Нежность погасшего Солнца

Когда Лань Сичэнь видит на тонкой шее Цзинь Гуанъяо смертоносную верёвку, мастерски связанную из лоскутов дорогого ханьфу, его тело рефлекторно бросается вперёд. Цзинь Гуанъяо падает вовсе не в объятия смерти, а в руки Лань Сичэня, но он вовсе этому не рад. Его смерть должна была расставить всё на свои места, освободить обоих и закончить трагическую цепочку событий, которая привела их к этой точке. Лань Сичэню не нужно было покровительствовать такому преступнику, как Цзинь Гуанъяо, но доброе сердце, что билось в благородной груди Цзэу-цзюна, не сумело вытравить из себя многолетнюю дружбу. Лань Сичэнь положил всего себя, чтобы смертную казнь заменили пожизненным заключением и стал добровольным тюремщиком Цзинь Гуанъяо, забрав его в Облачные Глубины и заточив в одном из уединенных павильонов. Меньшее, что мог для него сделать Цзинь Гуанъяо — это избавить от себя. Он потерял всё: статус, власть, положение, орден, будущее. То, к чему он стремился, что практически держал в руках, осыпалось к ногам тысячью осколков, но последней каплей стал Лань Сичэнь. Пускай он и совершил благородный поступок, но его душа была в смятении. То, что он знал о своём названном брате, во что искренне и до последнего верил, оказалось всего лишь ложью. И как же поверить тому, кто умело балансировал между чёрным и белым, выдавая одно за другое? Мысль о том, чтобы быть вновь использованным и ввергнутым в заблуждение, делала Лань Сичэню больно. Он хотел держать дистанцию, убеждал себя, что сумеет удержаться от сентиментальных порывов и закрывал глаза на то, как быстро тлели во взгляде Цзинь Гуанъяо последние искорки воли к жизни. Разговоры не помогали, заверения и клятвы — тем более. Цзинь Гуанъяо бился в путах образа, который сам же и создал. Он пытался прорваться сквозь разделяющую его с эргэ пропасть, но раз за разом натыкался на непробиваемый барьер. Лань Сичэнь был последней причиной Цзинь Гуанъяо цепляться за своё жалкое существование. Без своего эргэ, единственного человека, который готов был пойти с ним до конца, Цзинь Гуанъяо ощутил, как что-то внутри него надломилось с ужасающим хрустом. Он действовал по наитию. Его мозг лихорадочно работал, стараясь придумать выход из сложившейся ситуации, и наконец-то отыскал его. Цзинь Гуанъяо пришлось хорошенько попотеть, чтобы остатки его духовных сил ненадолго придали культе вид полноценной руки, но крох времени вполне хватило, чтобы смастерить себе надёжную удавку. Он перекинул её через перекладину, натянул петлю на шею и готов был встретить свой конец, как в павильон некстати вошёл Лань Сичэнь. Так они и оказалось в этой ситуации. Уже не надеясь на благосклонность своего эргэ, Цзинь Гуанъяо внезапно обнаружил себя в его руках. Лань Сичэнь мелко дрожал. Увиденная картина пробудила в нём подавленную чувственность, а отчаяние в глазах Цзинь Гуанъяо растопило сердце. Так они и стояли. Один крепко обнимал своего некогда (или не некогда?) друга под коленями, второй — безвольной куклой повис на первом, упираясь рукой в его плечо. Повисшая тишина внезапно оборвалась смехом Цзинь Гуанъяо. Раньше он был похож на лёгкий взмах крыльев бабочки, но теперь резал слух высокими, полными отчаяния, нотами. Цзинь Гуанъяо смеялся и плакал одновременно, повиснув на Лань Сичэне, а тот лишь крепче вцепился в него, будто боялся, что верёвка натянется сама по себе, оборвав столь драгоценную для него жизнь. — Эргэ…эргэ…эргэ… Пальцы Цзинь Гуанъяо скользнули по чёрным волосам, приводя в лёгкий беспорядок идеальную причёску. Лань Сичэнь замер от ужаса. Преисполненные щемящей нежностью действия Цзинь Гуанъяо до мурашек вдоль спины контрастировали с его словами. — Эргэ, пожалуйста, отпусти. Тебе только надо отойти, и всё закончится. Это будет быстро. Эргэ, пожалуйста, — буквально мурлыкал на ухо Цзинь Гуанъяо, содрогаясь от сдерживаемых рыданий и душащего его смеха. — Ты просто скажешь, что уже нашёл меня таким. Не успел. С кем не бывает? Тебя никто не осудит. Прошу тебя. Отпусти. Мольбы Цзинь Гуанъяо не возымели никакого эффекта. Руки, что