соль

Пауль перевернулся с боку на спину. Палящее солнце уже встало и своими лучами залило всю комнату. Сдвинув одеяло, он попытался приподняться с кровати, нащупал на подоконнике очки и наконец встал. Надвинув пенсне на облезлый морщинистый нос, он надел старую сальную майку и побрел к выходу. Разум его как обычно занимали невеселые мысли, что каждое утро приходили к нему следом за восходящим солнцем. По дороге наружу он решил заскочить в соседнюю комнату. Сделав неаккуратный шаг, Пауль сразу-же услышал треск и почувствовал, как ему в ступню впиваются маленькие острые деревяшки. Он взглянул вниз и, как и ожидал, увидел треснувшую, насквозь прогнившую доску, которая служила частью пола в этой забытой богом хибаре. Дверь на ржавой петле скрипнула, и Пауль на цыпочках пробрался внутрь. На такой-же ветхой кровати спала девушка. Завернутое куда-то в сторону одеяло оголяло её тело. Ключицы, груди, талия были лишены, однако, всякой привлекательности. Её тело совсем исхудало, ребра были видны невооруженным взглядом, вероятно некогда прекрасная грудь ныне напоминала два мешка. Болезненная, похожая на пергамент кожа ссыхалась и облазила. Пауль нагнулся к ней и слегка приобнял, как бы она не выглядела, она все ещё оставалась самой красивой девушкой в радиусе пятидесяти километров от него. По правде говоря, она была единственной девушкой в радиусе пятидесяти километров, но это никак не оспаривало предыдущий факт. Он наклонился еще сильнее и прижался обветренными губами к её грубой щеке. Однако Мария тут-же отстранилась. В принципе этого и следовало ожидать, в конце концов, если реакция была бы другой, она не лежала бы тут – в избушке посреди пустыни. Так или иначе, в противоречивых чувствах Пауль вышел из комнаты и двинулся на улицу в надежде найти хоть какое-то серое облако на небе. Но нет, лишь редкие перистые облачка виднелись на небосводе. Как и ожидал Пауль. В какие-то стародавние времена для него то, что он ожидает и то, чего он хочет, были чуть ли не синонимичными выражениями. Однако сейчас для него эти выражения были почти антонимами. Сейчас он пережил больше, чем должно выпадать на долю простого человека, точнее недочеловека. Пауль и сам себя убедил, что он не достоин нормальной жизни просто по праву рождения. Лишь по ночам во снах он мог представить себя белокурым голубоглазым арийцем, вдоволь побродить по оживленному городу и порезвится под дождем, как маленький ребенок. Но грезы всегда сменяются реальностью и вместо кипящего жизнью Дрездена или Лейпцига – одинокая хибара посреди адриатической пустыни. Проливной дождь ушел, оставив лишь иссушающее и убивающее солнце, а на руке, которую он так страстно вскидывал во сне, застыли черной несмываемой кляксой повторяющаяся цифра – 22222. Должно быть, счастливый номер, но отчего-то Пауль никак не мог понять повезло ли ему на самом деле, или это лишь иллюзия. Закончив осмотр неба он побрел в тень. В паре железных бочек плескалась вода. Пауль набрал в ладонь немного влаги и жадно отпил. Утолив жажду он кинул взгляд на гору сложенных друг в друга ржавых и немного кривых жестяных тазиков с ведрами. Вдруг в голове стрельнула мысль: а имеет ли это смысл? В смысле сбор воды. Так или иначе, скоро их все равно загубит голод. Намного раньше, чем кончится вода. Они едят лишь что-то вроде отвара или супа из попадающихся здесь немногочисленных растений и мясо изредка пробегающих газелей и грызунов. Такими темпами Паулю суждено загнутся еще до прихода нового дождя. Он постарался отогнать эти мысли, схватив в руки пару больших ведер, нож который он тут-же прицепил на пояс и винтовку, мужчина побрел вперед по пустыне, надеясь, что в этот раз повезет пристрелить кого-нибудь мясного и непременно вкусного. Песок обжигал босые ноги, а соль, оставшаяся в нем, как напоминание о море, что некогда было здесь, больно щипала раны, оставшиеся от щепок. Вот Пауль заметил одно растение, вот другое. А там на горизонте... «Не может быть, - подумал Пауль, - это же верблюжья колючка!» Пауль ринулся навстречу прекрасному кусту. Он бежал так долго, что уже подумал, будто это мираж. Однако даже будучи почти на сто процентов уверенным в этом, он продолжал бежать. Любая, даже иллюзорная надежда на нахождение такой ценности как верблюжья колючка стоила забега хоть на пять