Дыхание Коперника... Его ритм превращает изъеденный молью шатер в усыпанное звездами небо. Все крутится. Вертится. Звезды вращаются вокруг нас. Я лечу. В такт дыханию Коперника... свободно лечу... сквозь это звездное небо. Наконец, я отрываюсь от перекладины и превращаюсь в созвездие. Я превращаюсь в созвездие Коперника.
Его ноги, наконец, касаются твердой поверхности. Марко выпрямляется и смахивает прилипшие ко лбу волосы. Его партнер стоит на противоположной стороне и, кажется, подмигивает. Отсюда не видно. Они только что парили под самым куполом. Ройс никогда не забудет это волшебное чувство восторга, вседозволенности. Свободного полета, от которого захватывает дух, а сердце уходит куда-то в пятки. Со временем восторг куда-то пропадает, оставляя место серой обыденности и суровости будней циркового артиста, но одно остается неизменным. Ощущение свободы идет с акробатом вровень, пока он продолжает свой полет. Одним пепельным осенним днем шапито открывает свой шатер для голодных до зрелищ баварцев. Яркие вывески, обещания всевозможных чудес - они умеют заманивать публику. Волшебство, загадка на грани с мистикой - все это неизбежно преследует бродячие цирки, однако непохоже, что они сильно этому сопротивляются. Дети тянут к ним денежные мешки, приходящиеся ребятне родителями. Да взрослые и не противятся. Правильно говорят, что увиденный однажды цирк западает в душу и остается там навсегда. Но у всего в мире есть оболочка, и внутренности, скрывающиеся за ней, не всегда столь же красивы. А порой лишь оболочка скрывает вонь древесной трухи. Эта гниль как неизлечимая болезнь. От нее не избавишься, не скроешься. Она сама найдет жертву и пустит в ней свои корни, отравляя здоровую чистоту. От этого не излечиться, остается только ждать и надеяться, что отпущенный болезнью срок максимально долог. Шапито открывает свои объятия, когда листья, тонущие в проливных дождях, постепенно начинают гнить. Когда на людей накатывает непонятная меланхолия. Когда им требуется развеяться. И что, как не цирк, поможет справиться с тоской? Тут вам и банальные клоуны, и акробаты на трапеции, снова клоуны, дрессировщики... Общее великолепие позволяет закрыть глаза на мелкие недостатки. Все тот же изъеденный молью шатер, бледные артисты, худые животные... как бы ни казалось на первый взгляд, их выступления не приносят много денег. И большую часть из них кладет к себе в карман хитрый дядюшка Клопп. На первый взгляд Юрген кажется чуть ли не ангелом. Он сладко-сладко улыбается, постоянно поправляет очки и много шутит. Артисты знают обратную сторону его показной добродушности. Это не редкость, но никто и никогда не узнает. Для всех хозяин - среднестатистический немец, преданный своему делу. Марко смотрит вниз, и у него вновь захватывает дух. Это уже не тот детский восторг, когда тебе едва десять, и ты паришь. Но от этого чувства никуда не денешься. Зрители восхищенно задирают головы, силясь разглядеть их наверху. Объявляют следующий номер. Их девочка на шаре сегодня занята с другим номером, а потому выходит Марио. Худощавый двадцатилетний паренек с невероятно красивыми карими глазами. Со зрительских мест их, конечно, не разглядишь, но Ройс уверен, что они бы всенепременно влюбились в Гетце. В основном он ходит по канату, но также может и передвигаться на шаре. Непризнанный гений своего времени. Марио мог бы уже раза три закончить Оксфорд, если бы не долги родителей. Каждый из них попал в цирк по своим причинам, но лишь немногие - добровольно. Он уверенно движется вперед, и Марко кажется, что паренек идет - настолько плавными и естественными получаются действия. Невероятная гибкость тела, общая эстетическая красота номера... почему Клопп отдает предпочтение этой дылде Анн-Катрин? За красивые глазки? В зале царит тишина, никто не шепчется. Все заворожены движениями. Ройс впридачу еще и безнадежно влюблен. Представление заканчивается, и зрители расходятся по домам, восхищенно заявляя, что обязательно придут еще. Предприимчивый Юрген лишь шире