***
Мой друг и компаньон, мистер Шерлок Холмс, однажды сказал мне, что его корни были в основном из среды сельских сквайров, со всем, что подразумевает такое наследие. Его родители, будучи искушёнными во многих отношениях, безусловно, производят впечатление людей, принадлежащих к этому классу. Без, спешу добавить, более утомительных черт этого явно замкнутого общества. В то же время можно было бы указать на Майкрофта Холмса как на образец респектабельности. Я считаю, что на самом деле он такой же опытный актёр, как Генри Кэмпбелл, прекрасно адаптирующийся к роли Важного правительственного чиновника. Или самого британского правительства, если уж на то пошло. В дополнение к этим прочным корням Холмс также упомянул о связи с династией французских художников Верне, отметив, что искусство в крови может принимать странный оборот. Возможно, в его конкретном случае скрипка заменила кисть для рисования. Когда Шерлок Холмс в настроении, он, конечно, может нарисовать прекрасную картину с помощью нот, которые он играет. Хотя, по правде говоря, мне кажется, что его блестящее умение использовать дедукцию для решения тех загадок, с которыми мы сталкиваемся, само по себе является искусством. И если бы я сказал ему об этом, он обвинил бы меня в том, что я романтизирую то, что он делает. Это наука, сказал бы он. Но я по-прежнему настаиваю на том, что именно искусство в его крови делает его тем, кто он есть.***
Яркое солнечное утро, с которым мы проснулись, обещало прекрасный лондонский день, который всегда улучшает моё настроение. Солнечному свету даже удалось хоть немного прогнать меланхолию, которая, как всегда, накатывала, когда я оставлял Холмса в постели и поднимался наверх, в свою предполагаемую спальню, чтобы переодеться. Интересно, станет ли когда-нибудь легче жить жизнью, полной необходимого обмана? Тем не менее, прекрасное утро и воспоминания о нежной и страстной ночи, которую мы только что провели вместе, вернули мне довольно бодрое настроение, когда я закончил свой туалет. Я даже немного насвистывал, когда входил в нашу гостиную. Холмс уже был там, одетый в свои обычные чёрные брюки и безупречно белую рубашку со свежим воротником и манжетами. Поверх всего этого был его красный халат. Он размышлял над своей утренней трубкой и одной из самых непристойных скандальных газет. − Что-нибудь обещающее? − весело спросил я, наливая себе чашку чая. − Преступный класс стал ужасно ленивым, − пробормотал он, не отрывая глаз от газеты. Наполнив тарелку яичницей, окороком и тостами, я присоединился к нему за столом. Очевидно, Холмс просто откусил кусочек тоста с мёдом, вместо того чтобы полноценно позавтракать, но я решил не настаивать на этом сегодня утром. Возможно, его недовольство отсутствием удовлетворительной головоломки, которой можно было бы занять его разум, могло бы сделать моё запланированное предложение более приемлемым для него. Осторожно разрезав ломтик окорока, я небрежно сказал: − Я подумал, что, возможно, мы могли бы рискнуть и посетить Летнюю выставку. Это было смелое предложение, потому что, как бы сильно мой любимый компаньон ни ценил искусство, он часто также выражал презрение к ежегодному показу в Королевской академии. Его основное возражение, по-видимому, проистекало из его отвращения к общению со сливками лондонского общества. Я не мог отрицать его утверждения, что они часто были там, чтобы показать себя, а не из-за истинной оценки искусства, но это не уменьшило моего энтузиазма по поводу прогулки. Последовала долгая пауза, во время которой я закончил свой завтрак и налил еще чаю нам обоим. Очевидно, Холмс пытался придумать способ, с помощью которого он мог бы отклонить моё предложение, не отвергая в то же время меня. Понаблюдав ещё несколько мгновений за его борьбой, я решил избавить его от дальнейших мучений. (Привязанность может быть выражена очень многими способами, как я уже отмечал ранее.) − Или, если вы предпочитаете, я мог бы пойти один и оставить вас наедине с вашими размышлениями, − сказал я. Я очень хорошо знал (и был удивлён тем фактом), что он снова был в противоречии, на этот раз из-за того, возражать ли против моего использования слова «размышления» или просто принять спасение, предлагаемое моим предложением. − На самом деле я провожу эксперимент, − наконец сказал он. Сделав мягкое замечание по поводу довольно пахучего зелёного вещества, которое занимало угол его лабораторного стола большую часть недели, я ушёл, чтобы закончить подготовку к моей одинокой экскурсии в мир искусства.***
