***
Потолок. Знакомый. Известный до каждой трещинки, которые без линз не видно, но будто отпечатаны на сетчатке. Утро. Рассвет дня. Не пробуждение, и даже не подобие. Раскрытые глаза. Взгляд вверх. Белоснежность. Бесконечность. Всё вокруг застывшее до первого движения, и Никколо рекордно для прокуренных лёгких задерживает дыхание, чтобы обстановка дольше не рушилась. Грудь вспыхивает резью, и вздох вырывается даже громче и резче. Комната не ломается, но всё внутри – да. Пусто. Никто не спрашивает, что случилось, потому что спрашивать некому. Ник зажмуривается и проводит рукой по холодным простыням. Никого. Он допустил одну надежду, и она подвела. Он поверил обещанию, и оно не сбылось. Он доверился. Он остался один. Не встаёт – какая разница: подниматься сейчас, или через пять минут, или в принципе. Какой нахуй смысл? Снова размыкает веки. Садится. Оглядывается, убеждаясь. Ставит ногу на тапочек, затем вторую. Нетвёрдо держится на ватных суставах. Идёт в ванную. В зеркало не смотрит – тоже без толку. Кипяточный душ на полчаса, двадцать девять минут из которого Ник залипает на узоры плитки. Справедливости ради – он знал, что так будет. Ради честности – он не хотел этого вновь. Накидывает сухую майку на влажную кожу, одевается машинально, не задумываясь, нужно ли пережить слабость вдали от чужих глаз, стоит ли покидать квартиру, если это ошибка. Уходит без денег – всё равно дадут кофе, что бы ни делал или не делал ничего. Только ничего не делать поздно – наворотил с три короба, а оттуда не то грабли, не то хуи посыпались. Спускается. Возможно, преувеличил с утром – всё-таки время к полудню и народа больше, чем в предыдущие циклы. Раздражение от того, что толкают, если идти против движения, но against the world, так что отъебитесь. Проклятья до седьмого колена максимально комичные – не после вчерашнего неактуальны, а в принципе – разве гуманно обрекать кого-то на ту же судьбу? Страшно представлять условного ребёнка, на вопросы которого не будет ответов, или оказаться родителем, который отсутствует, когда нужен, потому что погряз в своём. Утонул в себе. Не заметил, когда фокус ответственности сместился. Пропустил стадию «когда мозги на место становятся». Как вообще объяснить кому-то, что такое жизнь, если не научился жить ею? Расплакаться дважды за неполные сутки не позволяет, разве что, звоночек над дверью, оповещающий о новом посетителе. Оказывается – здесь людно, если не бухать, бесконечно смотря на то, как другие работают. Сегодня Ник не смотрит, краем уха поймав тоненький голос девочки, получившей своё мороженое. Из свободных столиков – один у окна, куда свет жарит, поэтому никто не рискует занять. Сидеть без меню и без кофе – по меньшей мере странно; учитывая, что обслуживание в зоне кассы – неуместно. Но до чужого мнения нет заботы – только жгучая агония интереса, под каким же предлогом начнётся разговор. Смеяться и кричать. Он закусывает губы до крови, когда среди прочих звуков различаются скрипящие по плиткам шаги. Отрывает заусенцы, наблюдая, как кожа наливается красным и саднит. Считает до десяти – кафешка средних размеров, стойка от окон примерно на таком расстоянии. Замирает на вдохе, когда униформа мелькает в поле зрения. Сильнее всего хочется смахнуть эту ебучую чашку и… Ник замирает на вдохе и задыхается, чувствуя, как щетина кольнула в нижнюю челюсть. Девочка с застывшей в воздухе ложкой глядит на него в упор, приоткрыв рот, и он с ней солидарен. И предпочёл бы стечь куда-нибудь бесформенной массой, как пломбир. Если она сейчас спросит, чем занимаются дяди, то облегчит участь, позволив сгореть со стыда. – Алессандро! Повышенный голос успешно притягивает внимание посетителей. – Алессандро. – Подтверждает он и расправляет плечи, чтобы показать наполированный бейджик. Ник тупо уставляется ему в грудь, перечитывая имя, хотя понимает, что от количества прочтений оно вряд ли изменится, но всё равно спрашивает: – Алессандро? – Алессандро, – вновь кивает он, неловко прибавляя: – Но уже не уверен. Может - паспорт достать? Фраза о том, что по нему заметно, что Алессандро, остаётся неозвученной, потому что Ник с удовольствием бы переспросил ещё трижды и паспорт потребовал для гарантии. – Ты чё творишь, Алессандро? Але обводит взглядом кофе, Ника и бедного ребёнка, теряясь в масштабе действий. – Работаю. А. Ну. Очень похоже. – Нет, Ал… Он резко поднимает руки, обрывая фразу: – Не произноси моё имя - я не пиковая дама, меня не надо вызывать, я тебя прекрасно слышу. Ник кашляет, скрывая шутку про то, что о пиках речи не идёт. И затем не знает, в чём вообще собирался его упрекнуть, ранее разрешив держать себя за руки, обнять, поцеловать… И резко спохватывается обо всём: о плановом расставании, которого не случилось, о непреднамеренной интрижке и о том, что точно не знакомился с этим придурком утром. Озарение ударяет, и Ник подпрыгивает, как от 220в: – Алессандро! Тот гротескно улыбается, кладя ему ладони на плечи и усаживая обратно; оглядывается на скопившихся клиентов, предлагает выпить кофе и взбодриться, пока будет обслуживать других. Минут через двадцать очередь иссякает, как выносливость Але, распыляющемуся между кофемашиной и поддержанием диалога, который не осознаёт на десятую часть, но с охотой кивает. Он возвращается с тарелкой круассанов и чашкой, садится напротив, косясь на неё с осторожностью. – Для себя варить не получается? Ник переступает через себя, наконец выдавая не имя, а нечто типа смехуечка. Превосходно. Але покачивает чашку, пожимает плечами: – Да не. Получается. Просто я туда ликёр налил. Хочешь? Протягивает, чуть не плеснув взволновавшейся густой чёрной массой. Никколо берёт его запястье и опускает на стол, перемещая пальцы на кисть так, чтобы сократить опрометчивые движения. Але зацепляется за это, размышляя, радоваться ли или огорчиться тем, что кружку левой рукой держать неудобно. Так и не выбрав, решает заговорить, пока пластинку не заело: – Ты в порядке? Взвинченный какой-то. Отличный вопрос! Можно следующий? За неимением салфеток, чтобы мять, Никколо мнёт разъеденную моющими средствами кожу, сомневаясь, подберёт ли исчерпывающий ответ. Он ещё не переварил озарение и от ликёра не отказался бы, но хоть раз должен справиться на трезвую голову. – Ахуеть ты проницательный. Просыпаюсь я, значит, а в постели никого. Практически убийство двух зайцев: и обвинил заслуженно, и обстановку разведает – вдруг озарение у Але временное и помнит он какие-нибудь отрывки, а не всё целиком. Алессандро возмущается, кривя мягкую линию рта: – Я оставлял тебе записку! Ник непроизвольно стискивает пальцы, напирая: – Какую? – Эту. Але роется в карманах и хлопает на столешницу бумажку: «ушёл на работу, приходи на кофе», адрес и сердечко. Оба уставляются на неё, но с разными мыслями. Точнее – у Алессандро центральный процессор плавится от нагрузки, а Никколо сомневается, что в нём достаточно выдержки, чтобы культурно прокомментировать ситуацию, поэтому пропускает реплику, поднимая глаза. Але смущённо чешет в затылке: – Наверное, отвлёкся на мужика из дома напротив и машинально в карман положил. Он стоял на балконе и курил, будто раскрыл вселенскую тайну и она его расстроила. Мне его жалко стало. А потом я посмотрел в зеркало. И оно лопнуло? – Ясно. На самом деле – не ясно ничего, кроме факта, что сегодняшний Алессандро – это его Алессандро. То есть! В том смысле, что не обновившийся: помнящий и знакомый, с тёплым взглядом насыщенного кофейного цвета – самое примитивное и избитое сравнение, которое только можно придумать. Никколо возвращается к рукам – Але свою положил сверху, раз за разом обводя выпирающую косточку. Чего боялся, на то и напоролся – как теперь открещиваться, когда всё было недвусмысленно и понял даже такой тормоз. Хотя – в теме облапываний он ориентируется поразительно быстро. Как и в теме обречённых отношений. – Ты ведь пришёл, чтобы сказать, что ничего не было? В горле щиплет и слова-камикадзе не хотят срываться с языка, разбивая собой его хрупкие интонации. – Прежде - кофе выпить… Самая отвратительная шутка в мире, Никколо опускает голову на отсечение, каясь: – Не совсем так, но в общих чертах - да. Поглаживание прекращается, тепло пропадает. Алессандро натянуто улыбается, озираясь на кассу, дабы скрыть, как оттаявшее сердце лопается и вновь покрывается льдом. – Спасибо за честность. Рывком встаёт, Ник подскакивает следом без вариантов, что добавить, но с желанием не бросать его растрескавшегося и разбитого. Хватает у локтя, заставляя остановиться, но не повернуться. Не зная, как в подобных случаях извиняться, творит первое, что на ум приходит, обнимая со спины, виском прислоняясь к поникшим плечам. – Прости, пожалуйста. Причина не в тебе, дело в том, что я… Несколько последовательных вибраций прошивают бедро сквозь карман, прерывая. Ник шлёт всех нахуй, собираясь договорить, но телефон снова пиликает, и даже Але уступает чужой настойчивости, всё-таки оглянувшись. – Ответь. Ник раздражённо вытаскивает мобильник и нажимает на кнопку, чтобы выяснить, какому самоубийце понадобился ни жить ни быть. «Пользователь @vapu666 упомянул вас в своём твите» – повторяется примерно десять раз. Разблокировав и ткнув на уведомление, Ник обнаруживает целую ветку, где поминают его и Адриано, и бегло пролистывает, параллельно получая десяток уведомлений, от которых приложение зависает. @ultimopeterpan: «@vapu666 ты че доебался» Пусть сам вкратце объясняет, что его торкнуло захламлять их пустые ленты криками о своей правоте. @vapu666 в ответ @ultimopeterpan: «оБЕРНИСЬ» Алессандро, тоже уткнувшийся в экран, прочитав, поднимает глаза на окна, застывая от того, что там увидел. Нику уже не требуется делать это, но, зажмурившись, чтобы веко не дёргалось, он «да неужели!»-взглядом встречается с Марко. Точнее – с его телефоном и осоловелой гримасой шока. Ник кажет ему средний палец, Марко дублирует приветствие и убегает, на ходу строча, что ему не привиделось и у него есть фотки. Брови Але от удивления практически пересекают лоб, и он невпопад смеётся, что зря решил выпить на смене. Ник считает, что зря отказался. А потом чуть ли не хохочет, предугадывая, какое сообщение придёт через час или два, когда Марко переварит увиденное, чтобы пересказать другим. Можно не брехать, и Никколо хлопает Але по боку, сначала притягивая к себе, затем уводя к початой бутылке с намерением её прикончить за обеденный перерыв и вдоволь натуситься вечером, наконец познакомившись с Дарио. Алессандро во внезапной перемене чувствует хорошее, невольно улыбаясь. Ожидает подробностей, но Ник отмахивается – сейчас прихеревший от накала страстей народ уйдёт, они сравняются в пьяной кондиции и всё станет проще для толкования, а пока он плюхается за стойку, намекая на продолжение банкета. – Забудь всё, о чём мы говорили. Это неважно. А тот парень, Джанмарко, когда перестанет дуться, будет ошиваться здесь каждое утро, так что выучи его «как обычно», он за сервис тебе чаевые подкинет. Але ещё раз смотрит на окна, но там никого. Кивает, одновременно благодаря за совет. – Так… что случилось? – О. Я обязательно расскажу, но позже. А пока - дай-ка мне свой логин от инстаграма и профиль в твиттере открой. Ты пожалеешь, но будет весело. Кстати - помощник на дневную смену нужен? Я английским идеально владею. И, предвкушая дальнейшие бесплатные завтраки с делёжками орешков, Ник подмигивает ему двумя глазами.Часть 1
13 января 2024 г. в 20:19
Примечания:
в те времена твиттер еще был твиттером и последняя травинка зеленела вдали
«мы расстаёмся»
Без приветов, «возможно», «наверное», «думаю, что...», «нам следует» и так далее. Без заглавной буквы и точки – для сохранения ресурсов, пусть те заключаются в перебирании пальцами по клавиатуре, или зажатой кнопке голосового, или автовводе. Усилие того не стоит: десять потраченных секунд, плюс проверка на опечатки, плюс подбор слов, борьба с т9 – за минувших раз пятнадцать затрата двух минут жизни. А если повторить тысячу раз? Почти неделя на то, чтобы расстаться заново.
А затем снова.
И снова.
И опять.
Если бы можно было автоматизировать процесс – цены бы не было изобретению, а пока приходится ручками справляться. Не то чтобы чиркнуть раз в условную пару дней – сложно, просто раздражает необходимость. И не то чтобы это вообще обязательно – абсолютно бесполезное действие, не имеющее результата – но совесть остаётся чистой.
Потому что стирается всё – сообщения, следы смутного общения, чужого пребывания, обида, истерики, звонки. Вот память – как назло – никогда не подводила.
Ну.
Что ж.
Ритуал удачного дня. Звучит оптимистично, ибо если считать бесполезные действия, то количество зашкалит.
Хотя порой Нику кажется, что неделя для расставаний с перерывами на глоток пива – вполне-таки способ быть занятым. А если объяснять причину, соглашаться на встречу и поступать по-разному, развернув простор фантазии – удовольствия хватит надолго. В конце концов – чем развлекаться, застряв в петле, но не из верёвки на шее?
Список дел на сегодня, расширенный:
• проснуться
• потянуться
• оценить изменения обстановки
• расстаться (ситуативно)
• восхититься собственной благородностью и жертвенностью (в любом случае)
• страдать ерундой
Сокращённая версия урезана до третьего пункта.
Количество дурацких целей, впрочем, помогает справляться с рвущей жилы пустотой. Есть повод похвалить себя, потратить минутку, чтобы мысленно вычеркнуть выполненное (настоящие списки стираются между витками); главное – отвести вопросы бренности, чтобы не грустить по причинам более тех, когда мозг не выдумывает новое.
Телефон закономерно пиликает – выключать звук задалбывает; кто ж знал, что так случится, да и, вроде, тоже деятельность, поэтому почти без раздражения, если только стандартной мелодией звонка, которая сейчас особенно приелась. И надо бы за привычку взять сначала беззвучку ставить, потом писать, но мобильник в стену уже летал и выяснилось, что без него гораздо тоскливее, так что отныне вопящие «ПОЧЕМУ» не бесят.
Что по плану? Большая часть выполнена. По идее – должно радовать. По факту – перепутье от того, что можно задержаться и, когда придут почемучкать лично, притвориться спящим. Или мёртвым. Или сбрендившим. Или – выпалить про цикличность и точно избежать скандала. Ну – против допившегося возражать трудно.
Не.
Не хочется.
Может, завтра или в следующий виток – к тому моменту нога оклемается, чтобы по лестничным пролётам бодро припустить, охаиваемый тапочком по хребту для активации запасного мозга. Минус очевиднее – если покалечился, то жди; где-то ведь будет ложка дёгтя замешана.
Тело на колебания временной центрифуги реагирует примерно никак – не волнует, что предметы восстанавливаются, разбредаются на места или появляются из неоткуда. Если пойдёт дождь, то пойдёт дождь – если ёбнулся, скалолаз-любитель, то будь добр хромать до победного. А ещё мучиться с отрастающими волосами, боками и пузиком, которые прекрасно расширяются в пространстве вне возврата времени.
Список дел на сегодня, скорректированный:
• выйти на прогулку
В зеркало туалета Ник смотрится лишь за тем, чтобы оценить единственное меняющееся – лицо, обрастающее вихрами, веснушками и уродскими колючками по контуру подбородка. В будничном, типа заботы о внешности, толка – ноль минус один, но всё-таки приятно видеть хорошую мину при поганой игре. Игра называется «сколько выдержишь, прежде чем...».
Схема хуевертий про сегодня, которое может стать завтра, а может и не стать – понятна, а с другой стороны – не слишком. Когда то ли жопную мышцу свело в походе злоебучем, то ли камни вслед за звёздами посыпались, то ли бес сглазил, и при падении ногой для профилактики ипохондрии приложился, чудом шею не свернув, то какое-то сверхнее взад отмотало, пробуждая в постели со списком из пункта про расставание.
Тогда следующее – что, собственно, делать, чтобы дальше продвинуться? На сто тупых способов умереть не похоже, проверять границы дозволенного нет желания, если только от безысходности. Когда веселье сравнительной безнаказанности отступает, то на смену – час вопросов обо всём. День-то заканчивается, затем постель, диалог с сердечками и пожеланиями, два зазубренных слова и по накатанной. Кнопка с подсказкой не светится, накопленный опыт нем как рыба, проблесков интуиции не случалось. Решение кейса, определённо, где-то рядом, но где именно – неизвестно, да и в чём соль квеста – тоже хрен знает.
Зачем вообще что-то предпринимать, если нормально функционируется? Блин... Просто, наверное, так быть не должно. Всё, конечно, увлекательно, но через пару лет друзья начнут спрашивать, как за сутки измениться до неузнаваемости. Если кто-то из них останется – одинаковые диалоги и потуги повлиять ни к чему не приводят: Адриано всегда занят, остальные в игноре. Надо однажды не бросать синьору сердца – скрасит вечер.
На улице ласковое солнышко пробивается сквозь редкие облачка, и если бы кости не ломило, то пробежка отвлекла бы от нытья, почему братаны не верят.
«Никко, ты допился до горячки»
Не исключено!
Но откуда бы тогда знать в подробностях, кто как сутки провёл? Молчали, головой качали – отличная шутка, браво, давно соц сетями пользуешься? Очень смешно. Обхохочешься. В принципе – смеялись, спрашивали, чего ж принял, чтоб настолько вмазало. Ник обиделся бы, да какой смысл, если у друзей новый день с чистого листа и уже они обижаются на то, что с ними не разговаривают. Замкнутый круг. Как и прочее.
Утро не раннее, достаточно тёплое, чтобы угадывать жаркий день. Имитировать надежду на мелкие осадки, смочившие бы столбом стоящий смог. Симулировать озабоченность прогнозом погоды, будто тот когда-либо отклонялся от расписания. Попытка вписаться в людскую массу, хотя вон та семейная пара оскомину набила своей слащавостью.
В фильмах покруче было. И в тех тредах, где не про обнаружение тысячи и одной болячки, а про персонажей. Прикольно, в общем, но проблему не решает. Была идея спросить у всеобщего разума, что предпринимать, если застрял в затруднительном положении, но из читателей – пять товарищей, десять ботов, активность одинаковая – фав на опус «лучше быть последним-первым, чем первым-последним». Вспомнить бы, к чему относилось.
Туда-сюда снуют студенты с тубусами, папками, сумками, портфелями, велосипедисты ныряют по клочкам пространства между зазевавшимися туристами, тут же машины, мопеды, мотоциклы, скейтбордисты, физкультурники-энтузиасты, клерки, собаки, голуби, и один, кто пересмотрел своё намерение бегать. Удивительно, что за столько витков не обращал внимания, когда на площади и ближайших улицах народа поменьше. В толпе создаётся ощущение перемен, но смутно знакомых становится больше, кто-то традиционно спотыкается, а кто-то громко ругает плотный трафик.
С одной стороны – приедается на том уровне, чтобы получать удовольствие от предвидения; с другой – нудная монотонность: да, можно спасти студентку от разлитого на кофту кофе, она поблагодарит, но завтра разольёт его снова, а если вмешаться, то опять поблагодарит с той же интонацией, чтобы после забыть. Маленькие жесты не совершают переворот концепции, как и любые – всё стирается подчистую. От совсем ебанутых поступков держит какая-никакая адекватность и червячок сомнений, шепчущий: «опозоришься, а петля возьми и разомкнись, знатно тогда прикуришь».
Хотя иногда хочется. Нет, не дать себе волю, а поговорить с родными откровенно, спросить то, что в нормальных условиях повлияло бы на жизнь, а в цикле канет. Однако преткновение – как потом в глаза смотреть? Петля рано или поздно пропадёт, со знаниями надо будет жить, и хуже, если опять притворяться. Сейчас, правда, тоже не сахар и любой информацией не распорядиться в долгосрочной перспективе. Полная свобода действий. И практически полная невозможность ей пользоваться. Открытый мир, перекрытый страхом ответственности.
