Реснички

В открытом космосе иногда совершенно нечего делать. Разве что сходить с ума от безделья. Джим и сходит, хотя ему совершенно не хочется. Нет, в самом деле, на что он рассчитывал, комплектуя команду чёртовыми гениями? Ладно, он знает, на что. Потому что сам тоже чёртов гений и добился идеала — расставил нужных людей на ключевые точки, так что все системы корабля работают как часы, и ни в присмотре, ни в проверках не нуждаются. Срочно нужна сверхзадача, чтобы занять пытливый капитанский мозг на ближайшие три декады — тридцать суток, он свихнётся! — пока Энтерпрайз мчится на предпоследнем варпе к заданной командованием цели. А потом ещё не меньше полутора на обратный путь, когда — если? — всё-таки «когда» текущий эксперимент увенчается успехом. Вкратце: новейший варп они со Скотти тоже намерены опробовать. Но пока нужно достигнутый прокинуть по всем доступным параметрам, чтобы знать, откуда замахиваться на следующий. Дело в том, что теоретические выкладки по варп-10 неизбежно приводят к технологической сингулярности в факторном пространстве, затрудняя переход к практической части ещё на стадии основных расчётов. А поскольку Скотти тоже чёртов гений, особенно, когда пьёт с капитаном, у них теперь есть варп-11, нивелирующий предыдущую ступень. Поэтому недалёкое… Недалёкое же, да? — тридцать суток: как пешком до ближайшей сверхновой — будущее рисует большие планы на варп-12. Джиму всегда нравились запредельные скорости, а с учётом относительности систем координат, уже неважно что или кто относительно чего перемещается. На самом деле офигенно круто. Почти не напрягает, что в штабе слегка заранее потирают руки — вон, даже цель выделили. Якобы не призрачную: детальный прогноз изменений сверхмедленного рентгеновского пульсара двойной звёздной системы в спиральной галактике Туманность Андромеды. Облезешь, пока напишешь; выговаривать вслух тоже не рекомендуется для сохранения душевной стабильности. С другой стороны, удачно, что к концу начало забывается, потому что суть без шелухи звучит так, словно очередной даунотастрофизики альтернативно одарённый в погонах всерьёз посчитал, что вблизи лучше видно. Ладно, не всем быть гениями. Некоторые в наследство не интеллект, а карьерные связи получают. К тому же Спок счастлив — у коммандера на относительно холостом ходу внезапно высвободилась часть ресурсов. Теперь Спок может со спокойной совестью перестать делегировать ряд полномочий косоруким научникам и лично контролировать ход любого исследования на выбор. Ненадолго — месяца на полтора, но хоть что-то. И — да, про косоруких Джим слегка погорячился: Спок подчинённых третирует исключительно вежливо, а перед капитаном только выгораживает. Иногда даже не дожидаясь претензий. В общем, команда и корабль полностью в норме. За исключением до предела напряжённого Боунза. По словам СМО, клиническая картина состояния экипажа неестественно близка к идеальной. А тревожат доктора потенциально возможные побочные эффекты, которых никто не отменял. Другими словами, без миссий руки и ноги ломаются меньше, заражений вообще нет. Но вот как увеличившаяся скорость поглощения окружающей среды подействует на хрупкую гуманоидную психику, станет ясно только после долгих наблюдений. На которые три-четыре декады существования при сверхшустром сжатии не тянут от слова «совсем». . Сверхзадача, наконец, находится. Не сразу, к сожалению, и не совсем сверхзадача. То есть, не сверх-сверх, и не совсем задача, но приложения усилий требует, потому как дело важное. Важное дело всплывает на третьи сутки от начала эксперимента, когда ошалевший от безделья капитан принимает полуофициальный доклад от лучшего в обитаемом космосе специалиста по коммуникациям. Джим уже говорил, что его команда — сборище чёртовых гениев? Повторить не обломится, потому что Ухура чертовски гениальна. В какой-то момент, недалеко от начала текущей пятилетней миссии, лейтенант сообщила капитану, что коммуникации работают во все стороны. И — да, Джим снова тоже гений, потому что понял правильно и сразу сообразил, как можно освоить дополнительное финансирование. Конечно же, введя дополнительную, то есть, не совсем обязательную, но допустимую, должность специалиста по связям с общественностью! Ещё через некоторое время — преступно длительное, на взгляд капитана — убедившись, что Джим нацелен на этически верное использование относительно приватной информации, Ухура начала сопровождать письменные отчёты короткими личными пометками вслух. И когда общекомандные коммуникации слегка оздоровилась общими усилиями, Ухура сделала всё, чтобы прогресс стал более эффективным. Возможно, Джим тоже смог бы разобраться в различных слухах, реакциях и сплет… настроениях экипажа на должном уровне. Но предпочитает довериться профессионалам. Нужно ведь учитывать, что когда ты на корабле самый ответственный в плане должности, то часть так называемых настроений до тебя просто не добирается. Но Ухура — дубль три: гений — периодически выдаёт такое, от чего Джиму сложно сохранить капитански серьёзную мину. Иногда это просто невозможно. Как например сейчас. — Энсины Мергрин и Чи`анти намерены разорвать помолвку, — официальная часть. Похоже, придётся-таки выделить резервную каюту двумя палубами ниже. — Уже два месяца, как намерены, — продолжает лейтенант. — Но теперь даю прогноз на разрыв к началу следующей декады. Если не развести по разным сменам, — уточняет она. Резервной каюты Джиму не жаль. Но он всей душой за обоюдно дееспособную, недавно одобренную негласным штабным кодексом, межвидовую и межрасовую ксенофильную любовь в любом из миров. В том числе, в корабельном: — Замётано. То есть, принято к сведению. Что? Уже всё? — Джим делает пометку и по количеству оставшегося текста видит, что доклад себя исчерпал. — Хорошо, тогда ещё раз по поводу модифицированного топлива — какие мысли, и что говорит Скотти? — Почти всё, — уклончиво говорит Ухура с ударением на слове «почти». И продолжает, не отрывая взгляда от падда: — Топливо не_до_модифицировано, мы с коммандером завершили романтические отношения полтора месяца назад, офицер Скотт считает, что топливу настаиваться ещё суток пять, возможно больше. Пробовать будет сам, лично я отказываюсь и никому из высшего командного состава тоже пока не рекомендую. Пойло Скотти Джима внезапно перестаёт интересовать более чем полностью. — Э?.. Ухура, а… — собрав мысли в кучу, он пытается сформулировать вопрос, отмечая, что специалист слишком пристально смотрит в падд с отчётом, будто не сама его составляла и не знает наизусть вдоль и поперёк. — Э… Ты ведь не зарежешь меня пилочкой для ногтей, если я кое-кто уточню? полторамесяцанеможетбыть — Пилочкой для ногтей? — отстранённо переспрашивает Ухура. — Странный выбор инструмента. Джим фыркает: — Вот именно. Долго, медленно и мучительно, — поясняет он. — А, — понимающе оценивает Ухура и поднимает, наконец, глаза. — У меня с собой нет пилочки для ногтей. Джим почти улыбается и даже набирает воздуха для вопроса, но Ухура ещё не закончила: — Зато зуб на штифте всегда при мне. И, Кирк, если ты хотя бы мельком затронешь эту тему при Споке, обещаю, пилочка покажется тебе весьма гуманной альтернативой. Количество и качество личной информации, запросто выданной идеальным специалистом по связям — пусть и в неофициальном ракурсе — оглушает. Настолько, что когда Джим понимает, как же офигенно круто его развели, доклад уже закончен, и возможность задать уточняющий вопрос непосредственно Ухуре тоже упущена навсегда. Но это ничего. Важно другое — Ухура и Спок остались друзьями. Ухура готова защитить личное пространство Спока даже такой ценой, как признание собственного несовершенства. Зуб на штифте, охренеть! Хотя, учитывая всё остальное, наверняка не бионика, а сверхуникальный аналог древнешпионской капсулы с цианидом. На самом деле Джим неимоверно рад, что нашёл единомышленника. Почему-то людям