«I know that the spades are the swords of a soldier I know that the clubs are weapons of war I know that diamonds mean money for this art But that's not the shape of my heart»
Однокомнатная хрущёвка почти на окраине города, плотно заставленная мебелью, с тусклой лампочкой на кухне, скрипучим диваном и маленьким неработающим телевизором всегда казалась Фёдору очень уютной. Каждый раз, когда он оставался там с ночёвкой, когда сидел на кухне, чувствуя, как из стыков окна несёт холодом, когда лежал на диване в тишине, слушая завывающую за окном вьюгу и ругающихся за стенкой соседей, его охватывали мысли, что именно здесь его настоящий дом. У Гоголя чай был вкуснее, одеяло — теплее, а истории из жизни, которые Николай рассказывал при каждом удобном случае, в сто раз интереснее. К себе домой Фёдор ехал нехотя: медленно шёл по пустым дворам, садился на один из последних автобусов, прислонялся к холодному стеклу и закрывал глаза в надежде вздремнуть. Водитель, будто увидя, что Достоевский решил поспать, давил на газ и ехал сто километров в час, доезжая до нужной Фёдору остановки значительно быстрее, чем нужно. Достоевский вздыхал, вставал с сиденья и выходил из автобуса. Шёл, смотря на однотипные панельки. В окнах загорался и потухал свет, кто-то стоял на балконе и задумчиво курил, кто-то ругался, а кто-то выглядывал в окно, будто кого-то ждал. Квартира встречала Фёдора прохладным одиночеством. Он щёлкал выключателем в коридоре, скидывал обувь, вешал куртку и устало шёл на кухню, включая свет и там. Ни пледы, ни горячие батареи не могли заменить теплоту улыбки Гоголя, которой он одаривал Федю каждый день. Чайник, поставленный на плиту, засвистел, заставляя Фёдора сделать себе чай и сесть за стол. Воцарилась тишина. Чай был ещё слишком горячим, чтобы его пить, и Достоевский просто сидел, обняв ладонями кружку, погруженный в какие-то свои мысли. Конечно, можно было сходить в зал и включить проигрыватель, поставив туда какого-нибудь Бетховена или Баха. Можно было взять те пластинки, которые принёс недавно Николай, клянясь, что это — лучшее, что он слышал в своей жизни. Ни Стинга, ни Дивайн Камеди, ни Джона Леннона Фёдор не слушал, предпочитая им русский рок, классическую музыку или вообще хруст снега под ногами, но так как Коля довольно-таки часто бывал в гостях у Феди, засиживаясь за кружкой чая или совместным выполнением домашки, заданной в универе, он сначала переслушал все пластинки, что нашёл у Достоевского, а потом начал приносить и недавно купленные, якобы для расширения кругозора. Оставив пустую кружку на столе и выключив свет на кухне, Фёдор направился в спальню, где даже не включая света, не зашторивая окно и не переодеваясь, сразу же лёг спать. Он не надеялся выспаться, потому что завтра снова вставать к первой паре, просто для Достоевского было легче уснуть, чем убивать вечернюю скуку иными способами.***
Закинув небольшой чёрной рюкзак на плечо, Фёдор вышел из аудитории. Наконец-то последняя пара закончилась, и можно было пойти домой. Привычными действиями разблокировав телефон, Достоевский пробежался глазами по уведомлениям, зашёл в мессенджер, ответил тем, кто ему писал на паре, и в нерешительности занёс палец над чатом с подписью «Николай». Губы сжались в тонкую полоску, и Фёдор нажал кнопку «домой», сунул телефон в карман куртки и зашагал по недавно выпавшему снегу. Когда-нибудь напускное равнодушие и сарказм в каждой фразе сведёт Достоевского в могилу. Поссориться с неконфликтным Гоголем — это ещё нужно уметь, конечно. Фёдору бы на шею повесить золотую медаль, на которой будет выведено крупными буквами: «за излишнюю агрессию в сторону друзей» и грамоту «почётный идиот России» в руку. Красота. Гордость универа. Смотрите, любуйтесь, руками не трогайте. Осознание собственной глупости пришло почти мгновенно, стоило только улыбке на лице Коли померкнуть, а озорному блеску — затеряться в тумане серых глаз. У Коли вместо учебника по всемирной истории сборник анекдотов две тысячи пятого года выпуска, и шутки оттуда Гоголь рассказывает тем, у кого почует плохое настроение. Коля — улыбчивый шутник, не умеющий обижаться, и чтобы его задеть, нужно быть как минимум... Фёдором Достоевским. Федя прислушался к гулу мимо проезжающих машин и, упорно отгоняя мысли, сосредоточился на дороге и тротуару под ногами, чтобы не продолжать заниматься самокопанием.***