Море слабо волнуется под таким же слабым ветром, белые точки корабликов покачиваются у горизонта. Марево рябит над водой, превращая небо в серый шум телевизора, потерявшего сигнал. Стрекочут кузнечики, кричат чайки, гогочет молодёжь, выбравшаяся развеяться; кукуруза, печёный картофель, пиво, лимонад, всего пять евро! (Грабёж)
Прибрежные бары лениво распахивают образные двери для первых посетителей – подростков, мамочек и детей, которые хотели бы освежиться мороженым или колой. Основной контингент явится к полуночи – тоже за колой, но с ромом, и работа закипит, а пока бармен мило подмигивает из-за прилавка девочке, заказавшей шарик ванильного. Гремит кофемашина, варя «латте» для незнающих перевода, но подразумевающих макиато.
У парня на лбу написано «я ваш английский ни бум-бум, мне обещали халявные деньги, но забыли предупредить о работе», а ему на пальцах раскладывают – ещё чуть-чуть и нагадают жену, детей, кредит. Он сдаётся с режущим «гугл транслейт мейби?».
Ему включают какую-то хрень вместо гугла.
Он окончательно теряется.
Но не перестаёт улыбаться.
Улыбка с гротескным оттенком.
В конце концов, он справляется, не продав ровным счётом ничего, но объяснив, как добраться до рынка. Если здесь такое шоу ежедневно, то стоило зайти раньше, позабавляться выразительно-недоумевающей мимикой, пока не наскучит, а когда наскучит «каццононокапито» слушать, так хоть под кондиционером посидеть, мороженку съесть, тоскливо обвести взглядом бутылку джина, для которого не настал час.
«О, вы из Франции? Я восхищаюсь красотой Эйфелевой башни»
«Вы из Бразилии? Мечтаю съездить в Мадрид»
«Вы из Италии?... О, благословение!»
Можно было бы без экспрессии, пока француз и испанка в помещении, но к додику, преодолевающему лингвистические барьеры по восемь часов и мало чему учащемуся в процессе, условий не выдвинуть, да и провоцировать человека, который варит тебе кофе – плохая идея.
– Тебе нравится Эйфелева башня?
Француз вышел.
– Стоит и стоит. Чего бы быть против?
Да ну, дурацкая какая-то. То ли дело античные постройки – идеальны, величественны, достояние города, называется Колизеем. А ещё есть море. Вонючее, с медузами, но туда палками не гонят, главное – наличие. Даже при порывах уехать – всё равно гордость за родину: здесь и трава зеленее, и солнце ярче, когда +40 по Цельсию.
Парень снова улыбается, протягивая чашку корретто; по лицу заметно, что прибухнул бы в начале дня, но правила для персонала обязывают воздерживаться.
Затем ему на уши падает очередное «латте с экспрессом».
@ultimopeterpan:
«бля а официанты в туристических зонах могут просить переводчика?? треш какой-то»
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan:
«Ты из дома вышел?! Ждите грозу 🆘»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Оно живое лол»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Адри , он вышел из дома ,но не из запоя))»
@adriano__cassio в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Мне бы так.....»
@ultimopeterpan в ответ @adriano__cassio и @vapu666:
«хаха смешно пацаны снимайте галку когда стебете меня уведомления заебали»
Они бы ахуели, узнав, что шутки про запой неактуальны. Но они ориентируются на события примерно месячной давности, а там, кажется, совсем печально было. Вероятно – беда в башке подкосила, но раз забыл, значит – не важно. Пара брошенных «океев» и диалог заканчивается, лента обновляется на пару картинок природы – и те сто раз видели. Грустно, что подписок в меньше, чем подписчиков, и новые слетают после обновления дня. Скорее всего, претензия к ненужному упоминанию отправится туда же – в забвение.
Может – опять в запой? Замкнуть свою внутреннюю цепочку, самостоятельно стирать себе память и наравне со всеми проживать события. Вряд ли хорошо закончится – в голове движение продолжится и то, к чему оно приведёт, лучше не представлять. Пускай стебутся и галки не убирают – хрен с ними.
Слишком быстрое наступление сиесты. Слишком острая необходимость куда-то себя девать, покуда закрыто всё вплоть до супермаркетов. Паренёк наверняка выдыхает, выключив заедающую попсу, чтобы посидеть в тишине.
@ultimopeterpan:
«@adriano__cassio @vappu666 го вечером ко мне»
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan и @vappu666:
«Прости, я сегодня на свидание. Мб завтра?»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan и @adriano__cassio:
«Ноль дней без пива. Го. Во скок ?»
@ultimopeterpan в ответ @adriano__cassio:
«друзей на девушек не меняют........»
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«ой иди нахуй»
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«к 7?? как приедешь короче»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Лол ок)»
Повторяется не впервые, однако не надоело, чтобы не выслушивать шутки Марко. Повезло, что вселенная не монументально заточена, и если упросить, Адриано отменит свидание, но весь вечер будет напряжён, да и совестно, пусть безосновательно. Их можно хоть в Америку увезти, но нет смысла, поскольку после пробуждения перед глазами окажется потолок комнаты, за порогом марево, Колизей и море. До Сардинии сгонять получалось, до Милана непонятного и противного, где кипиш, галдёж и присутствие всех, кто физически способен.
Исчезнувшие фото, воспоминания с налётом тоски; встречи, которые устраивать не хочется, потому что сильнее ранит неизбежность, в сердце сплошь иголки, кровь вытекает мимо артерий, и душа – огромный вздувшийся синяк.
Вечером Марко пишет, мол, братан, ты совсем припух, хули людьми разбрасываешься, какие нахуй расставания без предпосылок?
Ой, блять.
Точно.
Вот почему прошлая тусовка размыта – когда в одну харю за троих пьёшь, то удивительно, если не блюёшь за пятерых, и что-то упустить – вполне нормально. При классическом сценарии Адриано уезжает на свидание, а Марко – утешать, типа: «сестрёнка, не расклеивайся, не знаешь, что ли, Ника нашего? Он протрезвеет, осознает, извиняться примчится». За эти напряги почему-то не совестно.
С наступлением сумерек лингвистические барьеры падают до ром-колы или джин-тоника, что на слух весьма приятно. Марко трезвонит каждые полчаса, лишь бы не ломился в двери пустой квартиры – соседи будут ругаться на шум. От парня со взглядом пса «всё понимаю, ответить не могу» ни духу – наверное, отдыхает дома за тем, что на рабочем месте не полагается. Не то чтобы за ним очень хочется бегать, просто дибильный такой, аж смешно. Спустя полбутылки вина становится похуй в том числе и на него.
В баре душно, на улице свежо. Темнота накрывает Италию, принося желание двигаться, чтобы не замёрзнуть, и пить, чтобы согреваться. От алкоголя жар к щекам приливает повысившемся давлением. Могло бы быть хорошо, если бы не было столь плохо. Салют морю бутылкой.
Близится полночь – время, когда халупа возвращается к Золушке, даже если та не просит. Звёзды сыплются с неба пылью заросших полок, кружатся белым куполом, а потом от них тошно. Ровный потолок, круглый плафон люстры с подвижной тенью, когда свет отблёскивает. Утро.
Радует – если не спится, то ночь можно скипнуть. Не радует – всё остальное. Слишком рано для завтрака, но если делать вид, что ради пробежки встал, то самое оно. Сегодня без расставаний, дабы с Марко затусить; разнообразие в плане не навредит.
Нога чуть меньше ноет, в сравнении с количеством жалоб по поводу и без – стоически щёлкает суставом, предупреждая о неготовности к нагрузкам, но к прогулке – вполне. В желудке с ночи булькает подозрительно, главное – не голодом; готовить это как бы – ну нет. Из зеркала та же рожа, отёкшая слегка; за солнцезащитными очками половины лица не видно, а значит – окей.
На улицах восхитительное отсутствие, чтобы курить, не задумываясь, везде ли время замерло. Хоть не в доменике застрял, когда разница между вымиранием человечества и тотальным выходным лишь та, что апокалипсис не объявляли, сиеста у итальянских зомби не исключается. В такую рань ветер не поднимается, да и солнце бы полежало, укрывшись горизонтом, но выбора нет. Кто-то на другом конце набережной вяло чешет на смену, зевая до сочувствия вперемешку с уважением. Издалека его мимики не видно, но наверняка типа – спасибо за поддержку, что не единственный ебанутый. Без претензий к характеристике, ибо не отнять.
Додик вчерашний без отличий от додика сегодняшнего, разве что фартук не закрывает hotter than you ex better than your next шрифтами, которыми на могильном камне стыдно играться. Сильное заявление для того, кто выглядит потерянным и тупо пялит на сигарету, но молчит, проходя мимо, не прося прикурить – то ли гордость, то ли неуверенность, что ответят не на английском и не попросят пояснить за надпись.
Запоминающегося в нём – скосоёбленный изгиб спины да сильные плечи; может быть, влияет правый глаз, который моргает прежде левого и оправдывает кличку. Зачем вообще такие люди существуют, которые вроде норм, а после – извините, погорячился. Степень отчаяния измеряется в намерении видеть в первом встречном спасение, пусть оно слабо способно сконцентрировать взгляд.
Честно – Нику не слишком охота ебаться с этим дерьмом. Не в смысле с человеком и не в прямом, а типа – не предлагать прикурить, не спрашивать, какая мотивация заставила подскочить ни свет ни заря. Была бы симпатичная девочка, так можно бы, да и то – в таймлайне с расставанием, а этот просран. То есть – предопределён для других целей. То есть – не пассивная тяга к изменам, а надежда какая-никакая мелькает под звук отпираемых жалюзи.
– Открыто?
Со звоночком над дверью оглушительный бряк макушкой о прилавок – последние мозги вышибет, а там и так не густо.
– На самом деле - нет, но не выгоняю.
Он всё ещё на карачках, одни брови и распахнутые глаза из-за лакированной деревянной поверхности:
– Кофе?
– Справишься?
– Не попробую - не узнаю.
Судя по шабарканью – либо не справится, либо не узнают. Созерцание подкаченного зада в облегающих брюках краски будней разбавляет, но не когда речь про мужчину, даже если тупые сравнения напрашиваются. Отчаяние отчаянием, но рамки должны быть.
– Что-то потерял?
Он, справедливости ради, на ошибках учится и не убивается о стойку дважды.
– Бейджик.
Он или слепой, или не Алессандро, потому что кусок пластмассы с булавкой лежит рядом с коробкой для чаевых. Вчера, например, не нашёл и остался на сутки безымянным синьором.
– Але?
Мычит, мол, слушаю, значит – вариант единственный.
– Я в смысле: заканчивай, он здесь.
Встаёт, извозившись в пыли, с лицом благодарности за сотворённое чудо; настолько наивно, что аж умиляет. А затем он моргает по очереди и момент отпускает. Какой же уродец.
– Спасибо. Эм... Напиток за счёт заведения?
– Бахни ликёра и сочтёмся. Руки прежде вымой.
Алессандро возводит глаза и улыбается, включая в раковине воду, чтобы ополоснуть ладошки, протереть полотенцем штаны, и снова ополоснуть ладошки, ибо не в том порядке начал. Граппы наливает от души – с таким товарищем похмелье не страшно, а спиться – очень вероятно. Затем снова тупится по прилавку, неосознанно затягивая «м-м-м», как при вопросе, только потеряв тот тоже.
– Меня зовут Никколо.
Ему явно стоит усилий не ляпнуть «а меня – Алессандро».
– Приятно познакомиться.
Он закрывает отвратительную футболку униформой и похож на человека, которого из обезьяны сделал труд по уборке помещения. Ловко переворачивает стулья, берегя лоб от удара ножкой, расставляет столы по пространству, где пару часов назад была дискотека, выносит мусор до баков. Снова приходят мамочки, подростки, туристы заказывают латту, грузят про сувениры. Во второй раз так же забавно, только Але жалобно позыркивает, будто догадывается, что помощь рядом, но выебенивается, чтобы что-то предпринять.
@ultimopeterpan:
«бля когда запретят инглез этот ебаный»
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan:
«Ты из дома вышел?! Ждите грозу 🆘»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«оно живое лол»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Адри , он вышел из дома ,но не из запоя))»
@adriano__cassio в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Мне бы так.....»
@ultimopeterpan:
«бля когда люди научатся снимать ебаные галки чтобы другие не получали пятьсот миллионов уведомлений»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Че ты , не гундось будто важное пропускаешь из-за нас»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«@adriano__cassio го отметим выход медведя из спячки?»
@adriano__cassio в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Прости, у меня столик в ресторане забронирован на вечер:( Мб завтра?»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Да ладно брат ,завтра так завтра зато без нервяков»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«@ultimopeterpan потерпи немного, ок?»
Ага. Ок.
Что за подстава? И уведомления засрали бесполезными упоминаниями. Знали бы они, с каким преодолением даётся ожидание, так не плевали бы в душу, а то ведь харкнули и потоптались. Ахуеть, спасибо.
Для полноты не хватает только:
«мы расстаёмся»
И выключить телефон. Не из вредности, но пусть Марко попрыгает. Вот чесслово – чем думал? Будто пить два дня подряд для него – невыполнимая задача или нечто, требующее космической подготовки. Отказался Адриано, и? Свет клином не сошёлся, алкомаркеты закрылись, бары волна банкротства захлестнула? Пиздец. Как с ними общаться. Обиднее, что завтра они согласятся выпить, однако – всё, поздно, уехал поезд.
– Кофе с граппой. Без кофе.
Алессандро как раз занят описанием красоты Эйфелевых башен в Мадриде. Этот точно не переломится выполнить просьбу.
Кивает:
– И без граппы.
Но наливает, получая горсть монет в оплату кофе без кофеина.
– Что-то случилось? Ты так агрессивно печатал.
Его дёргает на шипящих, словно перепрыгнет на другой язык и продолжит зачитывать сочинения-описания со школьных уроков английского.
– Да хуйня. Собирался с друзьями за бутылочкой посидеть, а посижу на бутылочке, видимо.
В кулак фыркает. Не слишком смешно, но кто в очереди услышал, тот впечатлился подробностями тёплых летних вечеров, начинающихся с чашки алкоголя натощак.
– Сменщик на всю ночь закатывает тусовку - приходи.
– Ты тоже здесь будешь?
– Нет. Предпочитаю другие бары - где работать не заставят.
Пожимает плечами не к месту, из-за стойки выуживает миску с орешками – трофей с ночи, закуска на утро нуждающимся. Совершенно искренне говорит забирать и идти на гамаке кости греть, посуду перед сиестой занести.
Хули нет, когда да – и успокаиваются в голове посылы в добрый путь; отчасти потому, что не исправить отправленное смс. Не, исправить-то получится, но надо ли? Ни один из предыдущих разов к настоящему расставанию не привёл, нынешний не исключение, а если уши надирать приедут за непостоянство мнений, то вариант «оставить как есть» превалирует.
Красота дня в жесте сострадания выражена полностью – ладно, завтра никому не придётся мучиться, объясняя карту района. По кусочкам собирая события, кутая в терпком ликёре всё, что немного имело смысл, отпечатавшееся в пересохших и облизанных губах, которые слишком похожи если не на спасение в целом, то на глоток воздуха. Тупая привычка надеяться, словно чтобы обжигаться – никакие орешки не влияют ни на что. Дураки на ошибках учатся, а тут некстати слишком умный, да нихуя не помогает.
Не исключено, что резон – давиться поцелуями, эмулируя счастье, дабы спрятаться от одиночества. Только ни черта это не про любовь и не о желании, которое раньше двигало, а теперь иссякло. Непоправимость в затылок дышит: чем сильнее расслабляешься, тем громче аукается; во временной карусели и скучно до одури, и огрести страшно, и спрыгнуть бы – а куда? И по кругу, по безлимитному абонементу на катание.
Хорошо, что потребность сна сохраняется без извращения – если ночью звёзды считать, то днём смаривает. За спёртую посуду Нику неловко, однако не настолько, чтобы превозмогать себя. Для извинений шансов в запасе больше, чем поводов: сегодняшний Але обидится, завтрашний не вспомнит, и если на то пошло – она сама вернётся; интересно лишь – откуда появятся съеденные орехи. Еда не муляжная; по крайней мере, в магазине полки не пустовали после покупок, хотя учёт не вёлся, чтобы наверняка сказать о количестве недостач.
Море шуршит, затекая через уши, коркой покрывает мозги, чтобы не разваливались. Если случайно сгореть, потом как раку красному ходить циклов пять, но всё ещё лениво для подвига и подъёма. Ветерок щекочет пятки, горячими ладонями ведёт по животу и груди, заползает в лёгкие, кошкой пригреваясь. В грёбаные +40 не хочется ничего, помноженное на два. Viva la Roma! Или memento mori – как сложится. Весну бы да те же пятки из окна высовывать, нежась в прохладе, и чтобы Адриано с Марко причитали, мол, в свинарнике твоём побываешь – хрюкать начнёшь; мопеды гоняли бы с колонками говнищенскими, любой музыке добавляя коричневый оттенок, но мотив угадывается, когда тормозят на светофоре.
Курить лёжа – неудобно, пепел норовит ебало сжечь, однако гравитация до сих пор побеждает, укладывая на лопатки. С гамака подниматься проще через кувырок – падать в мусор не прельщает, поэтому ещё сигаретку и дремать, скорую при солнечном ударе кто-нибудь вызовет. От орешков соль быстрее язык разъедает, будто наглотался, к сожалению, не захлебнувшись; не фантастическое упорство умереть, скорее – ужас существования в предопределённости. Терпимо, но что будет через месяц закусок и поисков бейджей? Бейджем по лбу – как минимум, как максимум – шутить, пока не переросло в иронию, затем иронизировать до издевательства.
На ближайшую перспективу – подняться с матраса и пожелать доброго утра блядскому чудесному миру. Прям из окна. Шёпотом. Но фак гордо выдвинув! Мужик с бессонницей из соседнего дома знатно прихуевает и отправляется в постель. Возможно – он и раньше был, просто впервые пересеклись.
Вчерашний день несвойственно короткий, зато рожу печёт и от очков контуры по щекам, рукава майки отпечатались. Снова слишком рано, чтобы круглосуточные открылись, но на медленную пробежку хватит. Нога более-менее способна на нагрузку: полчаса на обнаружение пригодных кроссовок, ибо ботинки жалко, в кедах неудобно. (Пиздёж и деятельность ради деятельности)
План на сегодня заключается в отсутствии плана: чем глобальнее запар над пятым-десятым, тем неприятнее расхождение желаемого с действительным; везде должна быть погрешность – по какой-то же причине Алессандро прётся на работу за пару часов до пробуждения ярых зожников и иностранцев, не смекнувших, что жизнь в Италии начинается в обед.
Он бредёт как вчера – вяло, неохотно, не пытаясь унять зевоту или же прикрыть рот, и его лицо точь-в-точь «Крик» Мунка. Или он так удивляется кому-то бодрствующему помимо себя и будто бы кивает, хотя не факт, что не судорога. Hotter-better на футболке дерёт взгляд – своим уродством исключительно. Прикол, если знакомиться с ним и надпись – как бы каждый раз о нём, буквально лучшая версия себя, только пусть не подмигивает двумя глазами.
И башкой о прилавок пусть тоже не бьётся, горемычный.
– Открыто?
Он растирает макушку:
– На самом деле - нет, но не выгоняю. Кофе?
– Не, минералки.
Але отряхивается, вылезая на свет божий и являя пятьдесят оттенков заспанности, когда через стойку протягивает бутылку. Интересные ощущения от пересечения с ним, на грани предвкушения, что узнает, но он спрашивает:
– С вами всё в порядке?
Бля, парень, порядочнее некуда.
Компромиссное «хуйня случается», он кивает, садясь на корточки за бейджем, который далеко не на полу. Не ну – вдруг время убивает, зачем мешать? В тишине комфортно. Или в той степени не напряжно, чтобы не провоцировать напрасные разговоры. Правда – столики не раздвинуты, стулья не сняты, и потенциальные посетители маячат, но Але о своих обязанностях, наверное, известно.