удерживали его, не разомкнулись, а, напротив, сжались ещё сильнее. Лань Сичэнь буквально хотел вжать Цзинь Гуанъяо в себя, растворить его внутри своего сердца, чтобы никто и никогда не смел причинить ему боли. Да, Цзинь Гуанъяо был чудовищем, но это чудовище всегда ластилось к руке Лань Сичэня и не посмело бы её укусить. А чем отплатил полный одухотворённости и добродетели глава ордена Лань? Он закрылся от того, кто отчаянно искал в нём поддержки и помощи, откинул прочь руку утопающего и ещё говорил себе, что правильно делает, ведь этот утопающий был лжецом и, возможно, вовсе не тонул. — А-Яо. Прости меня, А-Яо. Это всё моя вина, — прошептал Лань Сичэнь, доведённый до пика собственными мыслями. Смех Цзинь Гуанъяо затих где-то сверху. Он тихо всхлипывал, слёзы до сих пор душили его, но напряжённое тело в руках Лань Сичэня внезапно обмякло. — Эргэ, что ты такое говоришь? Ты сделал для меня больше, нежели я того заслуживаю, — тонкие белые пальцы нежно скользили вдоль чёрных прядей, наслаждаясь их мягкостью. Его эргэ был прекрасен. Он так и остался на недосягаемой высоте, и даже сейчас его чуткая натура находила в себе место сочувствию тому, кто этого совсем не заслуживал. — Прости, что продолжаю называть тебя так. Я знаю, ты мне тогда запретил, но позволь мне эту вольность. Сейчас Лань Сичэнь готов был простить Цзинь Гуанъяо всё, что угодно. Пускай называет, как хочет, лишь бы его мысли перестали вертеться вокруг саморазрушения. — Я был слишком строг к тебе, А-Яо. Мне нужно было быть рядом, помочь тебе не оступиться, — судорожно зашептал Лань Сичэнь, бессовестно наслаждаясь лаской чужих пальцев. Он осмелился поднять голову, чтобы посмотреть в лицо Цзинь Гуанъяо. Тот ответил ему невесомой улыбкой. Красная метка киноварью горела на его лбу, как маленькое предзакатное солнце. Цзинь Гуанъяо трепетал, находясь так близко к своему эргэ после долгих месяцев одиночества, сдержанности и воздвигнутых между ними барьеров. Он хотел бы остаться в объятиях Лань Сичэня навсегда, но тут удручающая реальность ворвалась в его сознание, напомнив расстановку вещей. Из-за него Лань Сичэню пришлось взять на себя такую ответственность, он виной тому, что добродетель главы ордена Лань поставлена под сомнения сотней дурных языков. Разве мог Цзинь Гуанъяо позволить себе быть ядом, медленно отравляющим эргэ? Пускай ненавидят лично его, стирают с земли сам намёк на его существование, Цзинь Гуанъяо это стерпит, но никто не смеет клеветать на Лань Сичэня. И если заткнуть чужие глотки нельзя было силой, оставался лишь один выход — избавить Лань Сичэня от себя, даровать ему свободу. Теперь, успокоившись, Цзинь Гуанъяо только утвердился в своём выборе. Его эргэ будут клевать на каждом собрании кланов, его авторитет будет крошиться о недовольство тех, кто желал Цзинь Гуанъяо смерти, изо дня в день он будет слышать за своей спиной злословие сплетников. Разве мог Цзинь Гуанъяо обречь своего эргэ на такой путь? Если минутами ранее он позорно сбегал из этой жизни, доведённый до отчаяния, то теперь видел в своих действиях иной смысл. — Ты и так был рядом со мной, — ласково отозвался Цзинь Гуанъяо. Он хотел нежно обхватить лицо своего эргэ руками, но после с отвращением отдёрнул уродливый обрубок прочь от прекрасно лика Цзэу-цзюна. — Ты был со мной всегда, заступался за меня, верил в меня, а я тебя подвёл. Твоё сердце очень доброе, эргэ. Ты всегда меня прощал, — пальцы уцелевшей руки Цзинь Гуанъяо скользнули по лицу Лань Сичэня, упорхнули от подбородка вверх по щеке, скуле и застыли на лбу. — Прости и сейчас. Резкая вспышка боли пронзила тело Лань Сичэня насквозь. Он замер, не в силах управлять собственными мышцами, и Цзинь Гуанъяо, вложив остаток своих скромных сил в паралич, резко оттолкнулся здоровой рукой прочь, навстречу темноте. Он знал, что его духовные силы были слишком малы, поэтому в его распоряжении находились лишь жалкие секунды, но надеялся, что сумеет завершить задуманное. Самодельная верёвка из ханьфу натянулась. Цзинь Гуанъяо ощутил, как больно сжалась петля вокруг его