"Five years"

      Суббота выдалась прохладной и пасмурной. По небу низко тащились тучи, ветер задувал в открытое окно комнаты Кима. Он уже проснулся, хотя часы показывали всего лишь 8 утра. Голова была неприятно тяжелой, его мутило, а ещё хуже стало, когда он повернулся вправо и увидел вторую половину кровати пустой. Ким шумно выдохнул и протянул руку, будто не верил своим глазам — хотя его зрение было не настолько ужасным — однако под рукой оказалась только холодная ровная простыня.        "Он сбежал?" — проскочило в ещё полусонной голове лейтенанта.        Ким перевернулся на спину и уставился в потолок. В груди начал сжиматься неприятный комок тревоги.        Ветер из окна становился всё настойчивее, поэтому Ким с усилием поднял себя и, пошатываясь, подошел к окну и закрыл его. Резкая тишина надавила на уши, в комнате стало ещё тоскливее.        Внезапно лейтенанта пробила мысль: “Может, он оставил записку?”. Медленно прошелся по комнате, вышел на кухню, в прихожую — все было как всегда. Нет, не как всегда. В миллион раз скучнее и отстойнее, как выразился бы Гарри Дюбуа. Не хардкор.       "Надо позвонить", — следующая здравая мысль перед тем, как позволить тревоге захватить разум. Ким попытался дважды, но безуспешно. Даже если бы он спал, то столь настойчивые звонки должны были разбудить его.       Ким вернулся в спальню. Наверное, он сошел с ума. Или это ему приснилось. Он слишком долго был один и, видимо, его организм уже не выдерживал этого. Кицураги присел на край кровати, противоположный тому, на котором спал. Руки гладили ледяную простынь, словно исполняя какой-то древний ритуал в попытке получить ответ на вопрос: "Почему же он ушел?". Неожиданно для себя, Ким наклонился и, уткнувшись носом, понюхал простынь. Стиральный порошок и едва уловимые ароматы пота, табака и мужского парфюма с приятными пряными нотами. Нет, Ким не сошел с ума. Он был здесь.       "Ох, Жан…", — пальцы с силой сжали простынь, в горле встал неприятный ком. Воспоминания о прошедшем вечере нахлынули на бедного лейтенанта, чье хвалёное самообладание, кажется, не успело ещё проснуться.       У него удивительные глаза. Серо-голубые и бледные, темнеющие, когда их обладатель испытывал сильные эмоции, и затягивающиеся сизым туманом, когда он был расслаблен. Сейчас Кицураги сложно было сказать, какие конкретно эмоции обуяли Жана — его взгляд метался от Кима к потолку и куда-то в только ему самому ведомые миры.        — Мы можем остановиться, если хочешь.       — Я… блять, — хрипло выдохнул Жан. Вообще, с того момента, как он оказался под Кицураги, лежа на его кровати, та часть мозга, которая отвечала за членораздельную речь, стала работать с перебоями. Взгляд снова устремился куда-то в пространство за плечами Кима. — Я никогда не был с мужчиной.        — Это не проблема, — Ким осторожно поцеловал Жана в шею. Ему стоило усилий не отдаваться зову сотне пожаров, ежеминутно загоравшихся в его голове. И в штанах. — Нам не обязательно заходить сегодня далеко.       Тут, конечно, лейтенант лукавил. Ему хотелось зайти далеко. Он не желал ни о чем думать. Сознание туманилось, реальный мир уплывал и казался недосягаемым, как будто погрузился в Серость. В конце концов, все и так скоро погрязнет в ней. Ким. Ревашоль. 47 и 51 участки. Его любимая Кинема. Жан Викмар. Их любовь. Если это можно так называть. Возможна ли в этом мире ещё настоящая любовь? Или это удел новых людей в новом новом мире, а они будут растворяться в Серости, продолжая по привычке разыгрывать эти пьесы, чтобы не сойти с ума?       