Разумеется – бейджик он не находит, уборку бросает на половине, забегая за кассу для выполнения «экспрессо»; фартук накинул – и то вперёд. Ему снова подсаживаются на уши с рынками, су-ве-ни-ра-ми по слогам, и он словно недоумевает пуще прежнего при том, что осмысленность в рамках должности не мелькала. Зато с какой благодарностью смотрит, когда тяжкую инглезную ношу с него снимают, но про Мадриды в Париже сам будет объясняться, нече.
Людской поток под стать названию заведения – бурный и неистощимый, когда температура за бортом преодолевает тридцать. Алессандро гоняет от кофе-машины до мороженого, параллельно отмеряя топинги в креманки и кидая лёд в бокалы с колой; упахивается как лошадь и в образовавшуюся паузу падает на табурет, вытягивая гудящие ноги. Стирает запястьем пот, сам себе колы наливает, выпивая махом, пока никто не видит, что норму напитка на стакан превысил.
Потом, наконец, приходит в себя:
– Я тебе должен за спасение от иностранцев.
– Пиво холодненькое есть?
Он запускает руку в морозильник, шаря среди эскимошек:
– Есть.
Выпрямляется, опираясь на предметы, дабы передать бутылку. Потом, будто опомнившись, издаёт короткое «о» и за стойку наклоняется – туда, откуда орешки доставал. Изумление в морщинках на лбу от вздёрнутых бровей равно непониманию и огорчению, и на определённую мысль наводит, но всё-таки не стоит спешить.
– Что-то случилось?
Пожатие плечами – да, нет, наверное.
– Дарио, мой сменщик, обещал покушать оставить, я хотел тебе предложить. А тут пусто…
Погоди. Совсем пусто? То есть – совершенно? Впрочем – по нему заметно, что намерения рухнули, пока чьи-то воспарили. Неужто вселенная двигается?!.. Тогда сегодня аккуратнее с выпадами про расставания, пока ситуация подвешена. Если действительно хуеверть отпустило, то разойтись можно более гуманным способом после того, как дорогая-любимая жалобы выслушает и сопельки платочком утрёт.
– Забыл?
– Не мог. Он никогда не забывает - иначе я буду таскать еду из бара, а ему не хватит закусок. Прости.
– Забей. Спасибо за пиво.
Он кивает как игрушечный; немногословность – отличная черта характера, особенно если умом не блещешь.
@ultimopeterpan:
«@rapide_cafe выпишите премию дневному сотруднику он заслужил»
И начинается.
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan:
«Ты из дома вышел?! Ждите грозу 🆘»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Оно живое лол»
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Адри , он вышел из дома ,но не из запоя))»
@adriano__cassio в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Мне бы так…..»
Как, блять, Марко умудряется рандомно ставить пробелы перед знаками препинания? Лучше бы вовсе не ставил, чем заставлял людей ломать головы.
Rapide Cafe нравится ваш твит.
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«Спасибо за оценку нашего сервиса! Будем рады видеть вас снова)»
Rapide Cafe теперь читает вас.
– Но второе пиво не получишь.
Але от телефона не отвлекается, говоря так, чтобы не дальше пространства бара слышно. И то, как он по экрану водит, ленту листая – нихуя хорошего.
– Вылезай из моего профиля.
Он вполоборота со взглядом полуприкрытым:
– Не-а. Такая кладезь пассажей - я хочу прочитать их все. И друзья у тебя весёлые.
Недовольное фырканье эффекта не производит. Он ржёт, очевидно, дойдя до «первый-последний».
@ultimopeterpan:
«@rapide_cafe я забираю свои слова он игнорирует просьбы клиентов и не работает»
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«Моя работа в том числе ведение корпоративного аккаунта)»
@ultimopeterpan в ответ @rapide_cafe:
«ну так веди его а не мои размышления постигай сидит блять угарает»
– Запятые ставить не пробовал?
Всё-таки отрывается, сверкая улыбочкой белозубой – хоть бы постыдился.
– Пробовал. Не понравилось.
– А. Ясно.
Ахуелый тут персонал, конечно. Твиттер вряд ли информативен для посетителей или руководства, а вот от книги жалоб хуй отделаешься – надо выразить недовольство публично, другие почитают не тет-а-тет в реплаях.
@rapide_cafe ретвитнул(а) ваш твит с комментарием:
«🐺☝️»
Ну не сука ли? Вопрос риторический, ответа не предполагающий, ибо ответ в ямочках на щеках написан, на губах поджатых, чтобы гоготом клиентов не распугать, пока они сами не дошли и не пожаловались на дурного какого-то.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan и @rapide_cafe:
«Не знаб что у вас происходит,но вы в одном помещении и пишите друг другу????»
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«да еще немного и я кину в него чемнибудь и попаду»
– «Чем-нибудь» - через дефис. Включить тебе проверку правописания? Потом товарищей научишь.
– Ты бы помалкивал. Я ведь не шутил.
– Мне интересно, как ты с маленьких букв печатаешь.
– Это стиль.
Привычка, нонконформизм, нитаковость и прочая загадочность в том, что не лень перед набором текста тыкать по кнопке регистра. Отсутствие всего, кроме точек – тоже стиль; называется «кое-как школу окончил со второго раза» – последний, зато первый среди прочих. Ауф.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Любовь зла(((»
Побоялся бы бога с такими заявлениями. Или рагаццу, с которой ещё не расстались и не планировали, но придётся, если чужое немигающее залипание что-то значит.
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Вообще-то я парень»
@vapu666 в ответ @rapide_cafe и @ultimopeterpan:
«Я понял) Медиа полистай))»
Кибербуллинг и нож в спину от того, кого не ждали. И галки снимать – явно стереотип, который запад забыл навязать, иначе бы уведомления не стрекотали. И этот – на кого надежды не возлагали, а теперь вовсе пропавший, совету следует, продолжая тыкаться. Права была мама, причитая, что нельзя в интернет ничего выкладывать.
Подумаешь – тут бухал, там бухал, кто-то щёлкнул, не удалил, на аудиторию в 15 человек роли не играло, кто с кем в обнимку курит сигарету на двоих или пытается укусить Адриано за ухо. Главное – чтобы родители не видели.
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«…»
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Мда треш»
@vapu666 в ответ @rapide_cafe и @ultimopeterpan:
«:)»
Исчерпывающе. Два из трёх сообщений нахуй не были нужны, но вместо этого вызвали у телефона инсульт со сбоем приложения. Написать бы в отчёте по проблеме «создайте правила, запрещающие регистрацию клоунам», только собственный аккаунт не блокнули бы, где сомнительное преобладает.
– Насыщенная жизнь.
Але долистывает до момента, когда профиль не обновляется, перекрывая доступ в период, когда фильтры были Ч/Бшнее, а изречения забористее и пьянее.
– Спасибо, хули.
По цитатам Ник себя к волкам причисляет, но цирковой, когда дело касается личного. Или когда скулы сводит от контакта глаза в глаза. Или начинать день с расставания – разумно, потому что предсказуемое слишком непредсказуемо.
– Я не осуждаю, если что.
Заткнулся бы, а не поддерживал – больше толку. Мог бы пива дать в знак утешения – тогда, может, простили бы и на сиесту отпустили с чистой душой. Но уйти приходится – народ от жары вымер, у Але обед по расписанию, лишь бы не дальнейшие раскопки компромата. Жаль, что удалять позоры бесполезно – завтра вернутся в полном объёме, да и он начитался, но обнулится.
Жалко прогресс терять: денёк-другой и можно приятелями назваться, приватку выпросить и справедливо поводы для стёба заиметь. Эх. Ладно. Он идёт на контакт – и это уже что-то. Ощущение новизны дразнит, только грустно от неё, когда завтра будет новый Алессандро и старые шутки Марко.
Ввязаться в авантюру, чтобы от безделья не маяться: если выгорит, то нормально – недельку развлечения, там решить, чем тешиться. До вечера поизобретать планы сравнительно коварные, затем Марко добровольно-принудительно в квартиру затащить; не забыть бы, что надумал – записи исчезнут, не подстраховаться.
Марко в чате не такой засранец и соглашается без издевательств за количество вливаемого алкоголя – потому что сам пьёт не меньше и не перед кем красоваться остроумием – разве что, хаотичными пробелами. Адриано занят, чтобы написать злополучное «мб завтра?». Ура. Осталось переждать всеобщее отсутствие, чтобы до супермаркета сгонять. До той его части, где бутылки из тёмного стекла ровными рядами величественно переливаются красным. То, какие запивы предшествовали – неважно; важно – что в кармане не шаром покати, а то мог последние копейки разменять и писать папеньке «скинь на карту, оч надо», всякий раз себя понукая за нахлебничество.
Меж стеллажей белая футболка, знакомая по розово-красному принту, различимому без очков. Подойти, поздороваться бы, но у Але руки заняты – корзиной и девушкой, никак не пожать, только кивнуть. Кивать много будет – шея заболит, так что пускай затариваются, а то ещё расстанутся случайно. Если увидит, то окей.
Не видит. Судя по лицу, будто наждачкой тёрли – не заметил бы, в упор столкнувшись. В пол-уха слушает щебет, воткнувшись в сигареты, по итогу не взяв никакие. Бросает вредные привычки, наверное; как нормальный человек, который вместо этого не бросает девушек. Звучит почему-то с нотками «а вот я курю в квартире и без возмущений». Стоит добавить, что вольность повышает шансы личного визита курения, которое убивает, если жильцы не докричатся до соседа, от скуки смолящего час через час.
Марко вламывается ураганом, с порога заявляя про преданную дружбу и Адриано, из-за которого пить будут двое суток подряд. Как же у него спросить хочется, какого дьявола в прошлом соглашался на завтра, если твоя печень видала худшее. Но это испортило бы вечер, так что без полемик.
Он по наводке за штопором, помятуя о днях, когда с пацанами побухать было делом чести – нет, его девушка из дома не выгоняет, когда степень шуток перерастает из мета-иронии в человеческую многоножку. Но вообще – да, выгоняет, иначе от мигрени не избавиться.
Марко пересказывает свои будни раз в сотый, но с таким задором, что интересно, как впервые. Машет бутылкой, ругаясь, кто долбоёб и зеркало на мотоцикле оторвал, которое на изоленту примотано и смято по золотому сечению. Тост – за вас, за нас и за виноградники, благодаря которым вечера всегда приятные. Тоже не впервые сказано, но очень складно. Аминь.
Он трещит о работе, которую сложно найти и легко потерять, о том, что наличие диплома высшего образования ничего не решает, и совсем не потому, что диплома у него нет. Кстати – диплома у него нет, только школьный аттестат, и если показать, то взашей выгонят с нелестной рекомендацией.
В какой-то момент Марко замолкает и неожиданно выдаёт:
– Слушай: кого мы днём доебали? Парень за переписки пиздов получит, а не премию.
– Додик из летнего кафе. Похуй.
Завтра всё равно исчезнут как сообщения, так и память.
– Да ну чё. Ну-ка.
Изгибом кошки с грацией картошки Марко по дивану перекатывается, хватая телефон со стола.
@vapu666:
«@rapide_cafe Слуш поц , го к нам с @ultimopeterpan ?»
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Простите???»
@vapu666 в ответ @rapide_cafe и @ultimopeterpan:
«Прощаю. Так согласен?!?!»
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«??????????»
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«@alemahmood22 это к тебе?»
@rapide_cafe в ответ @alemahmood22, @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Але, ты ЧТО устроил в аккаунте?????? Мне снова его полночи чистить???? Никаких орешков.»
@rapide_cafe в ответ @alemahmood22, @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Я сказал нет. Я сколько раз просил переключать профили? Или удалять за собой переписки. Ну серьёзно…»
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Простите, некогда убирать отметки. Приходите лучше сами, у нас по ночам веселее).»
Дарио, вероятно, классный мужик, если знает, что сообщения не по теме и адресу заёбывают. Человек, ставящий точки – явно взрослый и зрелый, чтобы тратить секунду жизни на снятие галочки, понимая, насколько облегчает существование другим. Марко бровь приподнимает – «их двое, что ли?», и пока не успевает пошутить похабно – «да: один на дневной смене детям мороженое продаёт, а второй по вечерам их родителям наливает».
«Отличная политика заведения», – выносит вердикт Марко.
И как он прав.
Судя по тому, что реплаи под твитами есть, но их не видно – профиль у Алессандро закрыт. Аватарка с рожей из ракурса снизу, символ замочка и не густо в подписчиках – не всем дано быть блоггером-милионником. Написать ему или не просто ж так ограничил доступ?…
Марко прихуевает от метаний – действительно никогда не было, если не по поводу, как без паспорта сижки купить, когда от ребёнка и поведение, и рожа чересчур молодая. Тыкает в бок, типа: алло, я когда писал про любовь, то не буквально ведь; ну-ка соберись и подписон кинь.
Эм... Окей….
@ultimopeterpan:
«@alemahmood22 прими запрос а то как дебильный я ж не вижу че ты строчишь»
Пользователь @alemahmood22 принял ваш запрос на подписку.
@alemahmood22 теперь читает вас.
@alemahmood22 в ответ @ultimopeterpan:
«Сори, не заметил 😅🙃»
А по нему многое заметно – будто проглядел, как стукнуло за двадцать, или стукнуло чем-то, но в какое-то левое место, чтобы тянуло надевать хуету, писать хуету со скобками и смайликами, и как станция назначения – быть хуетой. Додик есть додик.
Но это мелочи. Главное – доступ к его фоткам с переписками, которые он вряд ли почистить успеет, не параноик ведь. Надо успевать глянуть, пока завтра не наступило и пропадёт повод подписываться или он не одобрит контакт с твитами, к содержанию которых не подготовлен. Марко из-за плеча наклоняется, поймав идею и злорадно хехекая.
Популярным Але не быть ещё потому, что пишет редко, фотки сравнительно приличные – с поправкой, что раздет на социально-приемлемом уровне или чуть меньше, но всё тактично прикрыто. Марко, кашляя, хохочет «бляяяя» и снова прав. С ним бы сегодня только соглашаться.
– Как пить дать - пидор.
Некультурно, но решено ему доверять.
– С хуя?
– Вот как раз с него.
Он возвращается вверх на пролистнутое фото с подругой в клубе и подписью «cercami nel BARrio». Остроумный каламбур, долго придумывал?
– Ну?
– Ну! Там эти самые ошиваются. Не знал?
– Нет. А откуда у тебя обширные познания в области гей-баров - хотел бы уточнить.
Марко мягкий подзатыльник залепляет:
– Из дома выходить надо и с людьми общаться. Расширяй кругозор.
Он имел в виду, что кто-то поведал о достопримечательностях для любителей экзотики, однако получилось, будто предлагает выяснить лично, чем промышляют туристы из толерантных стран перед ликом папы римского.
– И где сие богоугодное заведение?
– Квартала на два повыше. Недалеко от центра, чтобы потенциальные клиенты не терялись. Называется «Love» или примерно.
Марко и его поразительная осведомлённость. Спасибо огромное, что пояснил, куда идти и где искать Алессандро. В конце концов – тот сам предложил.
Стоп.
Стоп. Что?
Что за мысли?
Нет.
Нет-нет-нет.
Никаких баров с радужными флагами, если в обычных ничего ни с кем не складывается. Точнее – именно поэтому никаких гейских заведений, дабы не обзаводиться поводами, о которых потом не вслух. Марко обхохатывается.
А затем исчезает.
Не как мираж или приведение, без спецэффектов и тумана – голова кружится, мир вверх тормашками, в висках давит, потолок, утро, ноль сообщений. Головоломка не разгадана, рестарт. Определённо – появились новые субъекты взаимодействия. Загвоздка в том, что взаимодействовать доступным образом не хочется. Да, грустно и одиноко, но бросаться окрестясь – нет, как-нибудь перебьётся.
Алессандро всё так же бредёт в ex-next, ломая челюсти в зевках. Смотрит будто бы иначе – с завистью того, кто слишком уставший для стояния, не то что для пробежек. «Ох уж эти гиперактивные туристы!». Знал бы он...
Подбешивает фаза, когда с ним надо знакомиться, как впервые – не подойти, не сказать, мол, хули жмёшься, го перекурим, выпьем в залог удачного дня, ещё поблагодаришь за совет, когда придут настоящие туристы. А твиттерочек одобришь? Я не все фотки посмотрел.
М-да. После такого из кафе на выход попросят и дверь закрыть с обратной стороны. Пройдённый этап. Если друзья, сравнительно умные и получше окончившие лицеи, не осознают наличие коллапсов во времени, то человек с коэффициентом умственной продуктивности на минус, скорее всего, поулыбается и помолится, чтобы чудики перекочевали на ночную смену – там пьяные лояльнее к обсуждению тейков.
Во второй раз английские фразы о рынке у Ника слетают с меньшими запинками – разок-другой и английский станет почти родным, занимайте очередь на посылание. Алессандро, ныне не тюкнувшийся темечком, один хрен раззявливает рот, словно для диалога. Затем стандартно кивает – провожая клиентов и в знак благодарности.
– Спасибо. Кофе за счёт заведения?
– Откуда щедрость?
– Сегодня у меня не день английского, а ты выручил.
И широко зевает, показывая, что сегодняшний день вообще не для работы. Как и вчерашний. И позавчерашний. И завтрашний заодно.
– Ладно, давай.
От кофе скоро поплохеет, но спать хочется сильнее, чем разбираться с тонометром, тем более халява творит чудеса и благотворно воздействует на организм, плюс по каким-то статейкам – кофеин уменьшает риск цирроза, крайне полезно для тех, кто в остальное время предпочитает пиво. Пиво, кстати, тоже полезное – от всех болезней.
Алессандро заваривает капучино и по молочной пенке деревянной мешалкой рисует сердечко. Или лебедя. Кошку? Что-то в том роде. Возможно, в следующий раз стоит ему заплатить – если не за творческую инициативу, так хоть переоденет футболку идиотскую: лучше он не становится, а количество «дубликатов» нервирует. В один прекрасный момент устаканивается мысль о новом-старом друге на каждый день, но иногда зудит, что нынешние Адриано, Марко и тд. – не те, которые были с месяц назад. Не злые двойники и не три совы в плаще, просто – ощущение странное.
– Всё нормально?
Алессандро снова расквасился на стуле в передышку, следя за бесчеловечным актом игнорирования кофе с любовью и рисуночком.
– Ага. Не парься. Сам как?
Всё равно не объяснить. А если объяснить – не поймёт. Ну и пёс с ним. Точнее – девчонка и футболка. И бары туда же. Лишь бы не пошутить про другой БАР, если вдруг петли на чужом сознании отражаются.
Алессандро улыбается и у него на лбу – «ььъьъь».
Однако отвечает:
– Не лучше, чем обычно.
– В смысле «не хуже»?
– Нет.
Подымается, дабы нагрести рожок ванильного, меж лопаток мокрое пятнышко от пота. Про него не сказать о красивых перекатывающихся мышцах, ибо колоссальная ложь, но сутулость у него изящная. Врач оценил бы, выписывая направление на массажи. Да и ростом не обделён – чего таить. Физиономия так себе – для тёмного помещения, но за неё не осуждают.
Без ругани о галках и том, кто куда/откуда вышел – пустовато; телефон в кармане не подаёт признаков жизни. Даже по куче сообщений после расставания ностальгия – расстаться для разнообразия тишины, мб? Не, хуйня и сотрясение воздуха. Але работы ради загружает посудомоечную, вытирает стойку от пыли и песка, долетевших с пляжа. За щёку щиплет – «У нас нет бронирования на сон или хоть подстаканник слюнявь». Отстань, а? Доебался, блять.
– Ты ночью тоже здесь?
Не здесь, но вдруг без лишних ухищрений пригласит туда, где сам стойку слюнявит.
– Нет. Предпочитаю другие бары - где работать не заставят.
Пожимает плечами несуразно, тянется за миской, но слепо шарит, не натыкаясь.
– Что-то потерял?
Але вздыхает, поведя рукой, словно собирая фразу:
– Вообще - бейджик. Но мне сменщик орешки обещал.
К сожалению – сегодняшний Алессандро не знает, как разгневал вчерашнего Дарио, и то, что орешки не вернулись с поза-позавчера.
@ultimopeterpan:
«‼️‼️срочный сбор еды для голодающего @rapide_cafe‼️‼️»
И понеслись шутки-хуютки о запоях, родные такие, колебающие оповещениями.
Rapide Cafe нравится ваш твит.
Rapide Cafe теперь читает вас.