Фёдор покачивал головой в такт спокойной «Englishman in New-York», сидя на небольшом диване со стареньким ноутбуком на коленях.«Modesty, propriety can lead to notoriety You could end up as the only one Gentleness, sobriety are rare in this society At night a candle's brighter than the sun»
Часы в правом нижнем углу показывали почти двенадцать ночи. Достоевский хотел спать, но курсовую писать нужно было в любом случае. Фёдор щурился, устало глядя на вордовскую страницу. Глаза раз за разом перечитывали написанное, пальцы застыли над клавиатурой. Умные мысли и желание что-либо делать покидали его с каждой секундой. В голове была мешанина из курсовой, песен стинга и, почему-то, Николая. С момента ссоры прошло чуть больше недели, и за это время Достоевский не предпринял ни одной попытки помириться с Гоголем. Во-первых, он не знал, как загладить вину перед другом. Он даже обратился за советом к однокурснику, но юноша только рассмеялся и ответил, что если бы у людей был кретинометр, то у Феди он бы зашкаливал. То ли Достоевский не умел общаться с умными людьми, то ли однокурсник не умел давать дельных советов. Фёдор склонялся ко второму варианту. Наверное, стоило просто перестать друг друга избегать и поговорить, как взрослые люди. Песня остановилась, и Достоевскому пришлось встать, оставив ноутбук на диване. Сменив пластинку, Фёдор сел обратно, стараясь изо всех сил настроиться на работу. Завтра в универ к первой паре, завтра нужно сдать доклад, завтра нужно продолжить писать курсовую…«He deals the cards to find the answer The sacred geometry of chance The hidden law of a probable outcome The numbers lead a dance..»
Зевнув, Фёдор взвесил в голове все «за» и «против», сохранил документ и выключил ноутбук, решив, что лучшим решением будет пойти спать. Остановив проигрывание пластинки и выключив свет, Достоевский поплёлся в спальню, желая поскорее провалиться в сон. Поспать всё-таки не удалось. Кошмары длинными острыми когтями царапали грудь, гадко ухмылялись и мёртвой хваткой вцеплялись в горло, заставляя задыхаться в собственной беспомощности. Фёдор, еле различая сон и реальность, плёлся на кухню, глотал таблетку триазолама, жадно запивая ее холодной водой, и шёл обратно в спальню, чтобы доспать отведённое до будильника время.***
— Алло? Телефонный звонок работает лучше будильника, а звонок от старосты бодрит лучше холодного душа. — Ты где? — Спросила Агата. — Первая пара закончится через десять минут, и у тебя есть совсем немного времени, чтобы успеть на вторую и последующие. Жду тебя на всеобщей истории. — Понял. Приду. Вскочив с кровати, Достоевский быстро собрался и уже через семь минут бежал к автобусной остановке. Вот тебе и утро пятницы, получи и распишись. В маршрутке было немноголюдно. Бабульки, сидевшие впереди автобуса, беседовали о плохой медицине и больных конечностях. Парочка студентов, которые о чем-то шептались. Женщина с двумя маленькими детьми. Достоевский сел в конец автобуса, прислонился к окну и прикрыл глаза. «Кому можно продать душу за нормальный режим сна?» — риторически вопросил он у самого себя. Ответ потерялся где-то в глубине сознания.***
