* * *
Усачев с детства предпочитал делать: пожалеет он, в крайнем случае, завтра, а может, не пожалеет и вовсе. Но сейчас почему-то Руслан не мог собраться и сосредоточиться, а потому уже в десятый раз перечитывал набранный текст, попутно заметив одну случайную опечатку и отсутствие двух запятых — а то было бы неприятно. Нужно произвести на Евгена самое лучшее первое впечатление, ни в коем случае не упасть перед ним лицом в грязь, удивить, в конце концов! Пробежавшись по тексту критическим взглядом в очередной раз, Усачев что-то мысленно прикинул, поставил в конце сообщения незатейливый смайлик, перечитал ещё раз всё с самого начала и чуть дёрганым движением убрал эту дурацкую неуместную мордочку. Вдруг Бэд такое не приемлет? Хотя что это за подростковая нерешительность? Вперёд, Руслан, не изменяй себе! Усачев на секунду зажмурился и нажал на отправку — с закрытыми глазами сделать это явно легче. Ты не видел — значит, ничего и не было, правда же? Кто знает, может, конечно, этот Баженов окажется тем ещё снобом и даже читать ничего не станет, может, просто откажется — «Что это за херотень, я работаю один», — а ведь может быть такое, что и согласится. Но что-то внутри упорно подсказывало: так просто эта шальная затея не закончится. Это тебе не защищённый секс без последствий, что один раз запарился, да и забыл. Ты же не просто так часами напролёт залипаешь на его обзоры, да, Руслан?* * *
С наступающим, Жень. Счастья тебе, и пусть всё получится. Кое-как продрав глаза — работа над новогодним обзором подходила уже к стадии завершения, но оттого всё сложнее было урывать хотя бы полчаса на необходимый измождённому организму сон, — Баженов подорвался, нашаривая тренькнувший сигналом входящего сообщения телефон где-то на подоконнике. Спустя несколько дней гнетущей тишины Усачев впервые дал о себе знать — но сухо, мать твою, неправильно. Это неправильно, слышите?! Это не может быть его Руслан! Это какая-то ошибка, он всё ещё не проснулся и видит дурацкий сон, лёжа головой прямо на клавиатуре, оттого всякий бред и атакует подсознание, но… Женя лежал в своей постели, и всё это было самой натуральной явью. Не попадая по буквам, психуя и матерясь вслух, Баженов кое-как настрочил ответ, вдыхая полной грудью, как это делает человек, совершенно не умеющий плавать, перед полным погружением в воду. Рус, Рус, Рус, только послушай, дай мне сказать, только… О том, что Усачев уехал бороздить египетские просторы и трущобы, Женя узнал от Поперечного, который, конечно же предварительно постебавшись и потребовав взамен на ценную информацию подробности их интимной жизни, скрывать ничего не стал. Выдал всё как на духу — то, что Руслан в последние дни сам не свой, отказался от предложения порубиться в любимые игрульки, не пошёл на традиционный субботний аукцион, и вообще в один из вечеров не брал трубку и не читал ничьи сообщения. А потом вдруг решил уехать. Возможно — Данила не был уверен в этом на все сто, — в первое попавшееся направление, куда только удалось в это непростое для путешествий ковидное время достать авиабилеты. Усачев, конечно же, не ответил. Гуляет, наверно, от всей души.* * *
— Пусть всё получится. Руслан улыбался, как всегда, солнечно, но то и дело поправлял и без того идеально лежащие волосы, перед очередной командой «Мотор!» ещё раз переподвернул воротник разноцветной клетчатой рубашки и разгладил фантомные складки на жилете — и всё это выдавало Усачева с головой. Переживает. Волнуется. А как не волноваться, если Женя — такой, как выяснилось, простой, свой, домашний Женя — был ещё и таким интересным, эрудированным собеседником, с которым можно было обсудить любые темы, начиная с истории его родного города и заканчивая новинками мира видеоигр и компьютерной техники. А ещё… Он оказался таким красивым! Усачев просто взгляд не мог от него отвести — и не мог стереть со своего лица глупую, чересчур широкую улыбку. А ещё ему захотелось постоянно касаться, касаться, касаться — аристократичных рук, тонких пальцев, да хотя бы просто убрать несуществующую ворсинку с самой обычной чёрной футболки Баженова… Дурдом какой-то, честное слово. — Женя… — еле шевеля чуть искусанными губами, тихо сказал в подушку Руслан, утыкаясь в неё горячим лбом и вытирая испачканную руку о смятую простынь, надеясь, что Евген, согласившийся всё-таки остаться в его квартире до утра, не потревожит его в такой интимный момент. Только вот без последствий не получилось.* * *
— …Короче, Кир, ориентируйся примерно на конец февраля — я как раз добью сценарий, и можно будет снимать. И… Женя, наконец скинув с себя паучьи сети работы, в которые загнался просто потому, что необходимо было занять чем-то голову и руки, сделал невольную паузу — ещё не менее необходимо было перевести дыхание, сильнее затянуться сигаретой и позволить себе снова погрузиться в одновременно спасающие и уничтожающие мысли о нём. — …как там Руслан? Баженову Усачев говорил, что всё хорошо. Ну, как говорил — писал в редких сообщениях в перерывах между прогулками, съёмками и злостью. Женя её чувствовал — да и зачем просто чувствовать, если эта злость, агрессия без труда прочитывалась в первых в новом году новостях Руслана, слишком явственно бросалась в глаза и попадала в самое сердце, разбивая его в клочья. Баженову было невозможно трудно и сложно это принять — он как-то предлагал Усачеву приехать. Предлагал, к тому же, бессмысленным голосовым (вроде от этого его просьба будет звучать более искренне и убедительно), но тот неожиданно отказался, сославшись на какие-то срочные планы. Этими обязательными неотложными планами оказалась внезапная поездка в горы. В любой другой ситуации Женя бы злобно поржал — над собой, а не над откровенно наглой ложью Руслана, слышите? — и попросту бы в эту чушь не поверил, но факт оставался фактом: Усачев искал утешения в кругу самых близких друзей, как бы глупо, смешно и одновременно гротескно это ни звучало. Да ещё и друзей общих — Руслан так наивно доверял им свои душевные переживания, будто не знал, что эти общие друзья без зазрения совести обязательно вольют это всё в уши Баженову при первом же удобном случае, — без прямых обвинений, но всё же доводя до сведения. Собственно, это работало и в обратную сторону, поэтому Женя, в отличие от Усачева, что-то скрывать или приукрашать смысла не видел. — Жалуется, что от сноуборда у него синяки по всему телу и что губы слишком обветриваются на морозе. Ещё жалуется на Кшиштана, что тот отказывается учить его нормально кататься: «Усачев, отвали, у меня день рожденья, или где? Иди лучше Поперечного проси покататься на нём!». Миха тоже мудак, конечно, всё на нас с Данилой скинул, но всё же!.. — услышав в трубке нетерпеливое сопение и срывающийся с губ Баженова мат, Агашков всё же сжалился над ним и наконец вернулся к делу: — А ещё вчера за бутылкой сказал нам всем, что ты ублюдок. Женя издал нервный смешок и даже не попытался начинать возмущаться, хоть и очень хотелось. Разумеется, он догадался, что между ним и Русланом что-то незримо рушится, что-то идёт не так, что-то треснуло и сломалось — а скромный питерский хасла почему-то предпочитает молчать, как партизан, вместо того чтобы высказать всё как есть, без купюр и прикрас, озвучить все свои претензии и спокойно поговорить. Да, Евген бы даже постарался быть спокойным! И на этот раз у него, может, даже бы это получилось лучше, чем при аналогичных данных самому себе обещаниях в эфирах с поклонниками. Вы думаете, Баженов не пытался выяснить всё у Усачева, не пытался до него достучаться? Вы всерьёз так можете предположить, зная Женю, который с безумным фанатизмом докапывался до сути даже в мелочах, — что и говорить о самых важных для него вещах? Но тогда вы не знаете ещё и Руслана. Если что-то решил — не переубедишь ни в какую. Так что есть ещё вообще чему рушиться? — Вы завтра уезжаете? Ничего не изменилось? У него тоже всё в силе.* * *
