i've got no soul to sell

— Какого чёрта?       Вместо устрашающей злости получается усталая обречённость — Джон стягивает неудобные жаркие перчатки, швыряя в мусорку и открывая электронную таблицу с записанными пациентами. Мистер Эдвард Эдлунд, жалобы на изжогу, тошноту и проблемы с эрекцией — Джон хмыкает, гадая, кто же выдумал симптомы, и переводит взгляд на замершего у кушетки Майкрофта, в неизменном отглаженном вычищенном костюме, начищенных до блеска туфлях и с прилизанными волосам, и не хватает только длинного зонта.       Мистер Идеальное Совершенство.       Забавно, и Майкрофту определённо некомфортно, хоть он и пытается это скрыть, но здесь территория Джона, и считать чужую неловкость удивительно легко, как у мужчины, пришедшего на осмотр не опустившегося яичка или женщины со странными выделениями.       Наверное, записью занимался Шерлок и решил подшутить над братом, строгая вечно занятая Антея точно не выбрала бы такой причудливый набор, скорее что-то вроде мигрени или бессонницы, что-то «солидное» и не стыдное.       Короткий взгляд на «проблемы с эрекцией» улучшает отвратительное настроение на пару пунктов, и Джон с усмешкой крутится на стуле, разворачиваясь к Майкрофту и закидывая ногу на ногу, ощущая себя непривычно уверенно и твёрдо, как не было ещё ни разу в присутствии этого человека.       Джону нравится, а вот Майкрофту — совершенно точно нет. — Вы умный человек, Джон, Вы должны понять, мой брат… — С каких пор у Холмсов кто-то кроме них самих считается умным?       Ярость лижет загривок знакомо, почти по-родному, и Джон крепче стискивает колено, слегка хмурясь. Майкрофт досадливо едва слышно вздыхает, отводя глаза, и ему нужен только зонтик, который можно вертеть в руке, уперев в пол, и Джону почему-то кажется, что зонт выступает своего рода буфером, отвлечением, позволяющим чувствовать себя в своей тарелке, и без него Майкрофт будто голый в толпе — это забавно, и Джон хмыкает, откидываясь на спинку и окидывая Майкрофта оценивающим взглядом, под которым тот становится ровнее.       Ну надо же. — Вы злитесь не на меня, а на Шерлока, и я понимаю, Вы имеете полное право на это, но, прошу — выслушайте его и подумайте над его словами. Тогда у него действительно не было другого выхода, иначе стрелки Мориарти убили бы и Вас, и миссис Хадсон, и инспектора.       На словах всё правильно и просто, логично и убедительно, но Джон быстро усвоил, что вестись на все слова Холмсов себе дороже и может выйти боком, никогда нельзя забывать про собственное чутьё, и сейчас оно бьётся животным со второй стадией бешенства, требуя крови и расплаты — расплаты за всю боль, за все слёзы, за всё, что он пережил и сделал.       Но Майкрофту не понять, он-то был в курсе с самого начала и не оплакивал брата ни секунды, и на похоронах лицемерно корчил скорбную мину, высказывал соболезнования и обещал поддержку, даже ладонь на плечо положил и предложил закурить — а ведь был момент, когда Джон был готов набрать заученный номер и просить о помощи, о разговоре за алкоголем и работе наёмником, где думать о чём-то кроме цели не остаётся времени, о путёвке обратно на войну, где всё чётко определено и упорядоченно. Но тогда он встретил Мэри, которая спасла его — а что было бы, позвони он в тот вечер, реши приехать в «Диоген» и излить душу, сблизиться, боже, Джон хочет разбить Майкрофту лицо за эту не случившуюся подлость. — Он мог мне сказать, сказать, чёрт возьми, что он жив, что так было нужно, я бы даже объяснений не требовал, просто принял — но знал, что он не лежит в проклятой земле трупом, бросив меня.       Майкрофт устало касается виска, очевидно, осознавая, на что подписался, и садится на кушетку, держа идеальную осанку и выглядя королевски аристократично даже в таком месте.       бесит. — Ты тоже мог сказать, намекнуть на похоронах или после, у тебя же все спецслужбы под каблуком, что, не мог послать мне смс так, чтобы никто не узнал?       Он встаёт, Майкрофт изумлённо распахивает глаза. — Так что отправлять тебя разговаривать со мной было не лучшим решением, потому что на тебя я злюсь не меньше, чем на него.       Наступает тишина, и Джон слышит, как тикают часы, отсчитывая минуты приёма. Совсем скоро придёт следующий пациент, с настоящей проблемой, требующей внимания врача и лечения, и Джон надеется, что к тому моменту злость схлынет, оставив после себя стерильную пустоту, позволяющую отдаться работе и не чувствовать.       Но Майкрофт не спешит уходить, неловко пряча взгляд и чуть горбя спину, будто бы виновато, но это смешно и невозможно, что Майкрофту, что Шерлоку не знакомо это чувство, только сухое определение из словаря и перечень проявлений у других — сами они, разумеется, не ошибаются и не признают ошибки, чёртовы гении, и Джон с чёрным удовлетворением вспоминает, как врезал Шерлоку в вечер его возвращения. Шерлок заслужил больше, гораздо больше, чем разбитый нос и ошейник из синяков, он заслужил койку в больнице за то, что сделал, через что заставил пройти — и Майкрофт тоже, потому что они не чужие, потому что Джон ненавидит притворство в личных отношениях, потому что Джон доверял Майкрофту, а Майкрофт предал его.       