Але за стойкой губы кусает, пальцами над клавиатурой зависнув в размышлении, как бы ответить, чтобы не по шапке от Дарио за засранный аккаунт.
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«Спасибо за заботу о персонале) Надеемся, вы довольны обслуживанием))»
Кто «мы»? Ты тут один. Второй спит, и неудивительно, если окажется учредителем, как взрослый и умный (способный прочитать договор, а не подмахнуть первые подсунутые листы и случайно взять кредит на девяносто лет).
@ultimopeterpan в ответ @rapide_cafe:
«бейдж лежит рядом со мной кста»
Але из-за корзинки с нагромождением пакетиков выглядывает тоскливо, но не надевает – скоро сиеста, опять снимать, потеряет ведь, а подсказать некому.
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«Спасибо!)»
Але вне рабочего аккаунта говорит «класс» с такой интонацией, что слышится «заебись». Бывает. У некоторых, кто спит одним глазом, правда, чаще.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan и @rapide_cafe:
«Не знаб что у вас происходит,но вы в одном помещении и пишите друг другу????»
Але тихо: «как он…» имея в виду «расставляет знаки препинания» или «карябает сообщения», но машет на это, не закончив. Про СтИлЬ маленьких букв тоже не комментирует, подозрительно активно водя по экрану снизу вверх.
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«да а еще учимся убирать галочки»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Брат ,убери свой телкфон в мусорку , если он зависает от малейшего колебания воздуха:)»
@rapide_cafe ретвитнул(а) ваш твит с комментарием:
«🐺☝️»
Славно, что вопрос о поведении молодого человека разрешился в предыдущем витке, и сейчас кажется, будто он одобряет гений мысли, изложенный в лучших традициях сестры таланта.
@rapide_cafe в ответ @vapu666 и @ultimopeterpan:
«Не понимаю, чем всех бесят упоминания?? Смахнул уведомление и всё…»
@vapu666 в ответ @rapide_cafe и @ultimopeterpan:
«Брат ✊ Никко прст своего инвалида пиовм залил и принципиально не меняет на новый»
Алессандро через стойку наклоняясь почти в упор, дабы до лишних ушей не долетело:
– А у него какие проблемы с текстом?
– А у него слишком новый телефон - не настроен на то, что владелец печатает на ходу, не глядя.
Але взгляд опускает на экран, где осколки защитного стекла удерживают стекло экрана. Ну и что? Ну подумаешь – с полом смачно поцеловал, со стеной; с потолком не успел, но когда-нибудь случится. И носить в заднем кармане штанов было не лучшей идеей.
@ultimopeterpan:
«@rapide_cafe хватит лазать в моём профиле»
– Мне интересно.
@ultimopeterpan:
«@rapide_cafe ваше обслуживание мне НЕ НРАВИТСЯ»
– Ого. Нашёл кнопку капса?
@ultimopeterpan:
«@rapide_cafe вот и пидорас же ты»
Але скашивается, находясь ближе, чем требуется для гневного взгляда с раздуванием ноздрей.
– Справься со внутренней гомофобией, и я приглашу тебя выпить.
И подмигивает. Не двумя глазами, иначе бы кого-то вынесли отсюда с инфарктом. Такого бы из отдаления рассматривать. Без очков. Отвернувшись в противоположную сторону.
– Куда?
– Секрет. Закончим нашу переписку или что-то осталось?
Хрен с тобой, иди дальше пыль смахивать. Не больно-то свербит постижение мира других мужчин. Вообще насрать, кто и с кем. Прям по буквам от «по» через «хуй» и тут как раз об этом.
Але молчание считывает за перемирие и возвращается к своим акцентированным «'эллоу», периодически оборачиваясь, чтобы убедиться, как движется процесс самопознания. Если извинений за «пидораса» захотел, то может губу закатать. Нашёл клуб по интересам, ага. Обломись.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan и @rapide_cafe:
«Цитаты про не для него цветущие розы будут ?»
Алессандро как продукт поколения – в смысле как овощ – телефон 24/7 не держит, поэтому не на весь зал хохочет, а тихонько хихикает в эскалации, спрятавшись за кассу так, чтобы недовольных отзывов не прибавилось.
– Весёлый у тебя друг. Пригласи его на кофе.
– За акцию безграничной щедрости не вставят?
– Да не.
– А за то, что аккаунт в непотребстве?
– Ой.
Он быстренько стирает твиты, кроме первых, выглядывает, мол, ты ведь упоминания удалишь? Ха, размечтался. Пусть на всеобщем обозрении висит истина о том, какой персонал наглый и дерзкий. И не надо корчиться, не при делах как бы.
– Не подыграешь?
– Я за другую команду.
Але языком цокает, снова подбираясь к границам разумного и не очень.
– Жаль. А я серьёзно приглашал.
Нет. И никакие ахи-охи не изменят решения. Никаких радужных баров – толерантности достаточно в том, чтобы оскорбление убрать, хотя заслуженное. А он щурится – дурак дураком. И футболка такая же. И причёска. И вообще – собака сутулая, а не человек. И в упор смотреть необязательно. И без смазливых лыбочек. Хотя – если не прогоняет, то славно.
И в обед не то чтобы гонит – сообщает, что, вроде как, перерыв, но ты сиди. Да ну. Нечего гостеприимностью злоупотреблять – он на второй кофе расщедрился, в котором ликёра на десять порций, а не на одну. Жалюзи прикрывает, табличку «закрыто» вешает и уползает спать в подсобку – шибко уж глаза мутно-сонные.
Нику спать не хочется. Точнее – смаривает от жарищи, но если уснуть, то всё начнётся заново. Никаких баров в мыслях, кроме ночной смены в «Рапидах», а на неё тащиться бессмысленно, если вселенная кувыркнётся в полночь. Идея кое-какая есть; без оговорок – ибо должны же праздники случаться, которые не в шмотках убогих, а симпатичненькие девушки со светлыми волосами.
«привет аморе приедешь?»
Рагацца свободнее в переписках и активностях, но, к сожалению, со всеми, чтобы получить ответ не в порядке очереди из подружек. В ожидании можно смайлик на ответ выбрать – наверняка согласится. Вон – луна криповая, о значении которой легенды строят. И звёздочку. По приколу или для смысола.
«Привет!!!! Блин( Прости, сегодня никак(((»
Что за…?
Так. Ясно, кого давно не бросали для профилактики сговорчивости.
Пальцы над кнопками, клавиатура почти отображает анимацию ввода, дальше бы по накатанной. Только что-то упирается. Совесть – вероятно: с какой стати она должна ломиться через город, чтобы фиданцато непутёвый после банки пива не попёрся межличностные связи налаживать своеобразным путём.
«ок удачи»
Всё прочее – ужасно, или глупо, или ужасно глупо.
«Спасибо ❤️ тебе тоже, завтра обязательно встретимся ❤️❤️❤️❤️»
Луну со звёздочкой отправить – ибо хули? Не зря искал. Когда о всеобъемлющем «мы» напоминает лишь аватарка в чате, закрытая сообщениями, то человек по ту сторону воспринимается набором истеричных букв при расставании. А когда пишет вот так – с сердечками и участием – в голове щёлкает, что рубить с плеча, мягко выражаясь, по-свински.
Сходить за сигаретами, что ли? Вдруг курение убьёт. Если нет, то потратит время. Будто выбор между «мальборо» и «винстоном» занимает больше минуты. Ай, похер – выбирать по логотипам на пачке: дома две «слепоты» валяются, рта не хватает. Какая долгая сиеста – все игрушки на телефоне можно пройти; с подсказками – они, скорее, для души и ощущения, что выход есть и не через окно.
Але стопроцентно спал, иначе бы откуда помят как старый ватный матрас; стоит в отделе специй и смотрит перед собой, вряд ли думая о чём-то. Точно – он ж после работы в супермаркет с дамочкой какой-то ходит, лишний раз поле зрения мозоля. Нет, никаких баров и точка. Только поздороваться и всё.
Если на самую крошечную долю миллисекундочки допустить, то он красивый. Загадка, но не в смысле национального признака, а в том, что не определить, будет ли оттенок сознательности или же обернётся, продолжая изучать воздух. Моргает, допирает ладонь поднять. И зевает, тут же рот прикрывая.
– Ты чем по ночам занят, чтобы днём как зомби быть?
Он пожимает плечами:
– Не спится чего-то. Не знаю.
– У тебя вообще дом есть? А то вдруг ночуешь под стойкой.
Скривляется саркастично.
– Есть, и я бы был там, если бы моей сестре не требовалась помощь с пакетами.
А – так это не девушка. Респект мозгу, который не выдал «значит Марко был прав». Хотя факта, что Марко прав, не умаляет.
– Удачи.
Але обрывает себя на очередном кивке, выпаливая вместо зевоты:
– Разве ты не решил пойти со мной выпить?
С хрена ли? Марко был прав и в том, что как раз с этого, но сейчас о другом.
– Нет. Просто здороваюсь. Называется «вежливость».
Он возводит глаза к энергосберегающим лампам, морщась от мерцающего света:
– Да ладно тебе. Это не так плохо, и я умею пить. И муж моей подруги был бы спокойнее, зная, что она не со мной в сомнительных инициативах. Или ты не свободен?
– От дел свободен, но не в принципе.
Але расстраивается так, будто осознал, что у змей нет рук и посему они не могут носить свитерочки. И прежде уточнения, что существуют свитеры без рукавов, как подобает законам жанра – возвращается сестра с охапкой склянок, ругаясь на нерасторопность. Игнорируя вялые «дай с другом поболтать», она прерывает: «кого ты пытаешься наебать?».
«Друг» искренне надеется, что к нему не относится ни один глагол с этим значением. В итоге недоразумение в человеческий рост забирают, жалея, что слишком взрослое для катания в тележке.
На кассе Але взглядом выкурил бы все пачки, но нагружает себя продуктами и, наклонившись, слушает, куда дальше поведут. Он спотыкается о собственные ноги, плитку и воздух – удивительно, как дочапал до бара и зачем. Можно было бы спросить, даже лично, но – нет. Надо позвонить Марко и позвать в гости.
Марко не берёт трубку. Ни на первый раз, ни на десятый.
Эм? Вчерашний и сегодняшний дни не отличаются, и шуточки в твиттере те же, но Марко исчез, хотя за любой вечерний кипиш, если подгадать момент.
@ultimopeterpan:
«@vapu666 ты где»
Ожидание ответа измеряется в сигаретах, которые чаще сгорают, нежели по назначению. Вне петли было бы чудовищным расточительством средств, но в текущих условиях позволительно быть транжирой. Странно, что реальность не утратила способности удивлять, и не сказать, что удивление приятное. Когда Але орешки найти не может – другое, ибо он себя потерять способен, не прилагая усилий.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«На свидании)»
Поворот.
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«с кем»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«С Адриано))))»
Всё-таки про бары не понаслышке узнал?
Шутки в сторону – Марко про подобное в серьёзном тоне не заикнётся, а если заикнётся, то придётся выяснять, кто таков и куда дел настоящего. Адриано и его девушка подозрений не вызывали. Хотя – Адри никогда не упоминал, с кем столик бронировал, да и Марко отказался без причин. Шутки в стороне, осталось нечто неоднозначное к трактованию.
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«@adriano__cassio вы встречаетесь????»
Ещё сигарета, потому что Адриано более разлучен с телефоном, чем те, у кого технологии как продолжение себя.
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan и @vapu666:
«Никко, протрезвей. Мы просто ужинаем с девушками»
Если башку подключить, то оно как-то так и складывается: Марко, не приглашённый на пьянку, списывается с Адриано и прицепляется к нему, избавляясь от необходимости выдумывать свидание. В свою очередь – Адриано или не против, или не в силах отказаться.
@vapu666 в ответ @adriano__cassio и @ultimopeterpan:
«Подыграл бы и он завязал бы с выпивкой ))»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan и @adriano__cassio:
«Давай к нам )»
Они за столом и пишут друг другу? Что-то напоминает…
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«стремно быть единственным кто не лижется после бокала винишка»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Помоему , ты себе пару нашел) он утешит)))»
«По-моему» – через дефис, бля. И как с ними сохранять самообладание, если любую шутку против оборачивают, а ситуация такова, что оборачиваться нежелательно, ну или не спуская глаз с тылов.
Некоторое время в молчании, пока где-то в центре Марко пересказывает Адриано суть удалённых твитов с непечатными, но честными выражениями.
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan и @vapu666:
«Лоооол. Без комментариев. Никко, знай, ты всегда будешь моим другом, я принимаю тебя любым»
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan и @vapu666:
«Мы пойдём выпить, там можно нализаться с бутылкой и провести ночь не хуже нашего. Согласен?»
Согласен-то согласен. Но – они типа позвали девушек в ресторан, чтобы через пятнадцать минут залипнуть в телефонах, шутя гейские шутки? Интересные развлечения. Одна надежда, что их тоже принимают любыми; в том числе – придурками, коими они являются прежде прочих качеств.
Ещё через минутку Адриано звонит, чтобы сквозь помехи и музыку объяснить, куда направляться. Понятно, что ничего не понятно, обещал встретить у входа; Марко, если что, подберёт в зале. Женский голос навигатора в голове заключает: «маршрут построен».
Вроде – бар как бар, наполовину инглезный; разборчивый, если потренироваться на туристах и сувенирах. Свет неяркий, прожекторы переливаются, отблёскивая от стеклотары, музыка бухтит теми же летними хитами – приставучими и забывающимися сразу после сезона. Марко опаздывает – не столько оттого, что итальянец; наличие второй половинки вносит коррективы в жизнь и прочие отношения. Не так прям, чтобы о друзьях забывать, но да, есть немного.
Изучать пространство по кирпичикам, кожей ощущая ватное время – скука для всех разная, а для тех, кто застрял – по-своему утомительная. Алкоголь замедляет все процессы, всех вокруг, и передвижения – смазанное многоликое пятно. Адриано тоже нет, хотя в него веры ещё меньше, как во всякого, кто предпочитает не рушить собственную жизнь. Его выбор.
Ром-кола не греет не то, что желудок, а вообще никак – эффект оптимистично-полного бокала, но на вкус – вода водой; с таким же успехом можно вложиться в минералку и добавить ликёра. В какой-нибудь следующий раз надо попробовать – невозлагаемо-безнадёжный Алессандро вряд ли скоро эволюционирует, или научится бейджики на место класть, или выучит, что Мадрид – столица Испании, но это хард-левел.
Сосредоточенность упорно теряется, мысли наслаиваются, как ингредиенты в пицце. Стоило просить не подбухнуть, а поесть что-то кроме орешков три дня назад, дабы не удивляться сравнениям. Не позорнее цитат о последнем-первом, значит – не всё потеряно. И куда товарищи запропастились?...
Сообщений – ноль, упоминаний – ноль, звонок с полчаса назад – либо они очень медленно из-за стола встают, либо пора смириться, что в новых реалиях дружба на секс меняется легче, чем предполагалось. Противопоставить нечего. И хуй с ними тогда. Давно пора было – на моменте, когда не поверили.
@ultimopeterpan:
«если предали один раз то это только первый раз»
Предыдущее изречение как-то так и родилось, извергнулось из глубин сознания. Никакой одержимости единицами, ибо для других – полный ноль, но где-то хочется говорить о первых.
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«А если предали еще, то это уже второй?»
@rapide_cafe в ответ @ultimopeterpan:
«Что ты пьешь? Я хочу попробовать»
@ultimopeterpan в ответ @rapide_cafe:
«не хочешь попробовать сменить акк с рабочего»
Пользователь @alemahmood22 теперь читает вас.
Пользователь @alemahmood22 одобрил ваш запрос на подписку.
@alemahmood22 в ответ @ultimopeterpan:
«И все-таки?»
Заняться нечем, что ли?
@ultimopeterpan в ответ @alemahmood22:
«иди проспись полезнее будет»
Не забота, просто он не алло, да и собирался. Вдруг забыл.
@alemahmood22 поделился(-лась) с вами фото.
В личке. Не та сеть, чтобы ошибиться и скинуть свою затасканную рожу случайно. Не, есть определённая вероятность, но это ж совсем мимо экрана смотреть надо. Впрочем – от него меньшее не ожидается.
«и че»
«Ничего. Веселюсь»
«ок»
И нахуя? Показать, как круто провести двадцать четыре часа на ногах? Нос и лоб в блестящей испарине, в глазах грузное утомление под почти сомкнувшимися веками. Лишь ресницы красивые длинные, линия рта как для рекламы жвачки какой-нибудь.
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Это ты про то что нашу команду предал ? Брат, ты где ?»
В…
Действительно – где? И где они? По любым подсчётам должны пересечься, учитывая, что от стойки ни на шаг, а Марко носит линзы.
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«в клубе а ты где»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«И я там же»
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«не вижу тебя а ты меня»
@vapu666 в ответ @ultimopeterpan:
«Лол , нет. Не перепутал заведения ?»
@ultimopeterpan в ответ @vapu666:
«@adriano__cassio сказал направо»
@adriano__cassio в ответ @ultimopeterpan и @vapu666:
«Налево… мы же с другой стороны»
Сквозь низкие басы фантомный хохот Марко, который право и лево тоже путает, но не платит за ошибку. Обидно не из-за денег, сколько из-за неудач – ни встретиться, ни остального – кола, приправленная отчаянием бесконечных обломов. Хрен с ними. Не сегодня, так завтра; ужасно – находить ободрение в проклятье.
В ленте каламбур с БАРрио, и в новом витке колебаний бар точно постигнет в виде аббревиатуры. Теперь кажется, что принять предложение стоило – он не кинул бы. Однако полночь ближе и вместе с ней иссякает актуальность.
@ultimopeterpan в ответ @alemahmood22:
«далеко от центра»
Дай бог – допрёт, что не утверждение, вопрос без знака. Будет господь милостив – ответит с минутой промедления, ибо не пристало от пятнадцати ботов ждать активных взаимодействий.
@alemahmood22 в ответ @ultimopeterpan:
«Как раз там. Передумал?)»
Не то чтобы да, но и не то чтобы было, чем заняться, пока друзья размудают над топографическим кретинизмом. Это ничего не значит – день из череды дней, движение по пищеварительному тракту, и выход если будет, то крайне неприятный. Скрасить бы существование. Всего разочек.
@ultimopeterpan в ответ @alemahmood22:
«напиши где не выебывайся блять мне своих приколистов хватает»
@alemahmood22 поделился(-лась) с вами фото.
Крестик на скриншоте карты в качестве путеводной звезды и улицы обозначены – дорисуй точку и минус двадцать евро. У всех прочих деньги тоже возвращаются, так что за внеплановую прогулку он угощает, ему не привыкать.
«встреть на входе»
«Окей 🥰»
Потому что ещё одна ошибка вернёт на пропитое прошлое, о котором товарищи упоминают. Хуже не будет – хуже некуда, но проверять наличие пределов не хочется. У Але жопа не отвалится, когда поднимется на минутку, а если отвалится, то уменьшение габаритов на нём не отразится – там на несколько инсультов хватит. Марко шутит про зацветшие розы и конфетно-букетное.
Возможно – надо было остаться дома. Без потрясений, без расстройств, плюс в минимаркете цены ниже. Нарушение типичного в тот раз закончилось ударом по ноге и самолюбию, в этот – прям по живому, даже если ненамеренно.
Глаза красные, потому что дым сигаретный щиплется, чё вылупился?
И виноватое: «ничего, но ты, вроде, куришь».
Вот и помалкивай дальше – залог умного вида, если до сих пор не переоделся.
Але в замешательстве по пространству вниманием растекается, дабы не перепало, а потом кивает – «пойдём внутрь, у меня со смены ноги гудят». К счастью – не пристало выделять глупые поступки. И смайлики с сердечками. И бары, куда впускают без платы, хотя предполагается.
Он такой бессмысленный, нелепо подписанный, словно из себя представляет что-то обширнее казуса, когда врачи обещали здорового ребёнка, но отец уронил. Не исключено, что недостаток ума выгоднее избытка – человек искренним получается. Трагедии застревания в петле не разделит, и что? Будто кто-то всерьёз воспринимал раньше.
– Почему ты смотришь?
Он – осознающий с каждой минутой всё меньше и больше отрубающийся от зарядного устройства вселенной – успевает заказать пиво. Пальцем в небо или отложилось что – но такая же бутылка, как в баре. А может – у общего поставщика закупаются, ибо дешевле, и нечего сочинять небылицы.
– Забей.
– Но если что-то случилось…
– Ничего не случилось.
