На грани

Твоей любовью я сыта по горло

Её начинает подташнивать. Но причиной рвотных позывов становится отнюдь не дешёвый алкоголь, ожидаемо разбавленный газировкой. Даже не гнетущая атмосфера, где каждый угол дома забит зажимающейся парочкой под сопливую попсу в приглушенном свете разноцветных прожекторов. Ей неуютно, потому что она, ожидаемо, остаётся одна даже под конец празднования Дня рождения, хотя кругом полно народу — в основном ей не знакомого. Находятся даже такие же отстранённые и равнодушные к всеобщей тусне ребята, как Молли. И она бы обязательно с кем-нибудь заговорила, но сил на беседы не находится. А кто бы посмел из собственной инициативы приблизиться к девушке распрекрасного баскетболиста Флауэра и сестре психопата Юджа? Её тошнит от накатившего разом омерзения, после увиденного буквально минутой назад. Именно за чёртовой дверью родительской спальни, об которую она облокачивается спиной, отсутствующим взглядом вперившись в противоположную грязную стену, Молли упорно размышляет над расположением дел. Чип Флауэр в полуметре позади трахает её лучшую подругу на цветастых родительских простынях. Лучшая подруга, она же — Кэти. Всегда такая немного отшибленная, зато жизнерадостности в ней хоть отбавляй. Эта девочка умеет включить дуру, когда того требует ситуация. Она умеет притворяться кокетливой побрякушкой, безрассудной и ошибочно пустой. Но в ней порой умещалось больше людских черт и эмоций, чем могла из себя выдавить Молли в самые беззаботные времена. Что она знает о Кэти Боуни? Миниатюрная брюнетка с мексиканскими корнями, с десятисантиметровыми ногтями, которые подруге никогда не нравились, небрежно наклеенные ресницы, что смотрелись на Кэти, на удивление, не дёшево — совсем не так, как её укороченные топы из секонда или кричащий макияж. Она — ярая поклонница советских мелодрам, заядлая тусовщица на элитных вечеринках и в конце концов, законченная наркоманка. Кэти Боуни, грёбанная шлюха, всегда к вашим услугам. Завистница, сплетница, провокаторша и эгоистичная тупая пизда с куриными мозгами. Конечно, куда ей, малютке Вест до обдолбанной Кэти, мать вашу, Боуни. Молли же состоит из обид десятилетней давности, несостоявшихся диалогов на крыше, детских неудач и взрывоопасных веществ. Одно неверное движение, и она сметает всё на своём пути, уносясь прочь с порывами ветра, словно никогда не появлялась здесь. Её ожидаемо выдают разбросанные вещи, сломанные предметы интерьера и стойкое ощущение затаённой обиды на весь чёртов мир в глазах. Она, как всесокрушающий ураган, непостоянный, непредсказуемый, неистовый — смертоносный. Как бомба замедленного действия — никогда не знаешь, когда рванет. И Молли Вест совершенно точно уверена, что родители были обкурены до невозможности, когда давали дочери имя. Ведь оно совершенно ей не подходит! Она всегда смеётся, будто это какая-то очередная насмешка судьбы, идиотская шутка богов. Молли. Сладкое, приторное, мягко перекатывающееся на языке и совсем-совсем ванильное. Это просто какое-то, блять, издевательство, — думает она мимоходом. Молли уже не считает, сколько рюмок текилы остаются позади. Не следит и за сменяющейся музыкой, под которую остальной народ радушно танцует, но едва ленивое дергание подразумевает реальную оживлённость толпы. Когда-то ей нравились шумные вечеринки с шумными людьми. Громкой музыкой и звонким смехом Вест перекрывала нарастающий гул в голове после родительских скандалов. Сейчас ей даже не с чего посмеяться, а биты только давят на ушные перепонки и невыносимо раздражают. Ностальгия по ушедшим временам ничуть не мешает Молли ослабить позиции и пустить всё на самотек. На смену детскому веселью приходит дешёвый алкоголь, сменяющийся одним за другим с поразительной скоростью. В компании пить не так страшно, совсем не тоскливо и даже как-то необычно легко. От этой блядской эйфории у неё голова идёт кругом, а температура тела заметно повышается. Молли