Дядюшка

Дядюшка Том был рядом с тех пор, как Сибби себя помнила — а помнила она себя лет с двух. Злая нянька, обижавшая Сибби в детстве, была изгнана благодаря дядюшке Тому, и с тех пор негласно повелось, что за всем детским персоналом приглядывал дядюшка Том. Сибби, а после и Джордж, и Мэриголд, и младший Бейтс, и все последующие дети Даунтона обожали мистера Бэрроу — и это было взаимно. Подрастая, Сибби иногда слышала вздохи слуг, а иногда и своей родни: — Ах, как жаль, что у Бэрроу не может быть своих детей, — но не до конца понимала причины этого. Ни для кого не было секретом, что сердце дядюшки Тома открыто для малышей, и не было для него большего счастья, чем возня с детьми. Для Сибби дядюшка Том был во многом ближе родной семьи: именно он был свидетелем ее первых слов, первых вопросов о том, как устроен мир. Именно дядюшка Том был первым, кто увидел ее в первых взрослых платьях и именно он был ее поверенным в делах первой детской влюбленности. Суровое британское воспитание даже в крайне либеральной семье Кроули порой держало юную Сибби в ежовых рукавицах, и хотя её отец был человеком широких взглядов, он тоже хотел, чтобы Сибби стала настоящей леди, как ее покойная мать — и только с Бэрроу Сибби порой чувствовала себя действительно легко и непринужденно. Когда Сибби исполнилось десять, ей и дядюшке Томасу пришлось расстаться: Сибби отправили в пансион для благородных девиц, а дядя Том очередной раз попытался расстаться с Йоркширом и уехал со съемочной группой. Но уже через два года, когда Сибби была дома на каникулах, Бэрроу вернулся и попросился на старую должность. Только через много лет Сибби узнала, что послужило причиной этого: дядюшка Том расстался с возлюбленным, с которым уезжал, и находиться рядом с бывшим для него было невыносимым. Кроули с радостью приняли старого друга, и вскоре стареющий дядя Том снова стал неотъемлимой частью Даунтона и жизни Сибби — и никто не мог заставить её называть любимого дядюшку сухим «мистер Бэрроу». Сибил взрослела, и в год, когда ей исполнилось двадцать, началась разрушительная, страшная война, так похожая на ту, о которой ей рассказывали отец с дедом и дядюшка Том. Сибби, истинная дочь своей матери, не могла сидеть, сложа руки, и упросила отца с мачехой отпустить её на фронт — стать сестрой милосердия. Когда Сибби первый раз примеряла строгое форменное платье перед отправкой в госпиталь на обучение, первым, кому она захотела показаться, был именно дядюшка Томас — как это бывало всегда. И первый раз в жизни увидела, как дядюшка Том плачет — плачет, вспоминая её мать в таком же наряде. Война изменила Сибби, сделала её старше, циничнее, серьезнее — но не изменила ее любви к родному дому и своей семье. И как только закончилась война, Сибби, не раздумывая, устремилась домой — к отцу и мачехе, к бабушке с дедушкой, к тетушке Мэри и дяде Генри, к братьям и сестрам. И конечно же, к дядюшке Томасу. Теперь она хорошо знала, почему у Бэрроу не было своих детей, но это никак не повлияло на её любовь к нему. Вскоре после войны, приведя своего поклонника, офицера и графа Уиттингтона, для знакомства с семьей, Сибби, конечно, прислушалась к мнению родни, твердившей о прекрасной семье и положении в обществе своего избранника, но больше всего ее интересовало, что думает о женихе дядюшка Том. И только когда Бэрроу сказал, что Уиттингтон кажется ему добрым малым, Сибби приняла предложение. Стремительно меняющийся мир двадцатого века не оставлял времени опомниться — и вот уже дети Сибби танцуют под «Битлз», приводят в дом странных друзей, отец уже совсем седой, а одряхлевшие дедушка с бабушкой большую часть времени дремлют у камина. Даунтон давно принадлежит Джорджу, ставшему большим политиком, а тетя Мэри и дядя Генри почти отошли от дел и проводят время в прогулках и визитах к старым друзьям. Сибби живет в доме супруга, но часто навещает дом своего детства, и каждый раз старается найти минутку, чтобы посидеть в комнате дядюшки Тома, обсудить с ним свои беды и радости и подержать его теплую, морщинистую руку в своей. Дядюшка Том, как и отец, уже совсем седой — но все такой же подтянутый и красивый, все такой же гордый и всё так же строг к своим подчиненным — но не к Сибби. Однажды, во время очередного визита в Даунтон, Сибби не увидела Бэрроу среди встречающих ее слуг, и сердце замерло, предчувствуя беду. Дядюшка Томас ещё был жив, но уже совсем плох: после очередного инфаркта доктор запретил тому работать, да Бэрроу уже и не мог исполнять свои привычные обязанности. Сибби провела весь визит у него в комнате, читая дяде Тому вслух, ухаживая за ним и рассказывая разные истории. Как-то вечером уставшая Сибби задремала в кресле у кровати и проснулась от того, что рука дядюшки Тома легко касается ее колена. Сонно улыбнувшись, Сибби перехватила его ладонь, и вдруг ощутила, как она холодна. Сон мгновенно слетел с нее, и женщина в ужасе поняла — её самый близкий друг умирает. Однако тот не испытывал страха перед близким концом, и только, глядя на нее с любовью, огромной, светлой любовью, тихо произнес: — Как ты похожа… На свою мать. — и больше уже ничего не говорил и не дышал. Перед похоронами Бэрроу Сибби разбирала его вещи и нашла его дневники — не будучи уверенной, что имеет на это право, Сибби всё же не смогла удержаться и прочитала самые старые тетради, иногда смеясь, иногда со слезами. На могилу дяди Тома Сибби приезжала до конца своей жизни и проводила многие часы рядом с ней, рассказывая духу Бэрроу все новости и все свои переживания, как когда-то ему, живому, и всегда чувствовала, что он рядом, он слышит. Дядюшка Том всегда был рядом — рядом с дочерью единственной из женщин, что он смог полюбить.