Амальгама

На маленьком календарике всё ещё виднелась вчерашняя дата. День подходил к концу, но только сейчас владелец календаря подошёл к нему и со вздохом оторвал очередной тоненький листик. Первое сентября уже просвечивалось сквозь пару полупрозрачных слоёв. У любого учителя упоминание этой даты вызывало множество ярких воспоминаний и волнительных мыслей о будущем. Он не был исключением. Планы на последние дни августа были расписаны до мелочей и строго расчерчены в таблице планнера, открытой на ноутбуке. Бегающий взгляд цеплялся за яркие ярлычки, среди которых оставалось совсем мало незачёркнутых. Воскресенье: Почистить клетки мышам. Разобрать посылку. Бьорн, Анни и Бенни возились в своих чистых жилищах, довольно попискивая. Настолько довольно, что звуки из их клеток, стоящих в углу, было слышно из центра гостиной. На кофейном столике перед диваном располагалась вспоротая посередине большая картонная коробка. По бокам от неё — аккуратные стопочки виниловых пластинок. На лице их нового обладателя появилась усталая, но довольная улыбка. Разобрать оставалось всего ничего. Понедельник: Забрать из магазина пособия по биологии и задачник по химии. Разослать напоминания о занятиях новым ученикам. — Мистер Тухель, а можно Вам не файлом задание отправить, а картинкой? — Мистер Тухель, а насколько большой может быть погрешность в расчётах? — Мистер Тухель, а почему в видео кусок натрия по кругу бегал, когда его в воду бросили? На самом деле, мистер Тухель понятия не имел, насколько любопытными окажутся старшеклассники, которых он взял. Возможно, формулы на электронной доске они будут выводить стеснительно и молчаливо, а обращаться к нему за помощью станут только в крайнем случае. Как бы то ни было, он собирался попросить звать его только по имени, просто Томасом. Вторник: Приём у ортопеда в 10:00. Заглянуть в банк, если всё получится. Он не раз и не два представлял, как довольно объявит ей, что уже целый месяц фантомные боли не посещают его, чего не было до этого никогда. Она сдержанно улыбнётся, с лёгким русским акцентом скажет что-то воодушевляющее и наконец даст добро на покупку нового протеза. Перед этим, конечно, попросит снять старый и осмотрит давно заживший уродливый кривой рубец чуть выше места, где должно быть колено. Для Томаса этот момент покажется бесконечным, но наконец выйдя из больницы, он пойдёт пешком в сторону банка шустрее обычного, звонко стуча по асфальту левой ногой. Но всё это через пару дней. В планы Тухеля на спокойный воскресный вечер явно не входил протяжный звонок в дверь. Экран компьютера забарахлил, а после нескольких коротких вспышек погас, будто разрядившись. Мышки разом смолкли, испуганно попрятавшись по углам клеток. По телу моментально разлилось липкое чувство страха. Томас с тревогой бросил взгляд на полку над телевизором, на которой располагался всего один предмет — покрытая пылью плоская вытянутая коробочка. Звонок настойчиво повторился. Ему не страшно. Ему только кажется, что страшно. Наверное. Он не уверен точно. Может, ущипнуть себя? Постучать по дереву и кинуть соль через левое плечо, конечно, — прозвучал в голове собственный голос. Саркастично, даже с издёвкой. То, что случилось с ноутбуком — перебои в электроснабжении, — ответил он себе же. — А за дверью электрик. В это хотелось верить намного больше чем в то, о чём поначалу подумал Томас. Потому что мысль о пунктуальном электрике не заставляла желудок сжиматься от страха и прилипать к кишкам. Потому что мысль о пунктуальном электрике не пробегалась по спине своими холодными пальцами, пересчитывая каждый позвоночник и каждое ребро. Третий звонок заставил Томаса схватить трость и подняться с дивана. Старый протез стучал по паркету будто бы громче обычного, но и эту мысль Тухель прогнал прочь, отмахнувшись от неё. Вытянулся перед