Если Усачев за что-то всё-таки цеплялся, то делал это так надёжно и крепко, что порой сам удивлялся, откуда в нём все эти внутренние липучки. Ему никогда не составляло сложности придумать повод, чтобы позвонить или написать, он никогда не чувствовал себя в подобных ситуациях глупым, да и всё ещё самому себе утверждал, что об этом он ни в коем случае не пожалеет. Или пожалеет, но завтра, а действовать надо уже сегодня, сейчас, сию минуту. Всё-таки классный обзор получился! Жень, а как тебе фильм… Ты какую консоль предпочитаешь? А играл в… Я тут одну статью прочитал… Короче, сейчас кину тебе ссылку. Что ты думаешь по поводу этой проблемы? Баженов, надо отдать ему должное, никогда вопросы Руслана не игнорировал. Пусть порой ответа от него приходилось ждать несколько часов, но своё мнение Женя высказывал обширно, подробно, эмоционально и всеобъемлюще, приправляя текст сообщения не только субъективными выводами и общими аксиомами, но и малоизвестными фактами. С ним Усачеву было невероятно интересно: за такими переписками время пролетало незаметно, и сам он в подобные моменты замечал, что невольно счастливо улыбается. Потому Руслан маньячно пытался расположить этого удивительного, ни на кого не похожего парня к себе, и эта отговорка, в общем-то, в первое время его вполне устраивала. Пока в один из вечеров, когда Баженова удалось раскрутить на беседу по «Скайпу», Усачев не поймал себя на предательской мысли, что даже не вслушивается в смысл слов Жени, просто наслаждаясь его умиротворённым тембром и утопая в его невозможно зелёных глазах. Увязал, как в болоте. Какой бы избитой ни была эта метафора, плевать — просто так и было, и всё. А потом засматривается на его потрясающе красивые руки, до неприличия длинные пальцы, необычную линию скул, мягкую, будто плюшевую, улыбку… Руслан попросту не смог остановиться, не смог остаться равнодушным, когда, приехав в Москву, неожиданно пересёкся с Баженовым на одном камерном мероприятии. А потому, повинуясь даже не рефлексам, а просто своему желанию, хоть оно и было лихорадочным, спонтанным (пожалеет он потом, конечно же), подошёл к Жене сзади, тесно прижавшись к нему бёдрами и животом, обеими ладонями закрыл его глаза и томным шёпотом обжёг его ухо: — Угадаешь, кто я, Баженов? Но его крепкие объятия, недвусмысленное ёрзанье и придыхание, интимно ласкающее барабанные перепонки, Евген воспринял не так, как задумывалось. — Неспроста, по ходу, о тебе шутят, что ты пидор. Женя наверняка сказал эти крайне болезненные и обидные слова без задней мысли: стопудово он уже был достаточно нетрезвым для того, чтобы следить за языком, без сомнений, он на самом деле так ни в коем разе не думал — но в тот момент для Усачева почему-то что-то в этом мире вдребезги разбилось, Земля утратила силу гравитации, а внутри сломалась кнопка, отвечающая за его привычную весёлость. Он, конечно, тогда отшутился, улыбнулся, как будто назло с намёком стреляя глазами и чувственно облизывая губы, потроллил Баженова в ответ, а потом… Просто напился. Просто потерял счёт бокалам вина, которые опрокидывал в себя один за другим, наплевав на культуру распития благородных напитков, которой вообще владел виртуозно. А наутро проснулся в квартире у Жени. Как именно это было, Руслан помнил мутными, мало связанными между собой мазками: помнил тяжёлую руку, с силой упавшую на плечо, помнил, как потом проводил в воздухе пьяным, жадным взглядом эту самую руку, решительно отобравшую его бокал и отправившую его содержимое в рот, — Баженов едко ухмыльнулся, фыркая, как можно пить это кислое дерьмо, пафосно именуемое брютом. Дальше в памяти зияла какая-то пропасть — Усачев смог восстановить лишь кадры того, что каким-то чудом оказался на заднем сиденье такси рядом с Женей, затем — на огромном диване в его гостиной, а потом — что сам потянул Баженова на себя и сделал то, о чём мечтал уже не один месяц. И этот сумбурный, скомканный, непонятный, но всё равно самый лучший в жизни поцелуй он не забыл.* * *
Баженов съехал на обочину, заглушив двигатель и вырубив уже конкретно раздражающую магнитолу. Рандомно играющие песни выдались одна скорбнее следующей: Muse, The Knife, My Chemical Romance сменяли друг друга, передавая эстафету грузилова и депрессий, а потому музыка, вообще призванная отвлекать от убивающих пессимистичных мыслей, сейчас только ещё больше их нагнетала. Трасса М11 была примечательна тем, что в одиночку Женя ехал по ней впервые, а ещё тем, что именно она отделяла его от человека, который непонятно почему настолько загнался. М11 должна была соединить два мира, две столицы, два сердца, как бы слезливо и сопливо это ни звучало, но Баженову почему-то было нетипично паршиво на душе. Он уткнулся лбом в руль, ещё вдобавок с силой стискивая его пальцами, и крепко зажмурился, пытаясь выдавить из себя подходящие случаю отборные ругательства. Правильно говорит Усачев: ублюдок. Женя же на самом деле догадывается, в чём истинная причина, — да какой там догадывается, он об этом точно знает, слышите? — а потому скинуть хоть малую долю вины на Руслана у него не поворачивается язык и не даёт своё барское позволение совесть. И как Усачев теперь его примет? Пошлёт? Или вовсе дверь не откроет? — …Да, Кир. Часа через полтора буду. Баженов резче, чем нужно, нажал на газ и инстинктивно дёрнулся, чуть не стукаясь лбом. Урод, ублюдок, ещё и придурок.* * *
— Жень, спасибо! Вообще, правда, я на диете… Руслан с невиданным воодушевлением в глазах и до безумия широкой улыбкой на губах смотрел на накрытый Баженовым стол — пусть это и была куча всяких вкусных вредностей, заказанных в каком-то ресторане, — но от увиденного ему стало чертовски приятно. По-хорошему бы, конечно, вежливо отказаться и налегать на отварное мясо и фрукты вместо аппетитного шоколадно-ванильного десерта, но, заметив слегка поникший взгляд Жени, Усачев мысленно послал всё куда подальше и элегантным движением вооружился вилкой и ножом. — Если такие ужины будут встречать меня каждый раз, может, мне стоит приезжать чаще? Руслан заливисто рассмеялся — Баженов же откровенно залип на него, не в состоянии избавиться от навязчивой ассоциации, будто в дождливый день вернулось солнце. На самом деле, Женя и сам не знал, что в этом хипстерском парне такого: ну да, улыбается так, что в джинсах вмиг становится тесно, губы у него такие, что в них тесно становится вдвойне, невозможно узкие, да ещё и броские красные брюки облегают его задницу так, что… Баженов невольно мотнул головой, не желая представлять то, что видел всего один раз, и то на пьяную голову, но щёки его предательски покраснели, и Женя поспешил выйти, сославшись на срочную необходимость помыть руки. Баженов зачерпнул холодную воду в ладони и плеснул её на лицо, а спустя несколько секунд увидел в зеркале ванной ещё одно отражение, помимо своего. — Я ожидал, конечно, что ты сам мне всё это скажешь, но в принципе ладно, я согласен и без разговоров. Руки Руслана нагло забрались под чёрную футболку и почти сразу скользнули ниже, звякая пряжкой ремня и вытаскивая из петли пуговицу, а губы мягко поцеловали шею, дразня, скорее изучая, не торопясь. Усачев приехал на все выходные точно. Время у них ещё будет.* * *
Дом, в котором жил Руслан, встретил Баженова толпой выбегающих из подъезда подростков, и благодаря им Женя прытко юркнул внутрь. Это было одновременно и хорошей новостью, и плохой: хорошей — что ему удалось устроить Усачеву стопроцентный сюрприз, и плохой — что этот сюрприз может выйти боком в первую очередь самому Баженову. Тем не менее, на кнопку дверного звонка Женя надавил всей пятернёй абсолютно уверенным и непоколебимым движением, тут же внимательно прислушиваясь. Но по ту сторону двери не слышалось ровным счётом никаких звуков. Кир позвонил ему двадцать минут назад контрольный раз, сообщив, что Усачев дома и точно не собирается оттуда сегодня высовываться, чтобы как следует отдохнуть с дороги и, как он сам выразился, привести в порядок мысли. Ну так? Правда, после второго долгого, затяжного звонка Руслан открыл: сначала подозрительно постоял несколько секунд перед дверью, рассматривая лицо нежданного гостя, как-то шумно выдохнул (или тяжело вздохнул, Баженов не разобрал) и только потом резким движением втащил Женю за руку в квартиру, сдерживая так и лезущую на лицо улыбку и вместе с тем набрасываясь на него с кулаками. Усачев бил, пожалуй, в четверть силы, почти небольно, потому первые несколько секунд Баженов молча стоял, не шевелясь, но затем перехватил руки Руслана за запястья и мягко, но требовательно положил их на свои плечи. И долгожданной близости любимого человека Усачев не выдержал — повис у Жени на шее, тесно утыкаясь лбом в его лоб и максимально прижимаясь телом к телу. Баженову ничего другого не оставалось, кроме как сильнее обнять этого странного парня, непонятно как умудрившегося напрочь его околдовать, и второй рукой содрать с Руслана шапку, которую тот зачем-то носит даже у себя дома. — Ненавижу тебя, Баженов… — прошипел куда-то ему в ухо Усачев, зажмурив пронзённые внезапной резью глаза. — Ты такой… Как ты мог?.. Ты… Женя медленно повёл сорвавшегося вдруг Руслана в комнату, не разрывая крепких объятий, ещё и ухитряясь гладить его уже значительно отросшие волосы. Его солнечный Руслан… Что же с ним всё это время творилось, что он, так несвойственно себе, успел уже накрутить? Сердце Баженова обливалось кровью — ещё в придачу и от того, что во всём этом виноват только он сам. — Я, правда, так уже не могу… Женя, зачем? Ну хочешь ты жить «нормальной жизнью» — живи. Просто скажи: «Иди ты нахер, Усачев, я семью и детей хочу» — зачем скрывать? Тем более если ты прекрасно понимаешь, что я обо всём запросто узнаю! Женя…* * *