По-видимому, добрая часть лондонского общества действительно тоже решила провести этот славный день в стенах Королевской академии. На мгновение, увидев толпу, я подумал о том, чтобы вместо этого просто прогуляться по близлежащему Грин-парку, но потом напрягся и заплатил 1 шиллинг за вход. Затем я выложил ещё 1 шиллинг 6 пенсов за один из путеводителей в матерчатом переплёте и карандаш. Было бы приятно на какое-то время погрузиться в красивые образы. Мы с Холмсом провели так много времени, погруженные в тёмный и несчастный мир преступности (при этом не желая тратить свою жизнь на что-то другое), что мне было бы полезно помнить, что всё, что находится за пределами нашего безопасного убежища на Бейкер-стрит − это не только убийства и воровство, предательство и разрушение. Бегло просмотрев путеводитель, я решил начать с выставленных акварелей, поскольку эта среда всегда была моей любимой. С путеводителем и карандашом в руке я был готов погрузиться в галереи. Мне понравилось очень много картин; две из них, «Древности» и «Мысли о любви», были особенно привлекательны для меня. Я стоял перед очаровательным портретом под названием «Арабский продавец хлеба», который напомнил мне о моих собственных путешествиях в экзотические страны, когда женщина, стоявшая рядом со мной, заговорила. − Такие образы заставляют человека стремиться путешествовать и видеть больше мира, не так ли? − задумчиво пробормотала она. Я повернул голову, чтобы посмотреть на неё. Женщина примерно моего возраста, заключил я, одетая в самое модное бледно-жёлтое платье и очаровательную шляпку, усыпанную крошечными шелковыми маргаритками. Она дружелюбно улыбалась мне, что было не слишком прямолинейно, чтобы быть уместным. Я улыбнулся в ответ. − Действительно, это так, − сказал я. − Я просто размышлял о том, как это напоминает мне о моих собственных путешествиях. − Вы были во многих интересных местах? − спросила она, когда мы оба медленно перешли к следующему экспонату, на этот раз с видом на побережье Девона зимой. От неё исходил лёгкий цветочный аромат, название которого, я уверен, Холмс смог бы мне назвать, если бы присутствовал при этом. − Довольно много. Как член вооружённых сил Её Величества. − Ну, по крайней мере, я видела Девон, − ответила она с мягким смехом. Это казалось естественным завершением нашего разговора, поэтому я кивнул и пошёл дальше. Ещё через час мне срочно понадобился чай и, возможно, немного торта, поэтому я поднялся по лестнице, которая вела наверх из Акварельных комнат, в поисках пропитания. Очевидно, я был не единственным посетителем, желавшим подкрепиться прохладительными напитками, поэтому чайная была переполнена. Мне удалось найти себе маленький столик в углу, за которым можно было насладиться чаем с пряниками. Я просматривал путеводитель, оценивая картины маслом, которые были следующими в моей повестке дня, когда знакомый голос прервал меня. − Не хватает стульев, − сказала женщина в жёлтом платье. − Вы не возражаете, если я присоединюсь к вам? Холмс всегда немного сердито смотрит, когда я проявляю обычную вежливость к хорошенькой женщине, но, поскольку его не было, я немедленно встал, чтобы отодвинуть для неё другой стул. Она поблагодарила меня, когда я вернулся на своё место и сосредоточился на прянике. − Вы очень интересуетесь искусством? − спросила она, прежде чем откусить маленький кусочек розового миндального печенья. Хотя моё сердце принадлежало Холмсу очень долгое время, я не был так далёк от ритуалов ухаживания, чтобы не распознать нежный флирт, когда он был направлен в мою сторону. Мне было неприятно, что она тратит свои прекрасные усилия на кого-то, кто в ней абсолютно не заинтересован, но, конечно, я не мог этого сказать. Конечно, я мог бы просто солгать и сказать, что моя жена заболела и поэтому не смогла пойти со мной на выставку. Но я был совершенно утомлен подобными уловками, а также зол на то, что такие люди, как Холмс и я, были вынуждены жить в тени, как будто нам было стыдно. По правде говоря, я ничем так не гордился, как тем фактом, что был любовником Шерлока Холмса. Устав от всего этого, я просто вернулся к вымыслу, увековеченному