дверью, попытался улыбнуться и повернул ручку, открыв дверь. На пороге его ждал не электрик, совершенно. Томас описал бы неожиданного гостя как птицу в человеческой шкуре, в основном благодаря его выразительному лицу. Впрочем, эта птица была бы с, так сказать, кривым клювом. Тухель не смеялся, вовсе нет, но это казалось ему забавным. А потом он узнал это лицо, узнал эту «птицу», и всё в миг перестало быть забавным, нелепым и смешным. У Томаса спёрло дыхание, и он даже не нашёл, что сказать, но «птица» перебил его молчание, чуть склонив голову на бок, и заговорил мягким баритоном, таким непривычным для своего старого лица: — Добрый день, — уголки губ чуть приподнялись, но глаза оставались такими же спокойными и непроницаемыми. Тому это не особо понравилось, но вопреки всему он наконец расслабился, пусть и не сильно. Он высунул голову из-за двери и огляделся по сторонам скорее картинно, чем нежели действительно в желании найти что-то. — Куда ты свою метлу припарковал? Надеюсь, в надёжное место? Район тут неспокойный, знаешь ли. Как ты вообще дошёл сюда? Местные не останавливали тебя? — Тухель поднял глаза на своего гостя, что терпеливо выслушивал внезапный поток ехидства. — А то ты выглядишь как музейный экспонат. Девятнадцатый век подойдёт тебе идеально. Мужчина лишь вновь коротко полуулыбнулся, пригладив воротник плаща. На землю упало несколько перьев. — Я долетел сюда своими силами, если тебя интересует это. Позволишь войти? — Конечно, только не забудь оставить за порогом свою приторно-сладкую мерзость, которую ты зовёшь манерами, — Томас приоткрыл дверь шире и поковылял к клеткам. — Ты испугал моих мышей. — Приношу свои извинения, — гость шагнул за порог и прикрыл за собой дверь. Пройти дальше он не осмелился — обстановка его несколько угнетала, в основном своим обилием магловских вещей. Пусть и до самого юношества он жил с родителями в Кроули, пусть его отец был маглом, и весь дом был усыпан благами магловских технологий, прошло слишком много времени. От такого быстро отвыкаешь. — Проходи, чего встал как горгулья на крыше Нотр-Дама? Гость кивнул и прошёл вглубь дома, тут же присев на первый попавшийся стул. Тухель вздохнул и выпрямился, в руке его копошилась маленькая белая мышка, тихо попискивая и дёргая своими большими ушками. Картина показалась гостю довольно милой, и он не смог сдержать улыбки, уже искренней. — У тебя очаровательные питомцы. — Знаю, — Томас аккуратно умостил мышь себе на плечо ловким движением и направился в сторону кухни. — Чай будешь? Погода отвратительная, ты наверняка замёрз, нет? Раз ты в перчатках в августе щеголяешь. — Не стоит так напрягаться из-за меня, — мужчина вскинул руку, но был одарён испытующим взглядом, и потому сдался, опустив плечи. — Кофе, если можно, пожалуйста. Без сахара. Ремарку про перчатки он старательно проигнорировал. — То-то же. Владелец дома пропал на кухне, загремел чашками и чайником, и гость решил осмотреться вновь. Чувство отчуждённости лишь сильнее накрыло его: всё вокруг было слишком… по-современному. По-магловски. Дом не жил: книги не летали туда-сюда, шурша пожелтевшими страницами; чай и кофе не заваривались сами; салфетки не опускались плавно на стол, как и блюдца не становились на них. Даже растения были самыми обыкновенными, и над ними не нависали маленькие дождевые облака, чтобы вовремя поливать зелень. Всё вокруг казалось гостю замершим, почти мёртвым. От таких, прямо сказать, угнетающих мыслей его оторвала внезапно протянутая чашка с кофе. — Чёрный, без сахара, — объявил Томас. — Чем обязан такому визиту, мистер Саутгейт? — Мы несколько раз пытались связаться с тобой, но безуспешно, поэтому… — Если вы по-старинке сов отправляли, то их, скорее всего, сбили камнями местные детишки. Повторюсь, непростой район. — Я заметил, — Гарет снисходительно улыбнулся