь быть уверена. — А вообще, что ты сделал для того, чтоб этого не произошло? Просидел весь день дома в компании медовухи? Вспомни, когда ты последний раз дарил мне цветы. Мне коллеги их чаще дарят. — Так пойди им отсоси. Если не разучилась. — Если сейчас же не извинишься — я уйду. Эту угрозу он слышал от неё не первый раз. Всё заканчивалось тем, что она запиралась в комнате, а на утро готовила кофе. На двоих. Но сейчас в её голосе слышалась острая решимость. Прикрытые бравадой страхи поднимались к горлу. Грозились стать связистом между его шеей и люстрой. Больше всего он боялся, что это продолжится. Больше всего он боялся, что это закончится. Она осталась последней из тех трёх, кто его не покинул. — Уйди, — его голос был твёрд как иридий. — Благословляю на все четыре стороны. «Но останься» — пульсировало в висках. Он только успел моргнуть, а она уже стояла в другом конце комнаты. Даже для трансгрессии слишком быстро. Как она… Гермиона взмахнула палочкой. Её вещи как попало плюхнулись в чемодан. Надевая пальто, она не могла попасть сломанной дрожью рукой в рукав и перекинула его через плечо. Живоглот недовольно зафырчал, когда Гермиона взяла его в охапку. Драко отвернулся к окну. Внутренняя сторона щеки расклеилась на волокна. От вкуса крови начинало тошнить. Она кинула что-то металлическое на стол. Звук эхом раскинулся по комнате. Слишком громко для такого маленького предмета. Затем хлопнула дверь. Нащупал. Произошедшее здесь теперь маялось в темноте, не сумев найти выход. Я тоже. Хлопнул. Портсигаром.***
— Чай будешь? — Нет. — Точно? — Угу, — Гермиона не оторвала глаз от пляшущих строчек «Пророка». Драко пытался в них вглядеться, но не мог разобрать ни слова. Он поставил на стол две чашки. — Я же сказала, что не буду, — она смотрела снизу вверх из-под изогнутых раздражением бровей. Драко сжал челюсть. Раковину наполнил пахнущий бергамотом кипяток. Драко потрусил чашку ободком вниз, чтобы затерявшиеся капли отправились к товарищам. «— На этой неделе в министерство поступили две дюжины писем с просьбами о прекращении деятельности экспериментальных услуг целителей. Министерство обещало рассмотреть…» — Зачем ты выключил? — Гермиона застыла с вилкой в руках. Радиовещание вытиснул звук тиканья часов. Драко вернулся за стол и засунул недоеденный кусок говядины в рот. Или это была рыба? — Раздражает, — он ловил липкий взгляд на себе. Препираться не хотелось. Нужно найти тему для разговора. — Забини предложил работать с ним над фондом для пострадавших от укуса оборотня. — Гермиона остывала. — Не могу представить себя причастным к чему-то подобному. — Это отличная идея, я давно говорила. Вам нужно потрудиться над тем, чтоб о фонде узнало как можно больше людей. Я поговорю с Луной, чтоб о нат тт тит напсгкав в «Поватвые». У тебя много свободного времени и для тебя это будет полезно. — В смысле полезно для репутации бывшего пожирателя, — вилка со стуком «наказывала» листья салата, — я просто с тобой поделился, а не спрашивал совета или рекомендации. Всё стало невкусным. Еда тоже. — Зачем ты всё перекручиваешь? У тебя был трудный период. Я просто рада, что ты займёшься чем-то полезным. — Я же не сказал, что согласился. Ты, похоже, решила всё за меня. Опять. — Может хватит уже делать из себя жертву? — Ну да, я же вечная жертва, это ты у нас всегда знаешь, как жить. Причём всем, — дзинь, — странно, как министерство ещё методичку не выдало с твоими советами. Предложи на следующем совещании, — дзинь, дзинь, — хотя нет, можешь прямо сейчас туда трансгрессировать. Ты же на работе уже живёшь, — вилка всё громче стучала о фарфор, — вот что можно делать там в выходной до десяти вечера? — вестница незваных гостей звякнула о стол. — Мне от тебя душно. Я что, должна быть с тобой пос… — Спасибо, что соизволила явиться на ужин. Впервые за весь февраль. Мнимое спокойствие крушилось. Есть больше не хотелось. Хотелось курить. Все несказанные слова сбились в очередь, толкаясь и споря, кто за кем занимал. Драко сделал глоток, сплюнув несколько чайных трупов на дно чашки. — Здорово, наверно, живя на деньги отца, обвинять меня в амбициозности, — она была до тошноты спокойна, по-аккуратистски разрезая мясо, — может, если бы чем-нибудь занялся в своей жуцвмаав жизни, мои устремления не казались бы тебе чем-то странным. — О, любимая тема, конечно! Давай говорить о нём! — он оттолкнул стол, рассыпав на Гермиону остатки еды, и направился в ванну. — Что ж ты раньше не сказала, что считаешь мою жизнь жалкой. Я бы утопился. — А давай поговорим! Может, когда появятся дети, ты ему о нас расскажешь? — она кончила с напускным безразличием и пошла за ним. — Кстати, интересно, кто у них будут крёстными, о нас же даже друзья не знают. Не дай Мерлин, проболтаются вмнмо онгмур. — Он разделся и залез в душ. — Малфой связался с грязнокровкой! Похоже, это ударит по твоей репутации больше, чем чёчеа метка на преьтеме. Она всё говорила, а Драко иссекался отчаянием. Её слова становились всё неразборчивее. Он изнемог не только ссориться, но и мириться. Сплетай они мизинцы после каждой ссоры, на них бы были синяки. — Ты уже не ребёнок, который мог оправдаться тем, что у него не было выбора. Выбор есть. И ты его сделал. В пользу чкккепбю. В пользу, — на слова её словно кто вылил бутыль воды. Они захлёбывались и тонули. Их гул закладывал уши и тревожил, — в пользу жалости к себе. — Уйди отсюда, — теперь ему и правда хотелось утопиться, — да блядь, это же кипяток! — она выкрутила напор на максимум, обжигая его до красных пятен на коже. Вот бы она, исцарапанная чувством вины, слезла. — Так сварись!***