шеи. Он уже закрыл глаза, а его губы расплылись в улыбке, как в воздухе раздался свист меча. Скинув с себя простенькое заклинание, Лань Сичэнь выхватил Шоюэ из ножен и в одну секунду разрубил смертоносную верёвку. Глаза Цзинь Гуанъяо широко распахнулись. Словно во сне он увидел, как Лань Сичэнь отбросил меч прочь и протянул обе руки к нему, успев поймать в самый последний момент. Он резко прижал Цзинь Гуанъяо к своей груди, вцепившись в него с такой силой, что напором изящных пальцев впору было дробить кости. Цзинь Гуанъяо сморщился, но не сказал и слова против. Через секунду его щеку обдало огнём. Лань Сичэнь отвесил ему звонкую пощёчину. — Ты…! Ты снова соврал мне, А-Яо! На губах Цзинь Гуанъяо пионами расцвела улыбка. Он ощутил себя иррационально счастливым в этот момент, хотя кожа от тяжёлой руки Лань Сичэня пульсировала и болела. — В моих словах не было ни капли лжи, — парировал Цзинь Гуанъяо, и его голос был таким привычно-спокойным, что у Лань Сичэня болезненно защемило под ложечкой. — Я же не говорил тебе, что откажусь от идеи сделать своего эргэ свободным. — Какой же это вздор, А-Яо! — Цзэу-цзюнь вовсе по не благородному встряхнул Цзинь Гуанъяо за плечи. Его голова безвольно качнулась вперёд и назад. — Я взял на себя эту ответственность добровольно! Никто не заставлял меня, напротив, все были против и отговаривали! Но разве мог я оставить тебя? Какой брат отворачивается от страданий другого брата? Ты таким меня видишь, А-Яо?! Если бы Лань Сичэнь знал, каким его видел Цзинь Гуанъяо, то бежал бы прочь, позабыв о своих возвышенных речах. Какому мужчине понравится быть объектом обожания другого мужчины? Уж явно не такому благопристойному и чистому человеку, как Лань Сичэнь. — Я вижу тебя прекрасным безоблачным небом, что по глубине похоже на бездонное спокойное озеро, — прошептал Цзинь Гуанъяо. Обрывок самодельной петли всё ещё висел на его шее. Лань Сичэнь откинул его прочь. Спустя секунду до него дошёл смысл сказанных Цзинь Гуанъяо слов. — А-Яо? Здоровая рука Цзинь Гуанъяо вновь потянулась к лицу Лань Сичэня. Тот непроизвольно сделал шаг назад. — Эргэ, ты слишком высокого обо мне мнения, — полушутливо заметил Цзинь Гуанъяо. — Моих сил едва хватает, чтобы держаться на ногах. Я не сумею парализовать тебя дважды. Доводы показались Лань Сичэню убедительными. Он замер, внимательно наблюдая за действиями Цзинь Гуанъяо. Тот накрыл его щеку ладонью, мягко погладив кожу большим пальцем. — Ты сам спросил, каким я тебя вижу, эргэ. Я всего лишь ответил, — пальцы Цзинь Гуанъяо скользнули вверх, кончик указательного будто бы случайно поднырнул под лобную ленту. — И это сравнение было всего лишь одним из тысячи, которые я могу приводить. — А-Яо, о чём ты говоришь? Ненавязчивая ласка заставила уши Лань Сичэня зардеться. Ещё никогда прежде ему не говорили таких пламенных слов и не смотрели глаза в глаза подобным образом. — Ах, эргэ, ты слишком чист для моих низменных помыслов. Как я мог оскорбить ими тебя? Одна мысль об этом вызывала во мне отвращение. Но сейчас, когда я уже потерял всё, в моём сердце не осталось места страху, — Цзинь Гуанъяо сделал шаг вперёд. Его лицо оказалось непозволительно близко к лицу Лань Сичэня. Желанные губы манили, как долгожданный приз, но Цзинь Гуанъяо не позволил себе прикоснуться к ним. — О чём я говорю, эргэ? Ты действительно хочешь это узнать? — томный шёпот губы в губы переходил грани дозволенного. — Я говорю о том, что хотел бы быть тем, перед кем ты снимаешь свою лобную ленту. Лань Сичэнь замер, будто кто облил его ледяной водой. Он не знал, что больше заставило его врасти в пол: слова Цзинь Гуанъяо, лихорадочный блеск его глаз, невесомая ласка пальцев или близость искусанных от переживаний губ? Никогда ещё Лань Сичэнь не видел Цзинь Гуанъяо настолько открытым и покладистым. Он делился всеми своими тайнами, ничего не скрывая. Либо Лань Сичэнь ответит что-нибудь на столь вопиюще прямолинейное признание, либо отвернётся от Цзинь Гуанъяо с отвращением, лишь укрепив его в стремлении закончить свой земной путь. — А-Яо, — только и сумел