Без последствий. Ведь с этой мантры всё начиналось? Усачев невидящим взглядом смотрел в монитор, ничуть не соображая, какая музыка долбила в наушниках и какие уведомления высвечивались в правом углу экрана. В принципе, чего ещё он мог ожидать? Что Баженов всё бросит и ринется к нему, что для него то, что между ними было, имеет такую же ценность, как и для самого Руслана? Я уезжаю в Штаты. Одно короткое сообщение «ВКонтакте», всего лишь четыре грёбаных слова, но Усачеву в этот момент показалось, что от него оторвали какую-то пусть не очень большую, но важную часть. Просто что-то теперь в его жизни будет иначе. Просто теперь он будет ездить в Москву в силу каких-то обстоятельств, а не… к нему. Чего? Это шутка такая? А как же я, Баженов, ты охренел? ;) Невольно закрыв глаза, Руслан нажал на отправку и до отрезвляющей боли закусил губу. Но в этот раз, на удивление, ответ Жени не заставил себя долго ждать, хотя складывалось ощущение, что сообщение Усачева он вообще не увидел. Насовсем. Осточертело всё: и эта ебучая жизнь, и обзоры. Усачев всем телом почувствовал, как что-то бухнуло в груди, а зрачки сами по себе расширились, глядя в экран компьютера. Какой-то непонятный колючий ком в горле мешал полноценно дышать, а в глазах запекло — пришлось несколько раз сморгнуть, тяжело сглатывая и не веря тому, что видят его помутневшие глаза. Кажется, ему всё это только кажется, ведь правда? Нет, нет, этого просто не может быть, не может Женя взять и бросить его, не может!.. Руслан вновь на секунду зажмурился, невольно касаясь ладонью лба и тут же ударяя кулаком по столу, — лицо горело, воздуха было катастрофически мало, и он жадно хватал его приоткрытым ртом, чувствуя, как на вдруг вспыхнувших будто огнём щеках медленно ползут две солёные дорожки. Докатился… Ну скажите, что ему это только кажется, что это всё тупая шутка!.. Ну пожалуйста! В конце концов, на что он надеялся? Сам же во всём всегда и везде искал какую-то определённую закономерность, вот она нашлась и здесь. Да и… Всё равно они живут в разных городах, и для обоих это принцип. Так что он ничего не потерял. Наоборот, всё вот так удачно разрешилось, проблема морального выбора отпала сама собой, можно и нужно дальше строить свою жизнь, как захочется, и… Но почему-то через несколько дней Усачев не сдержался и отправил Баженову сообщение, не зная, что тот уже сел в самолёт. У него — только три слова. И их вы все прекрасно знаете. Вот только Баженов почти пять месяцев не подавал никаких признаков жизни, а отчаянная слабость Руслана осталась немой и никому не нужной. По крайней мере, этим порой оправдывал себя Усачев, когда хамил подписчикам и журналистам, запирался в непробиваемый панцирь даже от друзей, а ещё срывался на всех по мелочам. Он имеет право.* * *
— Иди ты нахер, Усачев, со своими идиотскими домыслами! Баженов силком усадил Руслана на широкое кресло в комнате, засветившейся во всех его новостных (и не только) видео, но сейчас, в свете скупого питерского солнца, она выглядела совсем другой. Не такой статичной, где, казалось, каждый предмет знает своё место, а немного помешавшейся вместе со своим хозяином: на столе царил творческий беспорядок, была подключена камера (видно, пытался что-то снимать, но застрял в середине процесса), а на тумбочке у стеллажа стояла чашка с недопитым чаем и покоились остатки заказанной пиццы. И сам Усачев, чуть помятый, с едва заметной краснотой в глазах, одновременно пугал и заставлял сухого в плане проявления эмоций Женю сжиматься от накатывающих сожаления и злости на себя. — Я уже не раз зарекался выяснять с тобой отношения, потому что ты всё равно делаешь, что хочешь, и на меня тебе глубоко плевать. Только было успокоившийся Руслан заново завёл свою обвинительную шарманку и дёрнулся прочь от сжимающих плечи пальцев. Баженов ласкающе провёл ладонью от его затылка по шее вниз к лопаткам, но Усачев снова отстранился, будто эти аккуратные касания причиняли ему боль, — и в какой-то степени именно так всё и было. — Я рад за вас, и, наверное, тебе давно стоило сделать ей предложение, но ты не подумал, что я имею право об этом знать? — опасно сощурил глаза Руслан. — Причём узнать от тебя и первым — на крайний случай, вторым! Женя усмехнулся, никак не комментируя услышанное, и, повинуясь странному инстинкту, склонился над Усачевым и коснулся губами его макушки. Руслан вздрогнул, но ещё спустя несколько секунд его губы накрыли губы Баженова, сминая их в ураганном поцелуе, а пальцы сжали сзади шею. Всё сработало как надо — Усачев перестал хмуриться, расслабился, отдаваясь ощущениям, которые так давно в последний раз испытывал, а когда Женя от него оторвался, обеспокоенно заглядывая в глаза, снова затих и крепко-крепко обнял Баженова обеими руками, утыкаясь лбом ему в шею. Ради этого стоило приезжать, однозначно. А Питер… Да чего уж там, Женя его тоже любил. Потому что как не любить то, что напрямую связано с Русланом?* * *
А вы знаете, что такое — не видеться с человеком, который занимает все твои мысли, который не даёт тебе нормально жить своей жизнью, который, сам того не зная, грызёт твою душу мелкими кусочками, которого ты любишь всем сердцем, понимая, что до этого, мать его, никого и никогда по-настоящему не любил, и который находится слишком далеко? Но при этом проще вздёрнуться, чем убедить себя, что ничего у вас не получится. Ты всё равно надеешься, всё равно непонятно во что веришь, но ничего не предпринимаешь. Хоть это вообще-то не было присуще Руслану. Конечно, он мог приехать практически в любой момент — как под предлогом съёмок «Пора валить» (Кшиштовский, несмотря на его замкнутость и внутреннюю депрессивность, обеими руками и ногами был за любой движ, если это напрямую касалось счастья Руслана, поэтому его никогда не нужно было уговаривать дважды), так и не ища никакой причины, без повода. Усачев просто заявился бы на пороге квартиры, которую снимал Женя, просто сказал бы… А что бы, собственно, он сказал? Вот и сейчас Усачев не знал, что сказать, когда на порог квартиры, которую снимал он, ни с того ни с сего вдруг спустя столько времени заявился Баженов. — Женя? Ты… Руслан замешкал у входной двери, невольно вытирая ладони о ткань рубашки. Пропуская нежданного гостя внутрь, он ступил шаг назад, да так и остался стоять в стороне — состояние почти что шока, посещавшее его настолько редко, что впору от осознания этого факта впасть ещё и в дополнительный ступор, не давало Усачеву совершить хоть какие-то действия, выразить радость, восторг, клокочущий в груди и отражающийся лихорадочным блеском в глазах, но за него вдруг всё решил Баженов. Захлопнув с глухим стуком дверь, он сжал Руслана в своих руках, сгрёб его в крепкие объятия и поцеловал так, что мгновенно ушёл весь воздух из лёгких, а заодно и земля из-под ног. Ворох одежды от прихожей до спальни, уроненный по пути телефон, когда Усачев, уже включившийся и, как обычно, живой, расстёгивал Женины джинсы, ничуть не заботясь о том, что его движения выглядят рвано и как-то скомканно. Он не думал, он не подозревал, что… Боже, как же он скучал! Опрокинув Руслана животом на кровать, Баженов растягивал его долго, подключая губы и язык и не желая слушать никаких иных звуков вроде просьб ускориться или даже наконец уже его трахнуть. — Фу, как грубо. Ты же чёртов интеллигент, Усачев. Женя чуть отстранился и выпрямился, и уже спустя секунду на ягодицы Руслана со звонким хлопком опустилась тяжёлая ладонь. А потом всё началось по новой: наученный «горьким» опытом, Усачев больше не навязывал свои правила и позволял Баженову всё. Хоть это было и странным: ещё каких-то полчаса назад он сидел в собственной квартире совершенно один, не хотел никого видеть и слышать, а теперь… — Женя… Что может быть лучше звуков собственного имени, прозвучавшего с губ любимого человека? Только наконец сказать ему об этом. Пусть и с непростительным опозданием. — Я тоже тебя люблю. Запуская пальцы в отросшую чёлку Руслана, удобно уложив его голову у себя на груди и блаженно куря прямо в постели, Баженов наконец признался в том, что надо было сказать в ответ ещё в прошлом году. Может, всё-таки простит?* * *