Столетние сосны верхушками укачивали облака. Лес с шумом стряхивал последние листья с ветвей. Казалось, деревья выросли только вокруг них, а всё, что дальше, размывалось белыми пятнами. Гермиона читала. Поглаживая свободной рукой лежащего на её коленях Драко, она рассуждала вслух о заинтересовавших её отрывках. — Сколько вы тут провели времени? — А Ницше писал, — продолжила она мысль, — благословенны забывающие, ибо не помнят они собственных ошибок. Разве память об ошибках не гарантия того, что их можно избежать в будущем? Что ты сказал? — теперь она обратила взгляд на него. — Я был бы счастлив забыть бо́льшую часть своей жизни. Так что твой Нипше — отличный парень. — Ницше! — Гермиона легонько щёлкнула его по лбу. Драко схватил её руку, такую хрупкую в сравнении с его цепко-жилистой, и наградил поцелуями. Усыпив бдительность, он резко укусил Гермиону за палец, стягивая зубами перстень. Вор-неудачник расплатился за своё преступление наложенным на него заклятием щекотки и в приступе смеха зарылся в опавшую листву. Гермиона смиловалась, возвращая кольцо на место. — Я спросил, сколько вы тут пробыли, — Драко умостился между бёдер Гермионы, затылком прижимаясь к животу. Они выполняли её условие выбираться из дома каждые выходные. Он бы предпочёл провести это время сидя у камина. — Всего пару дней. Было холодно, тоскливо и… — Она невидяще сверлила книгу глазами-пуговицами. Ему показалось, что прошли годы перед тем, как она закончила: — Беспомощно. Гермиона посмотрела на Драко. Он не знал, что отразилось на его лице, но она тут же улыбнулась. — А потом вернулся Рон. И стало веселее. В эту секунду он ненавидел Уизли. Оставить её, зная, насколько она в нём нуждалась. А потом эта ненависть обратилась на него самого. Он неосознанно гладил её предплечье. Ему не нужно было закатывать рукав, чтобы увидеть зарубцевавшуюся надпись на её руке. Она вырезана с внутренней стороны его век. Драко видел её каждый раз, когда закрывал глаза. Он ничего не собирался с этим делать. Наслаждался заслуженным самоистязанием. — А я в это время нежился в постели, нашпигованной грелками. — Это не значит, что тебе тоже не могло быть беспомощно и тоскливо. — Сопливо, — он отшутился в любимой манере: «рифма не к месту». — Ты ведь не из жалости со мной? — слова опережали мысли. Как и каждый раз, когда их утопия уступала место реальности. Гермиона отложила книгу. Укутала руками его лицо. Они пахли пергаментом. Вопрос был убогим. Но каждый раз, когда он спрашивал о чём-то подобном, а происходило это часто, на её лице вспыхивало секундное счастье. Точно бы она не могла поверить, что подобные слова могут быть обращены к ней. Словно это она должна об этом спрашивать — девочка, не заслужившая обожания. — Нет. — Она могла сказать что-то в стиле «ты что такое говоришь», или «как можешь так думать». Но Гермиона знала, что ему нужно лапидарно-утвердительное «нет». — Сколько раз я должна повторить это? — Тысячу? Ответа не последовало. Последовали поцелуи в закрытые веки. Закрытые губы. В переносицу и мочку уха. В искусанные зубами щёки и острые скулы. Было «рвано-вкусно». Было «по-стыдному» хорошо. Почему мне должно быть за это стыдно. Очень. Хорошо, что тут всё ясно. — Драко, — до чего странно слышать своё имя от близкого человека. Ровно так же странно, как его произносить. — Может, — она замялась, — момотм аоала Ртоаадв с Пвчовлсь? — Что? — слова будто кто кисточкой по бумаге размазал. — Говорю, может встретим Рождество с Поттерами? Прикрытые от удовольствия глаза распахнулись. Раздражение, подступившее к горлу, покачнуло сжатую челюсть, оглушая гортань скрипом зубов. — Я не готов, — с таким напором чеканят монеты, — только ты и я. Зачем нам кто-то ещё. Только ты и я, — Драко повторял это как мантру. Лелеял губами четыре слова. Гермиона кивнула. Кривая улыбка с трудом вытеснила зарождавшиеся сомнения. Это был тот случай, когда твой близкий круг сужается настолько, что в итоге сводится к одной точке. От неё становишься зависим. Это ведь всё, что у тебя есть. Делиться ею равносильно тому, чтобы потерять. Сирень сломали. Алую розу погубить не хотелось. С растревоженных соснами облаков посыпались одинокие снежинки. Потом они начали подниматься с земли и возвращаться в небо. Драко нахмурился. — Какой же ты сложный, Малфой, — она, похоже, ничего странного не замечала. — Я не сложный, я тяжёлый, — он провёл пальцем по её щеке. — Сложных интересно разгадывать, а тяжёлых трудно нести.***
Амарант. Драко оторвал ладони от её глаз. Она застыла перед окном. За ним — фасад госпиталя Святого Варфоломея. — Ты с ума сошел, — Гермиона повернулась, — снять квартиру в этом районе… Это же стоило… Я даже боюсь представить, сколько это стоило, — она гладила его ключицы. — Теперь мы сможем каждый день видеть место, где всё началось, — он упивался её восторгом. — Всё началось раньше, — непонятно откуда взявшееся эхо растянуло последнее слово как жевательную резинку, — раньше. Рааааньше. Раньше… — Ты слышала это? — Ты о чём? — Драко покачал головой. Он достал небольшую коробочку и протянул Гермионе. — С Днём Рождения. Гермиона долго смотрела на содержимое. Пыталась подобрать слова. Драко достал из неё перстень: гравировка с внешней и внутренней стороны. Надел на средний палец. Она поглаживала только им понятный символ. Только их символ. В ушах шумели волны. — Спасибо. Сейчас Драко сидел на диване. Переваривал события утра и улыбался. Его усилия окупились радостной суетой Гермионы. Стулья, горы одеял, простыней и подушек разбросаны по полу. Гермиона сосредоточено конструировала нечто понятное только