выдавить благородный Цзэу-цзюн. Его губы непроизвольно распахнулись навстречу губам Цзинь Гуанъяо. — Я никогда бы не подумал, что я…что ты… — Что ты настолько важен, что скажи мне кто вырвать своё сердце ради тебя, я бы вырвал его? — прошептал Цзинь Гуанъяо. Его глаза получали усладу от лёгкого румянца, что скользнул по фарфоровым щекам Лань Сичэня. — Как долго ты скрывал это, А-Яо? — выдохнул Лань Сичэнь. Он должен был отстраниться, наконец-то создать между их телами дистанцию, но ноги отказывались ему подчиняться. Зачем делать то, чего не хочешь? — С тех самых пор, как увидел тебя. — Так давно… Лань Сичэнь прикрыл глаза. Он был неискушенным в делах любовных, и напор Цзинь Гуанъяо заставлял его тело трепетать в предвкушении. Они стояли очень близко друг другу, практически разделяя одно дыхание на двоих, но Цзинь Гуанъяо не осмеливался прильнуть к манящим мягкостью губам первым. — У меня ничего не осталось, кроме тебя, эргэ. Даже это непозволительная для меня роскошь. Я совершил столько ужасных поступков и сейчас, если ты не оттолкнёшь меня, боюсь совершить ещё один. Лань Сичэнь не спешил с ответом. Его длинные ресницы дрожали, крылья носа раздулись, впитывая родной запах Цзинь Гуанъяо. Мог ли он ошибаться все эти годы, облекая желание частых встреч в красивую коробочку братских чувств? Он восхищался Цзинь Гуанъяо, его манерой держаться, его поступками, острым умом, изящными движениями, и находил истинное удовольствие в их общении. Но были ли те чувства исключительно взаимным уважением? Теперь Лань Сичэнь не был в этом уверен. Почему-то мысли о поцелуе с Цзинь Гуанъяо не вызывали в нём отвращения. Напротив, всё естество Лань Сичэня трепетало от предстоящей близости. Он закрыл глаза, будто бы давая своё молчаливое согласие, и Цзинь Гуанъяо тут же сгрёб его в цепкую хватку, мысленно чертыхнувшись отсутствию правой руки. Поначалу он пошёл в наступление одним неистовым яростным броском, но Лань Сичэнь задрожал в его руках, и тут Цзинь Гуанъяо вспомнил, что его эргэ до недавних пор был чист и непорочен. Первый накал страстей прошёл, и буйный поток чувств Цзинь Гуанъяо наконец-то вернулся в берега. Он медленно целовал Лань Сичэня, наслаждаясь вкусом его губ, и прижимался к нему всем телом, желая слиться в уповающем единстве с любимым человеком. Лань Сичэнь неуверенно отвечал, и только огромная выдержка Цзинь Гуанъяо не позволила ему накинуться на бедного благородного Цзэу-цзюня, выместив на нём весь скопившийся за годы воздержания голод. — А-Яо. Ох. А-Яо, — зашептал Лань Сичэнь, стоило губам Цзинь Гуанъяо скользнуть по его шее. — Очень быстро, А-Яо. Пожалуйста, не надо. Цзинь Гуанъяо нехотя послушался. Он отстранился, ожидая получить ещё одну звонкую пощёчину, но вместо этого Лань Сичэнь поддался вперёд, желая продолжить их ласки, только на своих условиях. Он изучал губы Цзинь Гуанъяо с искренним ребяческим восторгом, и пускай его действия были неумелыми и медлительными, Цзинь Гуанъяо нисколько не возражал, плавясь от нежности своего эргэ. Они целовались, наслаждаясь друг другом, пока не припухли губы. Только после Лань Сичэнь отстранился, а Цзинь Гуанъяо не посмел его отдёрнуть. — Я противен тебе, эргэ? Лань Сичэнь покачал головой. — Разве я не доказал тебе обратное, А-Яо? Глаза Цзинь Гуанъяо просветлели. Тёмная пелена дум о смерти спала с его лика. Теперь у него был смысл продолжить свою жизнь. — Я искуплю свои грехи, сколько бы времени это ни заняло, если только эргэ будет рядом, — пылко заверил Цзинь Гуанъяо, глядя на Лань Сичэня со смесью восторга, восхищения и самой искренней любви. Лань Сичэнь в очередной раз смутился от этого взгляда. — Тебе предстоит очень долгий путь, А-Яо, — пытаясь придать своему голосу серьёзность, ответил Лань Сичэнь. Цзинь Гуанъяо улыбнулся. — Но мы ведь будем шагать по этому пути вместе? — уточнил он. —Вместе, — ответил Лань Сичэнь. Он был до того умилительным, торжественным и превознесенным в этот момент, что Цзинь Гуанъяо не выдержал. В тот день, перетекающий в вечер и ночь, он показал дорогому эргэ всю силу своей любви.