Я люблю тебя любить

С первыми по-настоящему длительными отношениями Рита многое узнала о себе. Например то, что она все же семейный человек, а не тотальный холостяк, и домой все же хочется, когда есть к кому и зачем спешить. И рисковать уже не так и легко, голова пусть и такая же горячая, импульсивная, но уже не бездумная — Рита не может себе позволить глупо погибнуть. Ее Валя не простит. Поняла, что необязательно быть такой сильной, грубоватой и резкой всегда, и теперь, когда рядом человек, которому можно доверить всю себя, свою дурацкую голову, мысли, кошмары и неуемные руки, норовящие кому-то почесать неровный нос, можно быть лучшей версией себя: чуть более чуткой, внимательной и заботливой. Остальное тоже никуда не девается, обязательно в острые моменты дает о себе знать, но Власова все же взрослый человек, хотя Валя в этом иногда всерьез сомневается и старается сама углы сгладить, поставив неуклюжую резиновую нашлепку в качестве безопасности, потому что совсем это выбить из себя у нее не получится, работа и прошлое дают о себе знать и никогда не позволят быть беспроблемной для окружающих. Впрочем, Валя принимает ее и такой, проявляя ту мудрость, которой невозможно не очароваться. Ей даже нравится ее абсолютная прямолинейность и искренность. В Рите никогда не надо искать подтекстов, а в речи не бывает намеков. В конце концов, идеальных людей не бывает. Также в долгих отношениях узнаешь очень многое о своем партнере, и Власова знает, насколько Валентина эмпатична, и ей сложно работать в ФЭС с ее уровнем сопереживания; насколько она бывает чуткой и нежной в сексе, понимающей с близкими — безумно светлый человек, в которого Рита не могла не влюбиться, потому что в ней было все, чего не хватало Власовой в жизни. Еще она узнала, что Валечка предпочитает легкий алкоголь, и от него ей быстро сносит голову — чертовы пузырьки. Впрочем, и от другого не отказывается. Дни рождения у сотрудников Федеральной Экспертной Службы обычно проходили прямо на работе — друзей, помимо службы, ни у кого практически не было, как и лишнего времени, поэтому в перерывах между делами быстро накрывалось на стол. Легкие закуски из доставки, пластиковые тарелки и стаканы, разнесенный алкомаркет — вот и вся эстетика празднеств. Фрукты потрошит Холодов, удивительно ловко орудуя крупным ножом. Ананас разделывается в считанные секунды, и крупные кубики ровным строем укладываются на тарелку, а Тихонов, чуть прикусив от усердия язык, протыкает нарезку зубочистками ровно посередине. Следом в цвет ложатся более крупные куски белой дыни, сладкой даже на вид, тонкие полукружья лимона, и по палитре добавляется оранжевый — Андрей заканчивает с апельсинами. На другом блюде яркий арбуз, и на него через стекла буфета заглядываются проходящие мимо сотрудники — уж больно сочный, алеющий призывно своими острыми треугольными гранями. Рите и Юле (как женщинам) доверили самое важное — алкоголь. Тихонов как-то со своим похищением уже не вызывал доверия, поэтому было решено отправить Власову за высокоградусным пойлом, а Соколовой дали задание удерживать вздорного капитана на коротком поводке и заодно помочь ей выбрать что-то легкое для настоящих дам. Рита зависла над полками с виски, пока Соколова с подозрением вертела в руках яркую бутылку — совершенно точно какой-то ликерчик. Подарок имениннику Власова не выбрала, а уж если быть совсем искренней, то попросту забыла про сам день рождения. В памяти появились пробелы и сквозняки — удар пришелся на даты, но, впрочем, помнить дни рождения всех коллег она не считала необходимым. В предпочтениях тоже не особенно разбиралась, поэтому в подарок Данилову отправилась бутылка какого-то японского виски. Алкоголь для оперативника никогда лишним не будет. Следом с полки смелась пара бутылок хорошего коньяка, а Юля без зазрения совести догрузила Риту яркой бутылкой ликера, мартини и какой-то гадостью с пищевыми блестками. Власова, демонстративно тяжело вздохнув, потащила все это на кассу, а Соколова в ответ подарила ей свою мягкую садистскую