– Вдруг тебе надо выговориться…
– Да завали ж ты ебало. День хуёвый. Всё.
Опускает глаза, втирая взгляд в пол, ища там честь с достоинством, но бабка-уборщица утром вымела и мусор вывезли в обед.
– Ясно. Не моё дело.
Вот уж точно. Это не свидание, чтобы делиться впечатлениями. Попытка не сдохнуть от скуки. Или не сдохнуть в принципе, когда от его вида ком распирает горло. Как щенок, которому запретили грызть тапочки и теперь комедию ломает.
Если серьёзно, то он побитый какой-то. Неужели Дарио увидел, что в аккаунте кафе происходит?... Ладно! Ладно. Над такими не шутят, чтобы случайно не нагрешить – не хватало второй травмы.
– Прости. Я не должен хуесосить тебя.
Или найти весомый повод и действовать спокойно. Ему уточнять необязательно.
Але смаргивает. Не по причине глубочайшего душевного потрясения, а потому, что почти уснул сидя – иначе бы не зевал, фокусируясь одним глазом, другим видя сны. Растирает лицо, выжимая подобие дружелюбия, но с мимикой беды и это похоже на то, чем пугают, предупреждая, что по ночам гуляют маньяки.
– Всё нормально. День не с той ноги начался.
Судя по утру, он начинал не с ноги – с руки или падения с кровати, запутавшись в одеяле. Как наизнанку вывернут, не собран и откровенно замучен.
– Не пора бы домой?
Вместо ответа он растрачивает минуту, чтобы тщетно побороть усталость.
– У сестры свидание.
– И ты при чём?
– Мы живём вместе, и я не хочу быть в курсе, чем она занимается.
Вдруг братец её парня уведёт. Наверняка может.
– Тогда мотель?
– Дарио разрешает спать в его машине. Я так и поступаю.
Дарио – широкой души человек и прекрасный друг, хоть гайды по нему пиши. Жаль, не познакомиться – петля обнуляется быстрее старта ночной развлекательной программы.
– Пойдём?
Ибо Алессандро к стойке клонится с намерением заночевать среди кругляшков от стаканов, пролитого пива и громкой музыки. Не забота вовсе, о гигиене думать надо – к такой грязи приложишься и проблем с кожей не оберёшься, а это чудо бритву в руках не держало, чтобы не нацеплять гадости на щетину. Фирменный напиток для доставучих иностранцев – эспрессо с сюрпризом.
– К тебе?
Он резво очухивается.
– Ещё чего.
Цокает, но выглядит свежее, как если бы выпитое на смене кофе повлияло – объяснение гораздо лучше, чем то, что его взбодрила перспектива с кем-то полапаться и сестре похвастать.
Вечер ущербный, Алессандро тоже, когда кое-как протискивается сквозь толпу, чтобы локтём не заехали – шатается от человека к человеку, хотя из бутылки едва ли половину выпил. Может – иссякает резерв выносливости, нельзя же настолько убедительно притворяться мешком картошки.
Он не против руки помощи на плечах, чтобы облокотился, инвалид несчастный; сам свои грабли раскидывает, не ниже талии, но и это перебор. Жарковато от того, как его бок напекает, шея горячая и ладошка жжёт сквозь футболку. Зато не холодно. Но если навалится, то огребёт прежде, чем поборники традиционных ценностей вмешаются.
Он чуть-чуть, совсем капельку, пальцы сжимает, прикусывая щёки изнутри – если бы не отёкшая ряшка, то почти скулы. Смотрит сверху-вниз не от высокомерия, а потому что компаньон низкий. Дыхание сбивается в унисон. Нет, целоваться не лезет – смекает о границах и о том, как больно получать в челюсть металлическими кольцами. Но носом в макушку зарывается.
Никколо чувствует, что души в душе у него не осталось – за эгоистичными расставаниями, за пустыми срачами, за тупыми придирками растерял себя, под камень пренебрежения сложил и понадеялся, что когда-нибудь воскреснет, однако глубже проваливается. Алессандро ему – симпатичен в том плане, что сносный, пусть и по мужикам. Случается! Не осуждать же, когда наливает бесплатно и пиздит по теме; один раз – так и быть – пропустится выпад.
Пропускать приходится минут пятнадцать. Але касается губами над ухом, удобнее умещая щёку в вихрах, дабы не щекотались, расслабляется, давая себя волочить, дорогу до парковки указывая, когда за талию ведёт на повороте. Ник не признается, хотя его ведёт тоже. В смысле – голова кружится, предвещая временной скачок, и он не признает ещё то, что просит петлю подождать. В очередной раз напоминает себе: чужой интерес продиктован далеко не добрыми побуждениями, самообман ничего не даст. И не то чтобы что-то вообразил, но хочется плакать.
И чтобы кто-нибудь по спине погладил.
Утешил.
Сказал: «понимаю».
И действительно бы понял.
Я рядом.
Ты можешь довериться.
Мне важно знать, что тебя гложет.
Мне важен ты.
И сотня вещей, которые он не слышал и справедливо констатирует, что не услышит. По пьяни люди сосутся без задней мысли, а у него как обычно – мокрые глаза, подступающее шмыганье. Он благодарен Але за тактичность – если сейчас спрашивать о самочувствии, то лишь подталкивать к краю; и ненавидит его попустительство – сказки не научили, что нельзя в них верить, и открываться перед первым, даже дюжину раз, встречным – обрекает на провал.
Раздирает и от того, что Але пытался найти общие полюса и, наверное, волновался. Он не давал поводов, но и не опровергал намерение урвать немного прикосновений – будто ему тоже надо замереть, опереться, отдохнуть, рассказать, как взвыл бы, когда в доверху утрамбованную черепушку сестра запихивает о своём парне или почему футболки с надписями – пережиток тамблера.
Лучшей версией себя он станет, если переродится кошкой или хомячком – кем-нибудь, кого все любят; в противном случае – Ник достаточно близко, чтобы наблюдать не потухшую тягу к приключениям, а протухшее желание чего-либо. Не жалеть бы его, довести до машины и встречать новые-старые сутки, но часовая стрелка, зараза, медленно елозит по делениям.
Алессандро лезет не столько из-за алкоголя, сколько тепло от себя отдаёт – каждым взглядом, каждым контактом кожей, и воздух заканчивается, кислород выгорает, дышать приходится через раз. От него – ненавязчивые ароматы смены, запах крепкого кофе. Упаси, господь, от взаимной заинтересованности и подсоби с девушкой наконец!
Ресницы у Але смыкаются, Ник отключает сигналы жалости, иначе причитания крахом, а соглашаться с Марко по поводу роз – пока перебор. Точнее – перебор. Точка. И никакие лобзания не переубедят. То есть – это не значит, что они продолжат...
– Я в отношениях, блять.
Сквозь зубы, хотя без злобы.
– Ой… Я думал - ты по идеологическим соображениям огрызался. Давай забудем? По-идиотски получилось.
Але считывает информацию, но не эмоцию, потому что – звучит неубедительно.
– Я сам долбоёб редкостный, так что квиты.
Он отстраняется, по боку сквозит прохладным ветерком. Неловкое замешательство, ибо любое слово будет угловатым, если избегать факта, что проебались друг перед другом.
– Есть закурить?
Глупо полагать, что Ник первым сделает хоть что-то или будет первым в том, чтобы заговорить, потому хлопает по карманам, выдавливая из складок ткани узкую зажигалку и объёмную пачку с полу-снятой упаковочной плёнкой; Але кивает, сгибаясь над огоньком. Если бы мир не существовал в привычной концепции, то остался бы в жесте – не рекламно-наигранном, а вожделенном, иное не отражает жгучего стремления себя вытравить, растлеть, раскидать пеплом и окурками в лужах росы.
– Неужели совсем не платят?
Ещё глупее полагать, что Ник чтит атмосферу и не станет её портить.
– Сестра ненавидит, когда от неё воняет. Ищу компромисс.
Сглаживает позорную подъёбку – не врёт о навыках коммуникации. Хотя от молчания ничего бы не изменилось. Как вообще говорить об изменениях? Отчасти – стоит признать, что Алессандро какой-никакой движ привнёс в болото повседневности: вечер не закончился в четырёх стенах, вон – до машины дошаркали.
Он в карманах теряется, пока ключи ищет; находит – брелок вертит, подбирая кнопки к проведённому накануне инструктажу.
– Мы разве не знакомы? В смысле - не встречались раньше? То есть…
И открывает водительское, как если бы не заставил подавиться и потянуться за второй, которая не за компанию, а чтобы списать услышанное на галюны нахуй.
– Мы пересекались на пляже утром.
Никколо отвечает его спине, потому что Але уползает кондиционеры настраивать, сиденья складывать, устраивая себе спальное место. Не выследить реакции; не то чтобы он обязательно врёт, но из-за чего-то решил спросить.
– Да? Точно.
Почёсывает затылок, оглядывается через плечо и мог бы добавить что-то, однако выбирает рассуждение наедине с собой, развешивая на извилинах факты с обстоятельствами. Что бы он ни имел в виду – «В» за «Б» не озвучит. Не больно-то интересно. Тылы его разглядывать неинтересно вдвойне, и Ник опирается плечом о неостывшее железо, мочаля в зубах фильтр.
Але пыхтит, затылком о потолок ударяется, проверяет жёсткость подвески, когда не задумываясь раскачивает машину перемещениями по салону. Шабаркается тараканом тут и там, подстилку надыбал, чтобы рожу не ободрать об обивку. Расстилает, поправляет – ужас какой дотошный, хотя ниже и ниже клонится к положению лёжа. Зачем-то вылезает – ноги свешивает из багажника и носками в воздухе болтает, так как кроссовки снял и на коврики забросил.
– Почему не уходишь?
Дотягивается, чтобы в поясницу потыкать – будто надо внимание привлечь, а то неочевидно, кому адресовано.
– Тебя караулю, пока жопой кверху торчишь. О ворах не слышал? По башке огреют сначала они, потом Дарио, когда приползёшь с повинной об угнанной машине .
Але фыркает – что-то среднее к всхрюкиванию и першению горла.
– Какая милая забота.
Если у некоторых чаша терпения – типа кастрюли, тазика или добротного эмалированного ведра, которым море вычерпывают, то у некоторых – фужерчик скромненький или стопочка, чтоб бахнуть и взорваться без зазрений.
– Хули доебался? Ебёт, зачем я здесь? Сказал - не соваться, пидор, блять, сердобольный.
Ник нет-нет, да ловит, как рекламные лыбочки осыпаются как конфетти из пиньяты, по которой въебали со всей дури. И осуждает себя. И прощает, подытожив, что никак иначе, придумав очередной довод, дабы придерживаться чистоты совести, неожиданно уколовшей. Реально – чё, вот, он? Нормально же молчали.
Алессандро поджимается вплоть до пальцев ног и прыгает белыми носками на грязный асфальт, расстояние сокращая. Если по еблету зарядит, то заслуженно. Лишь бы объяснения не требовал и в глаза не заставлял смотреть, пока сам не отхватил – ситуация экстренная, мозг всякое предпринимает в стрессе...
Ник зажмуривается, решая получить и следующие сутки вволю дуться, прикладывая лёд к расквашенному носу. За лодыжку обидно было, как за непредвещающее, а здесь, считай, специально довёл – не чёрт рот на замке не держал; матом крыть – занятие нехитрое, но про жизненные увлечения зря в таком ключе ляпнул. Ну гей и гей, чего как маленький прицепился.
Не бьёт. Не замахивается. То есть: руки поднимает, не для удара вовсе. Медлит, давая удавке затянуться потуже, выломать позвонки, обеспечивая долго и болезненно, но страшнее – финал без трагичной кончины, бесконечные мучения, страх выйти из дома и встретиться с тем, кто не узнает, но и не даст отмахнуться.
Касается плеч, заводит ладони за спину и голову свою пустую, однако тяжёлую, мягко укладывает, щекоча дыханием кончики ушей. Липкий изгиб его шеи, напряжённые мышцы; мозги откровенно кипят от того, как кровь носится, за секунду поднимаясь из пяток к горлу. Лоб горячий, а он всё-таки прохладнее, приятнее. Пар не повалил бы от обилия чувств.
Але нарочно по бритому против роста волос проводит, чтобы на затылке пятерню запрятать балластом неотрываемым. Баюкающе покачивается, блаженно прикрыв зудящие глаза. Кто бы его направил на путь самоуважения: его помоями окатывают, а он видит неоднозначное.
Или способен заглянуть дальше трёх полосок на штанах и предположить, что корни отношения кроются не в том, кого в детстве не пороли. Попробовал бы кто поймать по юности лет – хоть поболтать о наболевшем. Классно же, когда оно из года в год не меняется разительно, катясь в ебеня с сохранением скорости.
Тошнота скапливается под кадыком. Стоять с Але и ёбнуться на него случайно – вообще-то, можно: от асфальта придержит, а утром подхватит постель, только нихуя радостного. Скоро пробьёт судный час, и всё закончится, чтобы начаться заново – уставший Алессандро не вспомнит, на что растратил ночь, друзья запланируют весёлый вечер. Никколо вздёрнется. В смысле – не по-настоящему, трезво оценив прочность крепления рук к копчику. Но морально – да. Помечтает перед сном.
Потому что рядом – не девушка или Марко с Адриано. Никто по сути – ниочёмный знакомый по имени с бейджика. Ни возраста, ни увлечений, кроме лазания по твиттерам. Риторическое – чё ж прицепился-то к нему тогда?
Ответ ещё глупее – он прицепился сам: не отпускает, снедаемый бушующей бурей чужой души, пытаясь, если не взрастить сад толерантности, то пробудить капельку веры, что есть где-то незнакомец для сцеживания желчи из крови. И ведь получится разбежаться, оставшись друг другу никем.
Хочется сказать что-нибудь, а на уме шаром покати, язык узелком завязан, пристыл к нёбу, отказываясь выталкивать звуки. Але паники не замечает, как и остального; для него самое сложное – не вырубиться и хвататься за вальсирующее равновесие. Как с ним поступить? Не столько «что делать», сколько – стоит ли снова и снова бороздить по незаживающему. В качестве разнообразия сойдёт, но однажды приестся. Поразвлекались и...
Он аккуратно чёлку смахивает, наклоняясь, чтобы на одном уровне быть. Лучше бы в ебыч и без шекспировских поминаний, без встреч – оба переживут, кого-то минует ругань по поводу аккаунта. Его беспокойство, сматывающее вены клубком, лишающее терпения и выдержки – не то совсем. Друзей покидать оттого проще, что переменная привязанность к ним с гарантией, что в итоге никто никого не кинет, ибо вместе шли сквозь огонь-воду, а это знакомство перетёртой ниточкой оборвётся и не завяжется вновь.
Але рот открывает, воздуха набрав.
И смазывается пеленой, напоследок вцепившись в плечи.
Шум кассетного проигрывателя, зажевавшего плёнку, шуршит в ушах, и Ник рывком садится, ощупывая там, где ладони лежали. Судьба или нет, а синяки заимеет, и то ли, чтобы в памяти отпечатать, то ли себя плотнее закрепить в реальности, где отклонение от плана с расставаниями чревато. Впервые, пожалуй, кого-то страшно отпускать в Лету. Хорошо, что вселенная мнения не учитывает, поступая по-своему.
Никаких кафе сегодня. Никакого твиттера – аналогично. Для друзей по-прежнему в запое – никто не потревожит за двадцать четыре часа, дав свариться в адском котле раньше срока. Надо было с матушкой по воскресеньям в церковь ходить или крест наколоть – в знак уважения, для скорейшего отправления по адресу, где жёлтые справки о здоровье выдают и смена суток пропускается по медикаментозным причинам.
Вязкое раздражение трясётся на подушечках, почему-то оказываясь на ресницах. Нет. Много чести. Когда налажен совместный быт – тогда полагается убиваться после разлуки, а когда коньяком угостили, то статус собутыльника незаслуженный. Налил от души для души – и что? Не брататься же с барменами, которые умеют не только пиво за эскимо прятать.
Вместо расставания – безотказное приглашение посидеть или полежать; повспоминать, как учтивости в общении было меньше. Главное – не думать о гештальтах с бывшими, а то неудобно, если заключить, что с нынешними они опять не закрыты: после упрёков в депрессивности найти самую яркую звёздочку и осознать, что меланхолию не разбавлять надо, а делить на два. Не плакать в ванной по очереди, разумеется, а на кухне чай размешивать, потирая дырки на носках и думая, что, когда появятся силы на коммуникацию, надо новые купить, и чай нормальный, чтобы не пыль со двора. А потом случайно обнаружить презент из поднебесной – «не удержался; чур мои жёлтые».
Чай не купят – кофе привычнее и нэспрессо от Ферраньи заманчивей. Тошнотный осадок совпадает с настроением, поэтому терпят, возводя в традицию; другие забухали бы, позволяя спирту раны дезинфицировать, тут же – как у людей никогда не было, не за чем пытаться.
Не за чем чьим-то рукам за плечи встряхивать, нажимая на свежие синяки.
Не за чем подставляться для поцелуя, когда не трепещет даже низменное.
Не за чем допускать, что самообман работает, если в него верить.
Самообман по части покаяния если не в расставании, то хотя бы в удушающей апатии, которую ни один бриз не сдувает. В квартире невыносимо душно от пыли пустых слов, на улице душно по факту жары; кондиционер спас бы от второго, но с первым надо что-то делать. А делать не хочется
ни-
че-
го.
Отрешённость, не позволяющая цепляться за мелочи и давать отклик реальности: да, грязные полы; да, протру позже; да, подниму одежду; да, у меня всё в порядке. И даже если дела наладить, то через двенадцать часов карточный домик грёз разрушится под неумолимым порывом. Возводить заново, как обживать арендованную квартиру – бессмысленно, если спустя месяц попросят или оплату, или на выход. Поэтому Никколо обрастает хламом – если бы каждое утро он просыпался в идеально отмытом помещении, то ёбнулся бы быстрее, не успокаиваясь созерцанием срача.
Приторный вкус помады, липкий блеск пачкает розовым зубную эмаль. То, что должно быть интригующе, провоцирует гаптофобию от миллиона микробов, передающихся изо рта в рот; татуировки скрывают пятна, краснеющие на нервной почве, но не значит, что они не чешутся.
– Прости... пожалуй... я думаю... нам стоит...
Неуверенности льются за каждый раз, когда не были написаны.
– ...воздержаться от тесных контактов. Жарко.
Не так мерзко, как мог бы ляпнуть. И почти без выкручивания подола футболки или мученья рукавов, которые по какой-то причине обязательно надо замотать до шеи.
Взгляд ясных глаз освещает будущее и проливает свет истины на враньё хуже детского. Не хочешь? Прямо бы сказал, не оттягивая, имея в виду и одежду – кондиционер херачит, аж волосы разлетаются, а ты о жаре. Или намёк на горячку?
– Как думаешь: существуют ли путешествия во времени?
Опасения друзей о том, что допился – не беспочвенные; на миловидном личике проскакивают варианты, как бы сообщить, с упором на крайне желательную детокс-кодировку.
– Как «Назад в будущее»?
Она верит в фильм и яркие впечатления, ибо что происходило в течение последних месяцев – богу неизвестно.
– Любые.
Озадаченное мычание, констатирующее неладное.
– Может быть? Сложно рассуждать, не столкнувшись. Необычный вопрос.
Странный. Прямо как ты, Никколо. В твоём возрасте мальчишки сначала о девочках думают, потом о деточках, а ты чего? Ни к селу, даром что родился на окраине, но всё-таки города. Не помогло – в башке сегодня нихуя, завтра дохуя, практического применения в обоих вариантах нет. Так и будешь ждать подачки, чтобы с мёртвой точки сдвинуться?
– Лан, забей. У тебя планы были.
Потому что нормальные люди подвержены чему-то кроме прозябания на пляже под заунывную музыку, жалея о содеянном, упущенном, и себя в первую очередь.
Она прощается – легко, ибо за своё настоящее уверена. Упархивает за дверь, отпечатываясь напоследок ожогом в уголке рта и крошкой потрескавшихся мечт, что самый близкий человек должен проникнуться или допустить, что нынешнее «плохо» отличается от стандартного.
Наверное – участь такая.
С хрустом выламывая пальцы – образно; сбрасывая со стола стаканчик кофе с зелёной эмблемой – буквально. Очередное то, что не влияет – засохнет сладкое пятно, и что? Цикл вымоет пол до комфортной запылённости. Необоснованное беспокойство за ламинат. Ник растирает опухшую от кипятка ладонь.