На самом деле, Женя давно уже для себя уяснил: Усачев не умел публично страдать. Да, он мог иногда замкнуться в собственных переживаниях, не выходить на связь, копить в себе обиды, тихо, молча и наедине с собой прокручивая через ментальную мясорубку все переживания и печали, но они потом просто однажды выплёскивались в одну провокационно-ироничную фразу, а уже что с этим делать, Баженов знал не понаслышке. Так было всегда: они просто не умели ссориться, даже если Руслан умудрялся одним своим нагловато-эгоистичным видом или этой едкой фразой вывести Женю из себя. Баженову было немудрено зажигаться, будто спичка, от одной мизерной искры, но так же быстро, как эта спичка, он и прогорал, пусть иногда и обжигая пальцы. Усачев же, пальцы которому тоже жгло, в такие моменты не спорил, не пытался ничего доказать, а просто молчал — порой это дополнительно нервировало Женю, но всё-таки срабатывало правильно: словесный поток ора, приправленного грубым матом, быстро иссякал, не получая ответной подпитки. А потом Руслан резко сменял тему или просто улыбался. Но феномен молчания Усачева, пусть редко, но метко, бывал ещё и другим — он просто смотрел прямо перед собой, не особо реагируя на то, что уже битый час пытался рассказать ему Баженов. Причина выяснилась сразу: Руслан сам спровоцировал Женю, задав ему прямой вопрос. Кто бы сомневался. — Как тебе композиция? Вроде не видел его пост в «Инстаграме», ага. Никогда не стоит воспринимать слова Усачева всерьёз, если он хочет сделать вас виноватыми. Слышите? Но Баженов всё равно воспринял. Он рассказывал о том, как его впечатлили мелкие, мельчайшие и микроскопические детали, воссоздавшие столь неповторимую миниатюру, восхищался крохотными человечками, горами, мостами и автомобилями, но Руслан обрубил эту пламенную речь на корню. Той самой провокационной фразой. — Ты был в Питере, а мне об этом даже не сказал. — В этот день в Питере не было тебя. Баженов грешным делом ожидал, что далее последует упрёк, что он подобрал такой день специально, что Усачев его несколько лет уже к себе не мог выдрать, а стоило ему только уехать — и вот он, Женечка, красавец, нарисовался, но Руслан, целью которого всегда было только закинуть удочку, а не доставать улов, конечно же, оставил Баженова продолжать этот непродуктивный недодиалог самому. И заодно принести ему «рыбку». Впрочем, как и всегда.* * *
— И часто у тебя такое? Усачев сидел в излюбленном кресле, криво держа ноутбук на коленях, — в окне «Скайпа» Женя мог видеть немного: камера то дрожала на фоне выреза футболки Руслана, чуть заляпанной красным, то поднималась выше по искусанным губам, зацепляя куски ватных тампонов в носу. Полностью лицо Усачева рассмотреть не получалось, что Баженова уже не столько волновало, сколько злило. Злился он в первую очередь на самого себя, что ничем не мог помочь человеку, от беспокойства за которого он выкуривал уже вторую кряду сигарету. Бессилие убивало. — Это просто давление, иногда бывает. Всё в порядке, Жень, — немного натянуто, но честно улыбнулся Руслан, а потом зачем-то добавил: — Правда. На самом деле, ни черта, конечно, было не в порядке. Разные города, разные миры, разные жизни — Усачеву было тесно даже в пределах той свободы, что он сделал для себя доступной, а ещё оказалось, что ему безумно трудно синхронизировать эту свободу с чужой. И потому найти баланс между своими желаниями, желаниями других людей, а ещё обязанностями обоих ему было сложно. Но нельзя было сказать, что он не пытался. Пытался. Приезжал довольно часто, был инициатором их долгих разговоров хотя бы по телефону (а лучше видеть на экране Женино небритое лицо и незаметно проводить по его пиксельным щекам пальцем, пусть и напоминая самому себе сопливую школьницу). Они могли даже смотреть вместе какие-то фильмы — в такие моменты Баженов выдерживал от силы двадцать минут, прежде чем позвонить Руслану и начать орать, что такое просто невозможно смотреть, потому что это говно, или что такое просто невозможно смотреть, потому что это слишком прекрасно. Оба пытались. Просто, когда вся жизнь ещё впереди, думаешь не об упущенных возможностях, а о потенциальных успехах, которые у них, конечно же, обязательно будут. — Я так много о тебе не знаю, — тяжело вздохнул Женя, стараясь, тем не менее, сохранить голос практически ровным. — Потому что полчаса в день по «Скайпу» — дерьмо это, а не отношения. — Потерпи пару дней — я отлежусь и приеду к тебе. И мы устроим ночь откровений, Баженов.* * *
Конечно, после этого разговора они почти сразу оказались в постели. Это было похоже на какое-то сумбурное крошево чувств, сжигающих обоих дотла в силу определённо долгой разлуки: Баженов двигался быстро, размашисто, то почти до самого конца выходя из податливого, донельзя отзывчивого тела Усачева, то вколачиваясь в него до упора. Руслан стонал, хрипел, кусал подушку, бормоча ей какие-то бессвязные фразы и сжимая пальцами края наволочки, а заодно и ласкал самого себя, догоняя Женю в последние секунды. Маленькая смерть накрыла с головой, выудила из сознания все адекватные мысли, а звуки самого лучшего имени на свете стали красивым финальным аккордом этого маленького безумия. Большим безумием было в принципе затевать всё это, вот уже больше шести лет балансируя между «без последствий» и «я люблю тебя». — Тебе идёт оргазм, — с силой разворачивая к себе лицо Усачева для резкого поцелуя, сказал Баженов. — После него ты становишься похожим на того Руслана, с которым мы когда-то познакомились. — В эти минуты я выгляжу женственно? — ехидно спросил Руслан и ловко увернулся от приоткрытых губ, так маняще близко застывших в нескольких миллиметрах от его. — Чёрт, столько лет работы над собой в трубу! — В эти минуты ты выглядишь только моим. Женя крепко обхватил Усачева за шею, чуть придушивая в отместку за чересчур вредный характер, и поцеловал так, чтобы и вовсе искры из глаз посыпались. В первую очередь, конечно, у Руслана, а заодно уже и у него — Баженову тоже было необходимо перегрузиться. Потому что в последнее время получалось только загружаться.* * *
Они пытались добиться полного единодушия и понимания во всех сферах, а потому невольно изучали привычки и интересы друг друга. Гулять Женя особо не любил — пару раз его узнавали вездесущие фанаты и просили фото на память (им хотелось запечатлеть на одном кадре сразу обоих известных рунетовских блогеров, но Усачев категорически отказывался, и Баженов его, конечно же, прекрасно понимал), брусчатка под ногами действовала на нервы своей скользотой в любую погоду, а вечером ещё и припустил мерзкий дождь, и от плотной мороси не спасал ни капюшон, ни даже снисходительно купленный Русланом в первом попавшемся магазине зонт. А вот Руслану надоедало долго сидеть дома, и он начинал ныть от скуки, если они с Женей несколько дней кряду никуда не выходили. И даже сторонние занятия не помогали. — Не понимаю я ни черта! Ну честно. Усачев бросил игровые карточки на стол, хмуря брови и бурно жестикулируя. Подобное повторялось уже трижды за последние сорок минут, но Баженов ещё старался сохранять терпение и объяснять Руслану пусть сложные, но интересные правила. Усачев поначалу ещё пытался слушать, но потом снова мотнул головой и вскочил с кресла, нарезая первый круг по комнате в квартире Жени. — Почему Поперечный допёр, как это работает, а я не могу? — манерно и в то же время с очевидной претензией в голосе спросил Руслан. — Ну правда, я настолько тупой? В такие моменты от Усачева за версту несло натуральным кокетством, и Баженов не выдержал — бережно положил свои карточки на край стола и, перехватив в центре гостиной мечущегося туда-сюда Руслана, усадил его на собственные бёдра. Усачев поёрзал буквально пару секунд — чтоб устроиться максимально удобно — и почти сразу нагло, довольно и, сука, красиво заулыбался. — Наверное, потому, что Поперечный во время игры не хотел, чтобы я его трахнул, — усмехнулся Женя. Баженов ни разу не кокетничал — просто говорил, что думал, просто делал, что хотел. В любой ситуации у него всегда был план Б. Да и к чёрту настолки, у них есть игры поинтереснее.* * *
