Заказы

***

В храме всегда было холодно и сыро, будто в склепе. Морозный воздух больно колол легкие, холод пробирался под одежду ловчее, чем ветер зимой, и заставлял вздрогнуть. Неприятный, гнетущий, как пальцы покойника на шее. Я сжимаю закоченевшие руки в кулаки и прикрываю глаза. Здесь всегда было тихо. Даже слишком. Каждый твой вздох и каждый стук сердца был громким и отдавался в ушах с лёгкой болью. В доме смерти должна быть мертва тишина. Я привык к этому и не пугался странных сквозняков, скрипов в безветренные ночи, все мое существо будто стало тише от близкого соседства с Богом. В храме мир вокруг будто замирал. Высокие каменные стены высились над тобой, от чего кружилась голова, давили со всех сторон, пытаясь схлопнуться. Поэтому мало кто осмеливался оставаться здесь на большее время, чем десять минут. Я же не находил покоя нигде, кроме этого места. Я не шевелюсь. Чувствую, что мои руки перепачканы в чем-то горячем и склизком. Мне противно, но приходится только поджимать губы, крупно вздрагивая. Оно смотрит. Нет, наблюдает. Без упрека, гнева или радости. Ничего. И это пугает. Вязкая субстанция будто ползет выше, просачиваясь сквозь одежду, прилипая к моей коже. От самых кончиков пальцев, все выше, с вспотевших ладоней, запятнав уже и предплечье, плавно пробираясь по плечу к самой шее. Оно смотрит. Субстанция падает крупными каплями к моим ногам, пачкая носки поношенных сапог. Это неправильно. Я не должен здесь находиться, тут мне не место. Оно молчит и прожигает взглядом без капли упрека. Мне тут не место, но меня и не прогнали. Я чувствую стойкий металлический запах, чуть сладковатый. Но не шевелюсь, сдерживаясь, чтобы не вздрогнуть, будто парализованный наблюдателем. Нечто на моих руках представляется чем-то совершенно омерзительным. Здесь было легче думать о чем-то большем, чем-то, что каждый раз просачивалось сквозь пальцы, оставляя еле заметный след на руках. Вышнем, недоступном. Его нельзя заметить, если того не хотеть. Все, что окружает, лишь мешает видеть. Чувствовать сладковатый привкус на языке и веселый взгляд на себе. — Модди! — разносится эхом по пустому помещению. В храме был маленький выступ у стен, что-то вроде коморки, созданной для того, чтобы скрыться от чужих глаз. Я поднимаю голову и смотрю вперёд, заканчивая бинтовать свои израненные руки, складывая их у моих поджатых ног. Голос, смутно знакомый, заставлял что-то в душе перевернуться, подставляя нечто живое и уязвимое, что я всегда старался спрятать, не показывая своих слабостей. — Модди? — повторяет кто-то. — Я знаю, что ты здесь! Кровь. Гребанная кровь. Мои глаза закрыты, но я не хочу их открывать. Видеть, что вокруг. Видеть наблюдателя. Он даже не шевелится, будто так и надо. Все живое двигается. Оно выбрало другой путь. Странное предчувствие окутывает с головой. Меня не трогают, потому что я не представляюсь чем-то опасным. Меня не трогают, потому что я есть что-то слишком жалкое, чтобы навредить хоть чем-то. Меня оценивали. И сделали вывод. Я по-прежнему боюсь шелохнуться. Меня тошнит. Я чувствую себя ужасно. У меня кружится голова, я не могу уверенно стоять на ногах. Мир вокруг теряет четкость. Мне страшно, мне нужно сесть, а лучше лечь, еще лучше — смыть кровь с рук. Она уже запеклась некрепкой корочкой и от этого меня воротит сильнее. Я хочу уйти, спрятаться. Куда угодно. Подальше отсюда. Но не могу открыть даже глаз. Оно смотрит и от этого еще страшнее. Я чувствую, как дрожат мои руки, ноги подкашивались сильнее. Кровь раз за разом стучала крупными каплями, приземляясь у ног. Кап-кап. Оно будто не собиралось меня отпускать. Я не слышу ничего вокруг, потому что в ушах стоял звон. Кап-кап. Мне все больше хотелось бежать. Мое дыхание сбито, но я не могу ничего. Страшно до того, что будто весь я окаменел. Пугод. Воспоминания о нем приходят резко, и я