даже не замечает, когда успевает раздеться до кружевного топа, просвечивающий соски. Она идёт в отрыв. Единственное, на что хватает сил, это пить, танцевать, подстраиваясь под настроение толпы, отдаваться чьим-то рукам, навязчиво прижимающие её к чьему-то телу, разившему вишнёвой настойкой и потными подмышками. Какой-то парень, то ли с потока Юджа, то ли знакомый Чипа или недо-бывший-пере-друг Кэти. А может и вовсе первый встречный — неважно. Молли видит его впервые, но это ни чуть никого не смущает. Парень, дрожащим от возбуждения голосом, представляется Реджи. Два хризолита с вкраплениями грязно-болотистого оттенка (видимо, из-за приглушённого света они кажутся мутными) смотрят на неё как на очередное забавное развлечение. Как на зверушку, что дополнит его завидную коллекцию — список покоренных недотрог. Такие взгляды нравятся Кэти, потому что ей редко заглядывают в глаза. Но это её не сильно расстраивало, хотя зрительный контакт возбуждал сильнее слюнявых поцелуев в шею/губы/щёки. От воспоминания о некогда близкой подруге резко колет под ребром и Молли отворачивается, крепко зажмуриваясь. Она принимает решение пусть на этот вечер забыть о существовании Кэти, Чипа, и всех-всех, кто мог бы испортить настроение своими потрахулями. Но едва это помогает справиться с чувством одиночества, несмотря на кишащий людьми зал. Ей неприятно и чертовски жарко. Липкие волосы на шее и влажные касания через плотную ткань топа только накаляют обострившиеся эмоции. В носу неприятно щиплет, но Молли быстро приходит в чувства и уходит, по пути опрокидывая в себя стопку. Даже не хочется оборачиваться на это смазливое неухоженное «что-то». Ах, Реджи, точно. Славный-мальчик-хипстер. Молли находит его имя забавным, но совершенно неподходящим для высокого мальчугана с реденькой бородкой. Она едва сдерживается, чтобы не стошнить прямо на его футболку со Скупи-Ду. Реджи придерживает её за поясницу, когда кто-то по неосторожности толкает её в бок. Но Вест капризно надувает губы и грубо сбрасывает чужие руки. Молли не нуждается в его помощи и ни в чьей либо ещё в этот блядский вечер! Ей от этого тошно. Подкатывающий к горлу ком горечи и непонятной агрессии по отношению ко всему и всем, застилающие взор жгучие слёзы, —всё указывает на её дьявольское раздражение, чему не бывать в компании сносящей крышу беззаботности и моря алкоголя. Молли — само отображение Дьявола. Она чувствует себя удовлетворённой, когда нарушает чьи-то планы (например, Реджи), ломает систему в подсознании людей (например, свою). В знак молчаливого протеста. Во благо хаосу. Она чувствует себя чужой, грязной, а ещё совсем чуть-чуть разбитой. Потому что в эту ночь потеряла доверие к парню, к лучшей подруге и, что не мало важно, рассудок. Да у неё уже едет крыша от мигающих неоновых огней, потому что… На очередные эти «потому что», никому не нужные оправдания, даже перед собой!.. Молли, ожидаемо, не заостряет внимание. Вест привыкла искать причину любым своим действиям. Так легче воспринимать действительность за должное. Вытеснять мысли о бренности существования, о жизненных целях, предрассудках и убеждениях. А ещё она часто оправдывается и пытается обмануть мозг, придумывая незначительные объяснения своих и чужих поступков. Чтобы правда не так сильно колола глаза. Она думает, что Чип глубоко ошибается. Что её славный мальчик-баскетболист просто выпил лишнего, а когда протрезвеет, осознает ужас произошедшего, то обязательно начнёт просить прощения, валяясь у неё в ногах и рыдая навзрыд. Но Чип, определённо, не будет. Как и все остальные, что в её жизнь приносят лишь боль и разочарование. Ей бы хотелось хоть раз почувствовать себя немного… иначе. Значимой. Чтобы о ней грезили днями напролёт и за неё боролись, доходя до кровавых поединков. Чтобы боялись потерять расположение и её саму, всячески боготворили и сдували пылинки, как с эдакой принцессы. Но Молли никогда не имела в роду