— Ты красивый. Руслан, вальяжно и по-хозяйски оседлавший бёдра Баженова, лениво водил кончиками пальцев по Жениному лицу, задевая, по его мнению, идеально плавные скулы, гладковыбритые щёки, прохаживаясь невесомой лаской по кромке волос и соскальзывая за ухо. Вкупе с услышанным это заставило Баженова на несколько секунд прикрыть глаза от блаженства, но он тут же упрямо их открыл, не в силах оторвать восторженный взгляд от человека, взявшего его в плен (и не только физический). — Усачев, ты с кем разговариваешь? У тебя в квартире ещё кто-то поселился, а я об этом ни сном ни духом? Руслан цокнул в ответ на эту глупую шутку и немного больно укусил Баженова за кончик носа, запуская пальцы в его приятно жёсткие смольные волосы. — Я разговариваю с тем, кто когда-нибудь как следует отхватит за свои тупые слова, — тон Усачева, несмотря на звучащую в нём угрозу, тем не менее, не растерял былых ноток восхищения. — Подашь на меня иск в суд? Давай только больше, чем на миллион, должен же я хоть в чём-то расти и развиваться! На этот раз Руслан уже не удержался, чтобы прикусить губы Жени, чуть сжимая пряди у корней. В такие моменты баженовского самобичевания Усачеву нередко хотелось выйти с транспарантом к окну его дома и стоять там, — ну, не несколько часов, столько оба не выдержат, — даже не боясь административной ответственности за несанкционированный митинг. Он бы ещё и видео об этом снял и выложил на своём канале! К периодическому мельканию там имени Жени его подписчики всё равно уже привыкли. Можно было бы, конечно, в десятитысячный раз начать перечислять все достоинства Баженова, приправляя каждое слово поцелуем, куда только реально дотянуться, можно было применить к Жене открытый шантаж, переводя стрелки на себя («Ты что, намекаешь на мой говённый вкус, Баженов?»), можно было даже картинно обидеться и «не простить», пока Женя не скажет то, что он хотел бы от него услышать, но Руслан решил по-другому. Всего-то и нужно было, что несколькими грациозными движениями опуститься по его телу, и это уже было слишком многообещающе. Нескольких игривых и скорее дразнящих движений языком хватило, чтобы вырвать из Баженова первый, еле слышный стон, а дальше уже для Усачева было делом техники. В которой он разбирался ничуть не меньше, чем в той, что была нужна ему для съёмок.* * *
— Я такой пьяный из-за тебя? — Не оправдывайся. Ты и без меня пил. Это был один из очередных «Видфестов», один из очередных вечеров, когда вырвать Усачева даже на минуту представлялось малореальным. Только в баре после насыщенного дня, когда все организационные моменты были решены, Руслан перестал дёргаться из-за ерунды, а почти все из их шумной, весёлой компании уже были достаточно нетрезвы для того, чтобы не обращать никакого внимания на двух блогеров, обнимающихся на крыльце служебного входа при свете луны. Почти романтика, блин. Только у Баженова она особая, слышите? На другую, общепринятую и человеческую, Руслан Усачев просто бы не повёлся. — Вот именно, Усачев. Я пил, потому что без тебя. Руслан мягко рассмеялся прямо Жене в шею, утыкаясь носом в его шевелюру и невольно вдыхая въедливый запах никотина. Ни от кого другого Усачев курения при себе не выносил — Поперечный, к примеру, выхватывал в такие моменты от Руслана так, что порой даже Баженов, знающий толк в нелестных словах, удивлялся, — но ему Усачев почему-то позволял. И, более того, всегда говорил, что Женя, от которого не несёт сигаретами, — какой- то незнакомый Женя, который ему не совсем нравится. — Теперь ты со мной, и я сделаю вот так. Баженов почувствовал, как ладонь Руслана потянулась сначала к пряжке его ремня, а потом расстегнула пуговицу и ширинку, чуть приспустив джинсы вместе с бельём. И было даже неважно, что в любой момент кто-то может выйти, — уже спустя пару минут Усачев, тоже действовавший прямо здесь так смело под влиянием алкоголя, рискуя быть увиденным, открыто дрочил ему, покрывая жалящими поцелуями шею. Они слишком долго не виделись. Ещё и целый день дразнили друг друга на расстоянии, не имея возможности не то что поцеловаться, но и даже прикоснуться, поэтому сейчас, когда наконец удалось урвать время наедине, они просто не смогли сдержаться — а насытиться друг другом вообще не умели никогда. Женю не хватало ни на что большее, чем обезличенное «Блять…», но, когда Руслан, не раздумывая, встал на колени, чтобы закончить именно так и до последней капли всё проглотить, никаких слов уже не осталось. И единственная, но ставшая для Баженова сущим откровением мысль пришла в голову запоздало, но оттого не стала менее неожиданной. Усачев — такой же больной ублюдок, как и он сам. А может, даже и похлеще — просто умело это скрывает. — Я пьяный из-за тебя, — теперь уже с утвердительной интонацией повторил Женя, притягивая Руслана к себе и жадно целуя, буквально врываясь в его рот, словно забирая остатки самого себя. А когда всё закончилось, не выдержал и задал волнующий его вопрос прямо в лоб: — Какое ещё безумие ты хочешь совершить?* * *
Руслан прекрасно знал свои сильные стороны. Он знал, что, если оседлать Женю вот так, спиной к нему, красиво прогибаясь в пояснице и насаживаясь на его член под правильным углом, на максимальную глубину, из уст Баженова вырвется отборный, самый лучший мат. Не тот, который был адресован горе-режиссёрам и кривомозглым сценаристам, не тот, который срывался, когда Женя проигрывал из-за багов в геймплее, не тот, когда он в полуотчаянье в ответ на мировую несправедливость обречённо кричал: «Да ебитесь вы, как хотите!», а именно такой — красивый и эстетичный. Такой мат обязательно разбавлялся произнесённым на выдохе: «Руслан, ты…», а кто же он всё-таки, Усачеву никогда ещё не удавалось сразу добиться. Только после, валясь рядом полубоком, тяжело дышащий и обессиленный, Руслан тянулся за заслуженным поцелуем и хитро стрелял глазами, требуя продолжения фразы. Но Женя всё равно не говорил — он предпочитал делать, а потому просто впивался в чуть распухшие губы Усачева, сильно придерживая его за влажный затылок. Вместо тысячи слов. Руслан прекрасно знал, что в нём Баженову нравится в первую очередь. Только он мог вытерпеть его непростой взрывной характер, одарить его ответным солнцем, выслушать, успокоить, одновременно раззадорив ещё сильней. Усачев умел чувствовать настроение Жени даже на расстоянии — один только минус: иногда его настроение тоже менялось, причём в самый неожиданный момент. — Ты же понимаешь, что такого, может, уже не будет? Баженов чуть не подавился сигаретой — вообще надо было, наверное, сразу почуять неладное, когда Руслан вдруг разрешил дымить в собственной квартире, в собственной спальне, на собственной кровати. — Чего, блять? Усачев, ты охуел?! Пытаясь перенести всё на интимно-юмористичный лад, Женя ощутимо опустил ладонь на выставленную ягодицу Усачева, почти целомудренно прикрытую кусочком простыни, и в отместку размазал по ней то, что медленно вытекало. Обычно Руслан практически сразу же убегал после секса в душ, но сейчас лежал, только недовольно шевелясь и отворачиваясь от летящего в него никотинового дыма. — Ну, будут у тебя всякие там дети… К тебе уже не приедешь, а ко мне ты и без прицепа не особо стремился. Эти слова заставили Баженова сильней, чем нужно, затянуться, и от этого самоуверенного глупого порыва лёгкие сковало позывами кашля — Руслан недовольно убрал голову с груди Жени, но больше ни на миллиметр не сдвинулся. Только крепче обхватил рукой поперёк живота. — С чего ты вообще взял весь этот бред, Усачев? — У своей без пяти минут жены спроси, каких бэдклэпиков она вовсю уже планирует. Я здесь при чём? Сейчас Руслан уже всё-таки встал, чуть морщась с явной непривычки, но даже не думая стесняться наготы или даже намёком прикрываться. Зато поднял с пола раскиданную одежду, задержавшись в соответствующей позе дольше, чем требовалось, но уже на выходе из комнаты был перехвачен в стальные объятия Баженова, который, с силой сжав шею Усачева, выдохнул ему в самые губы: — Я люблю тебя, Руслан. Тебе, блять, это понятно, чтобы не накручивать себе всякую тупую хуйню?!* * *