километров. Кажется, столь близкое нахождение колючки действительно было миражом или точнее оптической иллюзией. Пауль бежал вперед не жалея ног, игнорировал даже попадающиеся по дороге растения, мимо которых бы в иной ситуации он бы не смел пройти мимо. И вот куст на горизонте стал расти и расти. Пока не стал таким большим, что до него, наверное, можно было бы дотронутся рукой, если это конечно не мираж. Пауль протянул дрожащую руку к столь желанному растению и то больно и в то же время сладостно его кольнуло. Его счастье было неописуемо, все-таки это не мираж! Пауль стал жадно собирать веточки янтака, не боясь расколоть руки в кровь. Если замочить эти веточки в воде и оставить на время или отварить, то можно получить прекрасный напиток. Он снимает сухость во рту и тонизирует, а главное – лишь небольшая капля такого отвара притупляет жажду, а нормальное количество – утоляет её даже лучше воды. Сорвав все ветки Пауль приступил к корням. Руками он старался разрыть песок, а потом схватить и отрезать как можно больше корней. Корни у колючки тоже съедобны, более того – они сладкие. Колючка — это настоящие пищевое золото. Пауль старался не вспоминать о нормальной еде, о том, что было до пустыни, до тюремной баланды в Турине, до Освенцима и до гетто. Хотя казалось это было так давно, что и вспомнить бы не получилось. Но воспоминания все же просачивались через пелену повседневных проблем. Вот он – живой скелет, стоит на пограничном пункте, по нему ещё десять минут назад вели огонь на поражение, а сейчас его уже уверяют, что стоит ему пройти пару инстанций и заполнить несколько бумажек, как он уже будет в Иерусалиме. А он верит, и не важно, что инстанции это по сути тюрьмы. Он верит, что нужно немного подождать и все будет хорошо. Но вот незадача: оказывается, что левантийское губернаторство и так полнится евреями, что вызывает недовольство арабского населения. И вот Пауль получает путевку не на святую землю, а в итальянскую провинцию «Бенито», названную разумеется в честь дуче. Однако Пауль слышал о некоем проекте «вердезация», целью которого было превратить безжизненные солончаки в цветущие луга. Тысячи рабочих со всех концов итальянской империи от Сомали до Ломбардии роют многочисленные каналы, и даже искусственно выкапывают русло будущей реки – Адриации. Заводы И.Г. Фарбен работают в три смены, обеспечивая Италию всеми необходимыми для проекта химикатами. Даже плодородный чернозем везется в Италию из Московии и Украины. Немецкие химики создали план по удалению солей из почвы «Бенито», денно и нощно с самолетов сбрасывались тонны Реагентов. Но чуда не случается, даже наоборот, происходит настоящая катастрофа, химикат не привел к распаду соли, он создал в соляном покрове «дыры», вроде той, в которой пророс янтак. Эти небольшие зоны, от нескольких сантиметров до нескольких десятков метров в диаметре были очищены от соли достаточно, чтобы там могли расти не слишком прихотливые сельскохозяйственные культуры. Однако ценой за такую мелочь стало загрязнение разнообразной дрянью, включая даже невероятно токсичный для растений цинк, остальных 85% солончаков. Дуче воспринял такой провал не иначе как диверсию (и быть даже может был прав) и разорвал все отношения с Германией, а носящая его имя провинция так и осталась безжизненной пустыней. Ну, или почти безжизненной. Сюда в ссылку отправляли всех неугодных правительству из Рима. В числе этих неугодных оказался и Пауль. Быть может, они прознали про то, что его отец был писателем. Спецслужбы боятся творческих людей, они всегда привлекают ненужное внимание к такой вещи, как переправка неугодных Германии унтерменшей на их историческую родину, а ненужное внимание к таким демаршам, это последнее, чего вы хотите, имея протяженную границу с Рейхом. Так или иначе Пауль не хотел возвращаться к прошлому. Он жил здесь и сейчас, наедине с такой-же неугодной режиму, пытаясь протянуть ещё немного в самой неблагоприятной для жизни среде, какую только можно вообразить. Пауль брел дальше по песку. Солнце уже почти взошло, и пока он собирал все относительно съедобное, светило стремительно стало двигаться на запад. Собиратель поймал себя на мысли, что сегодня ему как-то неожиданно везет на улов. Попалось несколько кактусов, и большинство вполне съедобны. Пауль смог почти