ей. Она называла это «шалашом». Гермиона словно пыталась собрать из лоскутков потерянную юность. Цветные кусочки упущенного прошлого. Необставленная квартира была уютнее всех домов мира. Уютнее собственной постели. Уютнее книги под шум дождя. Теперь тут всё — она. Гермиона довольно осмотрела своё творение. Оно почти касалось потолка. Нет. От пола максимум метра полтора. Живоглот настороженно первым вошёл внутрь. Драко кинул на импровизированную крышу цепочку гирлянд. Тусклый свет фонариков играл с её веснушками. Он лежал рядом и пересчитывал их. С левой стороны четырнадцать, с правой всего три. Драко долго не понимал, на что походят его ощущения рядом с ней. Они казались ему знакомыми, пережитыми, но приправленными чувством новизны. Только сейчас, глядя на неё, укутанную в воссозданное детство, он понял. Желание заботиться о ней так же, как и о матери, ушедшей двумя годами ранее, вот что наполняло его. Чувство, которое он испытывал ранее всего к двум. От которого успел отвыкнуть. Драко испугало это осознание. Он не понимал, ощущалось ли оно по его воле, или независимо от его желаний. И если так, является ли это чем-то настоящим? Что есть правильно: осознанный выбор, или что-то, что, вроде как, решили за тебя. Не спросив. Не поинтересовавшись — нужно ли тебе это. Пока он думал, Гермиона подлезла и, перекинув через него ногу, уселась сверху. Она пропустила свои пальцы через его. Нырнула глазами в глаза. Сколько нежности было в этом взгляде. Сколько необласканых языком слов содержала эта тишина. Говорить не хотелось. «Немоглось». Слова ленно разложились на буквы. Те спотыкались о петельки только что вязанной пряжи фраз. Драко теперь было стыдно за мысли, возникшие секунду назад. Выходит, совсем не важно, сделал он этот выбор сам или решил кто-то незримый за него? Раньше было так: он просыпался, выкуривал сигарету, пил какао без сахара и мечтал снова уснуть. А сейчас ему было так хорошо, что он подумал: будь это сном, он молил бы Мерлина никогда его не будить. Гермиона словно вязала его рваные края в узелки. Медленно, неумело, но всегда тянула за нужные нитки. Всегда к месту. А ему хотелось связать эту бахрому с её давно не целостным полотном жизни. Пожалуйста. Не забирайте это. Это должно остаться. Только одно. Оставьте только одно. — Когда подписывал с маглами бумаги о съёме квартиры, они говорили что-то о протиске. Что это? — Может, о прописке? — она хмыкнула. Живоглот подпрыгнул и недовольно отвернулся. — Это значит, что ты закреплён за определённым адресом. Привязан к нему. Это даёт тебе право пользоваться различными государственными услугами, и ыеч еркым евнрчачпс ро аои оилгнпл риь. Некогда раздражающее тараторенье теперь умиляло. — Я бы прописался вот тут, — он дотронулся пальцем до её лба. — Жить в моей голове небезопасно. — Прекрасно, — Драко притянул её к себе и по-вампирски укусил за шею.***
Море. Август, как и день, клонился ко сну. Казалось, солнце вот-вот выгорит. А Драко — нет. Воздух настолько пропитался солью, что её можно было ощутить на вкус. Две пары следов оттаптывали береговую линию. Они переплетались, подражая спиралям ДНК. То обретали, то теряли друг друга. Это оказалось не так просто. Найти две одинаковые ракушки. Драко вложил свою добычу в ладонь Гермионы. Сел рядом. Ракушки играли в догонялки, перебираемые её подушечками пальцев. На таких бы вместо подушек засыпать. Палец Драко тоже играл в догонялки, только с самим собой. Он исступлённо гладил её запястье, многократно очерчивая одну и ту же фигуру. Неосознанно мял кожу. Не менял маршрут. Уповал, что ему не станут вменять во грехи его самонадеянность. Он не сразу заметил. Гермиона смотрит на каждое движение его пальца как на что-то бесконечно новое. Как на что-то, во что хотелось верить, но не получалось. От неё жгло скепсисом. — А если ты вдруг меня забудешь? — она будто завершила этим вопросом внутренний монолог. Его движения плавились. Песок под ними тоже. — Вряд ли, Грейнджер, — тут уж настала его очередь оголить скептический оскал. Необходимо сказать что-то ещё. Именно в такие моменты нужные слова припыляются неуверенностью. Она улыбалась. Морщилась. Гладила взглядом горизонт. Драко ему завидовал. Поданный в шутливой форме вопрос теперь не казался ему заполнением паузы. Он выдавал сомнения и страхи, такие похожие на его собственные. — Если забуду сегодня, тогда… — шум прибоя укрыл от мира конец фразы. И поднеси ракушку к уху в надежде расслышать эти слова, ничего бы не вышло. Они только для неё.***
Мелисса. Когда они приземлились, Драко сразу выпустил её руку. Они виделись достаточно часто, чтобы за почти два месяца привыкнуть к обществу друг друга, но прикосновения к ней всё ещё вызывали приступ «странности». Все они были случайными или вынужденными. Как сейчас, когда они трансгрессировали сюда. Ночной город укрывал туман. В его вареве огоньки из окон домов казались размытыми, а гордый Биг-Бен взирал на них сверху вниз. Драко не мог рассмотреть время. Стрелки будто бы подрагивали. — Это ведь госпиталь, верно? Имени какого-то святого. — Варфоломея, — она мяла ладони, вроде пыталась собрать туман в кулаки. Грейнджер наколдовала два стула. Он проигнорировал их и уселся на парапет. Свесил ноги за край. Наполнил лёгкие загазованным воздухом. Драко ушёл на дно воспоминаний. Пытался вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так свободно. Тогда, во времена веры в то, что «далёко» будет прекрасным. Он невесело улыбнулся. Их обманули. Будущность перемолола их мечты, наградив взамен тусклой реальностью. — Чему улыбаешься? — он не заметил, как Грейнджер