Вид Баженова, зажмуренного, крепко сжимающего пальцы левой руки в кулак от вала накатывающих ощущений и запрокидывающего голову назад, рычащего и стремительно краснеющего, заставлял и самого Руслана с трудом сдерживать рвущиеся наружу стоны. Усачев, которому в принципе давно уже позволили присоединиться, нарочно избрал наблюдательную позицию — пока наблюдательную. Он много раз видел Женю таким — сильнее притягивающим за волосы к собственному члену, нетерпеливым, быстро толкающимся в податливый рот, — но впервые непосредственно не участвуя в процессе. И то, что Руслан видел перед собой, ему определённо нравилось. Кроме Жени, он, конечно, смотрел ещё и на Катю — в красивом белье, с распущенными волосами и минимумом косметики на лице, удобно устроившаяся между ног у Баженова, она выглядела не менее притягательно. Усачев уже не был уверен, на кого он смотрит с большей жадностью, и даже от одного присутствия вместе с ними, от одного созерцания этой завораживающей горячей картины получал нереальный кайф. Но собственный член уже истекал смазкой и требовал большего, чем простое движение собственного кулака, поэтому в какой-то момент Руслан не выдержал и резко шагнул к кровати, укладываясь рядом. Огладив девушку по плотным волосам и заодно сжав пальцы Жени, Усачев требовательно прикусил его губу, сцеловывая очередной раздавшийся стон, а потом совсем потерялся в ощущениях, когда всё внимание эти два совершенно не чужих человека вдруг уделили ему. А после мир и вовсе поплыл у Руслана перед глазами: три языка сплетались между собой, единое дыхание жгло лицо и сводило с ума, его ласкали в четыре руки, по всему телу рассыпались поцелуи двоих, член принялись ласкать умелыми движениями, добавляя ощущений от холода колец, а внутрь с силой толкнулись два пальца Жени. Усачев и сам не замечал, как растворялся в этом безумии, безостановочно стонал, а потом всё резко поменялось. Его члена жадно коснулись кончиком языка, а ноги заставили приподнять чуть выше, чтоб Баженову было удобнее. С губ Руслана сорвался до невозможного блядский стон, и от осознания этого, а ещё того, что, собственно, сейчас происходит, он и вовсе покраснел, тем не менее нетерпеливо ёрзая и требуя большего. Усачев запустил пальцы в длинные волосы девушки, рукой помогая ей держать быстрый темп, и только он расслабился до такой степени, что почти отключился от этого мира, ему с силой прилетело по ягодице. Катя остановилась и потянулась вверх за поцелуем — Руслан сжал хрупкую шею и ответил ей так, что голова закружилась ещё сильней. Его член тут же обхватила крепкая рука, другая продолжала растягивать, добавляя слюны, а на груди почувствовалась тяжесть второго тела. Окольцованные пальцы потянули его за взъерошенную макушку, и он толкнулся языком в нежную гладкую кожу, раздвигая складки и дразня самым кончиком — и если бы ему кто-то сказал, что когда-нибудь с ним случится такое, он бы однозначно посмеялся над словами горе-предсказателя. Такое могло быть только в порно, которое он всегда высмеивал, ведь где оно, а где — реальная жизнь? А она ведь оказалась ещё лучше, чем можно было даже предполагать. Что было потом, Руслан осознавал ещё хуже — размытыми мазками и штрихами. Они снова сменили позу, и, едва войдя одним сильным, размашистым движением в тело лежащей под ним девушки, Усачев невольно вскрикнул, когда внутрь него толкнулся Баженов — сначала медленно, будто дразня, а затем резко и до упора. Руслан помнил жар, исходящий от зажавших его с обеих сторон тел, помнил громкие стоны Кати и как её острые ногти проходились по плечам, помнил, как Женя доводил его до исступления, заставляя и его самого двигаться сильнее и резче… Затем Баженов снова опрокинул Усачева спиной на кровать, самолично обхватив губами его член и позволив спустить себе в рот. А когда Руслан открыл глаза, он увидел перед собой двоих, самозабвенно целующихся и трахающихся, будто в последний раз. И всё происходящее вызывало в нём не только восхищение. Да, это лучше любого порно, однозначно.* * *
— Посмотрим какой-нибудь фильм? Вообще это был удивительный контраст: в доме у Жени Руслан даже никогда не задумывался, чем заняться, — всё происходило будто само собой, неизменно приводя к тому, что они оказывались на первой попавшейся горизонтальной поверхности. А вот у себя дома, да ещё и в такой накалённой атмосфере Усачев почему-то чувствовал себя неуютно и больше всего хотел, чтобы задумавшийся было Женя, немигающим взглядом смотрящий прямо перед собой на всем известный стеллаж, интимно подсвеченный сейчас красным, наконец вернулся к нему. Сначала Руслан предложил Баженову поспать. Он с дороги, он явно нервничал, и ему точно нужно было как следует отдохнуть. Но Женя, коротко кивнув на громкую, красноречивую надпись (которую цитировало девяносто процентов его подписчиков), отказался. Потом он отказался от игры. А теперь… — Ты готов слушать, какие все долбоёбы, идиоты, мрази и так далее? Баженов издал саркастичный смешок, а уже спустя несколько секунд оказался в крепком кольце рук Руслана. — А ты выключай в себе злого, но справедливого кинокритика, — улыбнулся он. — Обозревай меня. И помни насчёт иска на пять миллионов. Стоить меньше я не собираюсь! Кокетка внутри Усачева срочно требовала ответ, что он драгоценен, бесценен и вообще ни один суд в мире не достоин рассмотрения такого «золотого дела», но Баженов, как всегда, поступил по-своему — просто с силой подхватил Руслана под ягодицы и усадил его прямо на рабочий стол, в опасной близости от дорогой аппаратуры. Завтра не только выспимся, но и рассчитаемся. — Признавайся, Усачев: дрочил на камеру прямо за этим столом? Было когда-нибудь? Руслан опустил голову, упираясь сзади ладонями в крепкую столешницу, и закусил и без того распухшую нижнюю губу, чувствуя, как щёки стремительно краснеют. Вроде Женя не знает. В подобных вещах Руслан только на словах может быть бесстрашным, наглым и храбрым, а как только доходит до дела, то… И что это со стороны Баженова, чем не стократное ответное кокетство? Или не жестокая провокация?! — А как я могу не дрочить, смотря на главного мужика в форме? — горячо выдохнул он. — Твои обзоры слишком длинные, чтобы… Быть адекватным… Дыхание сбивалось от рук Жени, расстёгивающих его рубашку, и губ, целующих каждый открывающийся миллиметр кожи, а тем более — от воспоминаний, на которые так легко и неожиданно спровоцировал его Баженов. В этом Руслану признаться было легче. Сложнее — в том, что за той вот чёрной книгой на третьей слева полке спрятана Женина фотография.* * *
Руслана «разбудила» аккуратно закрывшаяся входная дверь. Конечно, разбудила по официальной версии — Усачев изо всех сил сдерживался, чтобы не моргнуть, когда Баженов навис над его лицом и бережно коснулся длинной чёлки, спавшей на глаза, убирая её в сторону. Сдерживался, чтобы не выдать бодрствующего себя, начал сонно и недовольно мычать — браво, это Оскар, слышите, вы, срочно несите статуэтку! — а потом перевернулся на бок, сильнее укутываясь в кокон из одеяла. И всё это — только для того, чтобы эгоистично избавить себя от необходимости признавать собственную вину. Нет, конечно, она и сейчас никуда не уходила — это от неё так откровенно хреново на душе. Потому что… Да, можете так и законспектировать: Руслан Эдуардович Вихлянцев не хотел, не желал, не собирался ни с кем делить Женю, Евгения Баженова и даже Бэдкомедиана. Он должен быть только его, только с ним, только для него, но… По-честному, Руслан поймал себя на мысли, что запутался. Слишком сложно, слишком мутно, слишком… Женя только его, и это аксиома. Суждение, не требующее доказательства и даже лишнего озвучивания. Но в то же время Усачев пытался предположить, а что будет, если Женя уйдёт от него к другой? Вот хотя бы к той же Кате, к которой Баженов испытывал как минимум явный и совсем не дружеский интерес? Руслан не стал бы его держать. Хочет идти — пусть идёт. Но так нельзя!.. За своё надо бороться, Усачев! Не опускай руки, тем более что… Чем ты лучше? А что, если… Что, если Баженов захочет другой жизни? Поймёт годам к тридцати, что дома, если требовалось вдруг куда-то выйти, его должна встречать не своенравная кошка, а заботливая жена, что лучшая еда — это не заказанная пицца или сварганенный из говна и палок омлет, ещё и наполовину пригоревший, потому что Женя захотел вдруг в процессе готовки закурить, а сваренный любимой женщиной борщ, что человек просто должен быть в просторной квартире не один, а хотя бы разделять своё одиночество с кем-то? О том, чтобы любить кого-то, для Руслана даже речи быть не могло. Только через его труп. Он просто не смог бы пережить такое потрясение. Не смог бы, слышите?.. А сам он к Баженову не переедет. Да, вы правильно поняли: принцип. Уж лучше и дальше «поспать».* * *
