Конные прогулки

— Майя, ты не забыла, что сегодня едешь в «Озимовку»? — Донесся с кухни звонкий голос матери. Несмотря на закрытую дверь своей комнаты, девочка все прекрасно расслышала и хлопнула себя по лбу, тихо застонав и сползя по ближайшей стеночке на пол, безвольной куклой осев на землю. Как она могла забыть? Завтра ведь первый день смены в конном лагере, куда ее решили отправить родители! — Только не это, — прошептала Майя. — Они ведь меня засмеют. Кто я такая, чтобы ехать в элитное место, где тусуются только уверенные в себе и своем будущем люди?.. Да я им в подметки не гожусь. Страшная, трусливая и… загнанная. Мозг живо подкинул несчастной парочку наиболее плохих воспоминаний, отчего та только сильнее сжалась. Она прекрасно помнила все унижения в детском саду и начальной школе, все издевательства и игнор. У нее никогда не было ни друзей, ни даже знакомых. Хотя, возможно, это было связано с ее излишней неуверенностью, но ведь она вытекала из отношений Майи с одногруппниками в садике. А вот они как раз-то и не желали общаться с «уродиной и неумехой». Так что девочка разговаривала либо с воспитателями, либо с родителями и старшим братом Владиславом. А больше у нее никого не было, разве что иногда бабушка с дедушкой наведывались домой к дочери Розе и зятю Вадиму, не забывая и о замкнутой в себе на людях внучке. — Майя, ты меня слышишь или нет? — Раздраженно крикнула дочери Роза, вырвав ту из размышлений. — Да слышу, слышу, — нехотя откликнулась та, желая побыть наедине со своими мыслями. Мыслей было много — начиная от продумывания побега из конного лагеря после своего прибытия и заканчивая возможными развитиями тамошних событий. Однако подумать о жизни Майе не дали мать с отцом, зайдя в комнату и сказав, что нужно собирать вещи. Девочка слезно умоляла их не отпускать ее в «Озимовку», где ее, скорее всего, не очень будут жаловать, издеваясь, но родители настояли на своем. — Тебе просто необходимо общение, — заметил папа, ненавязчиво подталкивая дочь к двери. — А любой лагерь — отличное место для новых знакомств. Конечно, отец был прав. Однако Майя за свою жизнь не могла похвастаться «новыми знакомствами». Так уж вышло, что либо к ней не шли, либо она ни к кому не шла. — Я знаю, — кивнула девочка. Роза подмигнула ей и мягко вытолкнула в коридор, мол, надо идти и делать важные дела. Страдальчески вздохнув, Майя отправилась собирать вещи. Делать нечего — придется ехать. Даже несмотря на то, что ее будут там недолюбливать. Как и всегда, впрочем. *** Поезд в «Озимовку», предназначавшийся для перевозки к лагерю детей и подростков, с гудением отошел от станции и застучал колесами по рельсам. Майя, с трудом найдя пустое купе — народу в «Озимовку» этим летом ехало немало — устроилась у окна и с интересом рассматривала природу за стеклом. Девочка любила множество животных, но самыми ее любимыми были собаки, кошки и лошади. Если бы Майе по ее мнению не грозила опасность людского окружения ее возраста, она бы с огромной радостью поехала бы в конный лагерь. Однако ее пугала даже мысль о том, что ее там будут с кем-то знакомить. Она боялась возможной травли и издевательств, но больше — игнора. Порой они ей даже снились. Заселение по комнатам в заведении было с утра, а потому поезд ехал преимущественно ночью. Кому-то это не нравилось, а кто-то был готов устроить по такому поводу праздник. Майя относилась во многом ко второй группе; она любила встречать рассветы и закаты, особенно с высоких точек — на последних этажах многоэтажек, например. Однажды она с родителями поехала на «Розу Хутор» и поднялась на канатной дороге в горы перед восходом солнца. Девочка навсегда запомнила тот день как один из прекрасных в ее жизни. А еще Майя обожала конные прогулки. Возможно, именно поэтому, сидя в купе, она невольно улыбалась до самых ушей. Сам факт ее пребывания среди лошадей, казалось, в детстве мог привести ее в полнейший восторг, а сейчас она очень сильно радовалась. Любуясь природой за окном, девочка не заметила, как уснула. Проснулась она незадолго до рассвета, и с вожделением начала считать минуты до начала восхода дневного светила. И вот темно-синее, практически черное небо стало потихоньку светлеть. Сначала неуверенно, а потом все быстрее и быстрее стали гаснуть разноцветные звезды. Луна, круглая, как блинчик, серебряным диском уходила с небосвода, а перьевые облака плыли где-то высоко в синеве земного купола практически невидимыми слоями и ниточками. На горизонте с каждой минутой все ярче разгорался костер света, окрашивая мир в красный, оранжевый и желтый цвета, а в воздухе залетали самые ранние пташки, наполняя пространство своим пением. Это было красиво. Так красиво, что у Майи перехватило дыхание от восторга. Хотя его у нее всегда перехватывало, что на рассвете, что на закате. Она восхищалась этими временами суток. Она считала их чуть ли не самыми чудесными воплощениями мира и природы. «Рассвет. Танцы звезд прекрасны В этот тихий, светлый час. Танцовщицы, чуть угаснув, Все идут пускаться в пляс. Вот встает уж дня светило, Озолотив деревья вдруг. Лучи-зайцы озорливо Скачут весело вокруг. Как прекрасно это утро, Как прекрасен этот сад… Вот уж Солнце озарило Расчудесный Москвы град. Ярок, пышен и душист Лужок большой с густой травой. Ветвь