села рядом. В её волосах блестели капельки влаги. Она мяла правой рукой левую мочку уха. Потрясающе дурацки выглядит. Грейнджер без стеснения смотрела Драко в глаза. Ей действительно комфортно? Потому что ему — нет. Он избегал прямого взгляда, предпочитая разглядывать её втайне. И вот в такие моменты, когда она откровенно припечатывала его зрачки своими, он капитулировал, её глазам предпочитая небо. — Думаю. После войны со мной остался только Забини. И тот с головой ушёл в благотворительность, — он по одному хрустел пальцами. Каждый смирно ждал своей очереди, — приверженцы пожирателей считают предателем. «Нормальные» волшебники не желают пятнать репутацию. Вот и выходит, что я сижу тут в обществе Грейнджер. Героини войны, пожалевшей мальчика без выбора, — он старался говорить так, чтоб это звучало саркастично, а не жалко. Получалось не очень. Хуже, чем не очень. Если честно, откровенно плохо. — А вот почему ты Поттера и Уизли предпочитаешь моему обществу… — он не закончил фразу, как бы намекая на абсурдность происходящего. Грейнджер крутила надетую на запястье резинку для волос. Ему вдруг тоже захотелось прикоснуться к её запястью. Не только рукой. Язык покалывало. Драко замотал головой. Надеялся вытрясти эти мысли. Его волосы заплясали, стряхивая мокрые прикосновения опустившихся облаков. — Я ведь Грейнджер. Спасительница всех непутёвых, — она иронизировала. Подражала Драко. Это было фальшиво. Подобно нагрудному карману пиджака. Из-за тумана одежда начала промокать. — Они замечательные. Они смогли пойти дальше. А я — нет, — она сглотнула. Драко достал портсигар с гравировкой Т.Н. и поджёг сигарету. Обычно она недовольно на него смотрела, когда тот курил, советовала, нет, настаивала, чтобы он бросил, а сейчас даже бровью не повела. Только за это ему хотелось её затушить, но Драко чувствовал, что, если сделает это сейчас, невольно займёт руки её плечами. Ему этого хотелось. Он уже бывал близок с грязнокровками, но делал это скорее назло отцу, чем для собственного удовольствия. Какая глупость. Ему он об этом так и не сказал. При мыслях о Грейнджер он одёргивал себя. Не потому, что она грязнокровка, а потому, что Грейнджер — Грейнджер. Потому, что пропасть между ними состояла не только в чистоте крови, но и в пройденных путях, диаметрально противоположных друг другу. Пропасть в шесть лет, прожитых, по сути, рядом, по факту — дальше, чем далеко. — Ты тоже не пошёл, — закончила она. Драко чувствовал, что та на него смотрит, и сильнее сжал злодейку с фильтром. Его щёки совсем впали, с таким усердием он втягивал дым. Будто это может, как «Миссис Чистикс», вывести разрастающееся пятно вполне ясного желания. — Ага. Какая ирония. Все живут жизнь, а я её умираю, — он струсил пепел в пропасть: так землёй посыпают могилу покойного, — но это хотя бы действие. А ты — просто существуешь, — он отклонился и исподтишка разглядывал её шею. — Не страшно? — Страшно. Ему тоже страшно. Страшно хотелось её поцеловать. Почему в такой малоподходящий момент? Будто поцелуй сможет заполнить образовавшуюся пустоту. В нём и между ними. Идиот. Он посмотрел вниз — проезжающие машины едва виднелись в клубах тумана. Затем задержал взгляд на небе. Падающая звезда ярко вспыхнула, потом так же внезапно потухла. Наверно, всё яркое обречено скоропостижно скончаться. Посмотрел на часы — циферблат застилала пелена. Минуты сыпались, как изумруды в Хогвартских часах. Словно кто-то отнял у них баллы за плохое поведение. Её взгляд уже было неприлично игнорировать. Чёрные прицелы даже не дрогнули, когда Драко в них выстрелил. — Почти утро. — Так пускай, — Грейнджер подняла руку и, как бы сменив маршрут, снова помяла мочку уха. — Пускай что? — Драко выпустил облако дыма и снова сжал сигарету губами, подавляя желание прижать их к её. — Наступает холодным рассветом на нас новый день, — он почти её не слышал. Не понимал, что та явно видит, как он взгляда не отводит от её губ. Со всей откровенностью. Без всяких околичностей. — Carpe diem, Малфой. Грейнджер протянула руку к почти истлевшему окурку и отработанным щелчком ударила по нему. Так грациозно могут только кошки. Смотреть и смотреть. Ещё раз. Грейнджер поднесла ладонь к его губам и щёлкнула по сигарете. Та подлетела и на мгновенье замерла. А потом огонёк потух, не долетев до земли. Драко не успел выпустить чад. Она вязко его поцеловала. Впускала в себя ненавистный дым. Его дым. Спазм восторга свёл челюсть и волной прокатился по горлу. Утонул в лёгких. Так неожиданно и долгожданно. Губы горели. Будто кто паром обдал заиндевелые листья. Пахло ягодами и розмарином. Он чувствовал, что для неё это значило то же самое, что и для него. Что «то же самое», ещё не ясно. Но это точно сродни тому, что осязал и он. Губы и язык двигались жадно, словно только этого и ждали. Только для этого и жили, а до этого — нет. Было так же сладко, как кусать спелый персик в дедовом саду. Сок тогда стекал по локтям, освежая от летней жары, а глаза от удовольствия не хотелось открывать. Сейчас ему так же «стыдно-липко» по коже. Так же терпко по языку. Драко дико зарылся пальцами в её волосы. Грейнджер прижималась, тянулась к нему, как капля грезит упасть на дно раковины. И ему хотелось падать вместе с ней. Он оторвался от неё и посмотрел в лицо: глаза приоткрыты, губы припухли. Пульсировали. Заклинали о продолжении. Было приятно чувствовать власть над ней. Ещё приятней ею пользоваться. Такая Грейнджер была для него откровением. И закрывать он её не собирался. Драко крепко обнял её за талию, не отрывая второй руки от затылка. Он прижался улыбкой к её губам. — Так