Сердце по артериям прокачивает железо; из прострелянной татуировкой груди стекает, не зажимается, кровоточит и ноет. Хочется плакать – не от фантомных изломов, сколько от переполнения всем, что заживо сгноилось в пекле мыслей, из-за слов, которые сорвались и были затолканы обратно в глотку. С разговорами через рот постоянно проблемы, оттого обиднее, когда единственный отклик – уведомление о теоретически-интересном.
В кафе он не пойдёт – ни сегодня, ни завтра, и оптимально, чтобы никогда впредь соблазн не возникал. Плюёт на Алессандро и недо-благотворительность с колокольни настолько высокой, что ангелы покидают небесную канцелярию, дабы покрутить у виска. В целом – перебор пафоса. Возвращение дарит уверенность, пусть пункт с расставанием вычитается. Наконец-то вовлеченность в слаженный курс, менять который – занятие неблагодарное, в том числе потому, что все всё забывают.
Привычный день начинался после двенадцати, когда бока отдавлены и реплики телепередач зачитываются при отключённом звуке. Завтрак растёкся лужей, так что данную строчку можно пропустить. И почти не страшно, что органы чечётку отбивают в слепом приступе паники.
Отдыхать кроме пляжей негде – величественное античное отлично вырисовывается издалека и толпы туристов не создают эффект селёдок в бочке. Посидеть дома – успеется, ибо качественно-количественных изменений не было, только колебания нервной системы, подтверждающие поговорку про «имеем – не ценим». Смотаться бы в Сардинию и окунуться в чистейшую лазурь, а не медузьи тельца пересчитывать, но поездки лучше устраивать с утра пораньше, чтобы урвать больше прежде, чем очнуться в постели.
И тем не менее – это его день. Проклято-счастливый, находящийся во власти желания Никколо, пока сам он подчиняется законам времени, способный сотворить всё и похоронить это с заходом солнца. Ничего не может пойти не так – разговор не затронул ни друзей, ни существенного, чтобы спровоцировать, да и на забитом пляже не найти человека, когда он майку на голову накинул, прячась от огненных лучей.
Шезлонги застолблены чуть ли не со вчерашнего дня, поэтому нет резона толкаться и переступать через тюленящихся загорающих, ища закуток под зонтиком. Гамаки меж редкими деревьями и столбиками надёжными не кажутся, но обстоятельства располагают к активному решению, пока не пришлось возвращаться домой за неимением другого досуга. «Неделю» назад где-то была пустая лежанка – припомнить бы где.
Собственная неприхотливость вновь радует довольством меньшего из пресловутого максимума, который до́лжно брать. Можно было бы поторговаться, потратив пару евро, а можно – прилечь и наслаждаться коптящейся шкурой, лишь бы лицо не напекало. Никколо почти предвосхищает очередной ожог, который сделает его цветом спелого помидора.
Пока не замечает что-то под гамаком.
Ему это не нравится. Не мусор от неумеющих прибирать за собой, а свербящее чувство, что расстроится, разозлится, пошлёт, но волей-неволей впряжётся. Предчувствия по части здоровья обманывают стабильно, пророча чахотку и холеру, а вот по остальному – как жопой лоцируются; возможно – от того, что площадь приёма весьма обширна.
В коленях слабеет, пока суставы деревенеют для нового шага, по спине катится ледяной пот. Ему ведь это не надо. И знать особенно. Забыл кто-то чашку из-под закуски, отобедав пивом. Видать – прилично по мозгам дало, раз ушли, кинув посуду на песок. Или с тусовки улетела. Вполне логично.
Мимо мужик проходит и смотрит: «бля, пацан, что ж ты – юный и уже никудышный; для тебя, неблагодарный, экологи трудятся, а ты до урны пять метров не дойдёшь». Общественное о(б)суждение с начальной школы непременная составляющая будней, чтобы воспринимать как данность, но мужик продолжает смотреть, так что Ник сдаётся. Сдаваться он умеет профессионально.
Миска некстати качественная – в мусор складывать жалко, а возвращать абсурдно, мол, привет, ты меня угощал, просто не помнишь, да и прошлый ты не совсем ты, но я знаю, почему Дарио не положил орешки. У Алессандро тогда глаза круг по орбите опишут, выкатившись. Хуже он не станет, находясь на верхней ступеньке лестницы разочарования, но всё-таки.
Вроде – у них скамейка, типа летняя терраса «комфорт минимум» для курящих или рыдающих, которые не хотят привлекать внимание. Соответствовать обоим пунктам неприятно, однако правду не оспорить. Короче: подкинуть туда, да и отпустить с концами – Але понедоумевает, затем получит орешки и схомячит их в перерыв. Звучит, в общем, неплохо и выполнимо. Восстановление равновесия при удачном стечении – пятиминутная пробежка, ловкий бросок и торжественное улепётывание. Ник приступает.
Сначала незаметно – по собственному мнению; как слон в посудной лавке – в реальности, он смешивается с толпой, которая разбредается по разным направлениям через тридцать секунд, оставляя торчать посреди дороги и думать, что пойти за кем-то было чересчур умной мыслью. Был бы сам умный – учёл бы, что народ после плавания предпочитает плотно отобедать, а не хлебнуть жиденький кофе.
Не страшно – дверь в десяти метрах закрыта, свет не горит и жалюзи опущены. Значит – у Алессандро заслуженный обед – тире – сон-час, так что раньше вечера не воскреснет. Никколо видит удачу на своей стороне, смело подходя к вынесенному столику. И, загодя воспряв, не замечает, что фортуна повёрнута.
– Извините?
Хрипло-скрипучее из-за спины, заставляющее подскочить и непроизвольно цыкнуть «извиняю». Хоть голос петуха не дал, вот бы посмеялись.
Але для экономии проявляет настойчивости впервые больше, чем имеется у столь амёбного создания с таймером до конца смены в глазах – в одном часы, в другом минуты, иначе не объяснить его мимический казус.
Заглядывает за плечо, наклоняясь:
– Что ты делаешь?
Обалдевшая извилина выстреливает иррациональным «бросай и беги». Петля сотрёт с плёнки позор, только придётся жить и помнить, как чуть не убил посудиной бедного невинного паренька. Бог не простит – церковь ведь не посещали, чтобы рассчитывать на благосклонность, и креста на груди нет.
– Э… на пляже валялось. Подумал, что кто-то в забегаловку не вернул, ну я и…
Связки между словами Але додумает сам – приплетёт смысл, поверит в него, отпустит восвояси, поблагодарив. И, как все достаточно разумные предсказания, с неразумными оно срабатывает через пень-колоду.
Алессандро вытаращивается на тарелку и хлопнул бы себя по лбу, но зажатая сигарета отпечаталась бы хлеще, чем у индусов бинди. Без вмешательства он, похоже, закуривает нервяки, а после пиво с орешками уничтожает – и это ударяет под коленями, заставляя ноги подгибаться.
– Это ж как… То есть - это моё. Кто-то ночью утащил, а я весь день расстраиваюсь. Хорошо, что нашлась. Спасибо. Кофе?
Ага. Бесплатный. Ноль циклов без предложения.
Поражённый Але протестующие мычание не слышит, ладонь на лопатки кладя и подталкивая ко входу. Отличный сервис, невозможно отказаться; главное – ненавязчивый.
– Бахни ликёра и сочтёмся.
Он хмыкает, заходя за стойку, откуда едва вырвался, бухтит что-то типа: «да-да, руки сейчас помою», берясь за мыло, о котором не напоминали. Мог догадаться, конечно – сильнее содомии в публичном аккаунте Дарио не любит вспышки дизентерии.
Але промакивает бумажным полотенцем пальцы, обтирает запястья с элегантностью, достойной британских лордов. Почти изящно, если бы не клятый бейджик, державшийся на расстёгнутой булавке и решивший отцепиться именно в сей момент. Красоту как ветром сдувает – Але тупо пялит под ноги, на руки: полы грязные, руки чистые; потрогает – полы чище не станут, а руки опять надо мыть.
– Ты не мог бы поднять? Кинь куда-нибудь на видное место.
Шестое жопное чувство выкручивает пируэт, отзываясь вдоль позвоночника.
Алессандро, убеждённо искавший на полу бейджик, по неизвестной причине оказывавшийся у банки для чаевых. Параноидальное замешательство реалистично рисует за спиной злого близнеца из будущего, который методично избавляется от клонов, сбрендив настолько, чтобы пойти на эксперимент и проверить, возможно ли разорвать петлю, убивая себя.
Але пытливо вперивается, мол – ты ок? И не искажается ужасом или ликованием, не уличить в сговоре. Камень с души не падает – Ник на ватных ногах, покачиваясь, кое-как выполняет маршрут вокруг стойки.
– Положу рядом с чаевыми. Не потеряешь?
Але заканчивает кофе без кофеина:
– Дважды не должен. Наверное. В смысле - сегодня он был там же, но я не помню, где оставлял его с вечера. Что-то я рассеян.
В рассечённом страхом хребте явственно копошатся мурашки, неся жутковатые догадки. Мысли – ходуном, спотыкаются о события; вопрос задать – надо, ответ получить – страшно. Относительно правильные слова не те, да и как у нынче незнакомца спрашивать о буднях.
– Чем ты занимался вчера?
Подстрекающий прагматизм побеждает вопросом в лоб. Косые взгляды растворятся через двенадцать часов полностью, частично – сразу после выхода отсюда, и то, что Але надумает, никогда не возымеет результата, если к пятой встрече в нём не мелькает узнавание.
– М-м… Работал? Гулял с сестрой?
Его тон неуверенный и брови сведены, будто, ощупывая коридоры памяти, он натыкается на стены. Говорит, скорее, автоматически, без подробностей, предполагая, что делает всегда.
– С тобой всё в порядке?
Ставит кружки на лакированную поверхность, не кладя подстаканники под влажные донышки. Морщится – опять протирать отпечатки. Образно плюёт – потом. Кажется – у него есть проблемы поважнее.
– Да… Переутомился, поэтому в голове каша. Мы с моим другом здесь по семь дней в неделю нон-стоп, так что неудивительно.
И всё-таки очень дёргано отпивает.
– Ты какой-то измятый.
Особенно футболка, к которой придраться – дело принципа, хотя не бесит, как впервые.
– Ох, ну. Я почему-то проснулся в машине. Но не помню, чтобы засыпал там. Точнее - совсем не помню. Ничего.
Заметно, как тревожность бьёт его под дых. Очевидно – не смог подобрать аргументы, кроме обтекаемых неконкретных действий, и ему страшно от невосполнимых пробелов, которых не должно быть в таком количестве.
– Не возникает дежа-вю?
Если он, конечно, знает такое слово.
Он приходит в себя, когда сосредотачивается. Минус в том, что пристально залипает, будто что-то вытворит, типа – про последнего-первого процитирует. У него из-за посетителей-англичан так котелок не варил, как за прошедшую минуту.
– Возможно. Но у меня довольно однообразная жизнь. Почему ты интересуешься?
Что, если он понимает? Или поймёт, если намекнуть на кофе, бейджик и его переклины мышц, превращающие улыбки в гримасы загорелого Гарольда. Ему честь делает убедительная вовлечённость в процесс выяснения, не убудет от разочка экзистенциального кризиса.
– Забей. Мне тоже как-то не очень.
Алессандро шутит про масонские заговоры и правительственные эксперименты. Пойти на попятную – пиздец идиотизм, но что уж сделано; привычно всё руинить, когда истина где-то рядом. Не кривя душой – хер бы на него и его провалы, если сто раз твердят использовать для переписок личный аккаунт, а ему хоть бы что. Вон – про «Секретные материалы» трындит с упоением, уйдя от первоначальной темы настолько далеко, чтобы забыть и о своём обеде.
Никколо смотрит на него и думает, что слишком много думает: стоило бы довериться своей жопе – у неё по заветам две половинки, как у мозга. Дать шанс, поверить в удачу, в себя – у которого не осталось ни веры, ни благосклонности небес. Ничего, что поддерживало бы под руки, когда оступается, а не ставило подножки.
Он падает в явь, когда подушечки Алессандро выжигают ямки на запястье и тот не беззаботен, как пять минут назад. Или десять. Или час. Потому что отсутствие реакции он заметил бы примерно через столько. Его пальцы на пульсе – давят, не пропуская кровь, вена надувается как при сдаче анализа. Ладонь отнимается.
– Что ты – «блять» – творишь?
Он доводит указательным до линии жизни, упираясь коротким ногтём до отпечатка-полумесяца. Пожимает плечами.
Ника он доводит до ломоты в костях.
– Мы разве не знакомы? В смысле - не встречались раньше? То есть…
– Нет.
Сухо и жёстко, как точка, поставленная воткнутой в столешницу вилкой. Агрессивнее, чем он заслужил, но заслужил точно – прошлым разом, когда грабли распускал и донимал хуйнёй непотребной. Ненавидеть его бы до хруста зубов. И не бояться бы заглянуть в лицо, которое красноречиво отражает всполохи сомнений – в собственной памяти и в том, что на уши вешают.
Палец со стуком соскальзывает с оборвавшейся полосочки.
– Никколо.
И сердце обрывается следом.
Он невозможно самоуверен, когда утверждает, раздразнивая. Что ж – действовать от противного тоже метод.
– Кто? Ты о ком?
Алессандро подозревает, однако не имеет доказательств. Если бы он услышал «да», то его бы окончательно скосоёбило. Не стать бы свидетелем.
– О тебе?
Азарт гаснет как костёр, усмирённый водой, но шипящий углями своей правоты.
– Меня зовут Валерио. Наверное, брат утром забегал.
Але невпопад кивает, вряд ли выражая согласие – рефлекторное подтверждение, что заявление принято и теперь на рассмотрении. Никакие братья сюда не приходили, обитая на куличках и созваниваясь с родителями поочерёдно.
Вердикт Але не выносит, погрязнув в хронологической тине, где воспоминания спутываются с прошлыми версиями, вызывая конфликты и сбои. Обработка несостыковок, разве что, не мигает эмблемой загрузки. Прострация затягивается.
– Ты живой?
Со вздрагиванием кое-как стряхивает оцепенение:
– Ага… кофе?
И он бы плеснул кипяток мимо кружки, если бы не своевременный отказ.
– Я, пожалуй, пойду. Планы были.
Те самые, которые про пожалеть и похвалить себя, выпить и лечь спать, затем повторить. Алессандро от несвойственного напряжения не кивает, относительно передав, что прощается. Худший из всех, с кем доводится коротать бесконечность. Интересно – если вбросить «кто бы что делал, оказавшись запертым в одном дне», какие будут ответы?
«Именно это и написал бы», – уведомляет внутренний vapu666.
И пошутил бы про «день» и «дно», ссылаясь на двусмысленность формулировки – ему ведь подобное не грозит.
Пребывая в раздоре настолько полярных противоречий, как Алессандро и развитие, которое его не коснулось, Никколо забредает в магазин, чтобы, обнаружив пустую пачку, не выходить и не сталкиваться с приведением баристы в отделе пасты. Он бы мог купить поесть – в смысле здоровую еду, ибо желудок не перезагружается, обрастая гастритом. Но он хватает булочку, не считая ни стоимость, ни срок до истечения годности, и сворачивает на кассу за сигаретами – если не будет нужных, то не с пустыми руками уйдёт. Со сдерживаемым смешком просит что-нибудь типа рака гортани – «слепого» монстра из двух пачек ведь не собрал, увлёкшись другим таким же.
Наедине с собой признаваться легче – если не донимать полулысого додика, то донимает скука, подстёгиваемая свободой, которой явно больше, чем требуется. Почему-то нащупывать золотую середину никогда не удавалось: если грустить, то до запоя, если радоваться, то, в общем-то, тоже, поэтому любые настроения взлетают по нарастающей быстрее, чем за окном планка термометра.
Курить и думать – как последний незыблемый принцип, который не на плаву держит, а просто – держит, от всякой неразумной хуйни. Думать и не курить – сложнее, но получается, не учитывая ободранные заусенцы. Не думать в доступных комбинациях возможным не представляется. Наверное, потому что в человеке концептуально заложены тараканьи скачки по извилинам, дабы стремиться к познанию бытия. Только вот оно и раньше постижимым не было, а сейчас вовсе швах, и ни в одной пройдённой игрульке нет похожего, чтобы заведомо потыкаться и посмотреть, к чему приведёт. Стоило пореже выбирать покер – хотя бы шашки, если на шахматные махинации смекалки маловато.
Обычно в это время полыхал диспут о том, кто откуда вышел или не вышел, перемежаемый с оффлайн комментариями за чашечкой ликёра (если называть вещи своими именами). Затем всё упиралось в подписку, и новые залпы шуток – в цветах радуги, – где Марко проявлял себя, но раскапывать корни его намерений не прельщает, даже если это будет единственной заботой в мире, от которой зависит род человеческий.
Никколо вырезает из пачек картинки и вешает на холодильник, огрызками скотча закрепляя мордашку на белоснежном друге. Помнится – ютубные дети клеили кукольные глазки на предметы, но всё меняется, даже если не меняются времена. На удивление чупокабер приветливый, можно в твиттере запостить.
Марко молчит. И Адриано, но у него алиби в отличие от первого. Дар речи, что ли, потерял от грандиозности пытливого ума? Нет, есть погрешность технологий, которые багуются на несовместимых версиях и не присылают уведомления, однако Марко реагировал шустрее. От него надо не много, гораздо меньше, чем лимит символов – вечером в бар позвать, куда поворот не пропустят. Опционально – добавить про девушек, чтобы, вроде как, свидание, плавно перетекающее в поцелуи на набережной. Утро. Рассвет. Постель. Шаг с подоконника.
Сосед из дома напротив вызовет скорую, тут же откачают, и снова заново.
Бросаться к первому, пусть не первый раз, встречному – хуйня же. Неправильно. Необоснованно. Невыносимо для души, но не тела. Утопиться бы в вине, без конкретики от какого производного. Уж за рёбрами ничего не осталось, а смуглые пальцы ковыряются; слава богу, что арабская физиономия в библейский сюжет не вписывается – не хватало к стану великомучеников причислить седалища, и тогда всё точно закончится. За мягкими белыми стенами.
Нужен тычок извне, чтобы по барам отправиться – нельзя носиться по континууму и не расколоть здравость, запнувшись о собственное имя, прозвучавшее из чужих губ. И о губах думать нельзя. Никогда. Ни за что. Ни за какие кофе.
Сколько же выболеть должно, чтобы впредь не чувствовать?
Сигарета ломается, рассыпаясь рыжей стружкой табака. Вряд ли Алессандро можно назвать панацеей. Среднего качества плацебо, у которого побочные проявления преобладают, хотя пустышка по существу. Разлившийся спектр эмоций не залечить, а вот калечит на отлично. Зачем душить себя собственными руками? Для чего? Почему не настоять на отмене любых мероприятий у той, кто роднее, мол, «ебут сильно-больно что ли? Нет? Ну и я тебя нет, но давай поговорим, дабы не шило на мыло».
Однажды это перестанет звучать жалко. Однажды гордость проклюнется, самодостаточность какая-никакая, чтобы не воображать идеальную жизнь, а жить ею. Чтобы дружба в радость, женщина любимая рядом, семейные посиделки по будням и шумное барбекю по выходным. И везде тенями мелькают чьи-то полузнакомые руки, забираясь под оттопырившуюся футболку, прямиком в штормящее нутро, с силой сжимая сердце, но не чтобы запустить, а остановки ради.
Для покоя.
Для штиля.
Чтобы из водоворота рутины вырываться, ныряя в бездны чужих глаз, топясь во впадинах морщинок при улыбке. Не иметь ничего общего, ничего известного, но жадно упиваться ощущениями, которые маяками зажигаются в том, что для других – потёмки. И как потерпевшие социальное кораблекрушение – хвататься друг за друга, задерживаться на поверхности, дышать.
Такими темпами не дойдёт ведь до претворения, а на желаемом семьи не построишь, друзья наподдают, оставив с реплаями о первом и последнем – наглядно про весомое, которое нажил, ибо про полтора подписчика упоминать не солидно. Нахуй – видимо, самоуважение пропивается дольше предпочтений светлых волос и тонкой талии. Сейчас бы на мимолётной встрече строить любовь вечную. Отпустило. Монстр с холодильника одобряет.
