Белый жемчуг, черный атлас

      Китти Берлингтон была совершенно очаровательна. Даже не потому, что старалась понравиться, просто светилось в ее взгляде что-то забавно-искреннее, неуклюжее и трогательное, хотя она скорее умерла бы, чем услышала от кого-нибудь о таком.       Китти Берлингтон, несмотря на все очарование, изысканные манеры и безупречное происхождение, не принимали в обществе; и Джоанна Егер была именно сегодня несказанно этому рада.       Субботним вечером в «Кафе Паризьен» было немноголюдно и прохладно. После ужина подавали кофе, коньяк и лимонный шартрез. Греховное зелье, что и говорить. Оркестр наигрывал что-то легкомысленное, призванное развеять тоску по твердой земле и невыносимую скуку.       Мисс Берлингтон в голубино-сизом, по последней моде, узком в щиколотках платье казалась невинной и восхитительной. Впрочем, на третий день бесконечной линии горизонта и однообразных пейзажей и не такое покажется.       Кривя губы о лаковый мундштук, Джоанна возмущалась вольным поведением внезапной союзницы, но, разумеется, про себя. Вслух же позволяла себе только открыто иронизировать.       Чем гарантированно выводила мисс Берлингтон из себя.       И это было само по себе великолепно — поскольку непостоянный Мюир, кажется, остался в прошлом. Что ж, Джоанна с радостью бы позволила Китти себя загрызть, только бы «мисс Великая Актриса» бросила так затравленно озираться при виде бывшего жениха. Все равно Китти бы с ней не справилась, даже не поцарапала бы: Джоанна была в своих силах более чем уверена.       Ужин не был таким уж светским; тем более, что обе персоны нон-грата расположились подальше от любопытных глаз. Да и никому особенно не было до них дела, вечер располагал к неутомительным развлечениям: в салоне открыли небольшой тур быстрых вальсов.       Китти осторожно поправила жемчужную подвеску в несколько слишком вычурной оправе. Какой смысл был надевать на себя эти побрякушки, если весь вечер в благосклонных зрителях будет кадка с пальмой, а в неблагосклонных — Джоанна Егер?       — Леди Кэтрин, танец? — Их уединение оказалось нарушено краснеющим юношей, одним из стайки молодых джентльменов, видимо, слишком юных для бренди и приличных барышень.       Ну что же вы медлите, Мисс Гордячка? Ступайте, завоевывайте эту сцену...       Что ж, следовало признать, что танцует Китти Берлингтон восхитительно. Лаковый мундштук был отложен прочь. Дрогнули запястья, в тихом звоне браслетов утонула улыбка: только уголками губ.       Джоанна облизнулась. Превосходно.       Темный дымчатый шелк — слишком открытое декольте, все в этой девице — слишком... Однако, одернула себя Джоанна, брюзжание есть признак неуклонно надвигающейся старости. Белоснежные перчатки Китти, слишком короткие для вечерних и слишком вызывающе украшенные для повседневных, дивно подчеркивали нежную кожу, слегка переливаясь сатином на запястьях.       Чудесное зрелище.       Китти наслаждалась собой, каждым движением, откровенно располагая преимуществом — свободой, чего не могли позволить себе «настоящие леди». Иногда Джоанну посещала мимолетная мысль, что, возможно, Кэтрин Роберта Карлтон — нынче Китти Берлингтон, — вовсе не сожалела, что покинула их тошнотворно правильные ряды.       Теперь она пользовалась вниманием, привлекая его, однако же, не столько кукольно-наивной мордашкой, сколько репутацией. С изъянами, как поговаривали. Иногда легкая испорченность могла придать шарм. А еще Китти могла выбирать, кого одаривать благосклонностью. И это было... забавно, если учесть, какой холодный прием Китти Берлингтон устроила этому... Максу, кажется. А ведь он мог бы составить ей неплохую протекцию.       На Бродвее.       Джоанна Егер вложила в мундштук еще одну сигарету.       Оркестр заиграл финал, и Китти, чуть присев в благодарном реверансе, покинула своего кавалера. Слишком, надо сказать, неискушенного для такой особы.       — Вы метите высоко.       — О! Чем же я себя выдала?       — Боюсь, Джек Тейер еще слишком юн. А вы — не лучший выбор няньки.       Китти расхохоталась и пригубила свой шартрез.       — Придержите язык, мисс Егер.       — Забавно, что вы просите об этом у журналистки, мисс Берлингтон.