улыбочку, которая временами преследовала майора, вызывая у людей неясную смесь эмоций, зарождавшуюся на уровне диафрагмы. Количество алкоголя обусловлено сразу двумя факторами: Рогозина в командировке и поздравила Степу по видеосвязи, настоятельно наказав Круглову проследить, чтобы контора не превратилась в вытрезвитель. Круглов, конечно, покивал, заверил в пристойности отмечания и ровно через две минуты доверил Рите алкомаркет; а вторым немаловажным фактором стало редкое отсутствие серьезных и срочных дел, холодильники в морге блистали отсутствием новых постояльцев, а столы в лаборатории не были завалены уликами и вещами. Чем не повод по-человечески выпить и отдохнуть? Валя с Оксаной занимались доставкой и раскладыванием того, что привезли, и вкусные запахи из переговорной завлекали всех присутствующих. Красок добавили и вернувшиеся Соколова с Власовой. И непонятно, чему больше рада спетая и спитая компания — тому, что все в сборе, или игривому характерному позвякиванию бутылок из пакетов. Рита пользуется возможностью и вручает Степе отдельный плотный пакет с виски, искренне поздравляет с днем рождения (на самом деле не помнит, сколько ему исполнилось), получает благодарные объятия и поцелуй в щеку — интересно, Валечка ревнует? Наконец, все расставлено, красивое, почти эстетичное, и Оксана обязательно должна сделать несколько фотографий себе в инстаграм. Конечно, имеет место быть и пара общих фотографий для отчета Галине Николаевне, пока все трезвые, сконцентрированные на зрачке камеры, макияж не потек, прически не сбиты на сторону, не помяты воротники рубашек и не распущены галстуки. Валя сегодня сначала на мартини, а потом на ликере, который пахнет неожиданно крепко и пряно. Тосты за именинника, за службу, за раскрытые дела, за коллег, за начальство капают в общую копилку выпитого, и атмосфера спустя несколько часов разговоров совсем расслабленная. Рита медленно потягивает коньяк и наблюдает за тихими беседами фэсовцев, разбившихся на маленькие группы. Скоро все начнут уже расходиться. Буянить, к сожалению или к счастью, никто не начал. Тихонов иногда нарывался, но Оксана и Таня, привыкшие к закидонам и юмору Вани, умело отбивали или осаживали электрического компьютерщика, но даже сейчас он, объединившись с Холодовым, о чем-то спорил с женской частью лаборатории. Власова соврет, если скажет, что не замечала, конечно, каких-то взглядов Вали, но отвечать на них было бы опасно — нетрезвая Антонова иногда слишком большая проблема. Но Валечка сидит рядом, в соседнем кресле, от нее маняще сладковато пахнет ликером (черт, у Юли есть вкус), и Рите уже очень хочется сдаться и посмотреть в глубокие глаза с тонкой горячей искоркой. Тем более, что сама Валя этого хочет. Власовой хватило уже ее выбора платья на сегодня, и это была катастрофа — взгляд неизбежно падал в вырез.       — Валюш, ты серьезно пойдешь в этом? — Рита, прислонившись к дверному косяку, откровенно любуется тем, как на Антоновой сидит черное облегающее платье с V-образным глубоким вырезом. По нему точено вниз стекает к центру груди золотая подвеска «капелька» с ярким изумрудом — Ритин подарок.       — А что, какие-то проблемы? — а Валечка крутится вокруг зеркала, все смотрит, хорошо ли. На кровати валяется штук семь платьев, и Власовой пришлось смотреть и пытаться быть объективной. К сожалению, вариант «ты прекрасна даже в банном халате» Антонову не очень-то и устроил. При этом сама Власова спокойно стояла в трениках, запихнув руки в карманы, и ее мало волновал собственный стиль. Разумеется, Валя помогла Рите понять, что ей стоит переодеться, поэтому финальный вариант одежды Власовой выглядел очень даже ничего: рубашка и брюки.       — Да, Валюш, проблемы. На тебя все будут пялиться. И я тоже.       — И что? Я не против, — мурлыкнула игриво Валечка, и у Власовой стабильно перебило дыхание от того, насколько эта женщина была временами настоящей кошечкой.       — Я против. Пялиться можно только мне, — отрезает Рита, но прицел ее взгляда остается ровно по центру груди.       — Не ревнуй, — улыбается и тянет Валечка и остается довольна своим выбором. А теперь Рита временами ловит на себе такие знакомые даже боковому зрению взгляды, и от этого приятно не по себе. У Вали темные искорки в глазах, и на них хочется ответить такими же. Когда Валя нетрезва, то роль главной авантюристки принадлежит ей. А теперь им не нужно ничего скрывать друг от друга и даже от службы — все здесь люди с головой, все понимают. И Рита не смогла бы соврать, что ей не нравится такая Антонова, у которой темнеют голубые глаза и горят недобрым огнем, на щеках появляется румянец, а от горячих губ пахнет алкоголем. Валя знает, что никто не заметит, если они выйдут. Все заняты собой или друг другом. А выйти хочется. И Рита это понимает и чувствует. Выходят вместе, рука тыльной стороной касается руки. Иногда Власовой кажется, что им не всегда нужно общаться с помощью речи — они хорошо понимают друг друга на уровне прожитого, жизненного опыта, знания партнера. Валя задумчиво улыбается и идет в сторону морга (по привычке или по желанию?), и Рита тенью следует за ней, как в том стихотворении, случайно попавшимся в интернете, но запомнившимся так, будто вырезалось где-то на сердце в уголке: «Свет. Ночь. День. Ты человек. Я — тень. Твоя. Хожу с тобой, Бегу, не спотыкаюсь. Я тебя люблю! Я каждый день тобою Восхищаюсь.» Валя заходит в морг и выдыхает. Здесь ниже температура, здесь рабочее место. Удивительно, но здесь легче дышится. Рита стоит невидимо за спиной, но Антонова точно знает, что она там есть, разрушая теорию о том, что существует лишь то, на что ты смотришь. Валя разворачивается и не ошибается — Рита рядом. Поэтому этим отношениям и был дан зеленый свет — Власова была рядом тогда, когда это было необходимо. У Вали вкусный парфюм, и его раскрывшийся запах щекочет ноздри так же, как и пряный ликер, который Рита так и не попробовала, отнекиваясь тем, что у нее есть коньяк, она ему сегодня не изменяет. На самом деле хочет попробовать сейчас.       — Я знаю, ты хотела выйти, — мягко улыбается Валя, нарушая целостность тишины, и подходит вплотную, обнимая чуть пониже лопаток.       — Ты как всегда чувствуешь, что я долго не могу вынести большие собрания. Спасибо, что украла меня, — Рита обнимает аккуратно в ответ за талию. Ей нравится этот жест, он создает нужное ощущение уюта и одновременно собственничества, присущего Власовой.       — Украла, решив, что нам уже можно исчезнуть из поля зрения.       — Только почему-то ты решила меня украсть в морг. Ты очень оригинальна, милая, в выборе места для свидания.       — Именно, Рита, здесь у нас его еще не было, — улыбается ласково Валечка и проводит тонкими теплыми пальцами по скуле, а в невинных глазах начинают свои танцы те еще закаленные черти.       — А еще сюда точно никому не придет в голову зайти. И сама первая тянется за поцелуем, чтобы смешать свой ликер с ее коньяком, и послевкусие ударяет по голове. Рита осторожничает, но знает, что долго не выдержит, да и сама Валя распаляется, и нежность отходит на второй план, когда чувствуют, что это им уже не нужно.       — Ты знаешь, что ты невыносима в этом платье, солнце? — шепчет Рита в самое ухо, усаживая Антонову на рабочий письменный стол — прозекторский ближе, но он всегда холодный, как души тех, кто живет без любви.       — Ты мне это уже говорила сегодня, — улыбается Валя, снимает каблуки и игриво проводит ногой по бедру Риты.       — А это факт, я просила тебя это не надевать. Ты знала, что я захочу его снять. Власова проводит носом по шее, касается губами бьющейся жилки. Пахнет тонкими цветочными духами, которые Валечка наносила днем. Пионы, жасмин. Роза. Том Форд. Нежно. Чувственно. Антонова чуть клонит голову в сторону, подставляясь под осторожные касания, одной ладонью прихватывает предплечье, второй сжимает аккуратно стык шеи и затылка. Рита дышит горячо, неровно, прихватывает зубами нежную кожу. Не торопится, придерживает Валю за бедра, оставляет дорожку чувственных укусов. Антонова сглатывает звучно, дышит шумно, возбужденно — уже; зарывается