Крупицы соли.

Февраль, 2015 год.

- Что это? – Сергей оторвался от разбора коробки и вопросительно уставился на Соню. - Я эту лампу купила на блошином рынке на Удельной. Круто, правда? В мою комнату она никак не вписывалась, а сюда очень даже кстати, – стряхивая пыль с предмета, ответила ему Соня. Сергей в ответ как-то хмуро улыбнулся, бросил обратно в коробку только что выуженное из нее одеяло и плюхнулся на скрипящий диван. Соня, поставив на тумбу старую, всю в дурацких рюшах и пыли лампу и озадаченно на него посмотрела, – Что-то не так? Разумовский запустил пальцы в рыжие волосы, сжимая их возле корней и тяжело выдохнул, не говоря ни слова. Конечно, в комнате Сони, во всем ее доме не было места дурацкой старой лампе с барахолки. Он это помнил, он это понимал, ведь за все новогодние каникулы выучил каждый уголок ее квартиры и не только потому, что в каждом этом уголке они бесстыдно изучали тела друг друга. Он помнит большую квартиру на Петроградке, где Соня жила с родителями. Помнит эти большие четыре комнаты, в каждой из которых есть что-то особенное. В кабинете стоит огромный стол, а на молочного цвета стенах висят фотографии этой маленькой, но дружной семьи. Их трое, на этой фотографии они в Испании, а на этой они в Турции, а здесь они горнолыжном курорте... На каждой втроем – Соня и ее мама и папа, счастливо улыбаются, прижимаясь друг к другу. В гостиной – огромная елка и электрический камин, на который Сережа смотрел второго января, не отрывая глаз, наблюдая как веселятся виртуальные языки пламени. Он запомнит и мягкий, пушистый ковер ее спальни, на который боялся ступить, ведь он такой белоснежный и его легко запачкать. Помнит огромную полку с ее книгами, где все разом, не расставлено по жанрам и авторам, что его, как перфекциониста, конечно же, разозлило. Помнит вкус кофе из дорогой ручной кофеварки в кухне, от которого он поморщился под ее заливистый смех. Да, этот кофе совсем отличался от той жижи, что выдает старый автомат в его общежитии. Он и не думал, что кофе на самом деле... такой. Все это сопровождалось рассказами Сони о ее родителях, о их путешествиях, их работе о том, как они близки между собой. Сереже было неловко. Его органы опеки забрали из отчего дома быстрее, чем он успел этот дом запомнить. И он не знал, как реагировать. Он рассматривал дом Сони с неподдельным интересом, пытаясь представить, как бы он жил, если бы жил... так. С большим двустворчатым холодильником, в котором есть отверстие для стакана, чтобы падал лед и набиралась вода, как в американских фильмах. С большой стиральной машиной, в которой автоматическая сушка вещей и не надо отстаивать огромную очередь, чтобы постираться. С джакузи в ванной, который бурлит, когда ты захочешь и в которой вода всегда теплая, даже горячая, не потому что перебои напора, а потому что ты сам этого захотел. Все это было в диковину, в новинку для Сережи. И пусть зависти в своих мыслях он не замечал, но понимал четко – живи он в таких условиях, не отказался бы никогда. - Это все неправильно, – зажмуриваясь и сжимая сильнее волосы, произнес он. - Хочешь, чтобы я ушла? - Нет. Просто все это, – он взмахивает рукой, обводя комнату, – Не для тебя. Я должен был привести тебя в башню на восьмидесятый этаж, а не в комнату коммуналки, которая даже мне не принадлежит, – он вновь зажмуривается и внутри сам себя ненавидит. За эту дурацкую идею перевестись в Питер, за предложение съехаться, за эти вещи в коробках и старый диван, на котором он сейчас сидит. - Все это, – Соня в точности повторяет его жест, обводя им комнату, – Не имеет значения, – она присаживается рядом с ним на корточки и скрещивает руки в замок на его коленях, – Неважно, где я буду. Здесь или в твоей дурацкой выдуманной башне. Главное, чтобы ты был рядом. Я люблю тебя, Сереж, – еле слышно произносит она и его словно бьет током. Что значит это «люблю»? Что в действительности значило «люблю» для Сережи Разумовского? После недели, проведенной с Соней в ее доме, пока ее родители были на базе отдыха, он вернулся в свое общежитие в Москву и не минуты не мог просидеть не месте. Буквально на следующий день, он несся сломя голову к деканат, сшибая все на своем пути, чтобы потребовать немедленного перевода в Петербург. Все эти «невозможно», «нет мест в общежитии» не играли для него никакой роли. Он хотел вернуться туда сейчас же, готов был жить чуть ли не под мостом, лишь бы видеть и каждый день обнимать Соню. Он не понимал, что это такое, не понимал, почему эта кучерявая девчонка так легко и быстро ему ответила, почему пригласила к себе на утро после нового года, накормила завтраком и снова поцеловала. Почему? Неужели у нее екнуло так же, как у него? Он не мог в это поверить. Ровно так же, как не мог это упускать. Он не мог себе позволить сидеть в Москве пока она там, в Питере, пока может познакомиться с кем-то другим и забыть о его существовании. В конце концов, после нескольких дней обивания порога деканата, ему разрешились перевестись. Правда, все еще без места в общежитии. Но, лежавшие в дальнем кармане еще неразобранной спортивной сумки ключи от комнаты Олега, вселили новую надежду. Уезжая в свою часть, Олег Сереге эти ключи отдал, на случай если он вновь решит съездить в Питер. И, конечно, Серега решил. Соня встречала его на вокзале. После его смс о согласованном переводе в Питерский университет и скором переезде, она считала