подскакиваю. Моток бинтов укатывается куда-то в темный угол, слегка разматываясь. Я не обращаю на это внимание и, оперившись рукой о скользкие стены, мотаю головой. В разуме будто что-то щелкнуло, неприятно, даже больно. Я выхожу в основное помещение. Весь помятый, недовольный, с испачканной в крови одежде и бинтами на открытых участках кожи. Весь мой вид показывал высшую точку недовольства и неумелые попытки не грубить попросту. — Что ты тут делаешь? — совсем неприветливо хриплю я, подмечая, как от моего вида занервничал гость. — Модди… — бормочет себе под нос Пугод, куда-то растеряв всю свою напускную уверенность, с которой заявился в храм. Он нервно потупил взгляд на носки своих начищенных ботинок. — Почему ты не появляешься дома? — Не появляюсь? — гость кивнул. — Дома? — Да, тебя не было больше месяца, — осторожно подмечает Пугод, — Я переживаю, — продолжает он до того неловко, что не решается произнести это громче, чем шёпотом. Гость начинает поправлять манжеты на руках, отводить взгляд куда-то мне за спину, будто интересуясь, чем я тут занимаюсь. Мы замолкаем. Я хмурюсь на предоставленные мне сухие числа. Не быть дома долго было привычным делом, чем-то правильным, только вот в последнее время я стал забывать, где находится этот самый «дом» и что тот из себя представляет. Ночевать в храме или где-нибудь на улице стало обыденным. Я практически привык к этому. Правда сейчас я и вспомнить не мог почему так делал. Кровь, бурлящая в голове во время боёв, кружила мой разум, заливала все ярко алым. Все остальное меркло. Я и не пытался видеть иного. Ее стало до того много, что я не смог бы и при желании отмыться. И толку не было. Убийства — моя любимая работа. Убийства — мой долг. Моя каторга, мое проклятье. «Открой, — разразилось у меня над головой. На секунду мне показалось, что я уже мертв, — глаза» Я тут же открыл, будто моим телом управляло нечто иное, не я сам. И тут же жалею об этом. Оно больше не смотрит, будто вывело из ступора. Я сжимаю перепачканными руками одежду на груди, будто пытаясь выпустить беспорядочно колотящееся сердце. Труп. Обезображенный. Едва ли можно было узнать черты неизвестного. Кровавое месиво лежало у моих ног. Я падаю на колени от бессилия и зажмуриваю глаза. Омерзительно, противно. Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не развалиться до конца. Мои руки перепачканы кровью. Да и сам я был покрыт брызгами. Моя одежда безвозвратно испорчена, но я даже не думаю об этом. Вокруг слишком много следов меня. Недалеко валяется топор. Мой. Я вдыхаю сквозь сжатые зубы и неловко вскакиваю. Меня ведет. — Модди, пожалуйста, возвращайся, — продолжает Пугод, явно до боли заламывая свои пальцы. Нервничал, будто он действительно был в зоне риска и его легко могли убить. Я хмурюсь сильнее. — Я не могу, у меня заказ. — А после? — После, скорее всего, будет новый. Пугод раздосадовано выдыхает и поджимает губы, единственное, что можно увидеть у него из черт лица. Его шляпа представляется чем-то по-ребячески глупым и мне, вероятно, было бы смешно. Оставалось лишь вспомнить как это и для чего. Скрытность друга волновала бы меня раньше, но сейчас это отозвалось во мне ничем больше, чем секундной мыслью, которую я сразу отбросил. Мы продолжаем молчать. Я стою твердо, прямо смотря на гостя и не боясь выражать недовольство неожиданным визитом. Пугод же робкий, не знает куда деть руки и взгляд, который все время притягивала моя фигура. Он действительно скучал, ждал, но резко растерял уверенность, заявившись в «логово» к зверю. — А если сделают заказ по мою голову, ты убьешь меня? Резкая боль пронизывает мой торс, и я тут же хватаюсь за бок. Понять, была ли та теплая кровь моей, и я не пытаюсь. Нервно улыбаюсь уголками губ, легкий смех разбавляет тишину. Мне нужно уходить. Я забираю топор, не глядя в сторону трупа. Моих рук