кажется, что двухсотфунтовый вулканец, ростом чуть ли не выше самого капитана, способный усилием воли отключить болевые ощущения или голыми руками забить сверхчеловека, в бережном отношении не нуждается. Тем более что тот только рад поддерживать чужие заблуждения, кроя бесстрастность и держа полутораметровую дистанцию. Но это ошибка. Во-первых, болевые ощущения всего лишь симптом: отключай или не отключай, настоящей проблемы это не решает. Во-вторых, без Ухуры и её фазера ещё неизвестно кто бы там кого забил, да и выплеск агрессии Спока долго потом тревожил. Ну и в-третьих, мало ли кто как выглядит и о чём говорит. Вон, Боунза послушать, в жизни не догадаешься, что тот клятву Гиппократа хотя бы читал, не говоря уже о принесении. Короче, Спок уникальный, к нему нельзя подходить с теми же мерками, как к Джиму, Сулу или там Скотти с Кинсером. И раз Ухура больше не совсем рядом-рядом, надо очень срочно найти Споку другого душевного защитника. В смысле, романтическую поддержку с дальним прицелом. . В кабинете у Боунза тепло и не особенно светло, поэтому при минимуме стекла и металла, отдельные части всё равно бликуют, создавая смутно тревожащий контраст между отсутствием вибрации и ощущением движения. Боунз хмур больше обычного, хотя и выглядит непривычно свежо. Здоровый медикаментозный сон, очевидно, восстанавливает не хуже, чем регулярный обычный. После второй порции доктор признался, что без препаратов спит не больше четырёх часов подряд. Тогда как организму нужно минимум семь, лучше восемь, желательно без перерывов. Симптоматика знакомая. Поэтому, вместо того, чтобы потакать растущей паранойе и обсуждать предполагаемое влияние экспериментального варпа конкретно на Боунза, Джим усиленно понимает. А потом напоминает про механизм появления некоторых синдромов — таких, например, как нарушение сна в условиях постоянно действующего закона подлости. Убеждённым доктор не выглядит. Но соглашается провести внеочередной опрос экипажа, когда Джим предлагает со своей капитанской стороны лично проследить за заполнением и своевременной передачей анкет в медотсек. — Спок и Ухура больше не пара, — осторожно приступает Джим к прощупыванию почвы после четвертого захода. — Ну, сочувствую бедной девочке, — пожимает плечами Боунз. — Вот! — мгновенно взвивается Джим, едва не выдрав табурет из креплений, от огорчения позабыв про все осторожные планы. Чуть «девочку» мимо ушей не пропустил. — Вот об этом я и говорю — Ухуре, значит, сочувствие, а Спок, типа, переживёт. Ну ты серьёзно? На упрёк Боунз реагирует странно. Смотрит внимательно, забирает у Джима стакан и отставляет к центру стола: — Вообще-то я хотел сказать, что теперь к ней начнёшь клеиться ты, а это гораздо хуже, чем разрыв не особо романтической связи. — Что? Э… — Джим, наверное, мог бы обидеться. Если бы очень постарался: — Чем это я так ужасен? — обиженно спрашивает он, наспех приглаживая волосы в нарочитой манере престарелой кокетки. — И почему это связь была не особо романтической? Он тянет стакан назад, но не пьёт, а просто болтает спиртное по кругу в ожидании ответа. Боунс, конечно, отвечает. И конечно, не на тот вопрос: — Я не говорил, что ты ужасен, — бурчит он. — Я про то, что когда ты решаешь к кому-то воспылать, этому кому-то лучше сразу побыстрее убраться с корабля. Можно даже без скафандра, главное — подальше. Потому что рано или поздно ты его получишь, и убраться всё равно придётся. А так хоть сердце при нём останется. Доктор мрачно запивает тираду до дна, а Джиму смешно, потому что — ну когда такое было? Никого из экипажа он никогда не преследовал, тем более, не терял по причинам неуставного характера. Если кто и перевёлся, то разве что из-за отсутствия отклика. А по-справедливости — всегда — из-за невозможности выдержать темп, заданный лучшей в космосе командой. — О, Боунз, — расплывается Джим. — Звучит, как признание! Я тебя тоже люблю, ты же знаешь! — Придурок, — вздыхает тот, пытаясь закатить глаза. На половине не удерживается и тоже ухмыляется: — Это был не комплимент, чтоб ты знал. На самом деле Джим знает. Понимает, что гордиться тут особо нечем, но что поделать, если такой получился. Он не гуреец, чтобы запросто менять ДНК и не кристаллическая форма жизни с непроизносимым определением, чтобы по необходимости перестраивать систему под нужный тип мышления. Он такой, какой есть — может, ещё перебесится и остепенится. Лет эдак через пятьдесят-семьдесят, если Спок с Боунзом не решат, что с них довольно, не скооперируются и не прибьют раньше, чтобы не мучиться. Или Джим может встретить любовь всей жизни — тоже ведь у некоторых случается. — Ага, — скептически тянет Боунз. — Как раз на столетнем юбилее в свою честь и встретишь. И если у тебя на руках уже будет диагноз «эректильная дисфункция», сопровождающийся терминами «органическая» или «необратимая», то остепенишься непременно. Джим понимает, что ему хватит, когда осознаёт, что размышлял вслух. Если это побочный эффект от предпоследнего варпа, то последний варп его тревожит. Причём, гораздо больше, чем несуществующий диагноз. Хотя всё же меньше, чем прогноз. — Злой ты, доктор, — вздыхает Джим. — Не понимаешь главного термина. Любовь Всей Жизни — понимаешь, да? — Я понимаешь то, что не понимаешь ты, — подтрунивает Боунз. — Нет такого диагноза. И термина такого нет. Технически говоря — это несколько терминов… — О, всё, — перебивает Джим, допивает, встаёт и потягивается. — Тебе тоже хватит, а то уже про технику заговорил. И давно тебя Ухура интересует? Боунз выглядит так, что Джим чувствует себя отмщённым. Примерно пару секунд. — Нет, — говорит он в спину, когда Джим уже почти вышел в коридор. Джим оглядывается, а Боунз успевает передумать: — Всё, иди куда шёл, — машет он. — Спать или на смену, можешь гоблина своего поискать, рассказать, что сочувствуешь его разбитому сердцу. Хотя о чём я — у гоблинов же нет сердец, разбивать нечего. Ну вот, бесится. Джим точно не хотел задеть его настолько. И не может не подумать об Ухуре: тоже, специалист по коммуникациям. Самую главную коммуникацию в жизни даже не заметила. Хотя её тоже можно понять: сложно кого-то заметить, если смотришь только на Спока. — Боунз, — несчастно тянет Джим, вернувшись в реальность, которая никогда не станет прежней. — Ну прости. Ухура классная, я не буду к ней клеиться, обещаю. Она вся твоя. — Спасибо, — оказывается, в одно слово можно вложить столько сарказма, чтобы с переборок стекало. — Теперь все счастливы парами. Я с Ухурой, которую ты великодушно уступил, а ты с гоблином, которому нечего разбивать. Благословляю. И отсек закрывается. Предпоследний варп — зло. Глядя в надёжно затемнённое смотровое стекло, Джим в этом уверен. . Как Джим ни старается, не находит никакой разницы между нынешним Споком, Споком полтора месяца назад, и Споком времён начала пятилетней миссии. Может, Боунз прав, и у гоблинов нет сердец? Не в плане мускульного мешка для перекачивания крови, а в общекосмическом, который регулирует наличие души у любой разумной расы, кроме искусственно компьютеризированных. Вроде боргов, ага. Вахта опять предельно фиктивная, и Джим уже извёлся, перебирая кандидатуры в новые лучшие подруги для коммандера. Нужен кто-то вроде Ухуры — сильный и ненавязчивый, способный разглядеть, насколько Спок уникальный, и при необходимости защитить любой ценой, чтобы тот продолжал оставаться насменерядом в команде. Проблема в том, что аналогов у Ухуры тоже нет, как и у самого Спока. Который совсем не борг и не гоблин; Джим в курсе лучше, чем кто-либо другой. Он знает, что видел в глазах коммандера, пока загибался в реакторе. У самого Джима слёзы можно вызвать разве что горстью песка в лицо, и то не факт. Возможность порыдать от избытка чувств отчим отбил ещё в бессознательном возрасте: Джим не помнит себя плачущим даже в самом раннем детстве. Так что да, Спок нуждается в бережном отношении. Жаль, что