дни до встречи. Она все еще не могла понять, что это в нем ее так зацепило, почему она влюбилась без памяти и не выпускала его образ из головы. Не могла, какое-то время даже сопротивлялась, мирилась с его отъездом и думала, что пройдет. Но не прошло. Сдерживая слезы, она шептала, что очень соскучилась, хотя прошло всего пару недель и целовала, целовала его губы, а он крепко прижимал ее к себе и чувствовал все то же самое. Фраза «переезжай ко мне» очень быстро сорвалась с его уст, он сам не ожидал. Не ожидал так же и того, что она согласится, совсем не обдумав эту мысль. И вот они здесь. Она совсем наплевала на то, к чему привыкла. На комфортабельность своего старого дома, на заботу и опеку родителей, на дорогую технику и мебель, на все, что все эти годы было для нее обыденностью, лишь бы делить несчастные двадцать квадратов в коммуналке вместе с Разумовским. - Я хотел первый сказать... - щеки Сергея заливаются румянцем и пальцы обхватывают руку Сони. Она тянется за поцелуем, – Но ты точно не должна была ругаться с родителями, – почти приблизившись, она отстраняется и закусывает губу. Конечно, ее родители такому внезапному повороту событий были не рады. Какой Сережа? Какая комната в коммуналке? Как отпустить их девятнадцатилетнюю девочку, стоявшую на пороге с чемоданом наперевес, черт знает куда? Мать снова театрально хваталась за сердце, капая в стакан с водой валерьянку, а отец битву со вспыхнувшей юношескою любовью решил проиграть, ожидая, что совсем скоро дочь вернется. И он был прав, она вернется. Через много лет и миллион событий спустя, но она вернется. - Я сделаю нам чай, – Соня радостно улыбаясь убегает на кухню, пока Сережа вновь принимается за разбор вещей, отталкивая от себя негативные мысли. - Уже вернулась? – через пол минуты Соня окажется на пороге комнаты, со странным выражением лица и без чая. - Там посреди кухни спит пьяный мужик. И он жутко храпит, – она заливается громким смехом и Сережа, падая всем телом на диван, поддается смеху в ответ. Она прыгает рядом, прижимаясь к нему и оба громко хохочат, толи действительно от комичности ситуации, толи в истерике. Много чего еще произойдет после. Они разложат вещи и диван, каждый раз обещая себе купить новый, подклеить отходящие в углу обои и снять со стены ковер-пылесборник. Каждый день обещая, но так и не сделав этого. Соня бросит ин.яз по настоянию Сережи и начнет готовится к поступлению в театральный. Через пару недель на контакт выйдет ее отец, пригласит ее встретиться (одну, разумеется) и предлагая перемирие, сунет в карман свою банковскую карточку, потому что «вам, поди, и хлеба купить не на что». Соня немного повозмущается, но карточку примет, а Сереже соврет, что устроилась официанткой в кафе. Правда, потом действительно устроится, потому что совесть начнет сжирать, глядя на то, как по вечерам он за тысячу рублей пишет курсовые однокурсникам, а по выходным за пятьсот чистит чужие компьютеры от вирусов. Он будет встречать ее по вечерам с ненавистной работы, заваривать пакетированный чай и целовать в кудрявую макушку, а она, полчаса назад ненавидевшая весь мир, будет таять под этими жестами заботы и любви и убеждать себя, что все хорошо и со всем они справятся. Еще через месяц, на связь выйдет ее мать, позовет в родной дом на ужин. И в тайне от Сережи, Соня пойдет, будет крепко, сглатывая комок слез маму обнимать и наслаждаться ее кулинарными изысками, ведь есть вареную картошку несколько дней подряд она не привыкла и никогда не привыкнет. Однажды, в один из таких ужинов отец скажет «ну, веди его знакомиться, Сережу своего» и Соня приведет. В свой двадцатый день рождения, предварительно попросив родителей ничего ему об их общении не говорить, Соня приведет Сережу на «знакомство», посадит его рядом с собой за большим столом и совсем не будет замечать, как ему неловко от отцовских вопросов о будущем. Не заметит и того, как он совсем не притронется к еде, как вцепится в стул, когда родители подарят ей новый телефон и быстро переведут темы, на понятные только им троим. В тот вечер, Сережа вернется домой очень напряженным и между ними завяжется первая глобальная ссора. Он будет требовать ее скорейшего отъезда, возвращения к родителям, а она будет горько плакать и просить прекратить. Они лягут спать отвернувшись друг от друга и Сереже впервые за долгое время приснится старый кошмар. Словно он не человек, ходит по комнате, рассматривает ее, проводит пальцем по слою пыли на комоде, а потом всматривается в спящую Соню. Пристально всматривается и подходит все ближе, ближе, пока не оказывается прямо над ней и не смыкает руки на нее шее. Утром Сережа не расскажет Соне об этом кошмаре, а она не расскажет ему о том, что всю ночь она плохо спала, потому что ей как будто бы не хватало воздуха. И все начнется сначала, будет идти своим чередом, со взлетами и падениями, с мелкими бытовыми конфликтами и долгими объятиями усталыми вечерами. Все это еще впереди и ждет их, а пока, они полуобнаженные лежат на наспех разобранном диване, смотрят на паутину на потолке и спорят о том, кто же полезет ее убирать. В воздухе витает еще ощутимый запах табака, ведь Соня несколько минут назад курила в окно, а Сережа, совсем не переносящий запах сигаретного дыма, этому не возражал. Не возражал, потому что кроме дыма, в воздухе витало еще кое-что. В воздухе витала любовь и ощущение огромного, бесконечного счастья.