Они оба предали. — Скажи, чем я заслужил это? Два года убиваться по лучшему другу, гадать, что пошло не так, мог ли я что-то изменить, предотвратить… Ты хоть представляешь, что со мной было? Представляешь, где бы я оказался, не встреть Мэри? Или для тебя это мелочь, не достойная внимания?       Ответа нет, Майкрофт пялится на плакат на стене, сцепив руки в замок, вылитый прилежный ученик, и Джон борется с искушением отходить его линейкой. Хлестать по ухоженным красивым пальцам до тех пор, пока они не посинеют, пока от дрожи не смогут удержать чашку дорогого чая, пока по хрупким суставам не пойдут микротрещины — пока по щекам не стекут робко преступные слезинки, а губы не припухнут от закусывания.       Низ живота сводит предвкушением и взгляд сам рыскает по столу в поиске нужного предмета.       Какое кощунство, честное слово.       Джону смешно.       Он касается крепкого ремня на поясе своих джинс, обводит край железной пряжки, и представляет, как заставляет Майкрофта приспустить до щиколоток свои безупречные брюки цвета сливочного масла, наклоняясь над кушеткой и выпячивая задницу — и считая каждый удар, не забывая, конечно, благодарить.       раз. спасибо.       А Джон будет чередовать сильные удары и дразнящие шлепки пока бледная кожа не станет розово-красной и невыносимо чувствительной, чтобы сидеть было почти больно, чтобы каждую секунду своей жизни на протяжении следующей пары дней Майкрофт думал о Джоне, держал его в голове, на краю сознания, никогда не пряча в чулан памяти как ненужное барахло, которое вряд ли когда-то пригодится.       Наверное, что-то из мыслей отражается на его лице, в его позе или частоте вдохов — Майкрофт кажется напряжённым, почти напуганным, вытянувшимся в струнку и явно желающим быть подальше. Но отпускать его так просто Джон не может, не хочет, в конце концов, разве он один должен страдать? — Весело тебе было наблюдать, как я мучаюсь, барахтаюсь в попытке вернуть свою жизнь? — Джон, мы, я сожалею, что всё так вышло, что тебе пришлось пройти через всё это, но другого выхода действительно не было. И ты нужен Шерлоку.       Огонь, приглушённый фантазией, взвивается до макушки, обдавая больным жаром, наводя зрению резкости, замедляя время и усиливая рефлексы, и кулаки сами сжимаются, и челюсти смыкаются до скрипа, и пульс отдаёт в ушах ровным набатом, и Джон за долю мгновения преодолевает разделяющее их расстояние и впечатывает кулак в солнечное сплетение, ловко подхватывая задохнувшегося Майкрофта и укладывая на кушетку.       Боль в широко распахнутых глазах отдаёт керосином. — Ты заявился ко мне, после всего, чтобы сказать о том, что нужно Шерлоку?       Майкрофт умный, он понимает свою ошибку и комкает приталенный жилет у живота, пытаясь подобраться к телефону во внутреннем кармане пиджака, но Джон не идиот, он выворачивает ему запястье до допустимого предела под рваный вздох и вытаскивает телефон, швыряя на своё кресло. — Мне плевать, что нужно Шерлоку.       Светлые глаза темнеют, сжираемые чернотой зрачков, жилка на виске бешено бьётся в такт пульсу на запястье, и страх очевиден — Майкрофт боится, не уверенный в том, что случится дальше, знающий, что шансов одолеть Джона у него нет, что без своих телохранителей перед опытным солдатом он беспомощен, и Джона ведёт от осознания собственной власти, близкой к вседозволенности, ведь даже после, выйдя отсюда, Майкрофт ничего ему не сделает, не осмелится — Шерлок никогда не простит ему смерти Джона.       И всё.       Джон может сделать буквально что угодно, и за этим не последует абсолютно ничего.       Смешок звучит раскатом грома, и Майкрофт вздрагивает, нервно облизывая губы. — Джон… — Заткнись.       И Майкрофт затыкается, поджимая губы, глубоко размеренно дыша и пытаясь вернуть самообладание, но Джон не согласен на маску, ему хочется настоящего Майкрофта, настоящих реакций — он с хирургической точностью поворачивает запястье под сдавленный вскрик, вывернув, но не сломав, и тут же вправляет обратно.       На висках оседает пот, а на ресницах — слёзы.       Майкрофт совсем не привык терпеть боль.       Джон никогда не думал, что это может быть так приятно.       Воздух удивительно чистый, словно после долгой грозы, наполненный запахом медицинского спирта и одеколона с кедровыми нотами, а в голове проясняется — совсем как при взведении курка.       Короткое нажатие на кнопку, противный писк и весёлое «да, доктор?», и на лице Майкрофта отражается ужас. — Перенеси всё на неделю, у меня тут тяжёлый случай.       Мэри обеспокоенно уточняет, не нужна ли помощь, и, получив отрицательный ответ, отключается, оставляя их вдвоём на долгие часы до окончания рабочего дня, до срочного звонка премьера или бзика Шерлока.       Джон, бросив взгляд на горящее «проблемы с эрекцией», поворачивает ключ в замочной скважине.