Rien de personnel

— Пристегни его наручниками что ли.. — Водитель поглядывает на Рида со смесью жалости и отвращения в глазах, пока заводит машину. У того лицо теряет свои обычные очертания с каждой секундой всё больше, синяки расплываются пятнами, кровь льётся не переставая, да и сам он начинает заваливаться на бок, постепенно проваливаясь в обморок. — Да откуда у меня блять наручники, я их чё, как трусы ношу? — Второй опускается на сиденье рядом с побитой тушкой Рида, пихая его в плечо и заставляя тем самым сесть ровно. — Спокойно, пацаны, — у Рида язык немеет и с подбородка капает кровь, речь становится неразборчивой, — всё нормально, у меня свои есть.. Парни переглядываются. — Где? Фразу "правый карман" понимает, видимо, только сам Рид, потому что перед тем, как найти таки наручники, его совершенно наглым образом облапывают во всех местах, где на одежде есть карманы. Язык шевелиться отказывается напрочь, поэтому и ключ цыкнувшему рядом парню приходится искать самому. Одновременно с заигравшей по радио песней щёлкает замок наручников. Под тихие переговоры своих "попутчиков" вперемешку с шумом за окном тронувшейся машины Рид наконец проваливается в обморок. * Серые, местами заляпанные какой-то дрянью — Рид даже не сомневается, что там примешана кровь — стены встречаются с внезапной радостью, а отсутствие какого либо яркого источника света множит это чувство вдвое. На гудящую болью голову впервые за день ничего не давит, а глаза не режет, когда Рид наконец открывает их. Он был бы даже не против снова уснуть. Прямо вот так, сидя посреди пустого подвала, привязанным по рукам и ногам к стулу. Стул, к слову, ему подобрали достаточно удобный, спинка под лопатки не врезалась, а под жопой приятно грелась мягкая подкладка. Мечта. Была бы, если бы подвал был действительно пустой, и прямо сейчас напротив Рида не сидел на точно таком же стуле один крайне неприятный человек. Не сидел, закинув ногу в отглаженных штанишках на другую, и не читал какую-то газету с максимально довольным еблетом, периодически вытягивая ногу в носке и поглядывая на явно новые лакированные туфли. — О как, у близнецов сегодня, говорят, день хороший, — противный рот складывается в не менее противную улыбочку, — "Вероятны необычные встречи" – это про тебя что ли? Хотя, да, крайне необычно, я то думал, что придётся самому за тобой по городу носиться. Девантора хмыкает сам себе, закидывая локоть на спинку стула и продолжая читать уже про себя. Рид даже начинает радоваться образовавшейся тишине, когда этот индюк всё-таки продолжает: — "Вторая половина дня будет особенно благоприятной для общения с близкими людьми". Как интересно, значит ты всё-таки настроен на разговор, а? Звёзды вот говорят, что очень даже. — С каких пор я стал твоим близким человеком? — Рид честно пытается говорить чётче, но разбитая губа явно желает обратного, а опухшая щека протестует волной боли по всей правой стороне лица. — Мм.. а я думал ты не против. Ну да ладно, для не особо близких тут отдельный абзац есть. "Станет проще ладить с теми, с кем вы раньше спорили", — Девантора кидает на через силу лыбящегося Рида многозначительный взгляд, — "Окажется, что ваши взгляды во многом схожи, а разногласия возникали из-за недопонимания". Вот видишь! Ты совсем меня не понимаешь, Эйдан, из-за этого у нас все разногласия и случаются! — Дорогая, прости Христа ради, я был слишком невнимателен к тебе всё это время, — Рид сплёвывает сгусток крови на пол под заливистый смех Деванторы. — Я подаю на развод! — О нет, восемь лет брака, за что же.. — Десять, Эйдан. И ты просто противный, — Девантора улыбается. Смотря на эту улыбку, Рид хочет сказать, что абсолютно несправедливо называть противным его, Эйдана. Но кому здесь его мнение вообще интересно? Девантора тем временем продолжает: — Итак, Таро.. Сонник.. Про любовь.. О, смотри