и отпил кофе. — Ворон они точно не жалуют. Но дело не в этом. Томас смерил Саутгейта недоверчивым взглядом и уселся на диван, отпив чаю. — Хорошо, оставим это на потом, — он внимательно посмотрел в глаза своего гостя, сосредоточенно нахмурившись — Другой вопрос. Как вы меня нашли? По палочке? — Да, — честно ответил мужчина, пожав плечами, и вновь пригубил бодрящего напитка. — Директор попросил, и я… — Надо было сжечь её к чертовой матери, ещё тогда, когда всё окончательно перестало получаться, — Томас не стал дожидаться ответа, нервно вскочил и мгновенно пожалел о своём решении, когда неподготовленная нога резко дёрнулась в судороге и заставила своего неродивого владельца опуститься обратно. Гарет уже подорвался со своего места в желании помочь — вот только чем? —, но Тухель раздражённо отмахнулся, держась за ногу. — Всё нормально, — из-за боли он и не заметил, как сорвался на шипение словно встревоженная гадюка. Саутгейт обессиленно вздохнул, опустившись обратно на стул, и покачал головой. — Если ты оставил палочку, значит, так было нужно. — Нужно?!.. — Томас, кажется, стал ещё более раздражён внезапным приступом боли. Или манерами Саутгейта. Он точно сказать не мог. Кажется, сейчас его раздражало абсолютно всё. И что он теперь скажет ортопеду?.. — Если бы ты хотел полностью оборвать свои связи с прошлым, ты бы первым делом уничтожил именно палочку, — продолжил терпеливо Гарет. — Но ты не смог этого сделать. Магия нужна тебе. Все это время Томас молча смотрел на собеседника. — И ты нужен магии, — мужчина отставил пустую чашку кофе в сторону. — Не говоря уже про то, с какой лёгкостью ты обращаешься котом. Сердце Тухеля пропустило удар. За этим, значит, он и пришёл? Чёртово Министерство!... — Мне, конечно, до этого нет никакого дела, пока ты не нарушаешь более серьёзные законы чем простое невнесение себя в реестр анимагов, но ты бы по-аккуратнее был, — невозмутимо протянул Саутгейт. — Ты же знаешь, что у Министерства глаза и уши везде. Томас сморозился. — Ты так говоришь, будто пришёл сюда не для того, чтобы арестовать меня. Или шантажировать, как вы любите. Поставить меня перед выбором: либо я работаю на ваше Министерство в обмен на неразглашение моего гаденького секрета, либо я отправляюсь в Азкабан. Я прав? После своих слов Тухель ещё добрую минуту мог лицезреть недоумение своего собеседника. Казалось, Саутгейт совершенно не понимал, о чём говорит Томас. Но наконец его лицо расслабилось, складка меж бровей пропала и он лишь покачал головой, будто Томас был несмышлёным учеником, ответившим глупостью на банальный вопрос. — Так, во-первых: я не работаю на Министерство, и нет, я не собираюсь говорить тебе почему и когда это произошло. И это во-вторых. В-третьих: я говорил про Хогвартс. Директор хочет видеть тебя среди профессоров. Сейчас пришло время Тухеля недоумевать. Что? Саутгейт не работает на Министерство? Хогвартс? Работа в Хогвартсе профессором? Они с ума сошли?! — Вы там все с ума посходили? — Объяснись, — ровно попросил Гарет, хотя Том видел, что терпение его внезапно начало подходить к концу. Так взвёлся из-за его слов? — Во-первых: я маглорождённый, — начал передразнивать Тухель. — Ещё я немец. И это во-вторых. Чёрт, да я же больше десяти лет провёл среди маглов. Я колдовать уже давно разучился! Дай мне палочку в руки — и этот дом взлетит на воздух из-за меня! И, кстати, как ты сам знаешь, чёрт знает откуда, правда, я — незарегистрированный анимаг. Не думаю, что директор пустит в свою школу такого отщепенца как я. Не настолько же сильно он отчаялся? И пусть Томас всем сердцем верил в убедительность своих аргументов, Саутгейт всем своим видом показывал, что да, директор отчаялся настолько. Они в тишине смотрели друг на друга. Никто не решался обронить и слова — оба понимали, что сейчас любая фраза может