Для самозанятости хватает разлитого по полу брейка: оно на стены попало, вот забота – на карачках ползать, пятна отскребая. Время клонится к вечеру, делать особо нечего, кроме курения, от которого горло саднит – слабее, чем при ангине, так что врачей не заколебать. Телефон молчит – друзья-братаны есть, а где они есть и с кем... Ясно, что не игнорят, но утешение посредственное.
@ultimopeterpan:
«@vapu666 @adriano__cassio вы че умерли что ли»
Минута. Другая. В чате сообщения прочитаны, но никто не берёт ответственность за объяснения.
@ultimopeterpan в ответ @vapu666 и @adriano__cassio:
«я блять знаю где вы живёте черти»
@vapu666:
«Брат , не здесь. Пошли в дм»
И с какого-то перепуга он решает, что позвонить будет быстрее. Или же его телефон не совладает с натиском пробелов и неосмысляемых конструкций, неподвластных дешифровке т9.
Марко привычно об обычном – про дела, типа, про настроение, о том, что было и не было. Марко – нормальный пацан, нескованный в выражениях, и изъясняться высокопарно – не в его духе, как и читать морали, имея за душой смайлик волка и приписанные цитаты Стетхема. Если от жары не взбурлил, то предмет преткновения менее прозаичен, и он не знает, как подступиться.
– Блять: ты можешь по сути? Если мне понадобится бесценный совет - я позвоню родителям.
Трёп о топоте маленьких чупокаберных ножек обрывается.
– Никко, мы с Адри не сошлись во мнениях… Скажи: ты до сих пор сычуешь в четырёх стенах?
Хорошее начало, которое ничего хорошего не предвещает, ибо «не сойтись во мнениях» – слишком культурно для того, как они глотки рвут.
– Да не. Гулял пару часов назад.
– А вчера?
– И вчера. Заебал.
Марко берёт паузу. После такого гром затихшей грозы гремит ударом сковородки по затылку, а дальше искры на чёрном фоне и неприятное понимание, что не стоило доводить.
– Ну - или ты обжимался с каким-то дылдой, или я перебрал. Адри и девочки возражают, что ничего не было, а я, ну, так поразился… Брат, я не обвиняю, но всё-таки - что за финты не за свою команду?
Ощущение – будто по ушам с размаха хлопнули и теперь тихо. Марко пробует достучаться невнятными «принимаю любым», слова минуют сознание, в котором застряли обе сцены – дневная и эта. Не то чтобы петля растворилась, но и доверия впредь не внушает – раньше ни у кого осадка не оставалось, не говоря про зрительные образы.
В итоге, не дождавшись пояснений, Марко извиняется за клевету – не может его братан вести себя как не братан, тем более при живой-то девушке. Ага. А при мёртвой, наверное, было бы обоснование скорбью. Но чтобы сознаться – надо либо язык отклеить, либо яйца заиметь. По обоим пунктам пролёт, и друг просит прощения в десятый раз, вешая трубку.
Вот это интереснее. Нет, не выяснение, насколько положение было неприглядным. Марко – шутник за сто и за триста, но розыгрыши на ровном месте не по его части, да и голос сконфуженный. Хотя любой, встретивший приятеля в сомнительной компании, смутился бы. И тем сильнее заворачиваются узлы кишок.
Алессандро.
Он в баре. Пьяненький, вяленький, согласный на бредовый разговор. Он же о чём-то заикался – надо спросить. Он – пресловутое меньшее из зол, ибо или очень добрый, или достаточно тупой. Хотя для него определения равновесны. Между прочим – отличные качества, побуждающие действовать: в случае неудачи напоить до беспамятства, и если настанет по-настоящему новый день, то один хрен ничего не вспомнит.
Ник радостно хватает парадно-выходную рубашку.
Стопорится.
Выряжаться ради того, кто своей нелепостью глаза измозолил? Не многовато ли чести? Именно – иначе будто продолжение вчерашнего, а с расставаниями не определено, поэтому кое-кто перебьётся на футболке под толстовкой «Адидас». Пусть благодарит, что его не заставляют переодеваться. То есть – заела надпись на клане из старо-новых Алессандро, а вовсе не намерение в пресс потыкать холодными пальцами.
Непосредственность подкупает, когда постоянно усложняешь без того непростую жизнь, выгружая в замороченную реальность заморочки из головы. Назвать его невинным агнцем язык не повернётся ввиду подъёбисто-ехидных комментариев в недалёком прошлом, но потаённого зла в нём нет – все мы иногда такие, а Джанмарко каждый день во все годы дружбы.
Не накручивать бы себя, когда охранник на входе недоверчиво забирает оплату, оценивая посетителя, паспорт, впрочем, не прося – ловит взгляд измученный и просящий впустить не для юношеского перепихона в кабинке, а для созидания одиночества в толпе, встречающего каждого вступившего во взрослую жизнь, будучи совершенно к ней не готовым. Или татуировок много, а по законодательству надо достичь совершеннолетия, чтобы забиваться, поэтому логично, что восемнадцать есть.
Неважно, в общем.
Але где-то за стойкой. Добраться бы дотуда, когда вокруг сплошь тела, успевай не столкнуться и не отдавить ноги. Кто-то отчётливо проводит по пояснице, задевая бока. Мерзость. Але тоже с прикосновениями лез, но поступал мягче. И пахло от него лучше. И не об этом, пока цель не сбилась.
За стойкой никого. В смысле – народ трётся, но не из нужных. Не свалился ли?... Решено не возлагать на него ожиданий, но не значит ведь, что теперь он обязан удивлять. С другой стороны – его до машины чуть ли не волоком тащил, кто знает, справлялся ли он сам.
На полу никого. Пустой стакан перед задвинутым стулом намекает, что Але был, но с минуту назад сплыл в известном направлении. В баре обстановка располагает к ненавязчивой беседе, а прыгать с кем-то в багажник – треш, даже со всем опытом, приобретённым в прошлый раз.
– Привет?
Он появляется, с пьяной элегантностью облокачиваясь на стойку.
– О. Привет.
Его широкие брови сходятся к переносице.
– Знакомы?
Сощуривается, чтобы рассмотреть черты, искажающиеся в неоновых бликах.
– Днём общались так-то.
И с некоторым ужасом в осипающем голосе:
– Не помнишь?
Он поочерёдно наклоняется вправо-влево, ловя фокус.
– Прости. Нет.
И то ли басы ухают, то ли внутри всё настолько громко падает, переставая ощущаться чем-то кроме режущего холода. Але беспечен; никогда прежде так сильно не хотелось забрать назад всё положительное, что о нём сказано.
Не помнит. Возможно – утром было бы не так больно, ибо привычно, а когда невозложенная надежда промелькнула, а её в бетон замуровали, то из груди со вздохом почти что всхлип.
– Парень, я тебя чем-то обидел?
Алессандро – будучи не в этом мире на 99% – процентом здравого определяет, что что-то случилось – одно дело, когда, поддав, душу проливают со слезами, а другое, когда как стёклышки, но клонится к тому же.
– Нет, это я зря начал.
В смысле – верить во что-то. Безнадёжный мечтатель. Лучше бы на диване валялся, по сотому разу крутя мультики, чтобы в башке закрепить: хэппи-энды – там; здесь – горечь джин-тоника, услужливо заказанного и пододвинутого утешения ради.
– Почему? Если для тебя это важно, то давай познакомимся ещё раз. Меня зовут...
– Алессандро. Я знаю.
И внутренним голосом ехидное дополнение: наше «ещё» – пятое по счёту.
Вырывается быстрее, чем происходит оценка уместности, с желчью, поднявшейся из желудка, и с усталостью очередных Парижей и Мадридов в неправильных локациях. Да и какая разница, если через пару часов можно знакомиться в шестой раз.
Але хмурится, ошарашенный заявлением. Без шансов, что внезапно спохватится, но морщится, очень-очень осознавая сказанное, которое ему недоступно при всём жгучем стремлении.
– У меня амнезия? Из-за того, что с велосипеда падал часто?
Ох. То, сколько и откуда падал, бороздя лбом ненаучный гранит – надо у родителей выяснять, а не у человека, которого не видел и не знаешь.
– Мы в кафе пересекались, но ты был слишком занят. Я... Ладно, ерунда. Прости за беспокойство.
Ник со стула спрыгивает и щиколотки дерёт ледяная вода – море из слёз на границах век и всех растопленных сюжетов, где если не долго, то хотя бы счастливо. Ну, попытался, и – что? И с чем? И помощи ждать неоткуда – не от этого велосипедиста же. С ним вовсе не уехать.
Вместо вздоха – не от разочарования, а чтобы задышать – совсем задушенный, рваный хрип. Перед друзьями и благоверной не расклеивался, а тут затрещал. До туалета бы дойти, чтобы если вдруг, так не на людях – не зря в школе опыта набирался.
В школе, правда, никто следом не шёл, а тут почему-то дверь через полминуты скрипит, являя то, чему появляться не стоит, если не хочет завтрашнее утро встречать не в машине, а в больнице с сотрясением, ибо сам прежде потряс душевное неравновесие.
– Привет?
Алессандро неторопливо двигается к раковинам, не слыша, как в чужих мыслях верещит истошное «МОЛЧИ».
Во рту вяжет, словно от конфеток кислых. Ник завешивается чёлкой. Смотреть на него – не хочется; сильнее – не хочется (нена)видеть себя.
– Парень, я не специально. Замотался. Что бы ни обещал - не отказываюсь. А если ничего не обещал, то давай переиграем.
Это к подъёбкам Марко про смену команды? Смешно. Наверное – Але фырканье так объясняет, не подозревая о контексте. В любом случае – смелости достаточно, чтобы в поле зрения сверкнуть затоптанными кроссовками.
– Как меня зовут, ты знаешь. Но я бы не прочь узнать твоё имя.
Тонкая грань под его ногами лопается или это шторм поднимается – от каждого пропущенного ответа захлёстывает. Жаль, что утонуть не страшно.
– Если надо, чтобы я тебя Питер Паном называл - то кивни, что ли.
Если реакции добиться надо было, то получилось мгновенно. Ник не подскакивает, но моргает и взгляд медленно переводит на Але, который телефон вытаскивает и показывает диалог – карта, крестик.
– Значит - ты. Некрасиво вышло: я забыл, что тебя позвал… эм. Сюда. Я не фанат Диснея, но недавно пересмотрел мультик, там главные герои между эпохами путешествовали через колодец. Так что если ты из будущего, я твой секрет не расскажу.
Шутки шутками, а всерьёз расстояние вытянутой руки, чем он не пренебрегает, касаясь волос, чтобы отвести. Пятое знакомство откликается изжогой с желанием залить спиртом и поджечь, чтобы согреться не тем, что кто-то позволяет за щёки трогать без спроса. Внутри цунами – Ник сглатывает, поглубже опуская: и не такое повидал, и сам отличался тактильностью по молодости под градусом, Адриано подтвердит.
Худые кисти эстетичнее картин Лувра.
Не образное «блять».
– Никколо.
Безупречное владение голосовыми связками, ибо стакан терпения не на половину, а просто – полон. Новое касание – последняя капля. Ему ведь не нравится. Не нравится же?
– Здорово. Пойдём - допьём и по новой.
Какой выдержки требуется, дабы задавить «за знакомство?» и раскривиться. Сжать зубы покрепче, раковину отпустить, чуя штырь в позвоночнике. Ничего ж такого? Как друзья смеялись – алкоголь от всех проблем, потому из запоя в запой, минуя ухабы судьбы.
Алессандро заказывает «Голубую лагуну», Ник принимает условия с пузатым бокалом и долькой цитруса. Синий – цвет моря или депрессии. Он умудряется сочетать, погружаясь в шум прилива вместо растолковывания про шедевры аниме. У Але губы обводят контуры слов, зубы могли бы в сонную артерию впиваться, но апельсинки – вариант. Не по этикету, хотя ему доставляет жестикулировать зажатой шкуркой.
Море на уровне солнечного сплетения недовольно волнуется, возмущаясь за ликёр, перебитый булочкой и щедро замешанный с джином и водкой. Недальновидно, но сутки на исходе, а завтра можно поболеть, разбавляя рацион таблетками – никто не хватится. Против воли блеск на влажных ресницах. Алессандро отставляет напиток.
– Плохой день?
– Типа.
– И у меня.
Наспех оглянувшись, он придвигается, кладя руку на бедро, где на джинсах прорехи. Баланс удерживает на барном табурете, неустойчивом для пируэтов, однако ему везёт. Ниточки перебирает, спутывая и не отдавая отчёта, что штаны не собственные, чтобы декорировать косичками. Хуже им не будет, но уточнил бы об отношении к заигрываниям, потому что Никколо сказать мог бы многое – примерно сотня формулировок, как послать доёбистого человека нахуй прямым текстом и витиеватым.
Выбирает молчание.
У Але вспышка прожектора разоблачает покрасневшие щёки, когда он опускает глаза, не поднимая тему детства и программ МТВ. Из периода Ренессанса – его поджато-закушенные губы и почти зажмуренные веки, когда решает, что палка загнута настолько, чтобы отрекошетить по загребущим. Выкашливает извинение, возвращая руки туда, где им положено быть – на стойку, к бокалам.
– Перекур?
– Давай.
Але высыпает чаевые и на сей раз твёрдым шагом ступает меж потных извивающихся тел. Ника штормит, словно каждый волной бьётся о борта его кожи, хватая щупальцами подобно Кракену, чтобы погрузить в их общее безумие и видимость перемен, когда вечер почти что в новинку, всего дважды повторился.
У Алессандро жилка на виске дёргается, потому что сосуды расширились, кровь разжижилась, или что с организмом случается, когда он перестаёт спать, но не пить. Достаёт зашорканный «Винстон», зубами выуживая сигарету из двух, и протягивает.
– Я, вообще-то, не курю.
– Заметно.
Ник своими чупокаберами пока не светит, представляя, что пачка с дырой, мягко говоря, не гигиенична: она в кармане с ключами, деньгами и мусором валяется, а стоматиты лечить – занятие удручающее, когда заражаешься по глупости. Когда чужое берёшь и в рот – это другое. Накануне лапались – даже простуда не выскочила. Что-то да значит. И дым попадает не в то горло.
Алессандро, почти уснувший стоя, обеспокоенно по лопаткам похлопывает. Спрашивает, случилось ли что, а ему бы соврать, что хуету курит, но перед собственным творением на холодильнике стыдно.
Нет. Беспокоиться не о чем.
Руку он не убирает.
Перекладывает невзначай на плечо, сильнее вгрызаясь в фильтр, позволяя пеплу падать на асфальт и на футболку – шанс избавиться от неё.
– Не злишься на меня? За то, что забыл про встречу.
Ник бы подавился во второй раз, если бы не прокашлялся.
– Да я и не… Показалось, что ты меня наебал, хотя ни о чём не договаривались. Хуйня, короче. Забей.
Але окурок отщёлкивает: в урну не попадает, но попытка эффектная. Пальцы на плечах замерли как льдом Антарктиды скованные. Думает о чём-то, и не хочется стебать за катастрофическую скорость мышления, которая совсем никакая, нежели какая-то для шевеления процесса.
Ничего не хочется на самом деле.
– Не хуйня, вообще-то.
Он фразы выдаёт дозированно, по мере осмысления, наученный, что тейки спорнее рефлексии об аниме должны быть в равной степени продуманны, если над головами неоновая вывеска переливается радужным.
– Я бы первый не подошёл, даже если бы помнил. Меня тоже наёбывали - поиздеваться или «попробовать». Хотя в результате разницы нет - перемена слагаемых «пить» и «плакать» отличия не дала.
Как реагировать на откровение тяжёлых гейских будней – неизвестно, и Никколо приступает к тому, что анализирует исповедь с закрытым ртом и разжатыми кулаками, дабы не брякнуть, что если пункт «пить» выполнен, то следующий…
Следующий выполнит он, когда утром проснётся и рядом не будет ничего, кроме мятых одеял, перекрученных простыней, и внезапный компаньон в несчастье снова посмотрит пустыми глазами, не узнавая.
Нынешний Але смотрит трепетно и почему-то делает хуже ненужными извинениями за больное, на которое давит. Ага. Выделить бы из общей боли какую-то конкретную, чтобы на неё указывать, ибо заебало не абстрактное «многое», а вполне конкретное «всё». И он в том числе, никаких исключений за добродушие.
Алессандро боками своих кроссовок легонько в кроссовки чужие упирается, спиной загораживая от любопытных, которым только бы за понятия перетирать, если видят кого-то не на социальной дистанции. Мнёт ткань, пока Ник мнётся на моральном уровне, чтобы решиться и взгляд поднять. Обхарканный асфальт приветливее и менее притязателен, как невольный свидетель судеб, распадающихся за порогом с наступлением трезвости.
– Да, сука, не могу: что бы ни сказал - в ответ какие-то шутки-хуютки. Я к людям от души, а они ко мне как к душевнобольному, каждый раз одно и то же: заканчивай пить, выйди из дома, общайся, выбери жизнь, работу, карьеру, семью, телевизор с большим экраном и костюм-тройку. И никто не задастся вопросом - нахуя, если они как глядели сквозь, так и продолжат.
Але замирает, напрягаясь от мышц до извилин, будучи готовым, скорее, услышать, что вокруг сплошь мудаки, которым проще не доверять. Ник, наоборот, смягчается – полегчало; советы – удел других, обмен опытом на той орбите, по которой он их вертел.
Ступор, а после Алессандро руками неуклюже сползает – одной до поясницы, второй на затылок, пытаясь не то обнять, не то вытащить бумажник из заднего кармана. Немного пробивает на смех, немного – на слёзы, когда его плечо под щекой помогает сильнее, чем сердечки в переписке и сплетни с корешами за банкой пива.
Алессандро не комментирует, и это лучшее, как кто-либо поступал за месяц. Или за полгода. Или за прожитую четверть века.
Неловко: обнять его или стоять истуканом? М-да. Раньше переживал тяготы втихомолку, клоунадя после, а сейчас сложно и непонятно, если рёбрами прижимаются и стук сердец совпадает. Вспотевшие ладошки перевешивают в пользу никого не трогать.
– Как себя чувствуешь?
Шёпотом с хрипотцой, от которой мурашки в районе живота.
– Хуёво. Но уже не так, как было. Спасибо.
Але отходит, проводя по швам на толстовке, будто стряхивая пылинки, дабы скрасить факт, что признавался кому-то, толком не зная ни человека, ни что с ним случилось, ни секунды из предполагаемого знакомства. Вселенная любит таких – бесхитростных или по-доброму ебанутых, поэтому он зарабатывает улыбку, и улыбается сам, словно создавший чудо света.
Ник сглатывает – сухое горло царапается, заставляя пожалеть о несгрызенном апельсинчике в «лагуне», но тем не менее закопаться по карманам в поисках растерзанной пачки. От дыма дерёт хуже, Алессандро развлекается тем, что вытаскивает сигарету через прорезь; интересуется причиной модификации, затем лезет в твиттер и сообщает, что мог бы так же, но сестра…
Прикуривает, чуть не выронив всё, и предлагает пройтись до машины, где скоротает ночь. Зевает через слово, болтает – про семью из двух человек и двадцати двух сестёр, про многое, чего раньше хотел, и как за годы оно сузилось до «хотя бы избирателен в том, кого угощаю» и чаще применимо к подруге, которая домой отводит, вручая подарочек в полночь как на рождество, только родня не рада, если будят.
И всё кажется нормальным. В смысле – будущее достижимым, прошлое существующим, настоящее определяется опытом и спешит к новым синякам и шишкам, потому что не все дураки обучаемы. Але вокруг да около – встретиться бы завтра, но в баре работа, сестру выгонять неудобно, у неё машины на ночь нет; подружки есть, но как объяснить парня, с которым остаться бы наедине…
Ник, веселясь, ждёт, куда упрутся намёки взять билеты на последний ряд кинотеатра, и затем, масштабно не размышляя, оброняет, что живёт один – на билетах можно сэкономить, зарубившись в приставку, и свинячить чипсами на диван не так стыдно, как в общественном месте. Мрачное понимание стучится, когда Алессандро снова прижимается, фантазируя сон не на твёрдых сидушках и собачьей подстилке.
– Так, может, сразу к тебе?