Пожары горели и звали. Ким ощущал себя драконом, готовым сорваться с вершины горы в головокружительное пике, испепеляя все на своем пути. Ему хотелось зайти далеко. Слиться их жалкими телами и остаться так на целую вечность. "Пожалуйста, только не оставляй меня". Серость слишком близко.       "Блять", — Ким все ещё лежал, уткнувшись носом в простынь, на той половине, где спал Жан, и вдыхал слабеющие ароматы прошедшего вечера. Низ живота налился приятно-болезненной тяжестью, рука, не вполне подчиняясь сознанию, потянулась к члену. В носу неприятно засвербило, по щекам покатились слезы. "Отлично. Когда ты последний раз плакал, Кицураги? Когда те ребята сломали твою любимую игрушечную модельку самолёта?" — это было давно, та часть времени уже растворена в Серости. Теперь ты взрослый — можешь не спать по ночам, смотреть телевизор сколько душе угодно, дрочить субботним утром и плакать. "Интересно, Дюбуа занимался тем же, когда Дора бросила его?  Вполне в его стиле", — Ким поспешил смахнуть эти мысли и вернуться к Викмару.       Жан был чересчур напряжён. В общем-то, это было его практически естественное состояние. Кто-то слишком перетянул струны его души, да так, что они гудели от самого легкого прикосновения. Казалось, потяни чуть сильнее и они просто лопнут. Вместе с бедным офицером. Ким знал, что Жан долго страдает от депрессии и сейчас находится на лечении, но Викмар не особо любил поднимать эту тему. "Нихуя мне ничего не помогает. Можно подумать, этот мир станет действительно менее дерьмовым от таблеток и разговоров о детстве". "А что бы тебе могло помочь?" — спросил тогда Ким и это был момент, когда они впервые по-настоящему посмотрели друг другу в глаза. Жан ничего не ответил, но Ким ясно прочитал: "Ты". Ярко-оранжевое пятно в серо-голубом мареве. Можешь попробовать, Кицураги. Серость все равно уже почти за вашими спинами.       — И нам не обязательно заходить сегодня далеко.       — Да, — наконец-то взгляд Жана перестал метаться и замер, фокусируясь на партнере. Он источал одновременно и страх, и желание.        — Окей. Я хочу отсосать тебе.       По лицу Жана пробежала короткая улыбка:       — Всегда пожалуйста, лейтенант Кицураги, — Ким почувствовал облегчение. Оба на некоторое время вернулись в реальность. Они должны ощущать друг друга, чтобы Серость не настигла их слишком быстро.       Ким улыбнулся в ответ и, оставив ещё пару легких поцелуев на шее Викмара, занялся его рубашкой, ремнем (жаль, что сегодня не получится сообразить с ним ничего интересного), брюками, пока не оставил Жана в одном нижнем белье. Затем снова вернулся к шее и начал прокладывать дорожку из поцелуев все ниже, вдоль трепещущих артерий, по изгибам ключиц, по слабо выделяющимся краям грудных мышц. Несколько поцелуев туда, где дикой птицей колыхалось сердце сражённого офицера. Затем снова вниз, по судорожно вздымающемуся животу. Жан уже начинал изгибаться под Кицураги, одна его рука беспорядочно трепала жесткие от укладки волосы Кима, другая гладила по спине. Чем дальше двигался лейтенант, тем сильнее в нем снова распалялись пожары. Поцелуи стали чередоваться с облизыванием и кроткими укусами.       Ким с трудом оторвался и поднял голову:       — Все в порядке?       — В охуительном, — просипел словно откуда-то издалека голос офицера.       Киму пришлось прерваться, чтобы освободить себя от уз брюк и трусов. Скинув одежду на стул, он немного постоял у края кровати, оперевшись на неё коленом одной ноги. Жан приподнялся на локтях. Отуманенный нарастающим возбуждением взгляд бесстыдно проскользил снизу вверх и снова вниз.       — Нравится?       — Да.        На самом деле, Ким не очень любил свое тело и искренне не считал его привлекательным. Тем более, он был старше Викмара почти на 10 лет и ему казалось, что это было видно.        — Почему ты такой крутой, Ким?       