голубых кровей. Она заблуждалась, потому что никогда не имела совести, не делала ничего из сугубо чистых побуждений. Когда она успела превратиться из маленькой принцессы в коварную ведьму с единственным исходом: смерть? У злодеев не бывает счастливых концовок. Молли никакая не добросердечная фея, она и пальцем не шевельнула, чтобы к ней относились как-то иначе. Только пренебрежение. Игнорирование. Сочувствие. То, что она заслужила. За исправную службу в роли высокомерной стервы. На самом деле, хорошее расположение общественности получить не сложно. Но разве сама Молли Вест будет для этого напрягаться? Ради чертового снисхождения чужих людей. Ради статуса и значимости. Ради признания. Отнюдь это что-то важное, когда её моральные установки и выточенная маска похуизма и злорадства рушатся, как карточный домик — в мгновение ока. Молли теряет силу в своём убеждённом лицемерии, потому что шальная улыбка её трескается под натиском осуждающих взглядов, потому что она больше не чувствует стойкой уверенности в своём превосходстве, словно её никто неспособен затмить. Незаменимых нет. Молли выпивает стакан колы разбавленной виски залпом, и протискивается через толпу сонных и накуренных ребят. Её не волнуют возмущённые вздохи, она не печётся об аккуратности и культурности манер. Не зацикливается. Да потому что, пошло оно все к черту. Как же её всё достало. *** Молли замечает его на диване, с отстранённостью и каким-то явным раздражением на бесстрастном красивом лице. То, с каким прищуром брат всматривается в сборище пьянчуг на импровизационном центре «танцпола», выискивая кого-то с особой внимательностью — многого стоит, честно говоря. Юджин особенно скуп на любые другие эмоции, помимо привычного равнодушия и отчуждения. Её преданный, снежный король, самый большой страх и горячо любимый, родной. — Не меня случайно ищешь? — дьявольский хохот за его спиной, словно раскат грома на безоблачном небе, заставляет Юджина вздрогнуть. Он не оборачивается, потому что слишком горд для дрессировки. Поэтому ей приходиться проявить излишнее упорство и-таки добиться своего. Вест за каких-то ничтожных мгновений оказывается у него на коленях, тыкаясь влажным носом в шею. Так привычно. Юджин тут же расслабляется и меняется в лице. Точнее, остаётся всё таким же холодным, только взгляд заметно теплеет и скулы чуть заостряются. Ничего не остаётся без её внимания, Молли подмечает каждую деталь, дабы отвлечься. Ей нужно поскорее избавиться от удушья собственными накрученными мыслями. Переключиться на бессовестно ухмыляющиеся губы. Молли усмехается как-то непривычно уставше, обыденно обнимает брата за шею и прислоняется лбом к его. Это её Юдж. Он ни за что не сделает ей больно, никогда не предаст, всегда выслушает, поддержит и защитит. Это её Юджин. Мальчик с гладковыбритым волевым подбородком и мягкими-мягкими волосами цвета самой страшной темени, с малозаметными вкраплениями седины. А глаза — жжёный сахар, достаточно глубокие, чтобы потеряться в их завораживающей, удивительной красоте. Ведь где-то там, на самом дне искрится волнением, затапливает баррикады и медленно выходит из-под контроля — одержимость маленькой чертовкой. Это её Юдж, что практически всегда находится в опасной близости и доступности. Потому что он слишком много ей позволяет, а она и не прочь пользоваться своим положением младшей избалованной сестрички-липучки. Вест касается кончиком языка бархатной кожи, проводя по шее снизу вверх. Любое её прикосновение вызывает мурашки по телу, но он скрывает это за наигранным раздражением из-за непонятных ему действий сестры. — Что ты делаешь? — шипит он, цепляясь за её талию в попытках отстранить от себя. От Молли у него кровь в жилах стынет и мозг плавится. Он словно льдышка, таяющая на солнце, неприступная крепость, разрушающаяся от её невинного касания, сизый дым, растворяющейся в осеннем ветре. Молли скалит зубы и любопытно заглядывает в глаза. Послушно