пальцами в укладку Власовой, тянет пряди несдержанно, смотрит, как проявляются мышцы на шее, вена на лбу. Это такое развлечение кошки — причинить, играя, легкую боль, чтобы стало еще жарче. Рита тянется сама, вжимается всем телом меж раздвинутых ног, резко и грубовато целует, как привычно лишь ей, когда нет настроя быть трепетной во всем. Валя принимает правила игры, отвечает кусаче, легко, ладонью с предплечья скользит на спину, ногтями проводя сверху вниз по рубашке. Власова отпускает, снова спускаясь на шею и ниже, по центру выреза, а Валя хватается рукой за край стола, откидывается назад головой, дышит рвано, закусив губу. Антонова знает: у нее не получится себя сдержать, это вопрос времени и жадности Риты, а так же степени собственного опьянения. Прикосновение влажного языка чуть пониже нагретой кожей подвески вызывает табун внезапных мурашек, и Валя звучно вздыхает с полустоном, сжимает край стола до побеления пальцев. Ритины глаза — самое возбуждающее, что есть в эту секунду. Алкогольная пелена приправляет пряным, по-мексикански жгучим соусом темный, воспаленно жадный, требовательный взгляд Власовой. Зрачки разлились по зеленой радужке, а щеки окрасились рассветным румянцем — то ли влияние градусов, то ли предчувствие любви — koi no yokan. Капитан, ее капитан задевает чувствительные точки сердца, кончиком языка лижет влажно грудь, ключицы, до чего может дотянуться, не стаскивая чертово платье. Антонова… начинает мурчать. По-настоящему, по-кошачьи, поцарапывая игриво плечи. Рита смотрит восхищенно. Влюбленно. Слов не находит, но им и не нужно. Целует быстро дорожкой вверх, оставляя последний долгий поцелуй в ямочке меж ключиц. Руки, которые удерживают бедра Валечки, чтобы она не свалилась со стола, крепкие, надежные, им можно довериться вслепую, упасть назад. Антонова знает, что ее подхватят. Пальцы Власовой аккуратно, шаловливо скользят по внутренней стороне бедра, к колену, а затем забираются под ткань, касаются нагретой кожи. Валя захватывает крепко чужие плечи, чтобы заземлиться.       — Не тяни, — у Антоновой требовательный, властный тон. Такой любимый Ритой, но она никогда не признается, как ей нравится руководящая Валя. Ей необязательно находиться сверху в постели, чтобы быть главной.       — А то что, милая? — и без того низкий голос Власовой стал хриплым, горячим, как кипящий кофе в медной дорогой турке. Пальцы щекочут возле самого белья, касаются нежной гладкой кожи, иногда задевают влажную ткань, от чего Валечка мягко, мелко вздрагивает.       — А ты правда хочешь узнать? — Антонова скользит руками от плеч на шею, за подбородок притягивает к себе, целует быстро, оттягивает губу; чуть придушивает, заставляя чужое сердце выстукивать быстрее свой ритм, заполошнее. Рита улыбается уголками губ, целует еще, оттягивает край белья, забирается под, во влажный жар, касается чувствительного клитора жесткой подушечкой большого пальца. Валя прогибается в пояснице, стонет наконец-то в голос. Гортанный звук из самой глубины раскованного тела вырывается наружу, отскакивает от холодной плитки. Рите все же совершенно не хочется заставлять ее ждать: внутрь проникает быстро, чуть грубовато. Антонова в порыве несдержанности царапает шею, и обе знают, что останутся следы. Но сейчас им все равно. Да и потом будет все равно. Стоны Вали и рваные болезненные выдохи Риты горячими волнами могли бы отогреть не только рабочее место судмедэксперта, но и растопить ледяной дворец Снежной Королевы. Антонова прижимает голову Власовой к себе, целует шею, укромную линию пониже кости нижней челюсти, прикусывает в нескольких местах неосторожно, вскрикивает невольно от особенно резкого и глубокого движения, а после грубоватых ласк клитора кончает с громким стоном, сжав ладонями стыки плеч и шеи до боли и искр в глазах у Власовой. Но ей плевать. Она целует Валечку снова, завершающе. Рита точно знала, что с Антоновой пить нельзя. Но предчувствие любви не позволяло не пить, зная, что будет с ними после пары бокалов, когда отстраниться будет невозможно. Единое целое.