обернуться спором, возможно даже с оскорблениями и переходом на личности. От былой атмосферы лёгкости не осталось и следа. — Послушай, — сказал Гарет спокойно и сжал переносицу. В голове он судорожно пытался подобрать нужные слова, чтобы Тухель не вышвырнул его за дверь прежде чем этот утомительный разговор наконец закончится. — Послушай, — повторил он спустя ещё немного. — Нам неважно, какого ты происхождения. Маглорождённый? Отлично. Сейчас множество волшебников маглорождённые, этим фактом ты никого не удивишь. Я сам полукровка, как ты знаешь. Большинство профессоров у нас тоже не отличаются чистотой происхождения. Мы не какие-то последователи Волан-де-Морта, не фанатики чистой крови, ясно? Мы — обычная школа. Чёрт, да у нас некоторые студенты — полулюди. Маглорождённый? Побойтесь бога, мистер Тухель, на такое давно никто не смотрит. Саутгейт перевёл дух, выпрямился и внимательно посмотрел в глаза Томаса. И увиденное ему понравилось — во взгляде своего собеседника он отчётливо видел лёгкое сомнение. Дело начинает двигаться с мёртвой точки. — Ладно, с происхождением разобрались, — с сарказмом протянул Тухель, откинувшись на спинку дивана, и опустил взгляд вниз, неловко перебирая пальцами складки на брюках. — Но что насчёт моего паспорта, в котором, кажется, в графе «Гражданство» не написано «Великобритания»? — Я ждал этого вопроса, — уверенно продолжил Саутгейт, заметно приободрившись. — И прекрасно понимаю, почему он возникает. Но дело в том, что времена сильно изменились. Хогвартс уже давно нанимает иностранных специалистов. «Потому что в Англии своих не осталось», — мрачно подумал Тухель, вновь уставившись на Саутгейта, не подозревая, что тот проговорил в своей голове ровно то же самое. Впрочем, об этом можно было легко догадаться по глазам англичанина — в них читались сожаление и непомерная грусть. Томасу не было до этого никакого дела. — Ты прекрасно знаешь, от чего мы до сих пор восстанавливаемся. А мы помним, какую важную роль ты сыграл в борьбе с врагом всего магического мира. Поэтому ты первый в списке кандидатов на должность профессора зельеварения. — Хотите, чтобы я детишек учил бомбы собирать и яды варить? — огрызнулся Тухель. — Ведь именно в этом, по мнению вашего Министерства, заключалась вся моя польза. — Мы оба знаем, что это не так. Далеко не только это знает и умеет один из самых талантливых зельеваров в Европе, закончивший Дурмстранг с отличием. — А, ну да, могу ещё пару рецептов сильных обезболивающих подсказать, если ингредиенты достанете, — Тухель почти не обращал внимания на лестное перечисление всех его заслуг, которыми он никогда и не гордился. Здесь и нечем было гордиться. Он убийца и бывший наркоман. Он забирал чужие жизни. Да, потому что защищал себя и близких ему людей. Да, потому что по ту сторону баррикад было зло. До пошлости откровенное, гипертрофированное, омерзительное, ничем не прикрытое, оно будто сошло со страниц магловских сказок. Жизнь — не сказка. Можно сколько угодно бить себя пяткой в грудь и кричать, что всё было ради благой цели, что так сложились обстоятельства, что он не хотел всего этого, что иначе хорошие люди могли погибнуть, только всё это — сплошные оправдания… — Томас, нам нужна твоя помощь, — прямо сказал Гарет наконец, прерывая мысленные терзания Тухеля, и покачал головой. — Я понимаю, что ты не в восторге от перспективы работать бок о бок с «подонком из Министерства», — он беспомощно опустил плечи. — У тебя много вопросов и ещё больше возражений, и я всё понимаю, но нам действительно нужна твоя помощь. Мерлинова борода, хотя бы на год, о большем мы не просим… — А как там с деньгами? — перебил Тухель, повернув голову к окну. Он и сам не понимал, зачем задал этот вопрос. Он ведь не собирается принимать предложение, как бы Саутгейт ни стелился и ни умолял о помощи. Пусть