ка. Цифра дня: 4, — он зубасто скалится, откладывает таки газету и смотрит теперь только на Рида, — Думаю, это значит, что я должен сломать тебе четыре пальца. Или выбить четыре зуба. Или выстрелить в тебя четыре раза. Или.. — Я согласен на четыре примирительных поцелуя, — улыбаться он уже заколебался, честно сказать, поэтому только откидывает голову назад, устало выдыхая, — Хотя нет, подожди, кому я это предлагаю.. — А я не против. Четыре поцелуя и я тебя пристрелю. — Звучит заманчиво, только вот я уже передумал. — Значит просто пристрелить тебя? — Нет, насчёт этого я тоже передумал. — Ах вот как.. Очень жаль, ты отказался уже от двух восхитительных идей, прямо сердце мне разбиваешь. — И я ни капли об этом не жалею. — Ты такой ублюдок, Рид. — Скажи это ещё раз, мне понравилось. — Ты самая последняя тварь на земле. — А вот это уже не только про меня, заметь. В скулу прилетает не слабый такой удар кулаком. Вот, что оказывается бывает, когда заговорить пытаешься не ты, а тебя. Разморённый недавней дракой и слишком долгим нахождением в вертикальном положении мозг пропускает тот момент, когда Девантора поднимается со стула и подходит к Риду с явным намерением пройтись по его лицу парочкой ударов. — Ну что ж ты за мудло такое, хоть бы каплю сочувствия проявил, — Рид так и остаётся сидеть с опущенной к груди головой, позволяя новой партии крови стечь по футболке к штанам. — Да полно тебе, твою рожу и так бы ничего хуже уже не сделало, — Девантора с блаженной улыбкой вытирает свои пальцы, испачканные в чужой крови, об ридово плечо, — А вообще, хватит. У меня, конечно, весь день для тебя одного такого красивого свободен, но rien de personnel. — Оо, прекрати, Бога ради! И так слушать тебя никакого желания нет, так ещё и фразочки эти твои, полиглот ебучий. — Я бы попросил без оскорблений, да только ты ж без этого не сможешь, — Девантора раздосадованно жмёт плечами, вразвалочку заходя Риду за спину и доставая из-под ремня пистолет. Слышится звук закатывающихся в магазин патронов, затем щелчок затвора. Девантора всё это время не перестаёт говорить, и его трёп о какой-то херне ощущается как шлепок по коже перед болезненным уколом. Как отвлекающий манёвр. Что бы было не так больно. — Ты же поцелуешь потом, что бы побыстрее прошло? — спрашивает Рид, когда к затылку прислоняется холодное дуло. — Конечно, и подую, и поглажу, — он и правда кладёт ладонь на вихрастую макушку, зарываясь пальцами в волосы, — Ты не бойся, это не больно, как комарик укусит. Рид молчит. Не смешно, идиот. Пистолетное дуло впивается в кожу всё сильнее, металл нагревается от её жара. — Не могу никак поверить, что дожил до этого дня. Рид чувствует, что вот он, тот самый момент, когда пора бы уже смириться и позволить прожить этому миру спокойную и счастливую жизнь без своего в нём существования, но: — Не доживёшь, придурок.. Рид с силой выдёргивает руку из нитей и заезжает Деванторе локтём по.. по чему-то мягкому в общем. Он уже рад, что хотя бы попал, потому что гад отскакивает от него ещё на середине фразы. Рид уже почти вскакивает на ноги, когда в плечо – да что ж ему так на плечи то везёт – врезается пуля. — Эйдан, Эйдан, да ты как об.. Сквозное – всего лишь – не мешает ему долбануть Девантору под коленями, вытягиваясь на полу в струнку. Впрочем, из верёвок он выпутывается быстро, на ноги поднимается ещё быстрее. Ладно, не слишком то и быстро, но хотя бы раньше чем Девантора. Плечо горит адски – уже почти привычно, но замедляет это всё-таки пиздец как. Выбраться то он выбрался, но пока только из верёвок. За дверьми на двести процентов из ста стоит парочка каких-нибудь бравых бойцов Девонторы, а прямо перед ним – сам Девантора. Как ему выбраться и остаться при этом в живых – очень большой и хороший вопрос, но волнует он его, естественно, как-то слабовато. Вообще не волнует.