перелетные птицы

Это было важно сказать. Вслух. Считая хотя бы до ста, чтобы не напугать Максима напором. Так, словно он сам не знал об ее неозвученных чувствах. Не знал и не молчал, почти что умоляя не продолжать говорить, не путать все сильнее. Куда уже. — Я не могу уснуть, — снова не то; мимо, заламывая пальцы и пряча взгляд в пол. Невозможно пересечься с ним взглядом и соврать. Он колючий, не подпускающий к себе. Он оставляет вмятины от собственного взгляда. Неприятно. Всю жизнь не отмоешься. Это неоспоримая истина. С этим можно жить. Вика почти презирает себя за то, что влюбилась в парня лучшей подруги. Почти презирает себя за то, что знает — она ему, на самом деле, не нужна. Он ей даже повода любить не дает. Ничего. Это отрицательные чувства. Тут не только о любви, даже о симпатии говорить не приходится. — Хочешь покурить..? — у Макса в голосе нет ни единой нотки заинтересованности в разговоре, только бесконечная усталость. Ему не Вика в слушательницы нужна. Он о Даше, удаляющейся из его жизни с приходом новенького, неизменно мечтает. Вика все это и в интонациях, и в жестах, и в мимике улавливает. Сдержанно кивает. Неизменно думает только одно: пускай у них будет что-то общее, какой-то грязный секрет. Ночью, в мужском туалете (где если Вику поймают, то о гранте можно сразу забыть) на подоконнике в тусклом свете луны. Пускай их общий секрет медленно убивает, разбирая Вику на атомы. Этот момент будет принадлежать только «им»/«ей». — Купи себе сигареты, Вик, — устало выдыхает Максим, двигаясь на подоконнике и протягивая свою пачку и зажигалку подруге. Он не идиот, знает, что Кузнецова таскается сюда только из-за него. Тот же Тема тоже курит и, попроси Вика у него сигареты, ни за что не откажется отдать ей всю пачку разом, бросить курить и обеспечивать сигаретами только ее до конца жизни. Вика как обычно тушуется, прежде чем закурить. Кивает — хотя это давно незначительный жест. Макс это постоянно говорит, Вика неизменно кивает и через пару дней они снова пересекаются на старом месте, когда парень явно хочет побыть один. Девушка взглядом скользит по скуле Макса только тогда, когда делает первую затяжку, и рвано выдыхает дым в сторону парня. Она знает, что Максим знает. Это как в глупой детской игре. Пока она бежит за ним, он бежит от нее. У них и цели, и мысли, и планы не совпадают. Все остается горизонтальным, непересекающимся в пространстве. Вике так хочется завязать диалог хотя бы о чем-то. Главное с Максом. Ровно также ему не хочется говорить вообще. Ни с кем. — Спокойной ночи, — говорит девушка, когда докуривает и идет на выход из туалета. Макс рикошетит таким же безинтонационным «спокойной ночи», как и их разговор, по инерции. Самое ужасное, что Вике этого достаточно. Они уже, кажется, не друзья. Вика все ночными вылазками и неозвученными чувствами портит. Максим взглядом ленивым скользит по их одноклассникам перед уроком истории, приобнимая свою Дашу за талию. На нее даже взгляда не кидает ни одного, но она как полная идиотка свой собственный взгляд от него не отводит. Дура. — Вик, ты домашку сделала? — рядом материализуется Артем, перетягивая внимание на себя. Рома усмехается, отворачиваясь от друга. Неизменный повод заговорить с Викой: ее домашняя работа. — Да, держи, — протягивает тетрадь, даже не задумываясь о том, что делает. О том зачем делает и почему. — Спасибо, — Артем улыбается, тетрадку забирает. — С меня шоколадка, — как еще один повод заговорить снова. — Да ладно, — отмахивается Вика, в рядах первых в кабинет заходит, оставляя Калинина позади, прижимая к груди учебник. Тему это должно было бы ранить. Наверное. Но он предпочитает не думать об истинных причинах холодного поведения подруги. Рома друга по плечу поддерживающе хлопает, проходя мимо него. Она даже не твоя девушка, чтобы ревновать. Неизменно думает. От этого только