хоть на колени встанет, право слово, Тухель откажется. — Что? — Гарет запнулся, непонимающе посмотрев на своего собеседника. — Как у вас в Хогвартсе с деньгами? — Томас перевёл взгляд обратно на Саутгейта. — С какими деньгами? — мужчина был озадачен. — Мы живём в мире капитализма и мне нужно знать, на что я буду жить… Я имею ввиду, на что я мог бы жить, если бы согласился. Саутгейт смущённо отвёл взгляд в сторону, поджав губы. — Ну, я не в праве разглашать об этом, подобными вопросами занимается директор. Но могу сказать точно, что без денег ты не останешься. Министерство позаботилось об этом. — Неужели? — Томас, кажется, был совершенно не впечатлён, и лишь лениво вскинул брови, будто вовсе не верил сказанным словам. Однако же в ответ он получил уверенные кивки головой. — Тебе стоит заглянуть в Гринготтс. — Боюсь, я потерял ключ от своей ячейки, — нет, не потерял, но Саутгейту знать об этом не обязательно, верно? — В банке имеются дубликаты всех ключей, — парировал Гарет, и добавил: — тебе нужно будет лишь назвать номер. Тухель раздосадованно цокнул языком: — Столько лет прошло, признаться, я давно запамятовал его. — Шестьсот шестьдесят четыре. Лицо Томаса вытянулось. — Не многовато ли ты знаешь для того, кто «не работает на Министерство»? — Информацию мне сообщил директор. — Ты ведь не отстанешь, да? — Пока не получу прямой ответ, — Гарет кивнул своим словам, хмыкнул. Немец сокрушённо покачал головой. У него просто не осталось отговорок, а Саутгейт, похоже, был готов сидеть здесь до самой смерти. Либо пока его не вышвырнут отсюда. Либо пока Томас не скажет «да», замученный ответами на каждый свой вопрос. Нет, он предполагал, что этого стоило ожидать, но ему и в голову не приходило, что Саутгейт мог так хорошо подготовиться. Наверное, репетировал несколько дней перед зеркалом, — пронеслось в голове Тухеля. Он сжал переносицу, выдохнул, и с видом великомученика уставился на англичанина. — Ты совершенно непробиваем. — Я работаю в школе, Томас. Наш с тобой разговор — даже не десятая часть того, через что я прохожу каждый день. Точно, школа! — Да, замечательно. Я, кстати, тоже работаю в школе, да. В магловской. И у меня там обязанности. Свои ученики, понимаешь ли. Как я могу уйти от них вот так просто? — Никак, — Саутгейт пожал плечами. — Если ты откажешься от приглашения — останешься работать у себя. Согласишься — сообщишь, что взял отпуск минимум на год. — Не бывает отпусков на год… — Больничный. Да боже правый! — У меня мыши, о них тоже нужно заботиться, — всё меньше уверенности звучало в голосе немца, и всё больше в голосе англичанина. — Возьмёшь их в школу как своих питомцев, — парируя следующий вопрос, он добавил: — регламент касательно питомцев уже давно вышел за пределы «сова, кошка или жаба». — А растения? — без какой-либо надежды вопросил Тухель. Гарет окинул взглядом горшки на подоконнике, прищурился, будто примеряясь, и взмахнул рукой. Движение вышло скованным, но результат не заставил себя ждать: над зеленью быстро скучковались крохотные облака. — Каждые две недели будет небольшой дождь, а через полгода можно поменять интенсивность. У Томаса просто не оставалось путей для отступления. Он собирался отказаться, действительно собирался, но после канонады контраргументов все причины для этого теперь казались Тухелю совершенно несущественными, даже детскими. В глазах Саутгейта он уж точно, должно быть, походил на ребёнка, что раз за разом придумывал всё более абсурдные отговорки, лишь бы не есть кашу на завтрак. — Ещё вопросы? — Гарет терпеливо сложил руки. — Нет, — сдался немец. — И потом, если бы они и остались, ты всё равно бы нашёл ответ на каждый, верно? — Верно, — мужчина поднялся, поправив плащ, и протянул Томасу раскрытую ладонь на прощание. Тухель встал несколько неловко, однако тут же выпрямился