Не баловень судьбы

Августу-Корнелию, виконту Альт-Вельдер, отчаянно не везло с Приддами. Нельзя сказать, что всё началось с его жены. Но, наверное, именно после женитьбы новоиспечённый муж стал задумываться о невезении. Он радовался тому, что Ирэна — его Ирэна — нашла себя в Озёрном замке. Среди каменных стен домашней церкви звучал орган. Ирэна любила гулять по галереям и подниматься на башню. Но подлинным её увлечением стал парк. Её увлечением — и печалью её мужа. Да, виконт Альт-Вельдер — а теперь граф Гирке, закатные твари! — не разбирался в растениях так, как его жена, и вряд ли отличил бы каданский тис от ягодного, а «Октавию» от «Рассвета». Он вообще терпеть не мог розы. Знал, что их не любит и Ирэна, и только удивлялся, зачем она прилагает столько усилий, чтобы они всё-таки росли в парке. Но вот заметить цветы алатской ветропляски среди других труда ему не составило. Тем более что на севере это крайне ценимое дамами растение не приживалось. То, что у Ирэны всё же получилось его вырастить, казалось почти чудом. Если только не задумываться о том, зачем это чудо понадобилось его жене. Спустя пять лет детей в их браке не было. Переехав в Альт-Вельдер, Ирэна привезла с собой нескольких слуг и камеристку с горничной. Порой Август думал, что лучше бы ему не слышать тот разговор. Однако почти каждое слово горничной запомнилось ему. Хозяйка так убивалась тогда, рассказывала та. Набралась храбрости, сама призналась мужчине в чувствах. Виданное ли дело для девицы! Обе женщины, правда, тут же согласились — такому мужчине и они не прочь были бы признаться. Южанин, внук герцога, а уж как был хорош собой! А хозяйка только головку вздёрнула, веер захлопнула и ушла, сердилась служанка на несостоявшегося кавалера своей госпожи. А что до слёз — так никто их и не видел. …Эпинэ действительно слыли красавцами. Где они только теперь, те Эпинэ. Граф уныло разглядывал в зеркале соломенные волосы и гладко выбритое лицо. А что толку, таких усов, как у них, всё равно не будет, нечего и пытаться, только людей смешить! Вспоминал, как лихо подкручивал усы Жермон Ариго, лучший друг его эра, Людвига Ноймаринена. Вспоминал и вздыхал. Говорили, что любовь зла. Но в его случае она оказалась какой-то особенно изобретательной. Перед свадьбой тогда ещё Альт-Вельдер взял с будущего тестя слово сменить сторону и не вести дел с Дриксен и Гаунау. Коренному марагонцу самая мысль о сотрудничестве с ними была противна до дрожи. Вальтер Придд обещание дал. Но, как это часто бывало со Спрутами, слишком долго размышлял и готовился. Безвременная смерть Юстиниана подорвала планы в самом их зародыше. Через пару лет последовали заключение в Багерлее и смерть самого Вальтера и Ангелики. В наследство Августу достались трое почти детей. Ладно, Валентина теперь трудно было считать ребёнком. Но он все равно старался его ненавязчиво опекать. Вместе с детьми под опекой Августа-Корнелия оказались полувыживший из ума старик и кучка напуганных вдов и сирот. И сумасшедшая Габриэла. Август знал, что Ирэна несколько раз жаловалась матери на неё. С сестрой становилось всё тяжелее. Ирэна просила избавить её от присмотра за безумной. Но родители посчитали невозможным просто поселить ту в укромном месте с надёжными людьми. Вероятный скандал с одной дочерью казался им страшнее, чем растерзанная жизнь второй. Про жизнь мужа второй дочери никто даже и не задумывался. Габриэле между тем становилось всё хуже, в её словах слышалось всё больше злобы и ненависти. А ведь эта женщина уже стреляла в одного человека и бросалась с ножом — на другого. Ирэна же с каждым днём казалась всё более прозрачной. Не прятала седину в волосах. И молчала, молчала, молчала… И он не мог избавиться от сумасшедшей — и защитить жену. Младшего брата главы семьи, графа Штефана-Фердинанда Гирке-ур-Приддхен-ур-Габенхафт, виконт Альт-Вельдер почитал другом. Тот был свободнее от семейных обязательств, чем Вальтер, легче в словах, и даже, что казалось немыслимым для Придда, иногда наслаждался жизнью. И во всяком случае он ладил с Габриэлой куда лучше остальных членов семейства. В его редкие приезды в Альт-Вельдер у Августа как будто расправлялись плечи. А потом всё закончилось. Август-Корнелий до сих пор не хотел разбираться в том, как сложные течения наследования сделали графом Гирке после смерти Штефана именно его. Но привычного именования виконтом было жаль, как бы странно это ни звучало. Он по-прежнему считал себя наследником Вальков и хотел от других того же. Ирэна тоже явно тяготилась новым титулом. Подробности почти навязанной дуэли добрались до них быстро. Август понимал, что едва ли покойный граф Гирке желал быть заколотым, пусть и лично Первым маршалом. Хотя, наверное, иначе он погиб бы в Багерлее с остальными. Но всё равно не мог отделаться от мысли, что и это случилось ему назло. Упрекнуть Валентина — теперь герцога Придда и собственное