в моих каракулях для «Стрэнд». − Я вдовец, − сказал я, игнорируя непоследовательность и надеясь, что мой тон ясно дал понять, что больше ничего не будет сказано на эту тему. − И я не очень разбираюсь в искусстве, но мне нравится его рассматривать. Очевидно, она была умной женщиной, которая поняла мои слова и не настолько отчаянно нуждалась в ухаживании, чтобы быть более чем слегка разочарованной. Она съела ещё одно миндальное печенье. − Вы видели картины? − Пока нет, они − мой следующий пункт назначения. Она огляделась, а затем наклонилась ко мне и понизила голос: − Есть небольшой скандал из-за одной из работ. − В самом деле? − Я взглянул на путеводитель, а затем одарил её дружелюбной (не более того) улыбкой. − Я всегда нахожу, что небольшой скандал оживляет день. Она открыла свой собственный путеводитель, перелистывая страницы, пока не добралась до того, что, по-видимому, искала. − Галерея IV, прямо между «Весёлым охотником» и «Портретом дамы». И то, и другое скандал затмевает довольно драматично, − сказала она. Я наклонил голову, чтобы посмотреть, на что она указывала. Нарцисс де ла Трините. − Интригующее имя. Я обязательно разыщу его. Мы оба покончили с закусками, слегка поболтали о некоторых других выставленных работах и, наконец, о приятной погоде, прежде чем расстаться. Хотя у меня было небольшое искушение отправиться прямо в галерею IV и к Скандалу, я умерил своё любопытство и методично, хотя и немного быстро, пробирался по другим галереям. Моя сдержанность была вознаграждена в Галерее I, когда я увидел картину («Роза Шарона») некоего Джорджа С. Уотсона. Как я ни старался, я не мог установить никакой семейной связи. Моё замешательство усилилось, когда в Галерее II я обнаружил «Сочувственные расспросы» некоего Дж. А. Холмса. Судя по названию и имени художника, для меня это была довольно интересная работа, и я был тихо рад обнаружить, что Холмс и Уотсон разделяют ещё одну часть вселенной. Это позабавило бы Холмса, когда я рассказал бы ему. Наконец я добрался до Галереи IV. Я задержался у своей цели, ожидая, пока небольшая группа болтающих женщин отойдёт от Нарцисса де ла Трините, а затем шагнул вперёд, чтобы посмотреть самому. Моей первой реакцией было немедленное понимание того, почему эта картина вызвала определенный ажиотаж. Молодой человек, изображенный тонкими мазками кисти и приглушёнными красками, словно воспоминание, увиденное сквозь призму времени, был лишён одежды, и только самые интимные части его тела были прикрыты смятой белой простыней. Это был, даже на мой нетренированный взгляд, очень нежный портрет, эротичный, но не непристойный. Субъект, казалось, только что пробудился от того, что явно было приятным сном, с лёгким намеком на улыбку на губах. Фон был затянут утренней дымкой, но я мог разглядеть высокие шпили Кембриджа через окно. К стыду своему, только тогда я по-настоящему разглядел, что было на холсте. Не было ни малейшего сомнения в том, что я видел. Или, точнее, просто того, кого я видел смотрящим на меня в ответ. Эта полуулыбка. Эти непослушные тёмные кудри. Пронзительный лазурный взгляд. Маленький, но заметный шрам на одном плече, оставшийся от падения в детстве с пони по имени Генри. И я очень хорошо знал, что скрывается под этой простыней. Мои спутанные мысли удерживали меня там слишком долго, почти не обращая внимания на других, которые останавливались, чтобы посмотреть и тихо поговорить о том, что они видели. Наконец я наклонился достаточно близко, чтобы прочитать подпись. В. Тревор. Это имя не было для меня новым; я знал этого человека как единственного друга Шерлока в университете. Какое-то время они жили в одной комнате, и их отношения закончились плохо. Но теперь я задумался об этих отношениях. Ревновал ли я? Возможно. Затем я обратил внимание на маленькую карточку, прикрепленную рядом с картиной, в которой говорилось, что она продана. Цена заставила меня задуматься. Очевидно, мистер В. Тревор не был склонен дёшево расставаться со своим искусством. Становились ли художники сентиментальными по отношению к своей работе? В конце концов я понял, что если я буду продолжать стоять там и смотреть на портрет, это может привлечь ко мне нежелательное внимание. Я отодвинулся и притворился, что тоже интересуюсь «Портретом Дамы». Но я обнаружил, что моё желание видеть ещё какие-либо произведения искусства исчезло, поэтому я спустился вниз в гардероб, чтобы забрать свою шляпу и пальто, и покинул Академию.***