Он простой как отменённые лиры; хоть полезен тем, что с ним шаблон меняется, однако его наличие не гарант глобальных перемен, и Никколо запоздало жалеет, что заикнулся. По крайней мере – вечерняя уборка себя окупила: срач в границах допустимого.
Пока они бредут, Алессандро умудряется пересказать всё с момента, когда дети начинают запоминать происходящее. В первый раз про его беззаботное – пожалуй, интересно, даже если не информативно и карусели в Риме и Милане не отличаются. Увлекает – узнавать, как живут семьи, где ребёнок не начинает курить в четырнадцать, пить в пятнадцать, а к шестнадцатилетию о нём в курсе любой карабинер, ибо каждый второй если не домой приводил, то позволял отлежаться на лавке вытрезвителя, отпуская без штрафа – совестно ежедневно обирать родителей на круглую сумму.
Але, как чувствуя, произносит провокационное «расскажешь о себе?». Не то чтобы поведать не о чем – то, что есть, не красит абсолютно, ведь школа, удивительно оконченная, таковой стала не сразу, а о том, как преподаватели ссаными тряпками из выпускного класса выгнали – не упоминать бы при тех, у кого была мотивация маменьку не обременять и поэтому старался ради диплома.
Родился, вырос, спился – ёмко о насущном, без прикрас, только если про то, что не вырос и морально, и физически.
Алессандро хмыкает, ныряя в карман, чтобы напоследок прикурить. Ник успевает споткнуться и проверяет наличность; не возмущается, потому что нет повода – за курение в квартире ночью соседи орут из окон, настоятельно рекомендуя выйти через них же, если в подъезд спускаться лень. Але голову запрокидывает, выпуская дым в чёрное небо, разбавляя сизым блестящие скопления.
Говорит: «красивое».
«А знаешь, что ещё красиво?»
И не заканчивает.
То ли подкат, то ли с ответом настолько не нашёлся и решил не позориться. Нынешний Але ограничивается ненавязчивым толканием локтями, и, чёрт возьми, это обидно – неужели надо вести себя как говно, чтобы проникся?
– Я тут кое о чём подумал…
Подступается тихо-тихо издалека.
– М?
– Что-то мне тоже остопиздело - днём наблюдать, какие все счастливые, вечером пропадать, чтобы по утру отшибало память. Ты молодец, ты пытаешься до кого-то что-то донести, поделиться тем, что на душе, а я уже ни с кем ничем не делюсь, ибо если кто-нибудь ко мне отнесётся со снисхождением, мол, однажды прозрею и побегу выбирать гибкий график с социальным пакетом, то я на них кофе вылью и кружкой настучу. Наверное, много слов, чтобы сказать, что я устал. Не от деятельности, а от того, что не могу жить как другие. Гулять без опаски, что отпиздят; молчу про радости свиданий за пределами кухни с икеевскими свечами. Будто не страшно. Будто как люди. Будто не прячемся.
Никколо на очередное откровение молчит, придерживаясь стратегии поворачивания советов на определённых органах. Субъективно главное, что могут сделать друг для друга – выслушать. Не утешая, не ища решения, а просто – позволяя словам вырваться из нутра и раствориться в темноте и дыме.
Не сожаление – констатация: он Але не понимает и не это имел в виду, но у кого что болит. Когда относишься к «большинствам», угнетения меньшинств колеблют слабо, по касательной, если кейс громкий, локальные же стычки вовсе за пределами инфополя. Да и сейчас – несправедливо, но ни жарко, ни холодно: в родном районе отпинывали почки и причастных не водилось, в туристической зоне разнообразие в отношениях встречалось чаще, но никто не знает, что случалось с людьми на следующий день.
Хотя Але живой, здоровый внешне; не бодрым шагом, но шагает, куда ведут, понурившись и расклеившись. Жалко его чисто по-человечески, потому что, вроде, ориентацию не выбирают – чёто такое из тредов, когда открываешь одно, а ловишь себя постигающим природу человечества. Ник рукава толстовки оттягивает: за стёб не стыдно, ибо конкретно по этой теме не проезжался, лишь сочувствие – братаны с пассиями в ресторанах ежедневно тусят, на публике девушек целуют, а кому-то пиздец без преувеличения.
Нахуй мелодрамы, но Марко с агитациями, видимо, заложил нечто на подкорку. Не влияющее на принципы, однако для Алессандро важное, и Никколо, смотря куда угодно, ловит его ладонь. Реакции не ожидает или сталкиваться с ней не хочет, иначе придётся признать, что сам сердобольный. Хоть не пидор, как недавно окрещённые. Объяснять свои мотивы он тоже не будет – пусть нынешний Але исполнит мечту открыться миру и тем полутора человекам, путешествующим от бара к бару.
Прикосновение нестираемо въедается, сердце подскакивает. Не во внезапном любовном порыве, а от того, что надеялся получить помощь сам, нежели оказывать её, попутно разбираясь, кому чего не хватает.
– Спасибо.
Ой, да ладно.
Ничего ж не сделал.
А что сделал, то ерунда.
Руки не расцепляет, даже если влажные.
На глобальном без сдвигов и в значках на студенческих портфелях толку больше, но Алессандро воодушевляется, снова принимаясь болтать, подразумевая, что любой жест – вклад, и он благодарен. Сомнительный инвестиционный проект, но они и не экономику для чайников держат, чтобы грамотно оценивать риски, не говоря о том, как у обоих с оценками плохо было.
До полуночи часа полтора, в лучшем случае – два; голова гудит, не позволяя отвлечься мнимой новизной. Они это проходили, в смысле – бар, по улице, где-то там слишком глазастый Марко их палит и изумляется, хватая Адриано, тыча и крича глядеть по направлению. И всё настолько третьестепенное, чтобы отмахнуться сразу – если Алессандро забыл, то Марко тоже; ну перемоют кости сейчас, зато на перспективу артрита не будет. 🐺☝.
Замолкает Але только тогда, когда занимает рот кебабом; единственное в холодильнике – слепой чупокабер, поэтому покупают еду в ларьке, надеясь не мучиться от изжоги. Прожевавшись, зовёт пошарахаться вдоль пляжа, как бы романтично, но по сути – Дарио заступает на смену и угостит тех, у кого в сонном заду засвербело приключениями.
Идея – дерьмо. Если мясо на пережжённом масле не добьёт поджелудку, то за него справится достигнутая промилле. Интоксикация – поганый способ досуга: физические беды наслаиваются на ментальные и расстройства продирают от мозга по длине пищеварительного тракта. Ухуяриваться в сопли – неприятно, короче.
На пляж смотрят издали, решив, что до рапидов далеко и в противном случае заночуют под столиками, не имея мотивации двигаться до машины или подсобки. Але подставляет рожу под грязный свет фонарей и белые блики Луны, сам поблёскивая – добродушием, но в первую очередь хочется умыться и его туда же затолкать, чтобы освежился и не выглядел одухотворённо, будто выиграл в лотерею.
Всё-таки – пробирает. Чуть-чуть. Незаметно совершенно. Завтра ведь обнулит его мечты единожды заявить о себе – что нормальный; внешне никакущий, да и умом не выделился, да и сообразительности не обнаружено, да и одевается стрёмно.
Не об этом!
Эмоции от того, что он надежду видит, хотя та потеряна полностью и бесследно. Доверяет, словно зная, сколько между ними ранее промелькнуло. Уведомлений о галочках – флирт изменился за десятилетие микроблогинга.
Ник воздух набирает – надо сказать, что хуйню затеяли, что сегодня растворится как морская пена, что не стоит доверять вообще никому, но Алессандро наивный, не ожидает ни удара в спину, ни оскорблений за воротник, так что – лишь взгляд до губ и в асфальт. Неважно. Ни к чему его подгружать, ибо если напрячь непропитые клетки мозга, то получается, что Але не виноват вовсе, лишь проживает свои сутки в зависимости от обстоятельств.
Единственный, кто здесь источник проблем – сам Никколо, он же первопроходец по хуйне и тот, кто ветку под собой пилит тем, что какого-то хрена надеется, иначе бы не бродил по протоптанной, на секунду поверив, что с мёртвой точки сдвинулся. Стократно зарекался и поздно спохватился, что любая близость исчезнет для всех, а он останется с памятью, как пальцы костяшки оглаживают или сжимают в критических эпизодах повествования.
Он встрял в одиночку и должен был просто ждать. Потому что одиночество – тяжёлая, но верная стратегия, сводящая к минимуму разбитые сердца. Не столько в любви, сколько превозмогание над разочарованием, дабы с друзьями взаимодействовать – они ведь там же, в одной из четырёх камер. В соседней – девушка с преимуществами гетеронормативности, из-за которой другие по образным шкафам сидят, лишь бы сохранить крупицы доступного – вот, например, в темноте за ручки подержаться, в клубе условно-тематическом выпить, но оглядываться через каждый метр, пока по затылку не прилетело.
Для себя тоже место есть – в той половинке, которая изолирована, но свою функцию выполняет, образуя целое. В четвёртой лежат потаённые мечты, чтобы через замочную скважину заглядывать и не отпирать, только если в самые тёмные моменты, когда на горизонтах гаснут маяки и нужны звёзды, чтобы не пропасть с радаров.
В Алессандро нереализованной любви океан – захлебнуться, не выпить, плавать бы в ней и не тонуть, дна не видеть, как рано или поздно случается, приводя отношения в кризис. Берега чтобы были – эт да, полезное, и чтобы обязательно без волнений, как сокрытое среди гор и деревьев озеро, лишь для двоих. И, вроде – одиночество всегда было рядом, а когда по-настоящему прижалось, оказалось – страшно с собой наедине: если время замерло, то крыша движется прекрасно.
Ник выдыхает.
Соглашается, что переоценил собственные силы и недооценил потребность в контакте. Точнее – разрушительные последствия.
Потому что Алессандро сжимает его ладонь, и признание скоблится острыми коготками по черепу.
Отпускать не хочется.
На самом деле смысл обширнее – не хочется отпускать Алессандро в следующий сегодняшний день: если он теряет только память, то Никколо потеряет последнюю не-надежду, способную дать ощущения. Здешний Але не ломает устройство мира (вряд ли у него настолько прочный лоб, чтобы пробить итерацию) и в основном функционирует в пределах своего алгоритма, но охотно увязывается – следом, в проблемах, в твиттерах, не прося ужимок и чего-либо взамен. Он создаёт реальность реальности, ибо, варясь месяц в повторяющемся, начинаешь логично сомневаться, кто существует – ты, канонично мыслящий, или другие, не чующие странного.
Уверенность лишь в невыносимости – тридцать дней здорово пошатнули и без того шаткую организацию. Что, если у канители нет лимита? Что будет спустя год? Два? Что делать, если на всё отводится двадцать четыре часа с возвращением в стартовую точку?
Пальцы непроизвольно сжимаются слишком крепко, заставляя Але реагировать – встряхнуть кистью, заглянуть в лицо, опередив на шаг. Слишком буднично, словно всегда спрашивал, в порядке ли, наклонялся, почти стукаясь носом, не рассчитав степень опьянения.
Тебе честно или как обычно?
Хотя, по сути, одно и то же.
Молчание в качестве ответа его устраивает.
Он произносит: «понимаю».
И действительно понимает, со своей колокольни.
Много сил уходит на то, чтобы не дёрнуться и продолжить путь до квартиры более-менее ровной походкой – коленки дрожат.
Никколо практически с первого раза отпирает дверь: дважды роняет ключи и столько же раз путает их. Но в итоге справляется. Алессандро переваливается через порог, путаясь в коврике.
Внутренний голос предлагает запомнить – потому что второго первого раза не бывает и стоит сохранить картинку. Потому что впредь Ник не полезет, не пригласит, не придёт в проклятые рапиды, заблокирует, и сейчас ему нужно сберечь впечатления, чтобы потом или спасаться с их помощью, или добить себя – обстоятельно. Пока мир пирует, в этих стенах горит чумной огонь. Комок в горле не так и мешает, когда привыкаешь; возможно – однажды он станет настолько огромным, чтобы выломать хрящи.
Але, пуще теряясь, пробует завести разговор, но его футболка говорит за него и за намерение выкинуть обоих – в магазин и в мусорку. Главное – не перепутать.
– Вали в ванную, полотенце дам.
– А одежду?
– А надо?
Дом накалился, открытые на ночь окна не охлаждают помещение. От матраса жарко, а если вдвоём лежать, то ещё хуже; с кондиционером продует – одного точно, и вселенная не откатит текущие сопли, как было с ногой.
Алессандро растолковывает реплику примерно так же, уходя.
Ник смотрит на комок простыней, в которых не то проснулся, не то в приступе сбил, и вместо стыда испытывает сладкое незнание, как они собираются ночевать на расхлябанном диванчике. Сгребает постельное, снимает наволочки, спуская кучу на пол; стелет свежее, размышляя, что если постирать злополучную hotter-better с другим цветным, то она облезет или прокрасится. Однако Алессандро это не остановит. Греха не утаить – есть исключения, когда тряпьё столь позорное и лучше без него. Правда, после трезвящего душа и такого же взгляда на Але, фоткающего монстра, от слов приходится быстренько отказаться и накатить, дабы никакие новые подробности его внешности не зафиксировались.
Футболка в стиральную машину, всё же, попадает и вращается на высоких температурах с пододеяльником, которому ничего не грозит.
Они выключают свет и ложатся, но не спать. Никколо не помнит, как засыпает, если не проваливается в бездну и выпадает из неё утром. Он бесцельно обновляет ленты, на секунду задерживаясь на сторисах друзей из ресторана, где они наслаждаются вечером и жизнью в целом. Стоило пролистнуть, а то и вовсе не открывать – известно ведь, что там.
Але, подключившись к юсб, своим пишет, чтобы не волновались, и скидывает фотки современного искусства. Ещё подозрительно листает посты, но пока не поступало уведомления о репосте фонда золотых цитат.
И Ник впустую, но зачем-то:
@ultimopeterpan:
«mayday»
Гасит экран, убирает телефон на пол, будто – ха-ха – тот способен быть скинутым и разбитым.
Алессандро возится, ища вмятины по размеру, стучит по экрану и, может быть, ретвитит полюбившееся изречение. Хорошо, что не видит, как слёзы скапливаются – последний час с ним, а затем обратно в режим беспробудной пьянки, чтобы либо всё вернулось на круги своя, либо стёрлось окончательно.
Подползает ближе – за лопатками точно его грудь, носом ведёт по загривку линию мурашек. Ник проглатывает лихорадную дрожь, когда в ухо доносится:
– Что это значит?
Шёпот, заменяющий АСМР или БДСМ.
– Майский день. Лето люблю.
И английский.
– Май - это весна. А я не глупый, ну или достаточно проработал у моря, чтобы различать сигналы бедствия. Что случилось?
Вот и отъебись, раз дохуя эрудит.
Вроде – удаётся не шмыгнуть, воздух втянув. Больше ничего не слышно – в ушах набатом стучит «последний»; Никколо поворачивается и тихонько тыкается в уголок рта – потому что в темноте мужские и женские губы одинаковы, если не концентрироваться на личности напротив.
Алессандро целует медленно и вдумчиво, вопреки сложившемуся впечатлению о его умственных способностях. Расчерчивает ватерлинию под кадыком и любые «sos» теряют актуальность – не спастись.
– Забей.
Море волнуется раз – под рёбрами, куда руками лезть не просили, а, оказывается, была потребность в ощущении таком остром, что вспарывает, но вместо крови – пена и вода.
– Я же вижу, что тебя что-то гложет.
Море волнуется два – в районе сердца, хлебнувшего с солью нечто похожее на привязанность. Отпечатки в кожу въедаются как на песке, только замки мечтаний с прибоем рушатся; жаль – ведь красивые, чтобы не грустить по ним.
– Завались, блять. Что за стремление пиздеть в неподходящие моменты.
Вопрос лишь в том, когда нервы сдадут – расплакаться после всего менее унизительно, чем сейчас, и количество вопросов сокращает, списывается на эмоции, которые у всех проявляются по-разному. Расплакаться сейчас – искренней, что ли; сознаться, что требуется помощь, на худой конец – в банальном «всё будет хорошо, я рядом».
Море волнуется – три. Замри. Чтобы края битых ракушек врезались в мясо; медленные и болезненные разрезы, запах металла.
Никколо замирает – с откинутой назад головой для доступа к шее, чем Але пользуется, подбираясь к артериям, в которых кровь кипит и стынет. Запоздалое – куда девать ноги. Хотя с этим пускай тоже Але соображает – ему с высоты опыта виднее, кто в каком положении находиться должен.
– И всё-таки. Ещё можно передумать.
Передумать и разрыдаться, сука, неся бред о времени и петлях, которые вернутся, если плотнее сомкнуть веки. Алессандро понимает, но не о причине – о следствии, выражающемся во взгляде затравленном и желании почувствовать себя нужным, а не использованным.
– Я не могу.
Он произносит это первый, отступает. Обслюнявленную кожу холодит – неуютно, одиноко, сродни предательству.
– Я в порядке! Нельзя понервничать, что ли?
Резче, чем хотелось бы. Голос истерично подскакивает.
– Мы можем поговорить? Окей, если это не твоё и тебе просто жаль меня.
Как же отвратительно – распластаться полуголым, в ознобе, с застывшими слезами и необходимостью что-то ответить по состоянию, которое ни в пизду, если откровенно.
Десяток вдохов, чтобы не сорваться.
– Всё нормально. Я не против.
Просто – заебало нести ответственность за свою жизнь, если этого косвенно не предполагается. Пусть хоть кто-нибудь хоть единожды руку протянет, даже если рука ниже пояса ляжет – ебёт ли вообще? Нет. И он, кстати, тоже.
– Давай не сегодня.
Потом? Завтра? И уже не слёзы, а смех, ибо не будет ничего кроме сегодня, да и сегодня как такового – новый-старый день и Алессандро, который посмотрит мимо, если слабость доточит прийти к нему.
Он до выключателя дотягивается. Хочет видеть – пожалуйста. Полчаса, чтобы пожалеть о согласии – в машине бы сразу отрубился, а тут заставляют погрузиться в невообразимую чепуху, в которой для него никакой сути. Как и для всех – иначе бы не дошло до крайности.
Надёргивает с кухни бумажные полотенца, не зная, где искать салфетки, садится, прикладывает бумагу к чужим щекам, влажные дорожки вытирая. Хочет обнять – а боится. Боится спросить, потому что не ожидал, что настолько ситуация запущена и таймер достиг отметки, срывая клеммы.
– Я точно не сделал тебе плохо?
Не сказать бы, что из-за него все проблемы – из-за отзывчивости и сострадательности проклятой, которая ничто превращает во всё, которая подталкивает навстречу, а затем время обращает картину в белый холст, его – в болванчика, потерявшего бейджик, а Никколо – в кретина, допустившего, что ему светит что-то кроме солнца.
Не сделал, в общем.
– Нет. Я же начал.
Алессандро не сразу кивает, так же долго решаясь на жест – стискивает плечи, но не прижимает, сводя объятие до сугубо дружеского, вдруг зря поверил во взаимность. Ник до логического доводит сам и себя, отдалённо замечая, как прорывает плотину. Позволяет себе разрыдаться, потому что давно пора попробовать – по пьяни поцеловался же, можно ставки поднять.
Але по волосам гладит, вымотавшись и тяжело перенося отчаяние. Да и какая разница, если он, являясь никем, ближе Адриано и Марко. Славно, что гомон от истерики наслаивается на трещащее по швам пространство, совершающее очередное сальто. И вместо того, чтобы отпустить, поблагодарив, и снизить удар грядущего пробуждения, Ник сильнее жмётся, показывая вселенной, всевышним и просто всем, что не отдаст.
Алессандро от натиска охает, говоря типа: «я не уйду», имея в виду, что необязательно держать крепко, пока позвоночник цел. Ник ему усмехается.
Конечно.
Я верю.
Ты же обещаешь, что утром не растворишься как туман?
– Пожалуйста, выключи свет. Спать пора.
Возможно, Але радуется иллюзии того, что устаканилось – плавали, знаем, сейчас поноем и пойдём ебашить. Секундное расставание на щелчок, а затем снова объятие, головокружение и россыпь поцелуев на лбу и щеках, улыбки горько-солёные. Сердце натужно отмеряет мгновения, когда среди боли есть что-то приятное, тёплое и – ладно! – обнадёживающее. Никколо сопротивляется обмороку, дабы урвать последнюю дозу, молясь, чтобы в чужих лопнувших губах вместо крови был яд.