в одиночку Джим не сможет обеспечить полный комплекс, потому что с таким другом, как он, врагов не надо. Вон, Боунс может подтвердить после вчерашнего. Касаемо сердца, которое душа, то у Спока оно точно есть. Такое… деликатное до хрупкости, почти незаметное, если не знать, куда смотреть. И смотреть надо не прямо, а немного боком, чтобы не спугнуть. Когда Споку хорошо — по-своему, конечно, по-вулкански — у него в глазах можно разглядеть тёмное сияние. Не совсем отчётливое, но Джим уверен, что каким-нибудь сложным прибором вполне можно уловить. Настроенным на тепло или другое излучение. Или офтальмологическим, в конце концов, если это звёздныйсвет особенность радужки. В любом случае, Джим лично наблюдал постоянное свечение, когда невольно отирался поблизости во время «очаровательного» эксперимента с вонючей оранжевой жижей, подобранной на Эксис-8. Вопреки прогнозам некоторых светил науки, жижа оказалась абсолютно неживой и неразумной, хотя теоретически вроде как могла проявить зачатки аналога нервной деятельности в оригинальном излучении двойной звезды дзета-квадранта. До чёртова квадранта они сделали крюк в пять суток: двое туда, одни там и столько же обратно, и Джима ужасно умиляло доставало внимание Спока к жиже. Нет, правда — никого другого не нашли фигнёй маяться? Обязательно самый лучший понадобился. В общем, во время импровизированной вечеринки по результатам, Джим не удержался от тупого тоста. Сказал что-то вроде «могли бы и не гонять флагман, просто спросить меня. По запаху было сразу очевидно, что оно скончалось раньше, чем попало в контейнер». Ржали даже научники, а Спок тихонькосиял посмотрел и выразительно промолчал. Даже бровь не поднял — так ему было хорошо. Так, стоп. Про брови лучше даже не начинать. Здесь табу и вообще. Лучше про губы. В смысле, не так, чтобы намного лучше, но если брови нельзя, то остаются губы. Губы выдают коммандера с головой, если только так можно выразиться, потому что губы Спока — это абсолютный и беспощадный атомныйпиздец гимн виктимности. Точнее всего бьёт, если смотреть в профиль, пока Спок не-намерен восхититься очередными данными. Вираж: от середины вбок, резко вниз и чуть-чуть кверху. Тут даже у принципиального капитана все волоски на руках до локтей дыбом встают. На загривке, кстати, тоже, хотя капитан как раз лучше всех понимает, что Спок не добыча. Хотя Спок, правда, очень красивый. Джим рад за друга, а заодно за всех на мостике, кто может в любой момент смены созерцать всю картину целиком. Поэтому обращается с пустяковой просьбой, чтобы Спок, наконец, отлип от своей консоли и прошёлся туда-сюда. Некоторые ведь дисциплинированы до предела и скорее заработают мозоли на кхе… короче, иногда разминаться необходимо, а раз Ухуре пока нечем поделиться с мостиком, то у Джима есть пара идей. — Спок? Можно вас отвлечь? — он чуть разворачивается в кресле. Джим даже знает, что собирается выдать по итогам. Что-то вроде «простите, коммандер, засмотрелся в ваши прекрасные глаза», а потом предложить всем присутствующим разделить восторг — пусть тоже что-нибудь скажут, чтобы Спок понял, что его тут любят уважают и ценят. Ясно же, что шутка, и Спок, конечно же, наверняка не-среагирует в своей неповторимой манере. В общем, будет весело. Спок молча кивает, встаёт, подходит, чуть склоняется, смотрит очень внимательно. Джим радостно прищуривается, открывает рот, и внезапно видит в чёрных зрачках звёздныйсветиреснички то, чему у нормальных людей названия нет. Соответствующий термин есть в бактериологии, но там он означает часть целого организма. А тут выясняется, что реснички способны существовать сами по себе. И их нельзя ассоциировать с ресницами, потому что это совсем — абсолютно — не они. Спок выпрямляется, и Джим — наконец-то! — рот захлопывает. Хорошо, что они идут на экспериментальном варпе, при котором рабочая смена вырождается в фикцию. В любой другой момент несения службы для капитана непозволительно не помнить, зачем он вообще обратился к первому помощнику. В смысле, зачем — Джим как раз помнит. А вот предлог, который использовал для привлечения внимания, вылетел из головы и до сих пор не возвращается. — Извините, коммандер, — Джим коротко прочищает горло и вцепляется взглядом в экран перед собой. — Уже разобрался самостоятельно, — на всякий случай добавляет он. Огромное счастье, что альфа-смена — сборище не просто чёртовых гениев, а чёртовых гениев-трудоголиков. Ухура продолжает вслушиваться в то, что на экспериментальном варпе заменяет эфир, а Чехов с Сулу заняты выискиванием новых поводов для обсуждения в очередной схеме Скотти. О том, что может подумать сам Спок, Джим почти не переживает. Во-первых, вулканцы не строят предположений — Спок сам всё время об этом говорит; во-вторых, коммандер считает всех людей неадекватными по умолчанию, и не осуждает, а делает скидки. Джима, кстати, считает самым неадекватным. И это абсолютно адресно, без всяких там умолчаний, но зато и скидка у него самая большая. Ну и в-третьих, если бы Спок не принял извинения, он бы так и сказал. — Капитан, — Спок чуть склоняет голову и удаляется обратно на рабочее место. Через три вдоха-выдоха Джим уверен, что ему показалось. . С окончанием смены Спок буквально испаряется: секунда в секунду — раз, и его просто нет на мостике. Зато есть сначала в турболифте, а потом в лаборатории. И фиг его оттуда выковыряешь, чтобы допросить с пристрастием, насколько для вулканцев важен типаж романтического объекта. А после сегодняшнего в лаборатории Джиму совсем не хочется, поскольку с некоторыми явлениями у него не самые простые отношения. Вот, как например, с ресничками микробиологией. В средней школе Джим обожал микроскопы и всё, с ними связанное. Одно время даже думал сделать предмет профильным, наряду с коммуникативной алгеброй и астрофизикой. Ровно до тех пор, пока скотина-преподаватель не устроил очередную лабораторную на природе. В смысле, на территории школы, потому что в Айове везде природа, даже там, где плитки проложены — вылезает по краям, пробивается в трещинах и между стыками. Задание виделось простейшим — выделить из подручных средств заданный формулой состав и применить к произвольно выбранному образцу. Джим и выбрал. Только образец попался такой, что на расшифровку формулы и изготовление состава времени хватило едва-едва. Ну да, Джим дольше ожидаемого засмотрелся на жизнь в образце. А кто бы не засмотрелся? Сложнее всего оказалось аккуратно отделить пять самых милых инфузорий — с полупрозрачными ресничками органеллами, деликатно-любопытными, чуть подрагивающими и словно бы стесняющимися исследовать новую среду и неожиданных соседей. Джим Кирк, конечно, справился уродморальный отделил и применил состав по формуле. Которую почему-то — глаза и мозги в жопе — никак не проассоциировал с опасностью. В общем, не то, чтобы Джим потом мучился кошмарами, в которых осторожно-любопытные и деликатные ресничкинетнетнет микроорганизмы медленно загибались под воздействием состава. На самом деле всё прошло быстро: несколько подёргиваний, и готово, образец стерилен. Но Джима тогда знатно накрыло то ли осадком, то ли выделившимися парами — иначе, с чего бы ему выворачиваться в туалете первого этажа, давясь желчью и хлорированной вонью, цепляясь за плексигласовые стены. Короче, до кабинки он не добрался, заблевал пол и раковину и свинтил с территории раньше, чем подумал о камерах слежения на входе и возможных свидетелях. Высший балл за лабораторную препод-фашист поставил по результатам, не смутившись отсутствием Джима. А потом ещё долго удивлялся, почему лучший ученик, лауреат олимпиады федерального уровня, внезапно решил отказаться от курса на пороге летних каникул. Разумеется, никак не связал нескольких неприятных инцидентов с присутствием этого самого ученика в нужном месте в нужное время. Но отвял, когда был послан открытым текстом. И даже директору не пожаловался. А