дело. Зачем? Почему? С какой целью? ПоЧемУ и зАчеМ мешаются в моей голове, и я решаю больше не думать о них. Воняло гнилью. Я чувствовал руки смерти, что мягко сжала мое горло всего на мгновение, после чего отпустила. Она пришла за другим. Чьих рук дело? Моих. Я не жалею, тогда почему так плохо? Я молчу, удивляясь как много засевшей глубоко грусти в глазах напротив. Да, убью. Нет, я этого не хочу. Воспоминания перекатываются тяжело, как ржавые шестерёнки, которые спустя столько лет застоя заставили работать. Я ушел из дома с четкой целью не возвращаться. Зачем? Не накликать беду. Чтобы Пугода не задело в бесконечной гонке за головами. Он был дорогим и слишком важным элементом в моей прошлой жизни, чтобы просто так его ломать. Но я ломал. И очевидного пути решения этого не было. Находясь далеко, я делал едва ли не так же больно, когда находился рядом. — Убью, — сдержанно эхом прокатывается по помещению. Я смотрю прямо и вижу, как Пугод замирает, как странная тень ложится на него, но ничего сделать с этим не может. — Тебе стоит идти. В еле живом состоянии я покидаю место преступления и ухожу куда-то далеко. Все вокруг видится ненастоящим. Грязная одежда липла к телу. Я смахиваю с лица набежавшую влагу, пачкая себя тем самым окончательно. Слезы. Слезы сами наворачиваются, когда оно смотрит на тебя. Ты готов кричать, биться в истерике, лишь бы тебя отпустило. Я узнал лишь то, что под его взором страшно, но безопасно. Почему оно выбрало меня? Для чего? Я не хочу убивать. Не хочу, пожалуйста. Нахожу себя у реки с прокушенной до крови губой и глупой нервной улыбочкой на пол лица. Маленькая речка журчит у моих ног, унося с собой так много крови. Много, много для меня и нее, она на самом деле не против. Окрашенная в красный вода видится мне омерзительной. Правда? Я чувствую, как новая теплая кровь струится по мои рукам. Не пытайся отмыться. Рукава закатаны до локтей. Мое лицо и часть волос мокрые от воды и крови и видится мне, я пытался избавиться от грязи. Мои руки грязны, как и были. Парень реагирует на слова запоздало. Поднимает будто отяжелевшую голову, молчит, продолжает поджимать губы и лишь раз беспомощно открывает рот, в попытке что-то сказать. Возразить. Но не может, робеет под прямым взглядом темных глаз. Непривычная вязкая дрожь пробегается от этого по спине. Пугод мнется ещё секунду, прежде чем заключить меня в неловкие, быстрые объятья. Парень упирается головой в мою грудь и кладет руки куда-то под лопатки. На уязвимое место, но я стою, будто не понимая, что происходит. Знаю, что от меня неприятно пахнет затхлой кровью. По моей спине пробегают мурашки, и я замираю, как статуя. Я останавливаю себя, чтобы не прижать чужое тело в ответ. Потому что стоит дать себе волю — не отпущу. Заберу в чертов омут с собой, не дав и шанса уйти, вырваться. Пугод прижимается ухом куда-то туда, где должно биться сердце. Пальцы на моей спине сжимают одежу, парень не скрывал дрожи в теле. Но мгновение следом Пугод резко отпрянул, взглянул в глаза и, не найдя хотя бы каплю отклика, быстро ушел. Я слышал, как он тоскливо и разочарованно выдохнул в конце, будто теряя надежду. Мне практически жалко. Приходится останавливать себя, чтобы не окликнуть его, позвав обратно. Пугод уходит, даже не оборачиваясь. Я смотрел ему в след, все больше понимая — я поступил правильно. Мой долг был и будет только моим. И все горести, и тягости его я должен вынести лишь на своих плечах. Искать поддержки в этом было бы эгоизмом. Я стараюсь дышать ровнее. Аккуратно смываю кровь с рук, шипя от ран. Исцарапанные до мяса, что кусочки кожи были под моими ногтями. Я весь испачкан кровью, мне нужно отмыться. Не могу. Водой не получается. И не получилось бы. ТаК сТраНно. Я смеюсь, потому что выжил. Смерть смотрела на меня иначе. Она имела надо мною большую власть, чем жизнь. Как ПечАЛьНо.