полетели его ловить. Грейнджер резко вдохнула. Поняла, что он собрался сделать. Её глаза расширились. Пальцы вцепились в плечи. Драко повернулся спиной к пропасти и оттолкнулся от парапета. Биг-Бен отбивал удары. Они были неестественно долгими и раздавались где-то в желудке, разнося вибрацию по всему телу. Лёгкие сжались. Не пускали кислород внутрь. От потока воздуха хотелось закрыть глаза, но видеть её хотелось больше. Крыша удалялась, серея на фоне синего неба. Страх. Ненависть. Восторг. Вожделение. Упоение. Всё умещалось на тонких чертах лица. Было так хорошо, что невольно поверилось — расправишь руки и полетишь. Они утонули в облаке тумана — ещё миг, и заморосят вместе с ним на асфальт. Пространство потемнело и сжалось. Они упали на кровать. Его кровать. Осиротевшие перья закружились в воздухе. Гермиона не могла восстановить дыхание и всё ещё цеплялась за его закорки. — Ты, — она пыталась подобрать слова, гневно дыша в темноту, — ты ненормальный, ты… — похоже, ужас вот-вот сменится истерикой. Грейнджер трясло — то ли от смеха, то ли от выброса адреналина. Драко сел. Закинул её ноги за спину и фанатично прижал к себе всем телом. — Я хочу тебя. Я передумал. Как всё отменить? Твою мать, я хочу всё отменить, вы слышите? Я хочу… Я…***
«Гермионе Грейнджер***
«Драко Малфою Здравствуй, Малфой. Надеюсь, пересчитывать зубы мне больше не придётся. Ни в коей мере не претендую и на толику твоего имущества. Позже напишу о времени и месте встречи. P.S.: кое-что пишется через дефис. Гермиона Джин Грейнджер»***
«Гермионе Джин Грейнджер Ошибка была допущена чтобы тебя порадовать. Исправляя меня, ты на минуту отвлеклась от своей бесцветной жизни. Не позже субботы, у меня график. Драко***
Драко старался не наступать на швы между камней. Он сглотнул. Картинка в голове возникла внезапно: змея растерзывает женское тело. Куски мяса падают на стол, расплёскивая кровь. Она брызгает ему на лицо и запястья. Драко сдерживается, чтобы не закрыть уши руками. Крики женщины смешиваются со звуками укусов и гоготом пожирателей. Драко не успевает встать. Его выворачивает на себя и на недоеденные змеёй остатки. Волдеморт называет его слабаком и удаляется. Драко пришёл в себя от боли. Он не заметил, как разодрал нижнюю губу и вымазал пальцы в красный. Вытерев руку о мантию, он пошёл быстрее. После речи в память о погибших Драко ускользнул под осуждающие взгляды толпы. Теперь он плёлся по верхним этажам замка. Когда умерла мать, он потерял место, которое мог называть домом. После её смерти ни он, ни Люциус не захотели оставаться в обители боли. Там повсюду бродили призраки мрачных воспоминаний, вытесняя всё светлое, что в нём было. Теперь он искал этот дом повсюду. Оставив Малфой Мэнор на хозяйство пыли и плесени, он переехал в новое «домой». Своим он там так и не стал, а, возвращаясь в Хогвартс, тайно надеялся обрести утраченное чувство. Не вышло. Оказалось, вернуться сюда всё равно что шагать спиной вперёд — ты двигаешься дальше, а смотришь всё так же в прошлое. Только сейчас он осознал сказанные когда-то тётушкой Эмили слова: «Мысли — это чудовища, Драко. Они возвращаются, чтобы терзать нас». Из лап «чудовищ» его вырвал голос. Он надеялся, что сейчас тут никого не будет. Рыжеволосый парень стоял у стены коридора на шестом этаже и что-то рассматривал. Рядом с ним крутился мальчуган лет двух и нетерпеливо дёргал его за руку. Это оказался один из близнецов Уизли. Драко не помнил, кто из них остался в живых. — Пап, посли, па-паа, — неуклюжий мальчишка пытался себя занять. Малыш старался достать пальчиком до лужицы болота, ограждённой канатом. Уизли молча смотрел на грязь. Он безвольно дёргал рукой, за которую тянул мальчик, и не обернулся на шаги. Выходит, так и есть. Где твоё сердце, там ты и будешь. Драко подслушал, как звучит скорбь. Под аккомпанемент собственной ноги привели его в часовую башню. Огромных размеров маятник лениво укачивал минуты. Бесчисленные ступеньки тянулись к сводам. Драко вдохнул знакомый запах дерева и пыли. Так пахло время. Он стоял на промежуточной площадке между лестничными маршами. С внутренней стороны циферблата казалось, что огромные стрелки движутся в обратном направлении, отматывая время вспять. Кто-то шмыгнул носом. Драко завертел головой в поисках источника звука. Площадкой выше сидела Грейнджер. Не свисай её волосы из-за перил, он бы её и не узнал. Когда та говорила речь, она была в мантии, а сейчас на ней магловская одежда. Интересно, она специально подала Драко знак, что он здесь не один, или тоже не заметила его? Не могла не заметить. Тогда почему осталась? Драко раздражённо думал, уйти ему или продолжать делать вид, что её тут нет. Во время выступления горло Грейнджер сжал спазм. Виной тому подступающие слёзы. Та наспех закончила речь. И зачем выходить к трибуне, если не можешь сдержать эмоций? Она протёрла глаза тыльной стороной ладони. Драко развернулся и сделал несколько шагов вниз. Затем остановился и сам на себя закатил глаза. Поднялся на пролёт выше. Грейнджер не дрогнула. Она просунула ноги через дощатые перила и безжизненно рассматривала стрелки часов. Драко достал из кармана платок и протянул Грейнджер. Стараясь не показывать припухшие глаза, она вытянула руку. Рукав водолазки задрался и оголил уродливую надпись: «грязнокровка». Драко скривился от отвращения. Она кивнула в знак благодарности и взяла платок. Неужели вот так просто? Сквозь года неприязни одному протянуть кусок ткани, а другому её принять. Разве этого достаточно, чтоб стать друг для друга человеком без ярлыка? Слишком просто. Наверно, нужно что-нибудь