***

      Каюта Джоанны, холодная и темная, казалась очень спартанской и скромной. Электрокамин не зажигали. Тусклый свет от двух бра делал все вокруг мрачным, тени — слишком резкими.       Дыхание в промерзлом воздухе звенело и рассыпалось искрами.       — Я вас уверяю, ничего сверх этого мне и не нужно. Эти каюты, хоть они сейчас и первого класса, могут легко трансформироваться. И продаваться по совершенно другой цене.       Но Китти по-прежнему не было дела до «Титаника» и его красот или удобства.       Она пожала плечами и повернулась к Джоанне спиной, вернее, локтями.       — Помогите же.       — Наймите себе горничную. — Джоанна, несмотря на холод, приоткрыла иллюминатор и достала тонкую дамскую папиросу.       Фыркнув, Китти изогнулась в талии и изящно расстегнула пуговицу-жемчужину над локтем. Затем — точно так же — левой рукой на правой перчатке. Джоанна украдкой опустила взгляд на собственные, затянутые в обыкновенный черный атлас пальцы. Опять этот взгляд — через плечо, уже нетерпеливый, свысока-оценивающий.       Не дождавшись помощи, Китти отвернулась, склонив голову, наощупь расстегивая вторые по порядку пуговицы, не торопясь — будто лаская — округлые камни. Две дюжины некрупных бусин. Джоанна почувствовала, как беспричинно начинает краснеть.       Без какого-либо повода.       Лимонный шартрез, проклятие.       Всего лишь перчатки, идеально охватывающие соблазнительные запястья и тонкие пальцы.       Китти Берлингтон в туманно-сером шелке.       Остатки пудры оседали в воздухе; левая перчатка с глухим стуком застежек упала на красно-белый ковер каюты. Одновременно Джоанна подалась вперед, не сводя взгляда с мисс Гордячки, будто гипнотизируя добычу. Прикосновения утонули в ткани платья и тут же обожгли реальностью кожу на бедрах, над резинками чулок. Вздох удивления сорвался с губ Китти.       Возмущенной струной заныл шелк, взмыли к потолку оборки нижних юбок.       Джоанна была уверена, что черный атлас её перчаток тоже неплохо подойдет к оттенку кожи мисс Берлингтон. Особенно к ложбинке меж ключиц. И к пульсирующей акварельной синеве вен под скулой, божественно вылепленной, будто созданной для зависти.       Еще один короткий вдох-выдох, возможно — протестующий.       Рука Джоанны, в черной, безупречной — ни морщинки, — перчатке оказалась между бедер Китти.       Безошибочно — она ждала этого. Обе ждали.       Возможно, слишком долго. Китти закусила нижнюю губу, чтобы не закричать.       Черный атлас на пальцах Джоанны мгновенно намок. Ждущая, трепещущая влажность.       Острые зубки мисс Берлингтон жалили поцелуями - там, где воротник строгой, почти мужской рубашки Джоанны застегивался булавкой с большим аметистом. Джоанне стоило некоторых усилий завладеть этими несносными губами со вкусом лимонного шартреза. Каждое прикосновение было принято благосклонно, более того - ненасытно, радостно. Где-то на краю сознания брезжил — и угасал — отблеск здравого смысла.       Кто из них дернул за шнур выключателя осталось неясным, потому что буквально секунду спустя обе оказались на полу: Китти — оступившись, Джоанна — запутавшись в собственном платье, вслед за заклятой подругой.       Гребень выскользнул из пышного узла прически, и волосы Китти рассыпались по плечам. У Мисс Гордячки, оказалось, был поистине непреодолимый талант что-нибудь завоевывать.       Кого-нибудь.       Пути назад не было.       Глаза Китти полыхали совершенно кошачьим желанием, потянувшись, она быстрым, неуловимым движением оказалась как раз так, чтобы безымянный и указательный пальцы Джоанны безупречно поместились между бархатистых — даже сквозь влажную ткань перчаток — горячих складок.       Пульсирующая желанием, Китти крепко обхватила пальцы Джоанны — в кольцо. Теперь это было одно сердцебиение на двоих, слишком громкое, оглушающее, шепот или шелк — не разобрать. Только шум прилива, горячей крови бился в ушах.       Она не успела. Джоанна слишком поздно поняла, что не вовремя увернулась, — и теперь Китти впилась зубами в плечо, прямо в основании шеи, и Джоанна сама едва сдержалась, чтобы не закричать — от боли и сумасшедшего желания. Только зажмурилась крепко, до боли, до пляшущих перед глазами цветных огоньков.       Китти наконец оторвалась от нее. В улыбке не было ни капли смущения.       Бесстыдница.       Это может быть интересно, мисс Берлингтон.       Руки Джоанны вновь оказались на бедрах Китти. Посмотрим, дорогая, что ты скажешь утром.       Если, конечно, хватит бестактности смотреть в глаза стюардессам — наверняка слышавшим ночные репетиции мисс Берлингтон. В каюте Джоанны.       Прекрасная перспектива.

***

      Арктический холод не оставил шансов прогуливающимся после завтрака пассажирам: все стремились как можно скорее покинуть променады.       Кутаясь в плотную накидку, Китти молча провожала взглядом облака, скрывающиеся за горизонтом. Было еще серо и сумрачно, хмурое небо низко нависло над волнами.       — Не откажете в удовольствии поужинать сегодня со мной? — Джоанна улыбалась — невиданное явление в этом изматывающе-скучном путешествии.       Китти кивнула, все еще глядя куда-то вдаль.       — Сегодня воскресенье, — будто между прочим уронила она.       — Торжественный ужин. Толпа разодетых в пух и прах леди и джентльменов, — поддержала её Джоанна.       — Лимонный шартрез, дорогая, — интимным шепотом сообщила Китти. — Вы зайдете ко мне до ужина? Хочу вас попросить помочь мне с перчатками.