***

Смутные, еле различимые звуки доносятся откуда-то рядом. Очень близко. Но не кажутся опасными. Я продолжаю, насколько понимаю, лежать. Не то чтобы я смог бы подняться. Попытки различить их, собрать во что-то одно оканчивались печально и вскоре я оставил это. Все тело крепко сковала пелена боли. Я не мог пошевелить и пальцем, едва их ощущая. Каждая моя часть была будто пронизана иголками, но сильнее всего болела грудная клетка. Дышать тяжело, слишком тяжело. Я, скорее всего, просто хрипел, пытаясь поймать хотя бы немного больше кислорода. Голова кружилась, и я лишь смутно ощущал себя лежащим на чем-то мягком. Чуть позже я смог различить прикосновение на моих руках. Это были чужие холодные ладони с длинными пальцами. Нет, не привычное касание. Что-то живое пыталось вытащить меня из пелены боли. Я доверился ему, не пытаясь отпрянуть, избавиться от присутствия. Сколько я тут лежу считать не брался. Мешала боль. Она сбивала мысли, пульсировала кровавым комком у меня под ребрами. Я хотел бы ее вырвать, но руки меня останавливали. Живые, от того становилось не по себе. Я практически мог ощутить их грубую кожу. Касания казались мне обжигающе-прекрасными после могильного холода смерти. Я чувствую чужое дыхание. Ровное, спокойное. И взгляд. Прожигающе-пристальный, но он от того не казался чем-то опасным. Неизвестный сидел рядом, касался меня, смотрел на меня, изредка печально вздыхая. Я постепенно приходил в себя, избавляясь от тумана в голове. Открыть глаза я не пытался, упиваясь пока ощущением реальности, что больше не ускользала от меня, как вода через решето. От моего слуха не укрывается стук часов, свист ветра за окном. Меня слегка придавливало чем-то мягким. Одеяло. От этого необычно тепло. Привычный холод, окружающий меня всегда, отступал, когда я находился рядом с этим неизвестным. Чувство безопасности давало мне оставаться неподвижным и расслабленным. Я чувствую, как холодные пальцы мягко сжимают мои запястья, слушая пульс, чувствую дыхание на моем лице, внимательный взгляд, изучающий мои черты. Я готов поклясться, что неизвестному понадобилось больше времени на то, чтобы рассмотреть внимательнее кривой шрам на моем лице. Когда моих губ касаются чужие, я чуть вздрагиваю. Я остаюсь внешне расслабленным, боясь спугнуть его. Все внутри меня будто замерло. Нос забил тонкий запах неизвестного, затмивший преследующий меня смрад смерти. И я вспоминал. Пугод. Я чувствую, как дрогнули его губы, когда я практически замер дыханием. Он тяжело отрывается от меня, сжав сильнее одно из запястий. «Все будет хорошо, — звучит так тихо, что едва не теряется в свисте ветра за окном. Дождь стучал по окну, все нарастая. Гроза. Молния изредка стучала в окно вспышками света. Раскатистый гром чуть слышен из-за стука капель по стеклу. — Тебя не найдут» Пугод встает и отходит от кровати. Я позволяю себе приоткрыть глаза, чтобы взглянуть на него хотя бы мельком. Попытка повернуть голову в бок оканчивается печально. Меня пронизывает резкая боль, от чего я глухо зашипел. Пугод возвращается, быстро пробормотав что-то под нос. «Не стоит, — шепчет он мне чуть ли не на ухо, укрывая одеялом сильнее и кладя свои руки ко мне на щеки. — Тебе нужно отдыхать, — он проводит большим пальцем по моей скуле». Пугод еще секунду сомневается, но все же отходит от меня вновь. Я слышу, как гремит металл вещей, которые он доставал. Комната наполнилась тусклым светом зачарованной брони и оружия, беспокойство вскипает во мне быстро, но я не могу вымолвить и слова против. Голоса нет, сил нет, я едва не засыпаю обратно. Порываясь даже просто пошевелить рукой, Пугод резко оборачивается. «Пожалуйста, так будет лучше, — он хмурится, — ты ранен. Тебе нужен отдых, — встречая мой задумчивый, беспокойный взгляд он улыбается. — Все будет хорошо. Они тебя не найдут, я об этом позабочусь». Он быстро уходит, хлопнув дверью. Могильный холод смерти уходит вместе с ним, оставляя мое избитое тело. Нечто покинуло меня, но случилось что-то хуже. Пугод забрал его с собой, забрал постоянный риск на свои плечи. Мне становится страшно, я чувствую, как это чувство растет во мне все сильнее. Моя попытка встать оканчивается крахом. Я не могу даже сесть, что уже говорить о том, чтобы проследовать за Пугодом. Остается только надеяться, что Смерть заберет не его душу.