Это было глупо с моей стороны, но я решил пройти пешком всё расстояние до Бейкер-стрит и немного успокоиться, прежде чем встретиться с Холмсом. Я не мог перестать думать о портрете, и некоторые из моих мыслей были, по общему признанию, плотского характера, но это было неизбежно, не так ли? Я близко знал тело, которое художник (Виктор Тревор!) так красиво перенёс на холст, что мои низменные эмоции неизбежно должны были проявиться. Когда я шёл по Бонд-стрит, смутно направляясь к дому, я также подумал о другой эмоции, вызванной портретом человека, которого я считал своим. Ни для кого не было секретом, что я сам в молодости не был робким в подобных вопросах, так почему же я испытал определённое чувство предательства, осознав, что у Холмса вполне могли быть другие отношения до нашей судьбоносной встречи в Бартсе? Не было никакого смысла чувствовать, как в моей груди поднимается зеленоглазый монстр. По крайней мере, я осознал, что веду себя как дурак, хотя это не принесло особого утешения. К тому времени, когда я наконец дошёл до дома номер 221, я был измотан как физически, так и морально. Миссис Хадсон бросила на меня один взгляд и потащила вверх по лестнице, пообещав немедленно подать чай и бутерброды. Холмс сидел за своим лабораторным столом, делая пометки в своём дневнике; он взглянул на меня, когда я снимал пальто и шляпу, а затем нахмурился. − Неужели не было свободных экипажей? Вы выглядите совершенно измученным. Я просто пожал плечами и опустился на стул. Он сделал ещё одну пометку, а затем подошёл и сел на свой стул напротив моего. − Что, чёрт возьми, так напугало вас, мой дорогой? Вкратце, я был недоволен тем, что Шерлок Холмс мог так легко читать меня; это казалось несправедливым. Прежде чем я успел сформулировать ответ, появилась миссис Хадсон с обещанным чаем и бутербродами. Я смог отсрочить ответ на вопрос Холмса, налив две чашки чая и положив по бутерброду на каждую тарелку. Мой сердитый взгляд на Холмса был достаточно эффектен, чтобы он поднял сэндвич с ростбифом и горчицей и задумчиво откусил. Я отхлебнул немного чая. − Вам понравилась выставка? − Ну, достаточно, − был мой ответ; я был не в настроении делиться открытиями художников Холмса и Уотсона. − И она была хорошенькой? − Холмс не смотрел на меня, а медленно размешивал сахар в своём чае. − Кто? − Я откусил слишком большой кусок от своего сэндвича. − Та, которая оставила вас пропахшим лавандовыми духами «Краун Виктория», конечно, − его тон был язвительным. Через мгновение я осознал абсурдность ситуации и не смог сдержать вырвавшийся смешок. − Мы оба, − пробормотал я. Некоторое время мы ели и пили в тишине. Когда мы отставили тарелки с сэндвичами, а Холмс налил ещё чаю, я наконец ответил на его вопрос. − На ней было модное жёлтое платье и очаровательная шляпка, и она придерживалась мнения, что я скорбящий вдовец, не желающий менять это состояние. − А-а-а... − пробормотал Холмс. − Покойная миссис Уотсон. Его слова могли бы стать неловким вступлением в разговор, который я хотел завести, но, по крайней мере, это было начало. − Кстати, об именах из прошлого, − сказал я, отставляя свою чашку. Он приподнял бровь, глядя на меня. − Виктор Тревор. Нечасто мне удаётся удивить Шерлока Холмса, но произнесение этого имени определенно удивило. − Да? Почему сейчас всплыло в памяти его имя? − У него была картина на выставке. Я и не подозревал, что он художник. Шерлок пожал плечами. − Он, конечно, хотел им быть. Его отец, конечно, этого не одобрял, поэтому я понятия не имел, что Тревор продолжал заниматься живописью после того, как мы расстались. Я полез в карман за путеводителем, который всё ещё был развёрнут на странице Галереи IV. Маленьким карандашом я аккуратно обвёл Нарцисса де ла Трините и протянул ему. Мне это стало ясно в тот самый момент, когда Шерлок понял, на что именно он смотрит. Он вскочил на ноги и подошёл к окну, уставившись вниз на Бейкер-стрит, будто надеялся, что ужасное убийство или, по крайней мере, карманная кража спасут его от разговора. Я занялся тем, что собрал тарелки и чашки, и отнёс поднос к двери как раз в тот момент, когда появился Билли, чтобы забрать их. Я вернулся к своему креслу, набил трубку махоркой и