ревновать меньше не получается. Вика и не девушка Макса тоже. Думает. И почему-то ловит себя на мысле облегченной, почти радостной: ей с Максом ничего не светит. Это, наверное, нелюбовь в общем ее понимании. Знать, что объект твоей симпатии страдает и радоваться только от того, что у тебя появляются шансы. Реалист Артем, наверное, понимает, что шансов у него ровно столько же сколько у Вики с Максом. Ни одного. От этого надеяться, что Вика устанет первой в этом круговороте боли находиться, меньше не приходиться. — Ты мне нравишься, — в Теме смелости явно больше, чем в Вике. Или это, напротив, полное отсутствие эмпатии к отсутствующим чувствам подруги и эгоизм? Все же всё понимают. — Нет, — пресекает Кузнецова, прежде чем друг хоть что-то скажет дальше. — А ты мне нет. Грубо, больно, возможно, даже подло по отношению к хорошему Артему, вторая часть монолога которого была построена на тезисе «я знаю, что не нравлюсь тебе». У него целый текст заготовлен, но Вика снова не хочет слушать. Вика снова проходит мимо, делая вид, что ничего не происходит. Опять. Тема, конечно, никогда не будет драться с Максимом. Макс не дает повода. И нет ощущения, что это спасет ситуацию. Спасет хоть кого-то. Никто из них не чувствует в себе ничего, кроме злости к друг другу в этой их замкнутой системе. Злость никуда не уходит, нивелирует их чувства, стягивая все эмоции в один неразборчивый комок. — Я тебя люблю, — со злости опять бросает Вика в одну из ночей, когда они с Максом курят. — А я тебя нет, — рикошетит Макс. Не смотрит на нее даже. Затягивается, свободной рукой перебирая пальцами по подоконнику между ними. Тут дело не в том, что «не было бы Даши..». Тут дело в том, что в его жизни нет места для любви именно к Вике. Вика не докуривает, тушит сигарету о раковину, не задумываясь о том, чтобы убрать за собой окурок. Такая вот отплата Максиму за безответные чувства. Вика сдерживает себя, чтобы снова не зарыдать. Уже говоря «я..» она точно знает ответ: до интонации с которой Максим ей ответит. Но она все-равно говорит, потому что злости в ней на Макса, свои чувства и глупого Тему всегда больше, чем здравого смысла. И какой-то наивной убежденности: когда-нибудь все поменяется. Вика зовет Тему из мужской спальни, не обращая внимание на ухмылку Рому и ничего не понимающего Андрея. Снова. Вика тащит Артема за руку в темный закоулок. Парень уже знает, чем все закончится. Но он позволяет себе на секунду забыть об исходе, когда первый целует. Это нездорово, болезненно, фатально. Из этого нет выхода. Официально. Вика цепляется за шею, тянет на себя, прикусывая губу Артема до крови. Он все знает. Вплоть до каждого жеста девушки. Притягивает к себе за талию, так как ей нужно. Ей нужно быть для него всем, растворять его и его любовь в себе, чтобы перебить это зверское чувство — ненависть к Максу. Вика тянется и тянет. Ее попытки все исправить рваные. Она по шву проходиться ещё раз, разрывая и без того хлипкие связи. Усложняя все в тысячу раз. — Опять..? — неизменно спрашивает Артём. Он знает, что Вика никогда не будет целовать его по-другому. Что его поцелуи должны помочь ей забыться. Что это разовая акция, которая перерастает в ежемесячную, но ничего большего. Он знает, что между их остервенелыми поцелуями и разочарованием Вики в Максе прямая, не косвенная и не метафоричная, связь. А ещё он знает, что ее бесят нотации; что ей хочется думать — все под контролем, хотя бы под ее. Поэтому она перебивает Артема ещё одним поцелуем. Никто никогда ничего не требует взамен за молчание. Через неделю все начинается сначала. Круг замыкается. Перелетные птицы снова остаются на старом месте, запирая себя в этом порочном круге несбывшихся мечт, ощущая легочную необходимость выбраться; осознавая — любое изменение придет к всеобщей погибели. К их общему несчастью изменения зависят не только от них троих.