сказать. Так ведь поступают взрослые? — Это ведь ваше с Ноттом место, да? — Драко скрипнул зубами. Они с Тео часто сбегали сюда после уроков. Драко так и не узнал, на чьей тот был стороне. Они не говорили о Волдеморте, словно на этой теме было незримое табу. После битвы за Хогвартс его тело нашли под обломками моста. Тот души не чаял в пружинках и шестерёнках. Через щёлки механизмов они рассматривали озеро и лес, с трудом вглядываясь в детали. Ему казалось, что с тех пор ничего не изменилось. Он так и смотрит на жизнь через щель. — Помню: как не иду из ванной старост, так вы тут и дымите, — Грейнджер кинула на него беглый взгляд. — Мне жаль, что с ним это произошло, — она крутила платок в руках, раскладывая и складывая его раз за разом. В нём всё поднялось. Злость зудела комариным укусом, так и прося, чтоб её расчесали. Драко и сам не понимал, где источник этой злости и на кого её направлять. Кого теперь ненавидеть. Когда это происходило, он видел в себе Люциуса — главный в своей жизни пример для не подражания. В такие моменты он по обыкновению тянулся за «раковой палочкой». — Не знал, что ты любишь подслушивать, Грейнджер, — Драко облокотился о перила спиной и закинул голову. — Я не подслушивала, я подглядывала. — Он беззвучно посмеялся, выпустив изо рта сизый дым. — Какая гадость. — Речь была отвратительной. Надеюсь, это не ты её писала, а то я в тебе разочаруюсь. Столько пафоса. Просто жуть. — В моей речи пафоса меньше, чем в твоём поведении на все годы в Хогвартсе. Она поднялась. На лице играла триумфальная улыбка, а Драко подыскивал слова, чтоб её осадить. — Вот это да, какая страсть. — Драко вопросительно на неё посмотрел. — Всё-то ты успеваешь, Малфой. Он не успел ничего сказать, как та поднесла платок к его губам и мягкими движениями их промокнула. Драко был настолько ошарашен, что не смог сопротивляться. Редкие веснушки рассыпались на её лице, словно камушки на побережье. Бам! Бой часов, подобно громовому раскату, прокатился по башне. Грейнджер дёрнула от испуга рукой. Палец с размахом всадился ему в глаз. Драко зажмурился и, резко опустив голову, стукнулся о её подбородок. В глазах мерцали цветные огоньки. Едва разлепив веки, он увидел Грейнджер сидящую на корточках. Та держалась за подбородок. Подняв глаза, полные слёз, выступивших от боли, она содрогалась от смеха. Напряжение, собравшееся за день, смешалось с нелепостью ситуации и вылезло наружу в виде душащего хохота. Удары курантов их перекрикивали. Глаз ужасно болел. К нему прибавилась боль от разодранной трещинки на губе. От смеха та разорвалась ещё больше. Бой колокола умолк. Смех сошёл на нет и пространство наполнило «улыбающееся» молчание. — Держись от меня подальше, Грейнджер, — он растирал глаз, — не хочу остаться калекой. — Буду держать себя в руках. Какое-то мгновение они всматривались друг в друга. Похоже, им обоим это было нужно. Короткий момент, в котором не было прошлого и настоящего, только неоправданное веселье. Грейнджер сделала несколько шагов назад. — Гляди в оба, — она нервно улыбнулась. Драко махнул рукой. Грейнджер ушла. Ею продолжало фонить. Сигарета почти дотлела в его руке. Стой. Он подбежал к ней и развернул к себе. — Останься. Пожалуйста. Побудь ещё тут. — Я хотела б остаться с тобой. Но меня здесь нет, Драко. Мы ведь в твоей голове. Он заключил её в объятья, наслаждаясь любимым запахом волос. Маятник позади замер. — Зачем же ты это сделала. Зачем. Прости меня, я… — слова лились каскадами и невпопад. Вырванные из контекста группки букв. — Притворись, будто всё именно так и было. — Но всё было не так, ты же знаешь, — она прижала ладони к его груди, словно трогала сердце. Будто пыталась оставить на нём след, и он готов был утонуть в этом движении. Поставить его на замедленную съёмку и ежесекундно повторять. — Если ты сейчас уйдёшь, это будет конец, — он покрывал её лицо поцелуями. — Конечно, нет. Помнишь, что ты сказал мне тогда на берегу? Что же он тогда сказал? Когда это было? Драко не помнил. Ничего не помнил. Только знал, что не хочет, чтобы она уходила. — Драко. — Он гладил её волосы, пропуская между пальцев. — Не забывай меня, пожалуйста, — её просьба была невыполнима. Но он тоже захотел её о чём-то попросить. — А ты… Ты не обрезай свои волосы, ладно? — пространство вокруг рассыпалось. Они терялись в текстурах. — Вернись мы к началу, всё было бы по-другому, — он так искренне в этого хотел. — Увидимся в Хогвартсе, — её лицо растаяло в его ладонях. Крокусы. Драко проснулся, прогоняя зевком остатки сна. Солнце беспощадно врывалось в комнату. Голова раскалывалась. На прикроватной тумбочке стоял флакончик с бодрящим зельем. Очень кстати. Он не помнил, чтобы оставлял его здесь. Рядом с ним пригласительное на ежегодную встречу в честь памяти погибших в битве за Хогвартс. Очень не хотелось второй год подряд слушать бессмысленные речи о тех, кого уже не вернуть. В памяти всплыло лицо Тео. Драко наскоро собрался и трансгрессировал в Хогсмид.***