сирени, распушив Цветы, качает головой. Всё спешат звери и птицы Кто туда, а кто сюда. На траве летней ложится Предрассветная роса. Бегут люди торопливо На работу и на луг… Скачут зайцы шаловливо, Освещая все вокруг.» Стихотворение, которое Майя однажды сочинила, само всплыло в ее памяти. Девочка улыбнулась. — А ведь подходит, — удовлетворенно сказала она сама себе. — Определенно подходит. — Что подходит? — Внезапно раздался чей-то голос со стороны входа в купе. Майя аж подскочила от неожиданности и испуганно обернулась на источник нежданного звука. На пороге стояла какая-то незнакомка примерно ее возраста и с недоумением смотрела на «отшельницу». — Ну так что у тебя там подходит? — Повторила свой вопрос девочка. — Т-ты кто? — Переводя дыхание, осторожно осведомилась Майя, проигнорировав фразу. «Только ее здесь не хватало, — мысленно добавила она. — Сейчас еще начнет говорить, что я уродина, и травля возобновится». От таких предположений Майю пробрала дрожь. — Меня зовут Вика, — представилась незнакомка на пороге. — Я в «Озимовку» уже три года приезжаю и прекрасно помню всех, кто туда со мной ехал в одно и то же время. А тебя я даже не знаю. Ты новенькая, да? «Новенькая» какое-то время молчала. — Да, — наконец сказала Майя. В купе вновь повисла пауза. Но ненадолго. — Можно я к тебе сяду? — Огорошила девочку своим неуверенным вопросом Виктория. «Почему она так ко мне привязалась? — мысленно возопил Майин мозг. — Зачем она пытается со мной заговорить? Я ведь ей уже всеми доступными способами пытаюсь показать, что не желаю с ней общаться, а она… Почему?! Ей что, других приезжих недостаточно?» — М-можно, — неожиданно сорвалось у Майи с языка. Она замолчала, но уже было поздно — Вика, просияв, плюхнулась на койку и, лучезарно улыбнувшись, начала: — Слушай, ты ведь в лагерь в самый-самый первый раз? — Угу, — кивнула Майя, а сама подумала: — «Так она ж меня уже спрашивала, новенькая ли я… Разве это не значит, что я вообще никогда не была в «Озимовке»?». — Вот и замечательно! А как тебя зовут? «А вот это уже опасно», — пронеслось у девочки в голове, однако она все же ответила: — Майя. Майя Краснова. — А меня — Вика Михалкова, — пуще прежнего разулыбалась новая… знакомая. «Странная она какая-то». — А ты знаешь, куда тебя поселят? — Продолжала тем временем Виктория. — Не знаю. И знать не хочу, — шепотом добавила Майя, однако собеседница все услышала. — В смысле? Краснова вспыхнула от внезапного жгучего стыда. — Это… Это не важно, — от волнения ее голос даже стал хриплым. «Еще не хватало, чтобы она узнала, кто я такая на самом деле! Уродина, трусиха загнанная, неуклюжая, как… как…». Глаза защипало. Руки затряслись. Майя сжала челюсти и кулаки до боли, стараясь не зареветь. Вика заметила ее состояние и осторожно спросила: — Майя… С тобой все в порядке? Внезапно Краснову накрыла волна дикого холода, прошиб озноб. Она не брала с собой градусник, но уже знала, что температура у нее подскочила. Ей нужно было срочно успокоиться, а иначе… «- Ты уродка! И ни на что не годна! Ты ничего не умеешь! Думаешь, что ты достойна общения с нами? А вот и нет! Катись куда подальше, грязнуля! — Даша… — Я не буду выслушивать твои мольбы! Мне даже смотреть на тебя противно! Вся в пыли, воняешь, голову не моешь никогда, боишься самых банальных вещей, как и воды в ушах! Да с тобой ни один человек не подружится! И я — не исключение… уродина!». Глаза защипало еще сильнее, по щекам потекли слезы стыда, злобы и дикой обиды. Руки затряслись еще сильнее, а ногти впились в кожу до крови. Майя была на грани истерики. Сознание вдруг заволокло туманом, мир начал звучать приглушенно. — Майя! — Отдаленный и испуганный возглас Вики Краснова услышала не сразу. Веки стали закрываться. Она словно падала в какой-то сладкий и такой желанный омут… А собственно, омут чего? Спокойствия? Темноты? Долгожданного счастья? Кто-то подхватил ее, положил на койку и затряс, силясь привести ее во вменяемое состояние. Майя глупо улыбнулась и промямлила: «Как это прекрасно…». Тряска стала резче, но чувство затягивания на глубину не исчезало. Краснова вдруг поняла, что ей очень хорошо. Так хорошо, что лучше не просыпаться. »…не засыпай, не уходи в омут беспамятства, а иначе все будет кончено…», — донеслись тихие слова отца до слуха девочки, видимо, из ее воспоминаний. »…Уродина! Ты не достойна ничего! Сгинь!..», — это высокомерная Даша, но, наверное, она, как всегда, права во всем. »…если уснешь, то уже не проснешься…», — снова папа. »…Будет лучше, если нормальные люди никогда не будут тебя знать!..», — гневные вопли Самохиной. Это было перед самым выпуском из детского сада. »…я знаю, что ты у меня самая лучшая и сильная, не позволяй другим тобой командовать и манипулировать…». »…Если ты считаешь, что будешь успешна в этой жизни, то имей в виду, что ты — навсегда изгой!..». »…и даже если другие думают, что ты ничего не стоишь — поверь, они ошибаются». »…И никто. Никогда. Тебя. Не примет!». — Майя! — Голос Вики словно пытался ухватить Краснову и вытащить на берег из глубины, однако девочка сознательно не приняла руку помощи. «Знаешь… Возможно, так действительно будет лучше». А после этого наступила долгожданная темнота, сопровождаемая конским ржанием. Наверное, папа снова сдался. Или сдалась она.