отлепляясь от его шеи. С каких пор она вообще его слушает? Вест зарывается длинными пальцами во взлохмаченные патлы брата, очерчивая острыми ноготками контур скул и подбородок. Она смотрит на него нахально, будто заранее знает, что за её невинные шалости ей совсем ничего не будет. Впрочем, как всегда. — Мне просто скучно, Юджи, не дуйся. И чертовски жарко, — она берёт его широкую ладонь в свои две и прижимает к ложбинке между грудей. Его пальцы (не)нарочно цепляются за край кружевного топа, открывая обзор на небольшие выпуклости и затвердевшие соски. Юджин резко одёргивает руку, шарахается, словно от огня, но тут же возвращает на талию, механично поглаживая. Так привычно. — Да ты под кайфом, сестрёнка, — опасно скалится Вест старший, суживая глаза, и впивается цепким взглядом в её расширенные зрачки, руками — в вечно ёрзающие на нём бёдра. Его снисходительная усмешка с оттенком какого-то непривычного для неё, мимолётного разочарования врезается в её — всё такую же. Натянутую, неискреннюю. Он видит. Юджин замечает её подвешенное состояние, но списывает всё на свойственный её натуре инфантилизм, гормоны, невменяемое состояние — всё что угодно. Юдж расслабляется, но поздно осознаёт, что зря. — Тогда я могу…? — Молли не продолжает. За неё заканчивают её действия. Руки, мягко поглаживающие волосы на затылке, тут же касаются щек, а влажные губы примыкают к шее. Она так чертовски устала. — Нет, не можешь. Она его больше не слушает. Слёзы непроизвольно катятся по щекам, впитываясь в его безумно дорогую футболку. Молли закусывает губу, в попытках сдержать истеричный всхлип. Она вымотана, и так чертовски устала от этого. — Посмотри на меня, — не просьба — приказ. Она не в силах его ослушаться, но брату недостаточно её подчинительного поведения — он властно сжимает её за подбородок, устремляя взгляд, тёмный и безумный, прямо на неё, словно в душу глядит. Юджину хватает десятка секунд. Затем он поднимается, придерживая её под ягодицами, а та в свою очередь обвивает ногами крепкий торс. Молли даже не удивляется, когда они оказываются в такой привычной комнате, обстановка которой остаётся неизменной спустя год: ей почему-то начинает казаться, что бывает в этой комнате чаще, чем в своей. Такая пустая, холодная, сырая. Совсем-совсем неподходящая ей, но отчего-то Молли так хорошо вписывается в обстановку его идеально вылизанной комнаты. Он опускает её на свежие шелковые простыни, а сам нависает сверху, не отрывая проницательного взгляда. Губы поджаты, брови нахмурены, скулы свело судорогой. А время, кажется, в эту секунду позволило им на пару мгновений перевести дыхание. Юдж злится, но Молли не хочет знать почему. Потому что причиной, очевидно, является она сама. — Почему ты всегда доводишь меня до крайностей? — он склоняет голову, с прищуром продолжая прожигать дыру в ней. Но ей все равно. Она задыхается. Ей так давно не хватает его принятия. Безоговорочного внимания, бесконечной братской заботы, непозволительного и противоестественного тепла, заразительного желания, помутневшее рассудок. Она так долго нуждается в нём, что упускать предоставленную возможность кажется сущим абсурдом. — Потому что по другому не получается. И она взрывается. Спускает всё как на духу, тихо всхлипывает, в очередной раз протирая глаза до красноты ладонями от солёных дорожек и остатков туши. Рассказывает обрывками о бестолковом Чипе с его тараканами, о тупой курице Кэти, о своей никчёмности и безнадёжной глупости. Потом на неё медленно накатывает осознание произошедшего и жгучий стыд. За то, что устроила сцену перед братом, человеком, перед которым ударить лицом в грязь равносильно самоубийству. Ей стыдно за свои безрассудные действия под влиянием алкоголя, за отвратный характер, за всё-всё-всё, что он так отчаянно терпит в ней. И с готовностью принимает, заключая в уютные объятья. И когда она заканчивает, Юджин переворачивается на свободную сторону