Лучший друг и защитник

      Иногда Гарри вспоминал школьные времена, связанные с ними приключения, и на его душе становилось тоскливо. Тогда он всё время находился в опасности, но какой же удивительной и яркой была его жизнь. А бывало, он вспоминал холодные зимние дни, проведенные в палатке с Гермионой, и ему делалось тошно. Хотелось выпить и сказать, как хорошо, что это всё позади. Он всё ещё помнил, как они теснились на одной койке, как подруга развернула его к себе и поцеловала. Помнил, как она издавала под ним стоны, а ему тогда думалось, что это от любви. Какой же он был наивный, даже Рону признался, что питает к ней чувства.       — Но ты же знаешь, что я тоже её люблю! — возмутился тот, сжимая в руках меч Гриффиндора, как будто желая им до кучи зарубить друга.       — Знаешь, мне кажется, надо дать ей самой сделать выбор. Так будет честнее, — ответил Гарри, и на этом они вернулись от озера в палатку.       Гермиона, конечно, кричала на Рона, говорила, чтобы он возвращался домой, а Рон терпеливо это сносил и рассказывал ей о делюминаторе и его свойствах. Гарри всё ждал, когда наступит момент, и она признается в чувствах к нему. Наивный был, вот уж точно. Гермиона лишь нахмурилась и легла на свою койку, как будто сказать было больше нечего. У Гарри от этого возникло такое мерзкое ощущение, как будто она отдалась ему только из страха, что больше может не быть возможности почувствовать себя женщиной. Да и треклятый делюминатор не уходил из головы. Он ведь помог Рону вернуться. Как такое было бы возможно, если бы Гермиона его не любила? Ей просто было нужно, чтобы кто-то её утешил, а он, дурак, повёлся на её поцелуи и ласку. Он так на неё разозлился, что сделал вид, будто между ними дружеские отношения, а она даже не возразила на это и не подошла к нему, чтобы поговорить и как-то объяснить своё поведение. Воспользовалась им и только.       На счастье или на беду, потом произошло столько событий, что некогда было задумываться об отношениях с Гермионой. Сразу же после объявления Победы Гарри ушёл отдыхать, и к нему в спальню пришла Джинни. Она улеглась под его боком и рассказала, как сильно его ждала и скучала, а он обнимал её и коротко благодарил. Думал, что хоть кому-то он дорог по-настоящему. Думал, что вот она, девушка, которая его искренне любит. Джинни принялась его целовать и раздеваться, и Гарри охотно предался с ней страсти.       Наутро ему сделалось противно от самого себя. Накопленное за долгие тревожные дни напряжение наконец-то ушло, но радости почему-то не прибавилось. Джинни приветливо улыбалась и говорила о своей любви, а Гарри хотелось провалиться под землю и навсегда исчезнуть с лица земли. К тому же после первой половины дня прибежал Рон и заявил, что Гермиона собралась в Австралию. Гарри, бросив всё, едва успел застать её у кабинета директора. Опять наивно решил, что вот и настал тот самый момент, когда стоит откровенно поговорить обо всём. Но Гермиона снова выкинула тот же номер — только нахмурилась и поспешила оставить его одного.       Ничего особенного он для неё не значил, всего лишь школьный друг, отчаянный парень, с которым она потеряла невинность и смогла выжить в войне, приходил к выводу Гарри и старался выкинуть подругу из своей головы.       Годы шли, а вместе с ними уходила горечь от потерь и прежних ошибок. Совместная жизнь с любимой девушкой, к которой они постепенно шли, оказалась совсем не такой беззаботной, какой они её себе представляли. Джинни выросла и превратилась из стеснительной девчонки в решительную и дерзкую девушку. Не то чтобы это не нравилось Гарри, но порой она переходила всяческие границы. То она начинала открыто флиртовать с кем-нибудь на светском мероприятии, а потом уводила сердитого Гарри в туалет и требовала заняться с ней любовью, то ей ближе к ночи вдруг требовалось сорваться на какую-нибудь вечеринку и оттянуться там по полной. И это не говоря о тех днях, когда она попрекала его за работу в мракоборческом Управлении и протягивала ему метлу, чтобы он тоже отправился с ней на тренировку и показал её девчонкам мастер-класс.       — Слушай, я устал… как собака, — хмуро говорил Гарри, желая лишь добраться до дивана.       — Вечно у тебя что-то такое! Тебе как будто не двадцать, а сто двадцать лет! — серчала она.       Он, конечно, ею дорожил, но не мог вдруг сделаться развязным и весёлым парнем, чтобы соответствовать её ожиданиям. Джинни попрекала его за скромность, за тяжёлые тренировки и ночные смены, после которых он спал как убитый. Попрекала за выходные, которые он иногда проводил с крестником, и отказывалась идти к Андромеде вместе с ним. А потом всё стало ещё хуже. Он наслушался старших коллег и как-то заметил, что хотел бы построить свою семью, чтобы Джинни ждала его дома с ребёнком на руках, и по выходным они бы ходили в гости к её родителям.       — Ах вот как ты заговорил! Может, мне ещё, как мама, с утра до ночи стирать, убирать, готовить и следить за нашими спиногрызами, пока ты будешь работать, а?! — возмутилась Джинни.       — Да я же только сказал… — недоумённо начал было Гарри, но был перебит.       — Ну да, ты всего лишь хочешь детей! Может, близнецов или уж тройняшек сразу?! Чтобы я наверняка застряла в этом треклятом доме! Конечно, тебе всего лишь и нужно, что сунуть-вынуть несколько раз, а мне потом стирать, убирать и у кастрюли стоять!       — Блин, да я же не сказал, что прямо сейчас! — возмутился Гарри. — Я имел в виду вообще, а не в ближайшие…       — Да ты вечно «не говоришь», но что-то всё хочешь и хочешь! А что я хочу, ты меня спросил?! Может, я хочу сперва устроиться в этой жизни! Хочу оттянуться за все годы, что мы усердно учились!       Разговоры с Джинни, кроме тех дней, когда они предавались страсти, напоминали схватку: Гарри говорил одно, а она слышала совершенно другое и нападала. Он жутко злился и уставал ей что-либо объяснять. По словам Джинни вообще выходило, что Гарри поглупел и постарел раньше времени. То ему отдых на природе подавай, то романтическое свидание, то ещё что-нибудь «банальное и скучное».       В один из дней, когда Джинни обиженно и молча умчалась на игру, Гарри почувствовал себя жутко одиноким и купил чёрного, как смоль, щенка майорской овчарки, принёс его в дом и назвал Бродягой. Щенок был очень игривый и ласковый, а что самое главное, не повышал на него голос. Гарри кормил щенка, выводил на прогулку, водил в ветеринарную клинику и покупал специальные корма и витамины. Джинни щенок, конечно же, не понравился.       — Вот ещё псины нам в доме не хватало! Ты только посмотри на нашу обувь! — восклицала она.       — А что на неё смотреть? — равнодушно отозвался Гарри, поглаживая по голове щенка, сидящего у его ног. — Сейчас я тебе её починю одним взмахом палочки.       Кажется, эта его выходка стала последней каплей в их отношениях. Спустя несчастных полгода после тех двух лет, что они пытались притереться друг к другу, Джинни собрала вещи и ушла, а Гарри остался в доме со своим подросшим питомцем. Бродяга стал его лучшим другом. Всегда с радостью встречал его после работы и вилял хвостом, приносил ему поводок, чтобы погулять, тапочки поутру или газету, которую отнимал у почтовых сов. А что говорить, когда пёс поднимал к нему морду или опускал голову на колени. В собачьих глазах отражалась неподдельная любовь. К тому же пёс оказался очень умным и быстро всему обучался. Своих Бродяга не трогал, но очень чутко улавливал, если в воздухе зрело напряжение. К примеру, когда Рон пришёл к Гарри выяснять отношения, Бродяга сидел неподалёку и следил за происходящим.       — Да как ты мог бросить Джинни! — возмущался Рон.       — Я её не бросал, мы решили расстаться! И хватит мне выговаривать свои претензии, как будто я тебе что-то должен! — гневался в ответ Гарри. — Вали домой и не суй свой нос в чужие отношения!       — Да как ты смеешь!..       Что друг хотел сказать, Гарри так и не узнал. В ту минуту, когда рассерженный Рон двинулся к нему, Бродяга воспринял это как угрозу и зарычал. Гарри и сказать ничего не успел, как пёс бросился в атаку. После того, как Бродяга укусил Рона за яйца, рыжий друг на Гриммо больше не появлялся и Гарри разборок никто не устраивал. Его питомец рос себе дальше и крепчал. С Бродягой было приятно ходить на рыбалку или охоту, куда Гарри часто звал Невилл, живущий в Хогсмиде. Также можно было устраивать утренние или вечерние пробежки или смело отправляться в поход: Бродяга сторожил палатку хозяина лучше, чем какие-либо охранные заклинания, и чутко реагировал на все подозрительные шорохи. Периодически Гарри навещал крестника, и тогда пёс стоически терпел детские ручки, выворачивающие его уши. Детей Бродяга в принципе не трогал, скорее, даже не воспринимал их как угрозу, и серчал только на чужих или тех «своих», кто недобро посматривал на его хозяина.       В тот будничный день, когда Гарри услышал трель волшебного звонка, Бродяга даже не думал подниматься с лежанки в коридоре и лениво посматривал в сторону входа. Гарри хмыкнул и открыл дверь.       — Привет.       Он замер, не веря своим глазам, а Гермиона, стоявшая на крыльце, неловко улыбнулась.       — Прости, что я так внезапно и без предупреждения, но… В общем, мне нужна твоя помощь.       Гарри не видел её вот уже пять лет, с того самого дня, как она надумала уехать в Австралию. Гермиона заметно преобразилась: исчезла худоба после совместных голодных будней, проведённых в скитаниях, бледная кожа приобрела приятный персиковый оттенок, а некогда тусклые каштановые волосы налились силой и струились по плечам. Это уже, однозначно, была не та измученная девчонка, с которой они сражались против врагов, а крайне привлекательная и независимая девушка. Не будь они знакомы, он бы непременно приударил за ней.       — Пустишь? — спросила подруга.       — Да… проходи, конечно. — Справившись с замешательством, Гарри открыл дверь шире. — Не ожидал тебя увидеть.       — Да я и сама не ожидала, что верну… Ой!..       Гермиона прошла в дом и резко остановилась — Бродяга поднял голову и чуть наклонил, посматривая на неё.       — Не бойся, он тебя не тронет, — заверил Гарри и махнул рукой в сторону пса, отчего тот опустил голову обратно на свои лапы, по одному хозяйскому жесту поняв, что приближаться к гостье нельзя. — Так что стряслось? Почему ты вдруг решила вернуться?       Они прошли на кухню, и он предложил ей присесть. Подруга отчего-то очень занервничала, осталась на ногах и вцепилась обеими руками в спинку стула.       — Ох, Мерлин… не думала, что это будет так нелегко, — сказала она.       — Что именно? — уточнил Гарри.       — Лучше всё-таки показать…       Гермиона расстегнула светлую ветровку и достала бумажник. Через какие-то мгновения она разложила на кухонном столе несколько фотоснимков, на которых был запечатлён небольшой темноволосый мальчик с кофейного цвета глазами. Гарри остановил свой взгляд на том забавном кадре, где малыш прижимал к себе взлохмаченного Живоглота, всем своим видом выражавшего недовольство.       — Это… Джеймс, — взволнованно пояснила Гермиона. — Мой сын. Ему в октябре исполнится пять.       Но если это так, то он как минимум был зачат в январе или начале февраля девяносто восьмого года. Как раз, когда… Гарри почувствовал, как в его груди сильно-сильно застучало сердце, и поднял оторопелый взгляд на подругу.       — Понимаешь, на глазах Джеймса не так давно произошло кое-что… ужасное, — продолжала она, — и его кошмары за счёт магической силы стали всё чаше воплощаться в жизнь. Он то наколдует себе чёрную дыру под кроватью, то оживит игрушку, то шкаф сожжёт или ещё что. В общем, я нашла один несложный ритуал, чтобы оградить его от невольных попыток перенести кошмары в реальность, но для этого мне нужна кровь его отца. Твоя кровь, Гарри.