Фильм выбирали долго — спорили до тех пор, пока Женя не начал орать: «Усачев, ты что, это же классика, как ты мог не смотреть такой шедевр!». Если честно, Руслан в таких ситуациях больше любил плохие фильмы — тогда можно было выставить звук на минимум, а картинку перед глазами Баженова закрыть собой, усевшись на его бёдра, а там уже, собственно, и вообще неважно, что идёт на экране… Но от хороших фильмов Баженов зависал, смотрел со слишком серьёзным выражением лица, а в конце не выдерживал: — Рус, ну ты, блять, понимаешь?! Если бы все снимали такие фильмы, я бы остался без работы! И это был бы чистый кайф, потому что все охуенно выполняют то, за что взялись, служат, блять, искусству, а не «Фонду кино» с его миллионами бабла! Почему Быков может, а эти криворукие идиоты — нет? Неужели это так сложно — просто, блять, не делать говно?! А я после этого всегда ещё и виноват! То, что в последнее время нападки на Женю участились, сказал ему как-то и сам Руслан. Нет, он не просил Баженова быть покорректней: во-первых, это бессмысленно, а во-вторых, попросту нечестно — но заклинал его не зарываться, не лезть на рожон. Спорить с этими козлами — себе дороже. А заодно и Усачеву, для которого все эти разбирательства и тяжбы были не меньшим ножом в спину: в моменты, когда Женя начинал так орать, всегда уверенный в себе Руслан Усачев чувствовал себя беспомощным и слабым. Что мне сделать, чтобы ты перестал так переживать? Что мне сделать, чтобы ненависть других не перерастала для тебя в ненависть самого себя? — Ты не делаешь ничего плохого, — Усачев притянул Женю к себе, насильно уложив его головой на собственные колени, и тут же запустил пальцы в его воронье гнездо. — А они делают. Они осуждают. Баженов сделал попытку встать, пусть и тщетную, но всё равно не смог сдержать клокочущего внутри возмущения. — А я что, по-твоему, не осуждаю?! Усачев! Ты хоть понимаешь, блять, что говоришь?! — Ты не осуждаешь, Жень. Ты судишь. Обличаешь моральных уродов, которые пилят бюджетные деньги, разводят наивных людей и всех обманывают ради собственной выгоды. Это разные вещи. Руслан принялся медленно перебирать пальцами волосы Жени, который почему-то не нашёл, что ответить, и сам не заметил, как углубился в несвойственные себе раздумья. Какие же они всё-таки разные: Баженов — грубый, несдержанный и сквернословный тип, и он — интеллигентишка, блин. А кто из них честнее? Кто из них не лицемерит? Кто из них на самом деле осуждает? Усачев об этом думал и… Нет уж, лучше «поспать». — Пойдём спать, Жень. «Завтра» уже наступило.* * *
— …Ты мог хотя бы сказать мне, сука! Просто сказать, блять: «Баженов, я там со школьной подругой захотел пососаться, а ты иди нахуй, хорошо?!» Что стоишь, в пол уткнулся, в глаза посмотреть стыдно? Руслану никогда не нужно было повторять дважды: дерзко вскидывая взгляд вверх, он, ограничивая так и рвущиеся бурные жесты, скрестил руки на груди, развернулся и чеканно, с пятки на носок, будто по-военному, направился к выходу. На кухне, во-первых, будет потише, во-вторых, оправдываться и нарываться на ещё больший скандал нет ни смысла, ни рационального зерна, а в-третьих, там есть коньяк, который не мешало бы выпить обоим. Залпом. Много. План Усачева, конечно же, подействовал: когда Женя опрокинул в себя сразу целый бокал, при этом не закусив вычурно нарезанным лимоном, он уже молчал. И даже дал себя обнять. И даже не отпихнул Руслана от себя, как только понял, что его целуют сухие искусанные губы, всё ещё пахнущие какой-то, блять, клубникой. — Почему я никогда ничего от тебя не скрываю?.. Почему, даже если пиздец как накосячил, признаюсь в этом сразу, зная, что тебе это наверняка не понравится? Почему я так сильно, блять, тебя люблю, что мне удавить тебя, а потом и удавиться самому хочется от одной только мысли, что ты можешь быть с кем-то ещё?.. Усачев, почему?! Баженов вновь сорвался на крик, но Руслан вовремя сжал его голову обеими руками, увлекая в новый поцелуй. Теперь уже куда более глубокий, страстный и провоцирующий. Он знал, что наутро не сможет не то что нормально сесть, но даже встать с первой попытки с кровати. Знал, что сейчас Женя просто априори не способен быть терпеливым. Знал, но… Ради Баженова — и ради себя — он потерпит. Вот только не думайте, что Руслан Усачев умеет признавать ошибки. Не обольщайтесь, слышите?* * *
Руслан чувствовал себя настолько уставшим, что ещё чуть-чуть — и он бы подумал, что всю ночь разгружал вагоны. Пусть они с Женей легли всего лишь каких-то пять часов назад, этого времени Баженову вполне должно было хватить, чтоб выспаться, а Усачев привык нежиться в своей мягкой, уютной, тёплой и огромной постели намного дольше, по-царски развалившись звездой. Ещё лучше — под боком у Жени, но это была чуть ли не единоразовая акция, поэтому… Но тем труднее встать было сейчас — Руслан загодя поставил будильник на шесть (хотя и это могло быть поздно!), сунув смартфон поглубже под подушку, чтобы раньше времени не проснулся Баженов, и от противно жужжащей вибрации подорвался довольно быстро, а вот в ванной едва не уснул опять. Усачев надел на лицо широкую солнечную улыбку — с этого он старался начинать каждый свой день. Подумать только: Женя приехал к нему! Сам, без приглашения, шантажа и уговоров! Ещё вчера утром это казалось Руслану безумием — он даже представить себе не мог, что такого должно произойти, чтобы это наконец свершилось! Жаль только, нет зефира: знал бы заранее — обязательно затарился бы всяким разным, даже извращением в виде белого шоколада, лишь бы удивить Женю многообразием выбора… Но нет — значит, будет удивлять другим. Кофе с корицей, например. И с гвоздикой. Вкусно и терпко — прямо про них. Ещё у Руслана где-то валялся фартук с легкомысленным узором, а ещё он, кроме белья, так ничего и не надел. Идеальное сочетание для идеального начала дня, проведённого с любимым человеком. — …Жень, просыпайся… Открывать глаза и видеть первым Руслана — разве может быть утро лучше? Усачев счастливо улыбался — уже не нужно было делать это вымученно, как пятнадцать минут назад, придумывать и вспоминать, что могло бы вызвать эту самую улыбку, — вот она, эта причина, прямо перед ним, сонная, лохматая, со следом от подушки на щеке и… Тоже улыбающаяся. Такой разный Баженов… А вы такого когда-нибудь видели?* * *
Они пытались добиться во всех сферах полного единодушия и понимания, а потому учились принимать недостатки друг друга как должное. Руслан слишком много времени проводил у зеркала. Крутился, мазался всякими кремами и бальзамами, десять раз — и причём одинаково! — укладывал чёлку, будто под микроскопом разглядывал каждый миллиметр лица, снова мазался, отчего чёлка, по его мнению, опять сбивалась… Женя же успел уже давным-давно влезть в простые тёмные джинсы и переодеться из одной чёрной футболки в другую, а Усачев всё ещё копошился. И это Руслан ещё не начал одеваться! Но Баженов знал заранее: сегодня его гардероб не досчитается ещё одной рубашки. Или третьей чёрной футболки. Женя не отвечал на сообщения. Читал, порой начинал даже что-то печатать, но потом пропадал из сети, а Руслан так и оставался в нетерпеливом ожидании ответа. И если обычно это мало раздражало: ну, в крайнем случае, позвонит, то сейчас, когда батареи на телефоне оставалось максимум на то, чтобы открыть диалог, а на звонок и рассчитывать не приходилось, это открыто бесило. Сам виноват: всегда же набивал рюкзак под завязку всем необходимым, начиная от зарядки, наушников, внешней зарядки и ещё одних наушников, до крема для рук. Но не сегодня, когда после очередной ссоры захотелось увидеть Женю тут же, — то, что наедине, глаза в глаза, решается за две минуты, на расстоянии, между городами и длиннющей чередой сообщений может растянуться на недели взаимных обид и недопониманий. Благо, Руслан в своё время догадался сделать дубликаты ключей от Жениной квартиры. Теперь можно было тихо открыть дверь в надежде, что Баженов забил на монтаж и просто спит, отрубившись от всего мира, тихо разуться и раздеться, а затем, извернувшись и устроившись аккурат между стеной и лежащим на боку Женей, коснуться чуть искусанными и жёсткими губами его небритой щеки. Один-один. И услышать радостное и в то же время неверящее: — Руслан… Ты приехал… Остальное, собственно, ни капли не важно, слышите? Недостатки, достоинства… Лишь бы умели и хотели на что-то решиться. А так помирятся.* * *