кровати, упираясь взглядом в потолок. — Я должен был это предвидеть. Что ж, — он усмехается одним уголком губ, устало вздыхая. — Думаю, тебе следует отдохнуть. Оставайся. Они проводят быстротечные минуты в тишине, переводя дыхание и настраиваясь на нужный лад. А затем он поднимается. Молли чувствует, как единственная ниточка, что их связывала так прочно до этого, натягивается и силится вот-вот порваться. — А ты? — она совсем не уверена, что имеет право его останавливать. Конечно, Юджин ей не откажет. Никогда не отказывал. Никогда не отталкивал и почти ничего не требовал взамен. Молли совсем по-детски корчит страдальческое лицо, закусывая опухшие губы. Брат всегда клевал на уловку, но сейчас почему-то медлит, будто заранее догадавшись. Она думает, что если сейчас он уйдёт, то непременно рассыплется. Распадётся безвозвратно, обязательно-обязательно напьётся пуще прежнего, а ещё — перейдёт грань. И Юдж будет недоволен в любом из возможных исходов. А ведь она так любит, когда он улыбается… — Ты хочешь, чтобы я остался? — кривая усмешка на искусных губах, густые брови приподняты в по истине искреннем удивлении. Всё не так. Молли остро чувствует зуд под кожей, покалывание в горле и скапливающуюся влагу в уголках глаз. Она чувствует, будто это всё происходит вовсе не с ней — будто её засунули в какую-то дешёвую мыльную оперу, а она не справляется с ролью глупой идиотки. Выходит из строя, выбивается из общей картины. Молли не привыкла придерживаться рамок. — …Тогда попроси меня. Она ошеломлённо наблюдает за подрагивающими уголками его губ, будто он сдерживает очередную колкую усмешку. Смотрит жадно, затравленно и чуть не растерянно. Потому что это не было в порядке вещей. Видимо, до какого-то момента. — Я хочу, чтобы ты попросила меня. Молли? — он наклоняется к ней, продолжая шептать на ухо какие-то глупости, точно копируя её манеру поведения. Она поздно осознает, что он с ней играется. В очередной раз подшучивает, передразнивает, кривляет и забавляется, потому что всерьёз не воспринимает и не хочет! Ей неудобно. Его пальцы, некогда мягкие и податливые только ей, в предостережении сжимают дрожащие её. — Я хочу услышать волшебное слово, Молли. Ты же воспитанная девочка? Вместо этого она слышит издевательское: Чья ты девочка, Молли? Кто тебя воспитывал? Он так безбожно играет с ней. Но на этот раз, она не взрывается. Не плачет, не гонит его ко всем чертям, не размахивает руками и сама не уходит. Молли соглашается играть по его правилам, в какое-то веки подчиняясь глубокому голосу. Впервые меняясь местами с братом. — Пожалуйста, останься со мной, — лихорадочный шепот срывается с её губ с выдохом в его. Юджин суживает глаза на её губы, едва не касаясь. Он в недоумении и негодовании одновременно. Потому что это впервые, когда Молли играет по его правилам. — Прошу, останься со мной, братик, — вторит она, зачарованная его поразительной красотой в свете неона. Юджин такой красивый. И он с ней. Её. Полностью во власти очаровательных тёмных омутов. Молли нуждается в нём сильнее, чем он может себе представить. *** Когда всё заканчивается, первое, что ей приходит на ум — какие же всё-таки красивые у Юджина пальцы. Совсем не такие, как у Чипа. Тонкие, длинные, мягкие и тёплые. И стоит ей только представить, на что эти холёные пальцы способны, помимо нудной писанины в исписанном вдоль и поперёк блокноте… Что эти пальцы делали с ней ночью… Вест неведомым порывом касается его худощавого запястья, чувствуя каждую жилку под подушечками пальцев. А брат спит. Только ресницы во сне чуть подрагивают. Он — безумие. Её настоящий искусный поэт, самое сладкое наваждение, самое желанное влечение. Бедствие. Палач. Она — летняя гроза с ветром в голове вместо мозгов. Его явная гибель. Знойный шторм. Прирученный, некогда дикий зверёк. И последнее, что им остаётся — тлеть. Сгорать заживо в обрывках воспоминаний, где Молли, точно в пьяном бреду, шепчет брату на