В окнах домов, вторя небесным близнецам, зажглись первые огоньки. Воздух заполнил аромат акации. Драко глубоко вдохнул, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он чувствовал себя так свободно. Грейнджер вертела в руках резинку, вандалистски выкручивая её так и этак. Наверно, она носила её по привычке. Её волосы были так коротки, что и в пучок не соберёшь, а затылок обрамлял короткий ёжик. На секунду Драко захотелось узнать, какой он на ощупь. Провести рукой. Это было так глупо, что он прыснул вслух. — Ты чего? — она заговорила после долгой паузы. Это было из тех молчаний, которые нельзя назвать неловким. До того, как оно возникло, они говорили так много, что Драко нужно было время переварить своё отношение к происходящему. Понять, хочет ли он вообще иметь к происходящему отношение. — Вот ты работаешь над защитой магических существ. Почему? — Сам знаешь. Важно отстаивать права тех, кто за себя постоять не может. — Нет. Почему ты это делаешь? Потому что это правильно, или потому, что ты этого хочешь? — Какая разница, если в итоге это приносит пользу. — А если бы не работа в министерстве, что тогда? — Поехала бы заграницу, нашла подходящее для себя дело. К чему эти вопросы? — Замечательно это, наверно. Иметь чёткую цель. Достижимую, — он потёр лоб. Докатился. Изливать душу Грейнджер. — А твоя недостижима? — Уже нет, — переломить, переписать прошлое. Мечта, которой не дано осуществиться. Всё, чего он хотел, оказалось, хотел не он. И теперь Драко не знал, чего хотеть. — Тогда сочини новую. — В магии ты всё понимаешь, а вот в жизни — нет. Она сочувствующе на него посмотрела. Ему стало мерзко от самого себя. Жалким он точно не хотел выглядеть. Самодовольным, заносчивым, гордым. Только не жалким. — Просто кошмар, Грейнджер, не смотри на меня так. Этот твой понимающий взгляд крайне унизителен. Она криво улыбнулась и переметнула взгляд на змейки придорожных фонарей. Те тонули в вечерней дымке. — Малфой, — она не моргала, — мы ведь так и не обсудили то, для чего встретились. Грейнджер озвучила то, что оба они боялись признать. Заглушали еле слышные мотивы ещё не сформированных догадок. Драко тёр костяшки пальцев, словно сотри он эпидермис, под ним будут ответы. Их взгляды соприкоснулись. Всё неясное сплеталось с очевидным, спотыкалось о настороженность и тонуло в предвкушении. Тишину нарушил шелест крыльев. Бурая сова уселась Грейнджер на колени и протянула лапку с увесистым конвертом. Она нахмурилась, прочитав написанное на письме. Тут же в поле зрения появилась ещё одна сова, уже белая, и, усевшись на парапет, выжидающе смотрела на Драко. Птица явно была недовольна такой тяжёлой ношей. На конверте написано: «Мистеру Драко Малфою. Отправитель: Больница магических болезней и травм Святого Мунго. Конфиденциально». В письмо вложено по меньшей мере шесть листов пергамента. «Мистер Малфой, вы, должно быть, удивлены, получив от нас письмо. То, что вы здесь прочитаете, может быть для вас непонятным, а вследствие шокирующим. Просим вас дочитать всё до конца, прежде чем делать выводы. Вы не помните, но на прошлой неделе вы обратились к нам с просьбой применения к вам заклятия «мемория эвелере» — усовершенствованного забывающего заклинания. Применив его, можно стереть воспоминания о человеке, событии, погибшем питомце и так далее, с конкретно обусловленного момента без последствий для вашего здоровья. Из вашей памяти, в обратной последовательности (от последних воспоминаний к самым ранним), был изъят человек, в дальнейшем именуемым объектом стирания. Частью наших услуг является: Выезд на дом (заклинание производится после применения усыпляющего зелья); Ликвидация предметов, связанных с объектом стирания (для предотвращения возникновения нежелательных вопросов); Предварительная запись воспоминаний, связанных с объектом стирания. В связи с тем, что в министерство поступили множественные жалобы от близких и родных наших клиентов с просьбой прекращения предоставления данной услуги, мы вынуждены прекратить нашу деятельность и выслать всем пациентам данные письма. Действие вышеупомянутого заклинания необратимо. Записи с продиктованными вами воспоминаниями прилагаются. Для подтверждения правдивости данной информации смотреть последнюю страницу.» С выражением лица «чтозачушь» Драко открыл последнюю страницу. Внизу значилось: «23:45, 01.05.2003 г. Подписано: Драко Малфой.» Он ещё раз пробежал взглядом по бумаге и затем посмотрел на Грейнджер: рот приоткрыт, взгляд прытко скользит со строчки на строчку. Если кто-то решил так повеселиться, с чувством юмора у него всё плохо. Драко перелистнул пергамент. «Проба. Я, Драко Малфой, принял решение стереть из своей памяти Гермиону Джин Грейнджер, с того момента, когда мы встретились в Хогвартсе второго мая две тысячи второго года». — Чего, блядь? — он готов был рассмеяться. Грейнджер встала и, не отрывая взгляда от письма, начала прохаживаться по крыше. Не успев ничего обдумать, Драко продолжил читать. «Я делаю это только потому, что она сделала это первой. Во мне столько злости на грёбанную Гренджер, что и суток не хватит, чтоб всю её высказать. Все её обещания — грёбанное враньё. Все её действия — грёбанная дичь. Если бы я мог вернуться в начало, я бы сбросил её с той лестницы и сплясал на её не остывшем теле под бой курантов.» Всё вокруг словно заледенело. Прочитанные слова вонзились в сознание парализующим дротиком. — Что, сука, за розыгрыш? Это ты устроила? — Заткнись. — Ты хоть… — Ты можешь помолчать! — резинка в её пальцах разорвалась и упала на холодный бетон. Её глаза, такие непохожие на его собственные, были чернее углей. Драко вернулся к письмам. «Вы видели её стрижку на обложке «Пророка»? Я видел. Она сделала это назло мне. Я ведь просил её этого не делать, а она сделала. Лишь бы меня позлить. Как меня раздражает эта её херня — прислушиваться к кому угодно, даже к привокзальному бомжу, только не ко мне. Она вся меня раздражает. Это её щёлканье пальцами… Все слова, которые вылетают из её рта — отборная блевотина.» Сколько желчи было в этих строчках. Сколько пустых обвинений. Словно ребёнок обиделся на мать, что та не купила ему сладостей. Каждое доброе воспоминание сменялось лютой злостью. Он словно ходил