и, кивнув, попрощался. Рукопожатие вышло не сильным, но на секунду глаза Саутгейта потемнели от боли. Томас предпочёл не озвучивать свои наблюдения. — Платформа девять и три четверти, первое сентября, восемь часов. Не опаздывайте, профессор Тухель. — Пока ещё не профессор. *** — Что было бы, если бы я отказался? Голос Томаса прозвучал хрипло после долгого молчания. За пару часов дороги они так и не заговорили. В купе Хогвартс-экспресс были только они — не считая мышей Тухеля — и Гарет дипломатично делал вид, что гробовая тишина — вполне приемлемая атмосфера: он разложил вещи, купил у продавца сладостей пару шоколадных лягушек — так и не притронувшись к ним до сих пор —, и теперь читал «Проблемы чароведения». Томас же читал учебники зельеварения, время от времени пролистывая атласы и словари. Воспоминания из детства накрыли его с головой: они то всплывали в памяти, то рассеивались в голове неясной дымкой, заставляя чуть ли не слышать запах магических трав и других ингридиентов и чувствовать кончиками пальцев жар и металлический холод от страниц. Саутгейт оторвал взгляд от издания и с улыбкой мягко ответил: — Ты бы не отказался. Однако, если бы это всё же произошло, директор изменил бы программу, и зельеварение наверняка вёл бы профессор травологии. Кстати, о профес… Звонкий стук по стеклу прервал Саутгейта. Дверь купе открылась, и к ним зашёл незнакомый Томасу мужчина, крупный, загорелый, со спадающими до плеч чёрными волосами. В отличие одетого с иголочки Саутгейта незнакомец предпочёл форму точно по погоде: строгие брюки и обыкновенная лёгкая белая рубашка. Тухель назвал бы его «порядочным обывателем», если бы не руки незнакомца, сплошь покрытые мелкими шрамами. Доброе, кажущееся немного наивным, лицо также было усеяно глубокими царапинами, и когда незнакомец широко улыбнулся, взглянув на пассажиров, от подбородка до скулы страшно искривился тёмный шрам, самый глубокий из всех, что заметил Томас. Впрочем, это совершенно не портило круглого лица, выражавшего радость и спокойствие. Гарет подошёл к нему и всучил коробочки с шоколадными лягушками. Глаза мужчины вспыхнули восторгом, и он заключил Саутгейта в крепкие объятия. Тот не сопротивлялся, приобнял его в ответ, но спустя пару мгновений что-то шепнул и с улыбкой отстранился. В голову Тухеля начали закрадываться совершенно разные мысли. Их объятия были очень долгими для коллег… — Очень рад вас видеть, — мужчина протянул Томасу пухлую ладонь, — Маурисио Почеттино, профессор защиты от тёмных искусств. Надеюсь, сработаемся с вами, профессор Тухель, — весело проурчал он с сильным испанским акцентом. — Пока ещё не профессор. Приятно познакомиться, — тихо отозвался Томас, привстав со своего места в знак уважения. — Всегда восхищаюсь тем, что вы делаете. Очень горд узнать вас вживую. Увидим ещё, — хлопнул его по плечу Маурисио, — и тебя тоже, — обратился он к Саутгейту и вышел из купе. Когда тень Почеттино скрылась из поля зрения, Томас ошарашенно посмотрел на Гарета: — Его ты тоже вчера к себе завербовал?! — Нет, Маурисио с нами давно. Он лучший мракоборец из всех, что я знаю, — голос Саутгейта казался Томасу странным, но озвучивать свои замечания он, опять же, не стал. — Из Шармбатона. — Он аргентинец, — мягко парировал Гарет. — Ещё лучше. Теперь понимаю, почему даже меня без вопросов взяли. Саутгейт не ответил и лишь уселся на место, вновь уткнувшись в журнал. Глаза его были затуманены мыслями и будто смотрели сквозь страницы, а губы растянулись в едва уловимой улыбке. Томас уставился в учебник пятого курса, но мозг теперь совершенно отказывался связывать текст про листья алихоции, сушёные крылья веретенницы, настойку полыни и перечную мяту в единое целое. Будущий профессор взволнованно чувствовал, что ближайшие дни обещали быть насыщенными. Лишь бы не пожалеть о своём решении.