Отсидев две пары, Фёдор решил пойти до ближайшего магазина, чтобы купить что-нибудь перекусить, потому что позавтракать с утра он не успел. Быстро преодолев расстояние от университета до супермаркета, Достоевский на пару минут задержался около витрины со сладостями, задумчиво выбирая шоколадку. «Алёнку» не хочется, а в «Alpen Gold» нет нужного вкуса… Выходя из магазина, студент держал в одной руке два батончика: сникерс и твикс, а в другой – чёрный персиковый липтон. На университетском крыльце, среди компашек других старшекурсников, Фёдор заметил светлую макушку Гоголя. Шанс вернуть всё на круги своя замаячил на горизонте. Вчера вечером Достоевский был полон решительности поговорить с другом, но сейчас будто бы мешкался, нарочно замедляя шаг. Фёдор шёл по ступенькам чересчур медленно, будто давая себе передумать, а Николаю — закончить разговор со своим одногруппником и зайти в здание, но ничего не происходило, конец света не начинался, астероид не летел на Землю с бешеной скоростью, Гоголь продолжал улыбаться парню с длинными двухцветными волосами. — Привет, — Фёдор махнул другу рукой, привлекая его внимание. — Привет, Федь. Чего хотел? — короткая дежурная улыбка задержалась на губах Гоголя на секунду, не больше. — Ты.. свободен сегодня вечером? Часов в семь, скажем? — Да. — Нужно поговорить. Встретимся в Центральном парке? Гоголь кивнул, пробормотал «ладно», и уставился на Достоевского, будто ожидая, что он скажет что-то ещё, но Федя молчал, сжимая в руке липтон и шоколадки. Разговор исчерпал себя, и Достоевскому стоило бы уйти, сказав «до вечера», но он неловко топтался на месте и мельком смотрел на Колю. Через пару секунд таких гляделок Фёдор протянул Гоголю «твикс». — Это мне? — нахмурился Николай. — Да. — Ээ.. Спасибо? Достоевский буркнул что-то отдалённо напоминающее «на здоровье» и поспешил скрыться в здании университета.***
Закатное солнце освещало верхушки деревьев приятным оранжевым светом. Лёгкий ветерок гулял по тротуарам, пытаясь зацепиться за последние осенние листья, но они, увы, были прикрыты тонким слоем снега. Фёдор медленно шёл по дорожке, выискивая знакомую фигуру где-нибудь на горизонте. Стоило только подумать о том, что Коля, возможно, не придёт, как на плечо легонько опустилась чья-то ладонь и послышалось тихое «привет». Гоголь зашагал рядом с Достоевским. — Прости, — неожиданно сказал Фёдор, нарушая тишину. Николай нахмурил брови, но ничего не сказал. — Я тогда не подумал, что моя фраза как-то тебя заденет. На эмоциях ляпнул. Извинений, наверное, будет не достаточно в моём случае, но я не знаю, что ещё сделать. — Достоевский потупил взгляд, уставился себе под ноги. — Николай, я.. слушай.. Коль, — студент глубоко вдохнул, собираясь с мыслями, — мне одиноко без тебя. — Фёдор прикрыл глаза, остановившись посреди дорожки, не задумываясь о том, что перегородил кому-то дорогу. Он надеялся, что Коля поймёт эту фразу правильно. «Мне одиноко без тебя» — это не про скуку или грусть, не про слёзы и тоску. «Мне одиноко без тебя» — это что-то другое, когда только что налитый чай становится холодным и безвкусным, когда из оконных стыков дует ледяной ветер, и от него не спасает одеяло, когда проигрыватель ломается, и музыка больше не играет, не напоминает о дорогом человеке, когда кошмары настолько реалистичны, что грань между ними и реальностью просто исчезает, когда монстры из снов царапают горло до кровавых следов, когда снотворное кончилось, а не спать совсем — идея не из лучших, когда вместо тёплой улыбки — туманный взгляд, когда- Кажется, Гоголь правильно понял смысл сказанной фразы, потому что Федя почувствовал, как руки Николая стискивают его в объятиях. Обняв друга в ответ, Достоевский положил голову ему на плечо. Спокойствие и чувство защищённости моментально растеклось по всему телу. — Пойдём слушать старые пластинки, Коль? — тихо спросил Фёдор. Он услышал тихое «конечно» и сильнее прижал к себе Гоголя, будто думая, что он сейчас растворится, исчезнет в тумане, в таком же сером, как и его глаза. — Я никуда не уйду, — будто читая мысли, сказал Николай. Фёдор ему искреннее верил.«Приходи ко мне Слушать старые пластинки Divine Comedy, Питера Гэбриела и Стинга Мир сошёл с ума Надоело всё что там снаружи Давай до утра старые пластинки слушать..»