хотя, может, и пожаловался — Джим толком не помнит, поскольку именно тогда нацелился пробить дно до перехода в старшие классы, чтобы потом не тратить время на авторитеты. В общем, больше никаких ресничек факультативов, в том числе биологии и микробиологии. Вирусологию туда же, вместе с микроскопами — на всякий случай. Больше десяти лет Джим жил нормально, пока не появился Спок со своим звёзднымсветомиресничкамибляхватит! уставом, правилами, принципами и нежной любовью к науке. Ну хоть в микроскоп смотреть не заставляет. Хорошо, что для понимания течения большинства экспериментов Джиму пока хватает собственной базы и научных статей с предварительно удалёнными иллюстрациями — чтобы не отвлекали от сути. . К следующей смене, через перелопаченную за ночь небольшую кучу личных дел, выясняется, что попробовать доверить Спока Джим может всего двум с половиной членам экипажа. Ухуре, которая уже полтора месяца как самовыпилилась, и Кристине Чепел. За половину он, так и быть, посчитал себя — некий вариант скамейки запасных; больше для количества, чем для качества. Но сначала поговорить с Кристиной и убедиться в том, что она хорошо понимает задачу и способна её выполнить. Кандидат не брюнетка, зато с полезными образованием и опытом, и исключительно самоотверженным добрым сердцем, если верить чутью и личным характеристикам. К тому же, Джим считает, что раз Боунс с его требовательностью и взрывным характером до сих пор цел и относительно здоров, то уж красавца-вулканца-коммандера Кристина оценит в полной мере. Ну а то, что волосы светлые — Джим вон, тоже очередной раз выгорел до белизны, а Спок всё равно к нему относится гораздо лучше, чем Джим, положа руку на сердце, того заслуживает. Ещё смутно кажется, что последнее время в капитанских профессиональных суждениях непозволительно много «сердца», души и прочих нематериальных материй. Винить, конечно же, стоит исключительно Боунза — он тот, кто первым про бессердечных гоблинов вспомнил. Наврал, кстати. . На смене Джим слишком усиленно выискивает в коммандере признаки чего-то, что мог не замечать раньше. Кажется, случайно умудряется просверлить взглядом секретную телепатическую точку, потому что Спок чуть склоняется над консолью и оглядывается. — Джим? — спрашивает он, чуть приподняв бровь. Джим, конечно же, сразу улыбается, а потом до него доходит, что Спок ничего не говорил, даже губами не шевелил. А если бы и пошевелил, то сказал бы «капитан?» или что-нибудь другое, но такое же уместное. Для мостика, в смысле. дышикапитанчтобтебя Бровь всё ещё приподнята, а Спока волновать нельзя — он ведь хрупкий и одинокий уникальный, и сегодня ещё и довольный. Да-да, Джим в курсе, что вулканцы довольными не бывают. А вот Спок — очень даже. Когда коммандер удовлетворён текущим положением дел, он словно бы чуть-чуть оседает плечами. Сейчас именно такой момент — миллиметр вниз, треть миллиметра внутрь. И это Спок ещё не знает, какое счастье в виде доброй и умной медсестры его ждёт. — Пообедаем вместе? — предлагает Джим, чтобы сбить со следа, понимая, что палится, ещё толком до конца не договорив. — Хотя, — ты совсем идиот, капитан? — прости, Спок, не выйдет, я же… — он быстро отворачивается ужепоразаткнуться и бормочет что-то про Боунса, которому обещал. Бож-же, он жалок, кого вообще он способен уберечь, кроме себя, и то без гарантии? — Конечно, — негромко соглашается Спок. Джим готов съесть падд и закусить стилусом, если ответ не звучит понимающе условно-доброжелательно. . В офицерскую столовую Спок является, когда Джим уже почти приговорил две трети обеда и ждёт, пока Боунз почувствует сытость настолько, чтобы не покусать собеседника, когда тот начнёт интересоваться сотрудницами медотсека. Очень похоже, что Спок здесь прямиком из своих ненаглядных лабораторий, где всё идёт слишком явно хорошо: выглядит отстранённым до мечтательности полного погружения в собственные мысли. И когда добирается до репликатора, чуть ли не ласкает сенсоры деликатными прикосновениями длинных пальцев. Умная техника, видать, внимание ценит высоко, потому что либо подвисает, либо ещё как-то тормозит, отчего Спок вынужден спуститься с небес на землю и повторить процесс чуть более настойчиво. Насмотревшись до повышения температуры на пару градусов, капитан мучительно желает чего-нибудь не слишком крепкого и газированного, чтобы пузырьки всплывали и лопались, и пилось легко — под улыбки и лёгкий флирт. — Да ладно, — ошарашенно говорит Боунз, пихнув капитанский поднос так, что третье слегка расплёскивается. — Давай, опять скажи, что это у меня от вашего варпа крыша съезжает. Джиму внезапно смутно кажется, что это не первая реплика, на которую он не ответил. Спок берёт наколдованное, окидывает взглядом столовую и нацеливается на дальний столик в углу — когда-то давно облюбованный из-за места на одного, подчёркнутого импровизированной преградой в виде выступающей части зелёного уголка. Джим не помнит, чтобы последнее время Спок часто туда сбегал — обычно коммандер употребляет свои вегетарианские блюда либо в его компании, либо в компании Ухуры. Сейчас Ухуры в зоне видимости нет, поэтому было бы логичным… А, да. Он же сам сказал, что хотел пообедать с Боунзом. И — да, логичность в поведении точно не самая сильная сторона Джима. С чего он вдруг вообще про логику вспомнил? — Приятного аппетита, — проходя мимо, Спок вежливо склоняет голову, задержавшись на секунду взглядом на лужице под стаканом Джима. Глаза у Спока тёмные и очень глубокие, и задумчивые. Настолько, что вместо лёгкого и газированного Джиму внезапно резко хочется мадеры и патокагорячаясладкая шоколада. — Прекращай, — говорит Боунс, когда Спок удаляется к выбранному столику. — Хотя нет, продолжай. Тогда мне больше не надо будет ни лечить тебя, ни выслушивать. Я просто вытру эту лужу с пола и выжму тебя в гальюн. — Кристина Чепел когда дежурит? — пропустив мимо ушей инсинуацию, напряжённо интересуется Джим. — Ты охренел? — излишне спокойно отвечает Боунс вопросом на вопрос. Выглядит при этом так, что Джим даже рад, что не успел долить в стакан ещё сока вместо пролитого — меньше потом сушиться. — Да мне… — Джим как-то быстро умудряется вычислить, что если скажет «не для себя», то одного из лучших друзей потеряет прямо сейчас и надолго — на полдекады, не меньше. — Мне просто поговорить, — честно объясняет он. — Можешь, конечно, попробовать, — смягчившимся Боунс всё ещё не выглядит, но и поползновений в сторону стакана с соком не совершает. Джим решает, что это хороший признак: — Ну так когда? — настаивает он одновременно вместе с репликой Боунса: — А то она только-только хоть кем-то, кроме твоего гоблина, заинтересовалась. — Чт?.. Э… — Джим с бешеной скоростью прикидывает, почему ничего такого не знал, а главное — почему чёртов коммуникационный гений Ухуры просрал такую информацию. Затем делает ещё пару допущений, после чего понимает, что хоть и считает себя в некоторых вопросах полной сволочью, сложившуюся ситуацию ни рассматривать подробно, ни перекраивать не готов. Но Ухуру он всё равно допросит с пристрастием. Очень скоро — не позже, чем через год или два. И выяснит, какие ещё коммуникации специалист могла скрыть от капитана. — Знаешь, я тут подумал, — глядя сквозь Боунза, Джим машинально берёт с подноса несчастный стакан. — Надо бы твоей Чепел премию выписать. Тебе, конечно, в первую очередь, как начальнику. Что скажешь? — и всё-таки уделывает сначала форменку, а затем и брюки капающим с дна стакана соком. . Ладно, Кристина Чепел тоже отпадает. В смысле, ей же хуже, хотя на самом деле хуже всем, потому что теперь при ротации в экипаже придётся обращать внимание не только на профессиональные навыки у претендентов. Приоритетом, при прочих равных, становятся стройные волевые брюнетки, и это не совсем честно по отношению к другим. Хотя, кого Джим обманывает — ради Спока он и не на такое готов, и твёрдо