Кажется, кто-то его уже спрашивал об этом. Неважно. Важно только настоящее. Прошлое, будущее — их все равно всех сожрут. Он ничего не сможет сделать. Никто не сможет. Серость не испугается наручников и пистолета. Против нее не устроишь революцию. Вполне возможно, что во всём этом выживет только Гарри Дюбуа. Явится какой-нибудь очередной фазмид и заберёт его в новую новую жизнь. А от них останется только Серость.       Важно только настоящее. В настоящем он стоит перед кроватью, на которой возлежит тот, кого он бы хотел прижать к себе и не отпускать до конца, каким бы этот конец не был. Оргазм. Смерть. Всё суть одно.       — Сними уже их и двигайся сюда.       Непослушными руками Жан стягивает трусы и усаживается на краю кровати, Кицураги опускается на колени перед ним и поднимает взгляд. Серо-голубые огни трепещут сквозь сизую поволоку. То ли они сейчас разразятся водопадом слёз, то ли накинутся и сожрут его. Пусть. Ким позволит сделать это.        Вереница поцелуев простирается от угловатых коленей, по внутренней поверхности бедер, до, наконец, заветной территории. Викмар рычит и запускает ладонь в растрепанные волосы лейтенанта. Ким медленно проводит языком от основания до кончика члена. Нет, он не позволит Жану сожрать его, потому что сделает это первым. Он проводит ещё раз. Жан сверху тяжело дышит как загнанный пёс. Или как тот, кто курил больше одной сигареты в день.       — Хочу услышать, как ты стонешь мое имя.       — Ну так, блять, сделай уже для этого что-нибудь.       Пламя с треском вздымается по спинному мозгу Кима. Одной рукой он держится за бедро Викмара, другой начинает ласкать себя. Он обхватывает губами головку и наслаждается солоноватым привкусом. Викмар издает какой-то сдавленный звук и сильнее сжимает волосы Кима. Кицураги все глубже и глубже обхватывает его член, не забывая работать языком. Он так давно не ощущал этого. Близость. Наполненность. Видимость. Где-то на краю сознания тягучий страх, что все кончится и останется только пустота.        Жан уже не стесняется буквально давить ему на затылок, его ноги подёргиваются в судорогах, а дыхание прерывается всхлипами.        — Ким, я…       Ким на мгновение замедляет темп и снова поднимает глаза на возлюбленного. Голова Жана откинута далеко назад, рукой он до побелевших костяшек цепляется за простынь.        — Ким… Ким… пожалуйста… —хриплые мужские стоны рассекают сознание лейтенанта на тысячу частей. Кицураги возобновляет ритм и торжествует.       Вот она. Безусловная любовь. Безусловная спинномозговая любовь. Вот их главное достижение. Наверняка у тех, новых, это не так. Наверняка что-то более возвышенное, чем кончать партнеру прямо в рот и смотреть, как часть спермы стекает по подбородку, а во взгляде его ничего, кроме бешеного блаженства.       Ким кончает следом.       — Ким, как думаешь, у нас получится?       — Что именно?       — Ну, любовь.       Ким прижимается к Жану. Нет, он не знает, получится ли у них любовь. У них осталось не так много времени, чтобы успеть что-то построить. Но они должны быть вместе, когда Серость начнёт пожирать настоящее.        Он приподнимается на локте и заглядывает в глаза Викмара:       — Если мы захотим этого.       — Я не знаю, чего я хочу.       Киму резко становится холодно. Суставы сковывает противная ломота, по телу пробегает волна озноба. Он сильнее прижимается к Жану и проваливается в липкие объятия сна.       Суббота выдалась прохладной и пасмурной. Лейтенант Ким Кицураги кончает, изо всех сил стараясь удержать в сознании картины пятничного вечера. Теперь его очередь стонать имя партнёра. В тишину одиночества квартиры. В холодную простынь со следами пота, спермы и слёз.