ухо всякие пошлые гадости, а он — сжимает в руках её задницу, перекрывает кислород властными поцелуями и вылизывает сестру буквально с ног до головы. Это болезненное помешательство. Они просто поддались порыву, такое случается. Не со всеми, конечно, но случается. Это аморально, но в порядке вещей. Давно не нонсенс. Почти обыденность. Его горячие губы посасывающие её левый сосок, её громкий блаженный стон, обрывающейся на слиитии их языков, его шёпот, вперемешку со шлепками, сопровождающиеся звуками пружинистого матраца. Она сошла с ума. Но давно ли? *** Он смотрит на сестру, на обнаженную ровную спину, прикрытую лишь волосами. От голливудских локонов не осталось ни следа. Молли прикуривает с его рук, стоя на балконе в полночном свете луны и ни на что не жалуется. Ни на опрометчивую несдержанность брата, который не оставил на ней ни одного живого места, ни на грубое обращение к собственному телу, ни на саму аморальность их действий. Она курит, проветривая голову от затяжных мыслей о дальнейшем. Он смотрит на неё, потому что другого не остаётся. Ведь Юджин трезв как стёклышко, потому сон всё никак не идёт после непредвиденной бурной ночи. Ему не о чём жалеть. Ни о внезапном приезде в родной город, ни об удачном расставании с девушкой по телефону, и уж точно не жалеет, что Чип оказался беспросветным идиотом. Так будет лучше. *** — Черта с два я позволю тебе вернуться к этому мудаку, — шепчет отрывисто, сминая кожу шеи под пальцами. В школьном толчке воняет хлоркой, дешёвыми сигаретами и пылью. Глаза выедает запах мочи и вместе с тем больничной стерильности. Но Юдж отчего-то не отрывает опухших глаз от неё, сминая влажные губы своими. Словно нарочно размазывая по лицу контур стойкой помады, дополнительно проходясь большим пальцем. Таким образом помечая территорию. Потому что он не может её контролировать, ему не подвластны даже собственные мысли и действия. Его тело, его разум, его сердце давным-давно принадлежат ей. Маленькой чертовке, которая знает и всем этим искусно пользуется, осознавая свою власть перед ним. — Черта с два я когда-нибудь тебе подчинюсь, братик, — парирует она, с ядом выплёвывая последнее. От Молли несёт его парфюмом, карамелью и пылью. Юджин стискивает зубы, стаскивает её с подоконника, не забывая заодно прокрасться шаловливыми пальцами под накрахмаленную рубашку и пересчитать позвонки. Это его своего рода ритуал. Он успокаивается, когда она рядом, и вместе с тем дико выходит из себя. Это продолжалось на протяжении месяца. С той вечеринки прошло приличное количество времени, но Молли включила дурочку и притворилась, будто ничего не произошло вовсе. Она хотела больше никогда не вспоминать о том дне, когда уличила любимого в измене с лучшей подругой, а затем потрахалась с родным братом в собственном доме. А потом ещё раз на балконе. А потом ещё раз в школьной кабинке. А потом ещё, ещё, ещё. Много раз, не забывая периодически отсасывать Чипу в его крутой тачке прямо на пороге её дома. Юджин сжимает её пальцы, с остервенением вбиваясь ей в рот, наказывая за ослушание. Но на деле вызывает обратный эффект. Потому что Молли наслаждается реакцией брата, склоняя голову на бок с насмешливой полуухмылкой. — Я не могу без него. Как и ты без меня, — улыбка шире, взгляд туманный, с поволокой. — Ты заблуждаешься, — свирепый взгляд в ответ заставляет кровь стыть в жилах, лихорадочный шепот и вовсе выбивает из колеи. И как всегда, непонятно, что он имеет ввиду, но переспрашивать отчего-то не хочется. Не в стиле Вест. Перед тем, как оттолкнуть громадное тело и сбежать на очередной бесполезный урок, Молли легкомысленно пожимает плечами произносит едкое: — Как скажешь, братик. Ей неинтересно с ним спорить и разговаривать. Потому что в этой игре для них заранее предрешен финал. И победителем окажется совсем не Юджин. Ведь как можно считать его победителем, когда на пути к цели он умудрился безвозмездно потерять самого себя?