уверен, что два-три месяца, пока достойная кандидатура не взойдёт на борт Энтерпрайз, продержится без жалоб Боунзу. Джиму становится нехорошо от одной мысли о том, что придётся очень кропотливо себя контролировать. Потому что полутона не его территория, а в умении влезть под кожу ему нет равных. Все хотят Джима Кирка, это аксиома. Кроме, кстати, того же Боунза, прости, Господи, славатебегосподи! ибо ублюдочный сплав инцеста и онанизма — наверное, единственное, на что Джим не подпишется даже ради самого крышесносного секса в жизни. В остальном — так сложилось, что у него есть всё, чего бы кто ни желал. Джим умеет дружить, у него великолепные внешние данные, высокое звание капитана, и в сексе он бог. Следующая мысль прилетает в голову с силой бутылки, запущенной пьяным клингоном: а что если Спок уже? Ну да, полтора месяца без Ухуры в шаговой доступности, и они не первый день рядом в замкнутом пространстве, и если все хотят Джима, то почему Спок должен стать исключением? Ужас заставляет остановиться посреди коридора и отчаянно пожалеть об отсутствии пакета, в который можно подышать. — Капитан? Ну разумеется, свидетелем, как он спотыкается о собственные ноги должен стать именно Спок. Живое подтверждение, что Джим уже лажает, и не лажать не может. — Капитан, у вас проблемы с самочувствием? — Спок убирает руки за спину и размеренно ощупывает взглядом. В тёмных глазах — звёздный свет и ресничкинетнетнетнетнет немного вопроса. Спок — телепат. Джим точно знает, что тот не полезет в мозги без разрешения, но попробуйте смотреть на плакат и не читать самые крупные и контрастные надписи. Поэтому он действует на автопилоте: отвлекающий манёвр — широкая улыбка, способная ослепить кого угодно, кроме адмирала Комака — и что-нибудь ляпнуть. Приступить. Взлетаем. Что ляпнуть, придумаем по ходу. На взлёте автопилот коварно подбит разновидностью недавней мысли. А что, если Спок прямо сейчас «уже»? нельзянельзянельзя Улыбка гаснет, толком не распустившись, но ради душевного равновесия Спока Джим готов побыть жалким: — Мне скучно, — ляпает он. И это катастрофа вселенского масштаба, потому что — ну, не настолько жалким. — Вы нарушили терморегуляцию собственного организма, чтобы избежать скуки? — исключительно любезно уточняет Спок, взглядом, как указкой проведя через лоб от одного капитанского виска до другого. Хороший способ сказать, что Джим взмок, как мышь под метлой. Совсем-совсем не саркастичный. Джим опрометчиво вскидывает глаза, ныряя, звёздныйсветресничкиживыереснички захлебываясь. Кстати, о якобы постоянном риске — где враги, когда они действительно нужны? Хватило бы даже одного — пусть пристрелит и идёт себе дальше по своим вражеским делам. — Э… Да? Да, так и было, — он понимает, что нужно срочно изолировать Спока от себя самого, пока тот ещё способен на не-сарказм в его присутствии. И быстрым шагом уверенно ретируется в каюту. За надёжно заблокированной дверью Джим приходит в себя достаточно, чтобы захотеть набить себе же морду за то, что можно расценить, как попытку флирта. Супержалкую попытку весьма неумелого флирта — но, эй, это же Спок, а вдруг он спишет капитанское заикание на собственное великолепие? И поведётся. Самый невероятный сценарий. Потому что Спок совершенно точно не понимает, насколько прекрасен. . Джим знает — нутром чует, что в постели Спок нежный и послушный. Удивительно красиво запрокидывает голову и опускает ресницы. А если чуть сжать узкие ладони, скользя к чувствительным пальцам, тёмные глаза удивлённо распахиваются. Наверняка Спок считает, что в сексе должен быть тихим и безучастным, но именно поэтому безоговорочно позволит делать с собой, что угодно. Сам же будет только комкать простыни и иногда легко и потрясённо вздыхать. Джиму захочется терзать его поцелуями, пока Спок не поплывёт и сам не начнёт подставляться. И ещё Джим должен будет услышать стоны-просьбы, пусть совсем негромкие, на грани слышимости. Джим знает, что распалил бы его, расплавил до бессильно растекающихся мышц и бесконтрольно раздвинутых ног. Обцеловал бы бёдра изнутри, чтоб живого места не осталось. А потом развёл бы Споку колени так широко, чтобы тот немного пришёл в себя, почувствовав неловкость. Спок смущался бы, но покорился, и слова поперёк не сказал, а Джим взял бы одну из чувствительных рук и положил бы ему на член, слегка сжимая, показав, что он хочет видеть. А когда разгорячённый и смущённый Спок слегка приласкал себя, Джим непременно придержал бы его запястье, добившись дрожи или ещё одного протестующего вздоха. Потом передвинул бы тонкие пальцы на члене так, чтобы одновременно ласкать языком и головку, и самые кончики этих пальцев. Ох, он истязал бы Спока вечность — пережав член у основания, не давая кончить, надеваясь ртом, облизывая, всасывая, а потом языком по всей длине и между горячими дрожащими пальцами, и снова только головку по кругу и легко-легко внутрь, самым кончиком языка, пока не почувствует, что Спок переходит черту, за которой перестаёт подчиняться Джиму и начинает подчиняться уже себе и врождённой потребности принимать — столько, сколько дают. Только тогда, ни мгновением раньше, Джим добрался бы до смазки. Спок, конечно, понял бы — где-то далеко, за пределами осознанности — и ни капли не зажался, а только снова длинно вздохнул в предвкушении, а потом непременно зажмурился, приоткрыв рот, чувствуя первое осторожное давление-вторжение. Очень, очень осторожное: Джим никогда и ни за что не позволил бы себе причинить Споку боль в его первый раз. Джим растягивал бы его долго, так долго, что сам взмок, и челюсть бы заныла — терпеливо, медленно, не выпуская изо рта член, продевая язык под беспомощные пальцы, наслаждаясь тем, как Спок непроизвольно сжимается внутри, но не из-за того, что противится растяжке, а потому что уже так хорошо, что несмотря на полную податливость Спока, тело не хочет отпускать источник удовольствия. Три пальца, может, четыре, но Джиму кажется, что трёх должно хватить. Спок уже давно готов, горит и лучится жаром, горячие и мокрые пальцы на члене под языком Джима то и дело деревенеют, застывают рывками, и Споку почти плохо оттого, что он не смеет ни кончить, ни убрать руку. И тогда Джим блядь ненавидит грёбаный корабельный душ всеми фибрами души, но всё равно кончает, шатнувшись от холодных струй к противоположной стене кабины. Почти сползает коленями на быстро остывающий пол, мельком порадовавшись, что не кипяток — это было бы справедливо жестоко, и ощущая себя полным козлом. Поздравляем, капитан, вы только что отдрочили на своего первого офицера, которого хотели от чего-то там уберечь. Не от похотливых ли моральных уродов, в том числе? Можете приступать прямо сейчас, если конечно, сумеете отмыться от себя же, и в ледяной воде. Может, если бы Джим был чуть меньше Кирком? Или Спок не так убийственно серьёзно ко всему относился. Хотя, нет, со Споком, как раз всё в порядке и даже больше — Джим никогда не встречал хоть кого-то, настолько благородного, умного, честного, верного и — Спок бы его снова придушил, узнай, последний эпитет, но так и есть — человечного. Спок считает себя этичным и гуманным, а Джим уверен, что это миролюбие и доброта. А теперь посмотреть на Джима Кирка. Одна радость — красавчик. Что есть, то есть. Ну да, интеллект высокий, только работает не всегда в ту сторону, куда нужно. В общем, на собственный счёт Джим давно не обольщается — отлично осознаёт размеры катастрофы. И вообще уверен, что если кто-нибудь попытается как-то ужать или применить давление к его эго, то из спрессованного вполне может получиться нечто вроде чёрной дыры, где материала хватит на новую вселенную, и ещё немного останется какому-нибудь левому чуваку поскромнее — для личного пользования. Ну и нафига кому такое счастье? Особенно, если учесть, что Спок — явный аристократ. И по происхождению тоже, что бы там ни думал про свою гибридность. А Джим — простой парень из Айовы, до четырнадцати лет считавший, что газы и отрыжка на хорошей громкости способны заменить две шутки подряд. Да, уровень ай-кью у него внушительный, но есть ещё такая штука, как эмоциональный интеллект, и вот с ним у Джима печально туго: еле-еле вписывается в верхнюю треть средних пределов. Не по силе, конечно, по спектру. То есть выбирать нужных людей на должности или долбать по выбранной жертве дружелюбием или ненавистью с мощностью погрузочного робота он вполне способен, но нюансы и оттенки порой остаются за пределами понимания. Споку нужен кто-то ненавязчивый. Кто-то сильный и гибкий, кто смог беречь бы сердцевину, не надеясь на показной вулканский каркас. Ладно. Отставить панику. Два месяца, максимум — три. Джим справится. . Джим снова становится победителем. То ли первым проходит стометровку, то ли на миссии изворачивается больше обычного, а может, снова уделывает Кобаяши Мару. В любом случае, из толпы точно выделяется. Как обычно, приложив массу усилий, чтобы со стороны казалось, что он везучий сукин сын, и весь мир только и ждал, чем бы его за просто так порадовать, и только и думал, как удобнее подставить тёплый бочок или мягкое подбрюшье. В общем, неважно, каким образом Джим вывернулся для достижения цели. Главное, дело сделано, и уже пора принимать всеобщее восхищение. Местами, правда, неодобрение или даже зависть с ненавистью, но их мало, а потому можно игнорировать, как перец горошком в отвратительно полезном реплицированном корабельном супе. Ведёт Джим себя соответственно — вгрызается в яблоко или приподнимает брови, а может, просто ухмыляется, но в любом случае ему нужно больше. Разумеется, он сразу получает это больше, потому что привлекает внимание не какой-то там толпы, а Спока. О, да, это невероятно великолепно, когда тёмные глаза чуть теплеют в одобрении. Круче любого спортивного приза и даже поощрения с занесением. И уж точно лучше слушания по делу о взломе теста. Спок, похоже, тоже считает Джима выдающимся. В смысле, не самого Джима, а его достижения, потому что, кажется, собирается лично поздравить. Не то чтобы Джим всерьёз рассчитывал на объятия рукопожатие и проникновенную речь — о-кей, на пару тёплых слов — но можно было бы и поближе подойти. Однако Спок не двигается. Молча стоит на противоположной стороне дорожки или площади, или помещения и не-улыбается глазами. А потом просто поднимает руку и протягивает Джиму сердце на раскрытой ладони. Джим, слегка офигевает, но, конечно, не отказывается — а кто бы отказался? — хотя, скорее, машинально, потому что, ну… ну да, он ведь выложился на полную, и все вокруг считают, что его нужно награждать и награждать. Может, не так серьёзно, но — эй, это же Спок, не признающий полумер. И у Джима всегда есть если не полка для памятных подарков, как на Энтерпрайз, то ящик для призов и грамот в любом месте, где задерживается. Да, он все их хоть где-то да хранит, даже за второе место в общей олимпиаде по биохимии. Кстати, конкретно эту, второсортную, олимпиадную — в коробке на чердаке дома в Айове. Короче, Джим подходит сам и берёт сердце Спока, уже прикидывая, куда пристроить, чтобы издалека было ясно, что этот приз совершенно особенный. Как вдруг что-то происходит. Непонятное и очень неправильное. И почти неощутимое. Призрак движения по тыльной стороне ладони и между пальцев. Оказывается, так распадается звёздный свет — на звёздную пыль и ресничкимёртвыереснички хрупкую оболочку. Джим мутно выдирается из кошмара в каюту, в привычный сухой мрак, подчёркнутый парой диодов на панели. Жуткое ощущение потери постепенно уходит, оставляя гнетущую тяжесть. Скулы холодит, словно занемевшие, и Джим проводит по лицу ладонью. Всего лишь сон, какое облегчение. А потом вглядывается в темноту верхней переборки, не в состоянии понять, откуда здесь вода. — Свет, семьдесят процентов, — командует он настолько дурным шёпотом, что компьютер на миг подвисает, сверяя голос. Ну да, на подушку тоже попало. Стоп. Если не с потолка, то откуда? . Перед очередной фиктивной сменой Боунз предлагает Джиму зайти в медотсек. Судя по голосу из комма, капитана собираются не то обложить в три этапа, не то просто обругать, завернув ругань в подобие лекции о безопасности экипажа. Ничего самоубийственного Джим за последнее время не совершал — банально негде — так что послушать витиеватые обороты кажется заслуживающим внимания разнообразием. — Ты не поверишь, — Боунз встречает его нацеленным в лоб пальцем и машинально разворачивается к нижнему угловому контейнеру, где хранит выпивку. Затем осознаёт, что не время и не место и делает вид, что целился выше. Джим расплывается в ухмылке: — Ни хрена себе, условный рефлекс на капитана, — сгребает с докторского стола первый попавшийся падд и успевает обмахнуться два или три раза. — Совсем распустились. — Кстати, да, — ехидно подтверждает Боунз, высвободив взятое из цепких пальцев и вернув на место. — Пора завязывать, — мстительно добавляет он. Подловил — что тут скажешь? — Боунз, — виновато выдыхает Джим, внезапно совсем уставший, не способный поддержать привычный тон-ритм-темп их с доктором обычных диалогов. — Ну хоть ты меня не мучай, а? В ответ получает редкостно паршивую улыбку и взгляд «а не отправить ли тебя в лечебную кому из жалости»: — Я врач, — говорит Боунз, отвернувшись и безошибочно выцепив нужный падд из собранных на столе. И пока Джим с интересом ждёт неизбежного «а не…», завершает: — Мучить — моя работа. Держи, займись как можно скорее. Джим затрудняется определить, чем озадачен больше — разрывом шаблона или отсутствием сарказма. плоходело — Что здесь? — смертельно серьёзно спрашивает он, приняв падд. — Предварительные результаты обработки анкет, о которых мы с тобой давеча совещались, — Боунз от бедра тычет в злополучный ящик с выпивкой. — Кстати, здесь все, кроме твоей, если тебе интересно. — Я заполнял, — на автомате отпирается Джим, сообразив, о каких анкетах речь и осознав, что скорее всего, сейчас выяснит, чем по мнению доктора МакКоя чреват предпоследний экспериментальный варп. — И что? Давай вкратце, — предлагает он. — А отослать забыл, — медовым голосом подсказывает Боунз. — Вкратце — примерно половина без изменений, если не наврали, — более-менее нормальным тоном говорит он. — Ещё четверть испытывает некоторый подъём рабочих и личных качеств, а оставшиеся жалуются на легкое недомогание. Если тоже не врут, потому как убежища в лазарете ещё ни один не попросил. — Почему я не удивлён? — машинально реагирует Джим, прокручивая выделенные разными цветами ответы. — А к какой части относится… — Сам у него спросишь, — рычит Боунз, враз становясь опасно похожим на первого будущего пациента закрытого отдела в собственном медотсеке. — Для тебя и всех остальных опросник анонимный. — Кроме Ухуры, как вижу. Это ведь она посоветовала? — дойдя до диаграмм и графиков, спокойно интересуется капитан. И смотрит на Боунза, не получив ответа. — Да, — говорит тот раздражённо, словно устал кивать. — У неё масса оригинальных идей насчёт причин происходящего, и с некоторыми я склонен согласиться, потому как других объяснений пока не вижу. — Например? — по отметкам к диаграммам Джим видит, что специалист по связям поставила во главу угла именно коммуникации, большей частью личного характера. Есть ещё возрастная группа, но туда указанные коммуникации тоже отлично вписываются. — А вот иди и займись, — мрачно советует Боунз, — там всё написано и цветом выделено. Всё равно на смене только пялишься… куда попало, а так хоть польза будет. Кстати, капитан, не забудьте отправить собственную анкету. Прямо сейчас, — настойчиво требует он. — Не вздумай наврать насчёт сна и аппетита, со мной не пройдет. — Сам бы и заполнил, — огрызается Джим, — раз лучше меня всё знаешь. Дождавшись, пока Джим отвернётся, Боунс-таки всаживает ему в шею подлый и болезненный витаминный гипо. . Энтерпрайз отважно