по кругу ненависти. А тот не кончался. Картинки непрожитого прошлого сменяли одна другую. Такие яркие, такие неправдоподобные. Совсем не из его жизни. Поверить, что это говорил он, было по-сложному легко. События, описываемые им, сродни невозможному, но то как они были описаны, какие чувства вызывали в том, незнакомом ему Драко, казались родными, как собственные пальцы. Что-то в нём ёкнуло, когда он читал о её импровизированном шалаше. Неясные очертания и блики фонариков мелькали в сознании. Потом шум моря заглушил собственные мысли. Он правда искал для неё ракушки? Вопросы штормовали в голове, перемешивая содержимое вихрем. То, что Драко ощущал, ощущал он, или вспоминал он? Почему он вспоминает чувства, которые принадлежали кому-то другому? Или принадлежат ему? Драко перечитал всё ещё раз. Затем ещё. Нереальность происходящего сжимала, душила чешуйчатыми кольцами. В то время как Драко не мог найти себе место, Грейнджер устало смотрела на подпирающие небо Лондона часы. Она гипнотизировала время. Пыталась отмотать его до точки бифуркации. В какой момент та черкнула свой незамысловатый символ? Руки Грейнджер обмякли и сошлись на коленях в «лодочку». Драко молча протянул ей свои письма. Не потому, что хотел, чтоб она их прочитала. Ни намёка на благородство. Ему нужны были её воспоминания, а здесь сработает только бартер. Она отрицательно покачала головой. Эта тишина рассказывала больше, чем все учебники истории. Драко настойчивее протянул конверт. Ему. Нужно. Знать. Грейнджер, расширив ноздри, втянула воздух. Взяла письма, неуверенно отдавая ему стопку своих. «Проба. Я, Гермиона Джин Грейнджер, хочу стереть из памяти Драко Люциуса Малфоя, с того момента, как мы встретились в Хог… С того момента, когда он впервые написал мне письмо.» Ветер, совсем непохожий на весенний, обжёг лицо. Что-то кольнуло гортань. В отличие от него, Грейнджер оставила Гензелеву крошку в прошлое. Он же истребил даже воздух, которым они дышали. «Я хотела ему помочь. Он храбрится, но на деле беспомощен и безнадёжен. Я знала о нём больше, чем он думал. Больше, чем он сам знал о себе. Жаль, не понимала, что ему была нужна не помощь моя, а любовь. Первую он потерял, а моя ему не подходила.» Он с корнем вырывал написанные строчки. Читал по диагонали, но хорошо понимал суть. «В нём столько гнева. Злости. Страха. Он тормозит меня. Я устала толкать этот вагон. Я забыла, что мечтала увидеть северное сияние. Я забыла, что когда-то мечтала. Я… У нас не было завтра. Только сейчас. Поначалу это вдохновляло, потом настораживало, в конце наше завтра превратилось в «никогданибудь.» Некоторые слова начали размываться. Драко грешил на зрение, на деле виной тому были редкие капли дождя. Они размывали чернила. «Мне нужно его забыть не потому, что больно всё это помнить. Потому, что я захочу его вернуть. А делать этого никак нельзя. В итоге эта связь разрушит нас обоих. Надеюсь, когда вы его оповестите, что я воспользовалась вашими услугами, он поступит так же.» Драко мысленно благодарил высшие силы, в которые никогда не верил, что те поступили так. Дали шанс прочитать это именно сейчас. «Я боялась, что он меня оставит, как оставили родители. Они так и не вспомнили, что у них есть дочь. Тогда этот страх казался абсурдным, сейчас — неизбежным, и я спросила его: «— А если ты вдруг меня забудешь?» — до чего глупо. Кто вообще такое спрашивает? И тогда он впервые это сказал. Мне обязательно это говорить? Если нет, тогда я закончила. 20:51, 25.04.2003 г. Подпись: Гермиона Джин Грейнджер» Драко сунул руки в карманы. Маячившее начало в итоге оказалось концом. Пустота съела лёгкие и подступала к гландам. Выходит, в этом мире он потерял себя дважды. Ты берёшь конфету и знаешь, что в прошлый раз она тебе не понравилась. Зачем тогда брать её снова? Ради жалкой надежды, что в первый раз тебе показалось? В каком случае ты предашь свою самость: если доверишься себе прошлому или поверишь в себя будущего? У них не было ни того, ни другого. Он застыл. В памяти всплыл их разговор в Хогвартсе, у озера. Достав кулаки из карманов, он несколько долгих минут разглядывал ладонь. Драко медленно поплёлся к Грейнджер. По пути поднял разорванную «змейку» для волос. Связал концы и, сев на парапет, положил её рядом. Где-то вдалеке раздался гудок паровоза. Дождь усилился. Два человека, одетые по магловской моде, на деле наги друг перед другом. — Я не считаю, что тебя следовало оттуда сбросить, — она ухватилась за его слова и отчеканила свои. — Я не думаю, что ты беспомощен и жалок и вообще… — она не дала мыслям воплотиться в слова. Гермиона вертела в руках платок. Его платок. — Выходит, в прошлый раз я тоже нашёл для встречи абсурдный предлог, — он махнул на кусочек ткани в её руках. Грейнджер с глубоким вздохом выровняла спину. — Если тебе не нравится книга, ты её откладываешь. А я дочитываю до конца, — она потянулась к запястью, чтобы снова истязать резинку. Замерла на полпути. Вспомнила, что разорвала свой «спасательный круг», — если я так поступила, значит перелистнула последнюю страницу. Ты захотел за мной повторить. Мы… Мы сделали правильно. — Грейнджер, — она смотрела на него, а Драко не отрывал взгляд от восходящего солнца, — выходит, не очень-то я хотел тебя забыть, — ещё чуть-чуть, и часы снова их перебьют. Драко протянул кулак и разжал его над её «лодочкой». В них упал металлический перстень с гравировкой. С внешней стороны — обоим знакомый символ. С внутренней темнела надпись. Гермиона перестала моргать. Дождь усилился, шепча листвой молитвы. Она прочитала одними губами: «Завтра я полюблю тебя… Снова.»***