То, что он хотел бы забыть

Розы. Этот аромат притарный, навевающий множество воспоминаний, он был повсюду казалось он пропах ими насквозь и никогда не избавится от этой мерзкой сладости на своей коже, в волосах, в самих легких, куда он проник вместе с ледяной водой, такой как та, которой будет пытаться отмыть себя как только сможет встать. Это видение было не ново, эти чувства так же были знакомы до боли. Открыв глаза он устремил свой взгляд к потолку комнаты опостылевшей за эти месяцы, в которой просыпаясь каждым утром и понимал, что все еще в этом старом захваченном крысами замке. Сколько дней или лет прошло с того дня как разбилась сфера? Сколько прошло с той ночи когда он все же сжег этот ненавистный сад? Припомнить не удавалось. Перевел взгляд на свой портрет на стене, у которого невозможно рассмотреть цвет глаз и на небрежно брошенный на комод камзол, красный. Всегда ненавидел этот цвет, как и имя которым был вынужден звать себя. Александр. Складывалось впечатление, что оно не его, что оно принадлежало тому безумцу в подвалах, казавшемуся таким полезным, но не сказавшим ничего, и за то теперь платившему, какому-нибудь узнику в темницах, стражнику, одному из, еще не разбежавшихся из разваливающегося замка, слуг, но только не ему. Но иначе, выдав себя, он не мог бы искать этот, уже давно не выглядящий реальным, путь обратно, из дикого почти что мира. В дверь постучали, послышался неприятный, словно скрип наждачной бумаги, голос одного из слуг: — барон, пришло письмо от одной из экспедиций, что вы приказали отслеживать Длинные волосы упали на лицо стоило резко, возможно даже слишком, подняться. Вот оно. Неужели еще одна сфера, его билет домой, если никто не помешает, конечно, снова, как много лет назад помешал тот сумасшедший. Тот к кому он спустится сейчас, зачитать вслух то, что только уверит его в собственном бессильи помешать. Губы Александра исказила змеиная улыбка, а холодные бледные, словно выцветшие, глаза блеснули серым льдом. Барон, быть может слишком молодой лицом для своих лет, открыл дверь комнаты выхватывая принесенный конверт в предвкушении, он был уверен в том, что на этот раз наконец ждал успех. Говорили, что хозяин замка сильно изменился когда исчез тот странный ребенок, единственный кто пережил пытки и спорил с ним постоянно, совершенно не боясь гнева барона. Никто не мог вспомнить сколько он вообще занимал свой титул здесь и был ли тем же, что и 50 лет назад или же это был его сын или любой другой приемник. Но мнение сходилось всегда в том, что он стал гораздо более жестоким. Успел ли он привыкнуть к Индиго или же причины были в другом не сказал бы и сам Александр, но узнавать доподлинно и не решится никто, опасаясь пойти в расход в его жестоких опытах. Да и не оставил уже в живых никого кто мог бы помнить эти несколько месяцев. Хоть и прошло не более пары десятков лет из-за этого складывалось впечатление, что много больше. А ведь когда юнец только пропал поговаривали даже, что барон выдумал для него особые пытки и держит по сей день в каких-то глубоких подземельях, куда и намеревался сейчас прийти, но никто не мог даже помыслить за что какой-то мальчишка удостоился столь особого наказания. Что он мог сказать или же сделать в ту злополучную ночь на столько изменившую Александра сделавшего его и правда монстром замка Бреннембург, как его стали называть за глаза в последнее время. Ступенька за ступенькой он спускался к своему невольному собеседнику всегда ждавшему где и был оставлен в прошлый раз, конечно то, что уйти он по просту не мог было лишь несколько досадной мелочью. Не зажигая факелов Александр шагнул во тьму его темницы, может потому что не хотел портить своего предвкушения от успеха описанного в письме его неподходящей никогда реакцией, может ему был неприятен вид этого изуродованного собственными руками человека, хотя навряд ли — уж слишком привык ломать своими руками и тела и разумы запертых здесь за десятки лет своих опытов. Вероятнее всего причина была во все той же опошляющей все постылости дней здесь, все более напоминающей о себе последнее время, неприятной и тем еще и более чем могла бы в том что сдался условиям этого замка, а значит и мира, не исправляя его ветхости, а находя пути чтобы подстроиться к ней, и ухаживая за садом, конечно полезным, ведь розы были источником веществ кооорыми легко можно было парализовать временно жертву, дать себе время на то, чтобы выдумать, что-то наиболее подходящее ей за те преступленья, которые и привели сюда последнего, но сейчас это было неважно. Сейчас мысли Александра занимало другое, совсем забытое кажется чувство надежды на то, что наконец заклнчится и его заточение здесь. — Агриппа — даже с улыбкой довольно произнес громко барон, будто уверенный, что его нужно было бы разбудить разнешимся вокруг эхом, это имя всегда нравилось произносить здесь, именно здесь, нигде больше, ритмически оно так подходило этим подземельям, чувствами что вызывало его упрямство и безумие или же наобот умысел чтобы сломить барона, или и то и другое вместе заставлявшие раз за разом повторять, что это не его имя, что его выдумал сам Александр смеясь одной из ночей перепачканный его кровью, а его настоящее…барон всегда обрывал его раньше чем он мог назвать более первого слога, он не хотел чтобы этот упрямец напоминал ему чужие для этого мира погрязшего в разрухе и обмане слова. Это не должен быть он. Только не он. В свою же очередь пленник уже по голосу понял, что замок ждет нового гостя, нового пока неизвестного, кто будет сломан бароном и либо будет убит либо задохнется в собственном ужасе перед происходящим здесь и потеряет собственный разум. Он не знал его имени, но был уверен в ужасной судьбе ожидающей по незнанью. Но с тем, что если вдруг по какому-то чуду он сможет добраться сюда? Прислушается ли к предостережениям живого трупа, иначе и не назвать это состояние в котором ныне был должен пребывать здесь Агриппа, или будет слишклм отравлен ложью барона, до поры кажущегося таким гостеприимным и добрым, столь мудрым способным защитить от здешних чудовищ и холодных кошмаров навеваемых самими стенами замка. Что ести?..