деформирует пространство на предпоследней скорости, предоставленной великолепным совместным достижением современной науки и техники и гения Скотти. За девять суток безоблачного течения основного эксперимента команда наотдыхалась на три миссии вперёд и очень скоро самостоятельно начнёт искать, чем разнообразить досуг. Капитан чувствует себя ошалевшим окончательно, готов предложить пару-тройку десятков не самых ответственных идей для сплочения — особенно, если Боунз с Ухурой правы, и тесное сплочение неохваченным членам экипажа жизненно необходимо. Ну а нет, так потенциально весёлое времяпровождение тоже подойдёт. Предлагать желательно через Чехова, на которого ни у кого рука не поднимется, если что в итоге бокомвылезет пойдёт не так. Можно ещё через Спока — коммандеру тоже вряд ли кто попробует предъявить претензии, пусть и по прямо противоположной причине. На самом деле капитану не совсем до веселья, и ошалевает он теперь не от нечего делать, а от осознания, что проблемы у него не только с похотью и микроскопами. Недавно выяснилось, что кошмары он тоже плохо переносит. Всегда плохо переносил, пока не перерос и не выкинул из головы, как и реснички микробиологию. В принципе, неудивительно. В нормальном состоянии Джим принадлежит к тому сорту людей, которые могут сказать, что не видят снов. На самом деле сны видят все — Джим в курсе — но некоторые счастливчики их почти не помнят. Наверняка всё дело в варпе и повышенной склонности к аллергиям. или ещё в чём-нибудь Потому что социальных связей в корабельном микроклимате у него предостаточно, и если половине экипажа здоровые взаимоотношения гарантируют нормальность, то Джиму пора пересмотреть свою диету. или ещё что-нибудь В любом случае, анкету для исследований Боунза Джим давно заполнил и даже умудрился попасть в более узкий спектр тех, у кого почти ничего не изменилось. Понятно, что читерство, но он не то чтобы не хочет остановиться и подумать, просто незачем капитан Джим Кирк — человек действия. В стандартных условиях ему тупо некогда: то командование, то миссия, то увольнительная. А в вынужденно свободное время он обычно лежит в лазарете, по уши обдолбанный обезболивающими, и слушает поочерёдно то Спока, то Боунза. К слову, ничего полезного или приятного эти двое обычно не говорят, но фоновый гул создают качественный, так что задумываться всё равно не с руки. Джим знает, что людям могут сниться другие люди, иногда даже фрагментами. Ну там, только руки или только глаза, или губы, или член. Сутки назад Боунз, странно умиротворённый и не въедливый, подтвердил, что ничего странного, если не затягивается надолго. С другой стороны, дьявол в деталях. Джим не уверен, что верно описал происходящее, и теперь слегка сомневается, что нормальным людям часто снятся внутренние органы. Сердце Спока анатомически подробное — спасибо всё тому же Боунсу за давний плакат в уборной времён академии — совсем человеческое, что невозможно по определению. Джим не знает и не особо хочет знать, как оно там на самом деле, но у вулканцев, пусть гибридных, сердце не может состоять из двух предсердий и двух желудочков. Тем более, из него не могут торчать отрезки лёгочных аорт и полых вен. Но они там, и они такие же хрупкие, как и всё, чего бы Джим ни коснулся. Стоит задеть хоть одну выступающую часть, как в ладонях остаются тонкие осколки стенок, сквозь которые неумолимо вытекает звёздная пыль и… Раз. За. Разом. мёртвыенеподвижныереснички Каждый. Чёртов. Раз. Джим пытается устроить сердце на полке, где оно лежит до первого ускорения и рассыпается от простого перехода на следующий варп. Глубокая коробка с мягкими стенками тоже не помогает: после небольшого сотрясения её можно смело квалифицировать как погребальную урну, где роль праха играет звёздная пыль, слой за слоем покрывающая реснички дно и стенки. Сердце Спока не спасают ни подушки с капитанской кровати — явный жест отчаяния — ни сейф с антигравом, созданный в порыве вдохновения. — Я не могу, — говорит Джим в очередной раз. — Я не возьму. Спок ничего не делает — не вздрагивает, не сжимает пальцы, нет. Протянутое сердце беззвучно оплывает, оставляя на неестественно красивой ладони быстро меркнущую неровную горку. Несколько мёртвых ресничек, затейливо кружась, опускаются на пол в облачке легчайшей звёздной пыли. . На смене Джим из последних сил оберегает Спока. Издали. На всякий случай следит, чтобы к коммандеру никто не подходил, если что, перехватывает всех желающих и замыкает на себя. Со стороны может показаться, что капитан увлечён созданием новых и укреплением давних коммуникаций, однако всё куда неприятнее — Джим паническибоится всерьёз опасается спать. Последние двое суток сидит на кофеине, иногда дремлет, где придётся, где обязательно разбудят. В общей столовой над подносом, в медотсеке во время очередной внеплановой проверки и иногда в тренажёрке между сменами, вырубаясь на пять-семь минут до прихода первого, кто желает погреметь железом. Это совсем не дело, но пока Энтерпрайз идёт на автопилоте, а Спок присматривает за делами из-за капитанского плеча, можно ещё немного поизбегать Боунза, чтобы не объяснять, почему недостаток сна у Джима нельзя лечить гипо с седативными или снотворным. . На третьи сутки неожиданно становится легче. Джима внезапно перестаёт вырубать где попало, стоит лишь чуть расслабиться, а всего лишь водит, как очень пьяного. Состояние знакомое, а потому контролируемое. Как выясняется, обманчиво-контролируемое. Стоит лишь присесть на кровать у себя в каюте, чтобы — что? — переодеться, наверное, раз обувь скинул и носки зачем-то тоже стянул, как в поле зрения появляется Спок. Весь такой целиком ирреально-красивый, высокий, стройный и убийственно прямой. Полупрозрачный от чистоты и свежести и очень. Очень уникальный строгий. Джим сам скомандовал открыть, как только услышал сигнал вызова. А ведь, наверное, мог бы попробовать отыграть осознанное сновидение и не впускать. Ладно. Поздно. Спок уже здесь. И когда это Джим уклонялся от вызова? Тем более, когда ещё не всё опробовано и потеряно, и решение принято. — Стой, Спок, подожди, — мучительно медленно, недостаточно быстро молит Джим, лихорадочно стаскивая через голову форменный свитер сразу вместе с футболкой. Джим — идиот, болван и ещё что-нибудь совсем тупое. Надо было реплицировать более горячий кофе или принять ледяной душ, или спереть, наконец, у Боунза стимулирующее, потому что он заранее снова не готов. Но плевать. — Я знаю, что ты можешь… — одежда отлетает под стол, Джим неопределённо машет ладонью в районе левой щеки и глаза: — Мелдинг. Пожалуйста, Спок, ты должен сам это сделать! Он рушится на колени, подняв к Споку лицо, собираясь распахнуть грудную клетку, чтобы Спок мог выяснить, где, в какой части капитанской груди сердцу Спока будет безопаснее. Последний шанс на текущий момент, если не получится, Джим придумает что-нибудь ещё. Обязательно придумает, он должен и… …и неожиданная боль чувствительно простреливает от колен до макушки, чтоза… с ужасающей ясностью доказывая, что он вроде как не спит. Только Спок, конечно, уже здесь — опускается совсем рядом легко и бесшумно, не то что некоторые и слишком стремительно. — Джим? Ты уверен? — тихо говорит Спок. Слишком близко. Лицо. Глаза, губы, брови, скулы. И — да, вот оно — ровно идущий жар тела, энергетика или аура, или ещё какая хрень, но это точно можно измерить каким-нибудь прибором. Спок тоже смотрит в глаза, и в его зрачках плещется звёздныйсветресничкисветресничкиреснички тревога. — Да? — обморочно шепчет Джим. Похоже, он всё-таки обеспокоил Спока. А потом на лицо ложатся очень горячие пальцы, и Джима всё-таки выталкивает из реальности. Прямо в Спока. Джим перестаёт думать и понимать, и просто наслаждается собой не временем и не местом. Там, где он сейчас, нет ничего объяснимого, или привычного, или нормального, там всё, что Джиму нравится или очень