удобно откинулся на спинку. Наконец, по-прежнему не глядя на меня, он заговорил: − Я уже говорил вам, что Тревор подружился со мной после того, как его щенок укусил меня за лодыжку. И что он был моим единственным другом в то время. Я вынул трубку изо рта. − Другом? − мягко спросил я. Образ картины был ещё свеж в моём сознании. Холмс сцепил руки за спиной. − Не прикидывайтесь идиотом, Джон, − резко сказал он. − Вы очень хорошо знаете, что до вас никого не было. − Если бы он был мелочным по натуре, он мог бы припомнить мне мою собственную историю. Но он этого не сделал. − Я не отрицаю, что между нами была определённая... напряжённость. Но я не был заинтересован в том, чтобы идти дальше, хотя Тревор, возможно, питал надежды на большее. − Он издал короткий, невесёлый смешок. − Учитывая, как всё закончилось между нами, то, что мы были не более чем теми, кем были, было определённо к лучшему. − Вы знали о картине? − спросил я. Наконец, он повернулся и посмотрел на меня. − Я видел набросок, который он сделал, но мы отдалились друг от друга ещё до того, как я увидел картину. − Он провёл рукой по волосам. − Он намеревался продемонстрировать её во время того последнего рокового визита, но этого так и не произошло. − Затем он слабо, печально улыбнулся. − Если картина будет следовать эскизу, я могу представить себе результат. Шерлок подошёл ко мне и сел на пол, что было сигналом, что он хочет, чтобы я погладил его по волосам. Это стало для нас ритуалом. − Простите, − сказал он. Поскольку он весь день был дома, он не возился со своими волосами, чтобы укротить кудри, поэтому мои пальцы легко перебирали их. − Чепуха, − быстро ответил я. − Вам абсолютно не за что извиняться. Признаюсь, я был несколько удивлён, увидев картину, которая вызывает настоящий ажиотаж. − Могу себе представить, − сухо сказал он. Теперь я чувствовал себя немного глупо из-за своей реакции. Я улыбнулся. − Кто-то уже заплатил значительную сумму за владение картиной. Теперь Холмс слегка нахмурился. − Не уверен, как я отношусь к идиотам, глазеющим на мой портрет, − пожаловался он. Я пожал плечами. − Теперь с этим ничего не поделаешь. − Мои пальцы скользнули вниз, чтобы нежно погладить его по щеке. − Что бы вы сказали о позднем ужине у Симпсона сегодня вечером? − предложил я. Он кивнул, а затем потянулся для поцелуя, который я с удовольствием запечатлел на этих губах.***
В тот вечер было уже изрядно поздно, когда, насытившись жареной свининой и прекрасным бланманже, мы сидели с нашими бренди перед зажжённым камином, чтобы противостоять неожиданно холодной ночи. Мы делили диван, так как посетителей не ожидалось, и внизу было тихо. Свет камина устраивал Холмса, и я был доволен. Я уже собирался предложить удалиться в нашу постель, когда звук звонка снизу нарушил наш покой. Прошло всего несколько мгновений, прежде чем мы услышали, как Билли топает вверх по лестнице. Инстинктивно мы отодвинулись друг от друга, прежде чем он вошёл в дверь. Его беспорядочно застёгнутый пиджак и растрёпанные волосы свидетельствовали о том, что его подняли с койки. − Телеграмма, мистер Холмс, сэр, − сказал он. Холмс вздохнул и взял её у него. − Ожидается ли ответ? Билли покачал головой. − Нет, сэр. − Очень хорошо. Спокойной ночи, Билли. Мгновение спустя мы снова остались одни. Я встал и подошёл к двери, чтобы запереть её на ночь. Когда я обернулся, Холмс улыбался. − Значит, не плохие новости? − Совсем не плохие новости, мой дорогой. − Он протянул мне телеграмму. «Шерлок ТЧК Недавно добавил довольно красивую картину в мою коллекцию ТЧК К сожалению, теперь я понимаю, что она не соответствует моему декору ТЧК Пока она будет храниться на чердаке ТЧК Если только ты или добрый доктор не захотите этого предотвратить ТЧК Майкрофт». Я тоже улыбнулся. − Ваш брат, − сказал я, − удивительный человек. − Это правда. Я снова сел, мы допили коньяк и разошлись, чтобы переодеться ко сну. Всего через несколько минут я открыл дверь и вошёл в спальню Холмса (нашу), где я остановился как вкопанный перед тем, что увидел. Шерлок растянулся на кровати, обнажённый, если не считать простыни, которая прикрывала важные части тела. Он улыбался мне, как мальчишка, довольный своим сюрпризом. Я громко рассмеялся от чистого восторга, сбросил ночную рубашку на пол и прыгнул к нему в постель. Искусство в крови, действительно.