оттопыривает карман. После очередной переклички все усердно репетируют свои номера. Хозяин временами подходит и ругается. Поразительно, каким может быть контраст между двумя его личностями. Если животное не может что-то выучить, Клопп не стесняется применять силу на глазах у артистов, которые не могут перечить. Ему наплевать на почти что человеческие крики несчастных, он предпочитает не замечать полные боли глаза дрессировщиков. Генриху уже двадцать четыре, но он не стесняется тихо всхлипывать в крепких объятиях Сократиса, когда все заканчивается. Марко временами действительно сочувствует этой чудной парочке. Гетце плакать не умеет или же не показывает всем свои слезы, однако от одного его печального взгляда в сердце Ройса щемит. Наблюдать издали - идеальная стратегия. Впрочем, она кажется таковой ровно до того момента, как Юрген отправляет Марио на трапецию. Роберт - его бывший партнер по номерам - лишь удивленно прикрывает рот, но не возражает. А на следующий день хозяин будто нарочно пропускает его фамилию в списке. Никто не замечает, что веселый поляк исчез. Клоппу не нужны бесполезные люди. Только старый клоун Вайденфеллер тихо вздыхает в углу, не спеша убирать реквизит. Он знает, но молчит. Юрген не торопится от него избавляться. Марко боится негласных условий этого цирка, он боится однажды стать ненужным. С недавних пор его стала посещать совершенно безумная мысль о побеге. Вот только Гетце вряд ли согласится. Когда они впервые заговаривают с ним, голос мальчишки напоминает перезвон колокольчиков от легкого дуновения ветра. Ройс стоит с открытым ртом, не в силах что-либо сказать, а Марио довольно смеется. Совместное мытье посуды сближает, но по-настоящему близки они становятся лишь когда репетируют номер. Полная самоотдача и безграничное доверие. Марко доверяет, но верят ли ему? Ответа он не знает. Мюнхен, Нюрнберг, Дрезден, Гамбург, впечатляющее выступление в столице, Дюссельдорф, Гельзенкирхен, Кельн. Все ради того, чтобы спустя месяцы вернуться в любимый Дортмунд. В нем, кажется, и дышится легче. В стенах родного города приходит осознание полной капитуляции сердца. Когда с деревьев вновь опадают листья, Ройс влюбляется бесповоротно. Гетце продолжает улыбаться, чаруя взглядом. Он как бескрайнее море - нет счета утопленникам. И Марко тонет, постепенно прощаясь с желанием всплыть на поверхность. Мальчишка - ангел, думается вначале. После выясняется, что не один Ройс так считает. Красота слишком часто губительна. А Клопп слишком падок до молоденьких мальчиков. Если с этим можно смириться, - кто не был на его месте? - то девочку на шаре он ненавидит так, что ей впору бы сгореть на месте. Больнее становится, когда вдохновленный Марио шепчет ему на ухо то, о чем Марко давно мечтал. Вот только сбежать мальчишка хочет с Анн-Катрин. И это шинкует острым ножом остатки влюбленного сердца. Они здесь все безумны. Безвольный клоун, объединенные общей болью дрессировщики, эта глупая кукла, у которой нет ничего, кроме внешности. Она бездушна. Как можно полюбить человека без души? Она убьет его так, как он убил его самого. Оставит лишь пустую оболочку, выпотрошит все внутренности. Никто не смеет совершить такое с ним. Дортмунд, спустя столько месяцев. Сегодня, - сказал Гетце. Сегодня, - подтвердил Ройс. Никто, слышишь? Даже она. Доверие. Столь хрупкая вещь в их прогнившем насквозь мирке. Марио верит ему до самого конца, а потому в изумлении распахивает глаза, когда чужая рука разжимается, а к сердцу волнами накатывает удушливый страх. Он знает, что произойдет, но до последнего смотрит на удаляющегося друга. Как жаль, что сетку додумались ставить гораздо позднее. Ты бы... все равно не выжил. Юргену не нужны бесполезные люди. Марко смотрит в восхищении на изломанное тело на полу. Ему наплевать на испуганные вопли зрителей и то, что будет с ним. Никто. Даже она.Ты летишь. В такт дыханию Коперника сквозь это звездное небо. Наконец ты отрываешься от перекладины и превращаешься в созвездие. Ты превращаешься в созвездие Коперника.