нравится, или когда-либо будет нравиться. Любимые цвет-размер-ощущения, только всё в одном. Тёплое-ароматное-мягкое и неярко-золотое, негромко гудящее, приятно обволакивающее изнутри и снаружи, немного подавляющее, но лишь недолго, бесконечно потому что давление отступает, и Джиму хорошо. Горячо, жёстко и снова хорошо — так, словно каждая его клетка наконец встала на место и теперь не только осознанно ощущается в необходимых границах, но и шлёт сигналы довольства. Никаких норм, границ или чего-то хотя бы отдалённо их напоминающего. Потому что Спок, оказывается, целиком состоит из измерений-реальностей. Измерения наслаиваются друг на друга и проникают друг в друга, и одновременно существуют по отдельности. Самое правильное удивительное, что каждое из них пронизано любовью. К Джиму. По двум смутно похожим видно, что они знают и любят Джима с самого рождения. А вон то, сливающееся — вообще задолго до его рождения. Там есть всё. И реснички тоже есть. Деликатные и ненавязчивые, очень живые и, кажется, заждавшиеся или словно бы слегка озябшие. Окутывают сознание, а потом прижимаются и тихонько располагаются внутри — как пузырьки в бокале и на стенках. Согреваются и неуловимо подрагивают от удовольствия. Спок, — хочет поделиться Джим радостью, — ты забрался мне под кожу счастьесчастьесчастьесчастье и немного там искришь. Джим понимает, что его вытолкнуло обратно, когда мягкое золото перебивается ослепительной вспышкой. Под веками? Быстро и очень плавно оказывается, что Спок уже на нём, в нём и вокруг — обнимает, прижимает и удерживает, не переставая двигаться, обожеблянеможетбыть буквально чуть замедлившись, когда Джим невольно сжимается на члене — бесполезно — Спок слишком твёрдый и настойчивый, и разве в первый раз снизу не должно быть адскибольно некомфортно? А Спок рычит — реально рычит грудным рыком, когда Джим глухо стонет, ощутив, что его трахают не только в зад, но и языком в рот. Спок размерен, как взбесившийся метроном: одной раскалённой ладонью придерживает оба запястья Джима над головой, а другой — безумным нежным контрастом — гладит по щеке, по скуле, пальцами обрисовывает ухо. В ответ Джиму истошно хочется тоже дотянуться до Спока, он уже близко, и живот у Спока тоже жёсткий, скользкий и горячий, а получается только снова застонать, потому что скрещённые лодыжки совсем вплавились Споку в поясницу, но хоть чуть замедлить темп всё равно не удаётся. Мельком жаль, что он не помнит, как удалось развести Спока на такое, зато Джим здесь и сейчас, и это жарко и прекрасно, и немного подавляюще, но слишком хорошо и верно — то, что было так нужно, и теперь обрушилось. Не сметает и не погребает, наоборот, удерживает и сосредоточенно собирает. Чтобы опустошить и разметать в последней бешеной высвобождающей длинной судороге. А потом собрать — снова. Заново собранный Джим тлеет чуть меньше прежнего, хотя что-то не так; в голове пусто, только прозрачный быстро закипающий пар, в котором плавает одна-единственная мысль-инфузория, обрамленная позаимствованными общими! ресничками. Проскальзывает сквозь затылочную часть к языку, счастливо миновав лобные доли, и стекает коротким: — Ещё. Спок наваливается, но почти не расслабляется. Не выпускает рук Джима, склоняется щекой к щеке, прижимает губы к уху и начинает шептать. Спок говорит тихо, выдыхает нездешне-древние фразы, косо переложенные на стандарт. Джим не понимает половины слов, но улавливает смысл — мол, это не желание Джима, а потребность связи, которую принято наращивать постепенно, приноравливаясь и осторожно укрепляя. Или ослабляя, если результат «не удовлетворяет обе стороны». Спок весь такой Спок — властный, уверенный и рассудительный, словно и не балансирует на грани потери драгоценного самоконтроля. Джим ощущает излом всем собой — чуть дрогнувшую хватку на запястьях, напрягшийся живот, короткие раскалённые выдохи, опаляющие ухо и шею. Жар, близкий к горячечному, удерживаемый в здесь лишь жутким усилием воли: чуть ослабить, и поток рванёт к ним в измерения Спока. Джим желает всё и сразу, он исступлённо ненавидит контроль и медлительность: — Да. Сэр, — зло выстанывает он здесь, яростно протестуя там, дёргая запястьями, сжимая Спока бёдрами, почти умудрившись вывернуться, но только почти. Джим не сдаётся — не до крови, но чувствительно прикусывает нижнюю губу Спока и тянет, давая понять, что настроен серьёзно. Спок твердеет прямо в нём. . Когда Джим в очередной раз убеждается, что Спок всё-таки перед ним бессилен, голоса больше нет. Вообще. Шевелиться тоже не получается, зато свободно выходит скользить сознанием между собой и Споком, всё ещё ни черта толком не понимая, как этим управлять. Ещё Джиму безумно интересно, каким он сам видится Споку изнутри. Но это подождёт — сейчас важнее понять, как правильно оберегать увиденное. Ведь у Спока целая куча требований, больше всего к себе, и не сказать, что все выглядят справедливыми. Если присмотреться, то вселенная Спока вообще почти целиком состоит из требований — тут тебе и константы, и физика с химией-математикой, и ещё какая-то подстройка, вроде основных законов местного мироздания. Константы и науку можно не трогать, они в защите не нуждаются, а вот с мнением Спока о собственной ценности и значимости нужно срочно что-то делать. Как и о чём заботиться в первую очередь, в принципе, понятно. Тем более, что в большую часть требований Джим прекрасно вписывается. Вот как сюда, сюда и сюда. И сюда вписывается, а ещё сюда. А вот сюда не… а, тоже вписывается. Тут тоже ничего не нарушает, и здесь, и здесь, и вон там. Нет, так не бывает — ерунда какая-то. Просто невозможно. Последняя мысль приводит к тому, что Джим снова аккуратно упакован в себя — в безвольно распластанного на влажных простынях, частично придавленного, частично обнятого удивительно расслабленным Споком. В каюте темно и жарко, и немного безумно, потому что Джим снова не уверен в реальности происходящего. На самом деле ему тоскливо до кома в горле, потому что невозможно узнать Спока и не влюбиться в него на все жизни вперёд. Если всё снова окажется сном, Джим точно свихнётся. Ему нужно — очень нужно, жизненно необходимо, чтобы Спок сказал что-нибудь неожиданное. Такое, которое собственный мозг не способен сгенерировать даже в бреду с галлюцинациями. — Капитан, — официально говорит абсолютно голый Спок, продолжая обниматься, — должен сообщить, что изначально целью моего визита являлось визирование списка представленных к премии сотрудников медицинского отдела. Галлюцинация начинает выглядеть тщательно продуманной. — Полагаю, что дела в Звёздном Флоте не настолько плохи, чтобы ради этого снимать с себя последнюю рубашку? Она, кстати, осталась под столом, что противоречит уложению о бережном отношении к форме офицера Звёздного Флота. Ком в горле растворяется моментально. Джим точно заржал бы, если б только смог. Да, так намного, гораздо лучше — до такого он бы точно не додумался. Теперь он вполне способен провалиться, наконец, в сон. Настолько, что остановить погружение не способна даже глобальная угроза неминуемого приклеивания к Споку с одной стороны и простыням с другой. Спок гладит его по волосам и целует в висок. А потом подхватывает и несёт по направлению «из» кровати — видимо, в душ? Вообще-то, он против — его не надо носить на руках. Капитан Джим Кирк вполне способен добраться до любой поставленной цели самостоятельно — если не на своих двоих, то по-пластунски. Или вообще — усилием воли. Между прочим, именно это он только что и проделал. В очередной раз. Но Спок не слушает протестов. К тому же, кажется, у коммандера ещё остались какие-то вопросы. После… после всего — вопросы? Ладно, Спок, давай, мочи, что там у тебя — Джима теперь уже точно ничем не смутить и не удивить. — Джим? — спрашивает Спок, отчётливо стараясь не веселиться. — Можно уточнить, какой особый смысл люди вкладывают в термин «реснички»? Fin