руководство — Августу было не в чем. Тот принял свалившееся на него бремя, чуть согнувшись под ударом, но распрямил плечи и потащил его. Вернее — нынешний граф Гирке вздохнул — изящно и с достоинством повлёк, ни на мгновение не изменив фамильному выражению лица. Он с равным спокойствием принимал неожиданные и рискованные решения и следовал советам самого Августа — с неизменной благодарностью. И всё же… Виконт Альт-Вельдер по праву гордился своей карьерой военного. Второй в Лаик, он вернулся служить на родной север. Стал оруженосцем Людвига Ноймаринена, маркиза Ноймара, и как он считал, оправдал доверие. Едва ли кто-то удостаивался звания полковника, едва достигнув двадцати одного. И никто вокруг не сказал бы, что повышение не было им заслужено. Однако Валентин обошёл его во всём. Звание полковника он получил, не будучи даже и корнетом — едва ему исполнилось двадцать. Лично из рук Первого маршала Талига. А Август всё ещё оставался полковником — все прошедшие с повышения девять лет. Они умчались из Олларии (Раканы, кошки бы её драли!) на север, к Рудольфу Ноймаринену. И почти тысяча «лиловых» вместе с ними. Август следил за устройством солдат на постой, бывал на совещаниях, отправлял людей в поиск… Валентин был рядом, точно так же отдавал приказы и планировал действия. Прислушивался к его подсказкам с вниманием. Но всё равно Августа не оставляло чувство зависти, что ли, которое он сам считал мелочным и недостойным. Он ощущал себя обманутым, словно кто-то вручил ему, ребенку, на Зимний излом долгожданную игрушку. А после первых восторгов оказалось, что те же люди подарили соседу игрушку куда более дорогую и красивую, и собственная радость померкла. Наконец, последней из Приддов, о ком граф Гирке хотел бы помнить — но далеко не последней среди тех, кто делал его жизнь куда сложнее и… заковыристее, чем он желал бы, была его свояченица. Не в правилах Августа воевать с женщинами, и Кодекс Франциска запрещал для них смертную казнь. Однако чем дальше, тем чаще он задумывался о том, что если бы семья не скрыла, кто выстрелил в Савиньяка, а открестилась открыто от убийцы, как это немедленно сделала с братом Каролина Борн — всем было бы легче. Вальтер Придд решил по-другому. Но досталось это другое полной чашей не ему, а Альт-Вельдерам. Ему и Ирэне. Он ещё уезжал из замка иногда, по делам семьи или армии, а жена оставалась запертой в четырех стенах. Вместе с безумицей. Больная озлобленность той затапливала всё вокруг, душила, мешала дышать. Ирэна выполняла свой семейный долг, как считала нужным всегда. Держала спину ровной и высоко несла гордую голову. Но тяжесть сгибала стройную фигуру, а на висках среди каштановых волос виднелись седые пряди, хотя жене ещё не исполнилось тридцати. Она покинула по слову матери двор, чтобы не оставлять без внимания сестру. Они никуда не выезжали и не звали гостей. Жена оставалась верной семье — а семья принесла её в жертву. Её — и его. Габриэла не скрывала, что занимается магией — и верит в неё. Слуги шептались о пропавшей собаке, кто-то из них осторожно попытался заговорить об этом при Августе. Но хозяин замка не верил слухам и тому, что сумасшедшая может причинить зло ему или жене, кроме как сталью оружия, ядом в бокале или иными средствами, привычными людям. А та меж тем всё глубже тонула в пучине собственного сумасшествия. Каждая новая смерть в семье словно вливала в неё силы, добавляла жизни, раскрашивала щеки румянцем. Как будто она сама прилагала к тем смертям руку и любовалась хорошо исполненным делом. Когда Августа привезли в Озёрный замок с Мельникова луга, из полевого госпиталя, он едва начал вставать. И впервые испугался её. Он был слишком слаб, чтобы помешать Габриэле, если бы вдруг той что-то взбрело в голову, и снова не мог защитить Ирэну. Через несколько дней ему стало немного получше, и он стал спускаться в парк. Слуги, завидев выздоравливающего графа, ненавязчиво старались помочь или хотя бы быть неподалеку. Не желая ни помощи, ни общества, он часто выходил по ночам или очень ранним утром. Каналы терялись в извилинах зелёного лабиринта. Камни на берегу нагревались за день, и было очень уютно устроиться на одном из них. Август знал, что люди в замке избегают этого места, рассказывают о нём тёмные истории. Но ему здесь было уютно и спокойно. Здесь любила бывать и Ирэна. Когда он приходил сюда, то словно чувствовал ее тёплое молчаливое присутствие рядом. Резкий толчок в спину нарушил его размышления, а навалившая сверху тяжесть не дала вынырнуть. Он мог бы бороться, если бы был здоров, и наверняка бы справился. Но совсем ещё не оправился и не был сильным. Достаточно сильным, чтобы выжить. Он медленно опускался на дно канала, чувствовал, как вода проникает в так и не зажившие до конца простреленные лёгкие. Ещё смутно различал сквозь воду неясный женский силуэт на берегу и думал о том, как сильно ему не повезло с Приддами.