наполнить оба ведра – неслыханная редкость. Однако он даже не думал возвращаться домой. Он хватал куски кактуса из ведра и поглощал прямо на ходу. Приятный, едва уловимый вкус, очень водянистых плодов вселял в Пауля надежду. Жизнь хороша, по крайней мере сегодня в сравнении с другими днями выживания посреди солончака. Для полного счастья не хватало только пробегающей где-нибудь газели, которую можно подстрелить или… Взгляд Пауля застыл в одной точке, от неожиданности он выронил кактус, который жевал. Непростительная неаккуратность, но не это беспокоило мужчину. Он как завороженный смотрел на небольшой колючий куст, покрытый розоватыми фруктами. Это гилоцереус, а плоды его – питая. Такого подарка судьбы Пауль даже ожидать не мог. Он сразу побросал все свои ведра и бросился на встречу прекрасному дереву. Он накинулся и стал жадно сдирать кожуру с плодов. Стал грызть недозревшие фрукты. Его разум наполнился небывалым блаженством сладкого вкуса во рту. Как мало ему нужно было для полного счастья. Ему лишь не нравилась, как на зубах скрипят косточки фрукта. Скрип и хруст нарастал, и вернувшись в чувства Пауль с ужасом осознал, что жует не сочный фрукт, а обычный соленый песок. Мираж совсем сбил его с толку. Он оглянулся по сторонам, нигде не было и намека на его ведра, даже дом на горизонте не было видно. И вот он лежит посреди пустыни, без еды, без воды, не зная где находится дом. Как мало нужно, чтобы самый лучший день в жизни превратился в самый худший, и вероятно последний. Пауль, однако, не стал паниковать. Он буднично направился в противоположную от солнца сторону. Их дом на западе – а значит идя туда его вполне реально найти свою лачугу. Пауль уже распрощался с надеждой найти ведра с зеленью, он лишь хотел прийти домой, он только шел, и шел, и шел… Впереди заблестело что-то. «озеро? – предположил Пауль, нет должно быть очередной мираж». Он продолжал идти вперед уткнувшись взглядом в песок и уже позабыв про этот мираж. Как вдруг босая нога с громким бульканьем плюхнулась прямо в воду. Пауль не веря даже своим чувствам равнодушно нагнулся и провел по воде рукой. Вдруг его охватило какое-то озорство, почувствовалось облегчение. Он сел прямо в воду, дрыгал ногами и резвился как маленький ребенок. Наконец Павел прикоснулся к водной глади своим сморщившимся, выглядевшим неестественно старо для его сорока лет, иссушенным солнцем лицом. Он выдохнул, и ощущение пробежавшихся по лицу пузырьков снова как в детстве его приободрило наконец. Он сделал глоток. Стоило ему проглотить немного этого маскировавшегося под воду яда, как он тотчас же вынырнул и откашливаясь согнулся в три погибели. «Это озеро соленое! Почему?! Почему именно сейчас!?» Ощущение было таким, будто бы Пауль проглотил лист наждачной бумаги. Казалось сейчас наружу полезут и съеденные ранее кактусы. Пауль поднял взгляд и с ужасом осознал все - Это не озеро – дрожащим голосом произнес он глядя на простирающуюся на все его поле зрения водную гладь. – не мираж… Я был бы рад тому, чтобы это было иллюзией. «Но ведь это и есть мираж, - убеждал себя Пауль. - я шел на восток, там не может быть моря, только если бы я прошагал всю Албанию с Грецией и вышел бы на побережье эгейского моря». И жизнь не уставала наносить неудачливому мужчине удары под дых. Пауль обернулся и с ужасом, будто бы его сегодня без этого не было достаточно, осознал свою ошибку. Солнце не вставало, оно заходило. Поедая выдуманные собственным больным разумом фрукты Пауль провалялся намного дольше, чем мог подумать. Теперь ему все ясно. Ясно как ясное небо над его головой, что он остался один, вдали от своего «дома» без воды и еды, на берегу чертова моря. Вот-вот опустится ночь, и если Паулю повезет не замерзнуть насмерть, он без сомнения схватит какую-нибудь болезнь на свои не слишком то здоровые легкие. Сейчас Пауль лишь сидел между морем, то смотря на черную воду, то переводя взгляд на желтый песок. Для него и то и другое было не более, чем агрегатным состоянием пресловутой соли, жидкая соль с одной стороны и твердая с другой. В полной мере осознав свое положение, Пауль начал всхлипывать, шмыганья переросли в тихий плачь. Увлажняя огрубевшую сухую щеку вниз покатилась слеза. А Пауль, привыкнув собирать всю влагу, какая у него была, слизнул эту каплю Она тоже была соленой…