Усачев сидел прямо на подушке на полу, скрестив ноги по-турецки и ещё одну подушку уложив на коленях. Так удобнее было обеими руками сжимать джойстик, а заодно и периодически откидываться головой назад на Женю — периодически, то есть в самые важные игровые моменты, чтобы не дать Баженову ни одного шанса одержать победу. У Жени, который в принципе все эти консоли не особо любил, — куда удобнее зажимать нужные кнопки на клавиатуре! — шансов не было в принципе: он то и дело откладывал в сторону джойстик и обхватывал ладонями лоб и затылок Руслана, пробегаясь незатейливой лаской по его волосам. — Баженов, ты проиграешь, — чуть издевательски сказал ему Усачев, поднимая голову выше и тем самым позволяя как следует разглядеть его довольную улыбку. — И будешь должен мне желание. Женя рассмеялся, намеренно щекоча Руслана за ухом, отчего тот промахнулся по клавишам и чуть было не пропустил удар, но всё же Усачев вовремя собрался и выровнял своего героя, не дав ему «погибнуть» от выстрелов какого-то гиганта. Но от пальцев, ласкающих ниже, задевающих какие-то чувствительные точки, о существовании которых знал только Баженов, Руслан уже начал терять интерес к игре: даже если и проиграет, пофиг. Проиграв, он всё равно выиграет. Впрочем, как и обычно. — Желание всё ещё должен мне ты с… Не помню, с какого именно пятидесятого до этого раза. Усачев нахмурился, не понимая ровным счётом ничего из того, что пытался сказать ему Женя, но очень быстро его выражение лица сменилось на счастливо-зажмуренное, когда Баженов потянул его на себя, усаживая на собственные бёдра и утыкаясь носом в изгиб шеи. — Быть со мной всегда, — прошептал на ухо Женя, сильнее обхватывая Руслана за живот. — До конца жизни будешь расплачиваться. И всё равно никогда не расплатишься.* * *
— …Ты единственный, кто говорит правду. Её не любят те, кто её боится. А боятся её — значит, боятся тебя. Ты — сила, Жень. Тот, кто держит в страхе отечественные кинокомпании и даже именитых режиссёров. Не злись ни на кого, а гордись собой, потому что ты самый лучший, и ты достоин… Усачев говорил что-то ещё, хмурясь и кусая губы от понимания, что диалог, в котором он ещё полчаса назад едва умудрялся вставить хоть слово, не в силах перебить громкий и гневный ор Баженова, неожиданно превратился в нескончаемый драматический монолог. По ту сторону телефонной линии молчали: сначала Руслан услышал лишь «хлоп» вывинченной крышки, а затем и звук наливаемой в стакан жидкости. Усачев и сам не против бы выпить — получив известия о том, что на Женю подали в суд, он прежде всего начал волноваться, затем — открыто переживать, когда Баженов не ответил на десять звонков подряд и на несколько сообщений до кучи, а сейчас он нервничал, нервничал, нервничал… И не мог успокоиться, осознавая, что, как бы Женя ни хорохорился, для него это стало ударом. А сломить Баженова было ой как непросто — а заставить его молчать вообще нереально! — Руслан, послушай… — наконец подал голос, уже куда менее живой и эмоциональный, Женя. — Я хотел сказать… В трубке снова воцарилось молчание: Усачев успел перебрать в голове миллионы вариантов того, что же именно хотел сказать Баженов: от банального «спасибо» до просьбы ни в коем случае не ввязываться в это дерьмо (хотя, как именно преподнесёт эту новость в своём будущем видео, которое запишет сразу же, как только вернётся, Руслан уже придумал), — но Женя, явно сделав ещё несколько глотков грузинского, наконец продолжил — теперь громко и уверенно: — Я редко о чём-то прошу, но ты можешь послать нахер свои постоянные Флориды-Ирландии-Сингапуры и другие задницы мира и приехать ко мне? Пожалуйста. Руслан закусил губу, вплёл пальцы в волосы, разгладил морщинки на лбу, тяжело выдохнул и не сразу ответил: — Конечно. А сейчас давай ты ляжешь спать, ладно? Ради меня. В его часовом поясе день в самом разгаре — перед внезапным отъездом надо успеть хоть что-то отснять.* * *
Без последствий. Вы часто смеётесь, когда слышите эту отговорку, призванную убедить себя в отсутствии очевидного? Недаром все психологи мира в один голос твердят: если хочешь разрешить конфликты, попробуй принять противоположную сторону, представить себя на месте другого человека. Руслан всегда думал, что принимал, всегда считал, что может хотя бы приблизительно понять, что чувствуют другие люди, но… Но оказалось, ни фига это не так. Когда за Женей закрылась дверь, Усачев невольно прижался к ней лбом и несколько секунд стоял так, пока мозг, запоздало включившись, не поставил привычный традиционный блок на подобного рода слабости и эмоции. Ведь раньше было как: он натянул шапку, несколько раз, с небольшими перерывами на «мне пора» поцеловал Баженова, снова натянул шапку, теперь уже с запрещающим намёком чуть придерживая её пальцами левой руки, на правое плечо накинул рюкзак, и… И зашёл на любимый «Авиасейлз» в машине Кира, навстречу новым путешествиям. А сейчас… Может, Женя обычно к нему не приезжал, потому что просто его берёг? Руслан выдохнул полной грудью, заставляя себя переключить задачу и занять чем-нибудь руки (например, можно и запилить новости, есть же куча идей!), и отлепился от двери практически сразу. Правда, комната обрадовала не меньше: всё тот же порядок (Женя самолично убрал раскиданные подушки и поправил обивку на кресле), всё та же матовая синяя подсветка, которую поменял сам Усачев, устав от однообразия, тот же уют, но… Что-то пропало. Исчезло. Вытравилось. Лишь бы только не насовсем.* * *
— Руслан… От внимательного взгляда Усачева не скрылось, что Женя потянулся было к мышке, чтоб отключить «Скайп» или хотя бы режим видео, и он безапелляционно мотнул головой. Нельзя. Он должен видеть. Хотя бы так. Баженов запрокидывал голову, подставляя соблазнительную щетину на шее, и Усачев прекрасно мог видеть, как он рычит, закусывая нижнюю губу, как зло стирает стекающую по виску капельку пота, как стонет, уже едва способный контролировать себя. Его мужчина на грани. А всё это — он, даже на расстоянии. Всего лишь, преодолевая и собственное смущение, сделал фото в душе, приправив его голосовым о том, как сильно бы хотел, чтобы на члене были именно его красивые — нет, прекрасные — тонкие пальцы! Говорил, как был бы не против, чтобы Баженов сел ему на грудь и вставил до упора, управляя процессом и заставляя только принимать… Говорил и делал этим плохо и себе, тем не менее зная, что когда-нибудь потом будет хорошо, и за неимением лучшего этим довольствуясь. Не умел Руслан страдать по каждому поводу и старался во всём найти свои плюсы. Единственным требованием было только видеть — а видеть Женю таким было настоящей наградой. И только для Баженова — наказанием.* * *
Машина почему-то завелась не с первого раза, слишком долго выкаблучивалась, противно пища, пока Баженов наконец не догадался, что забыл пристегнуться, узкие питерские улочки и долбаная брусчатка действовали на нервы, и в итоге Женя, наконец выбравшись на ненавистную М11, резко долбанул по газам и съехал на обочину, уткнув лоб в скрещённые на руле руки. Ещё и по радио — собственный депрессивный плейлист сейчас Баженов не вывозил — играет мерзотная песенка блевотного переростка. «Ты Москва, я Питер», блять. Если из них кто-то и Венера, так это явно о Руслане, а Юпитер… А Юпитер — чтоб с Питером рифмовалось, сука, не иначе! Баженов старался трансформировать тупую боль в груди в концентрированную злость — это было настолько привычно, что почти и незаметно. То, что ему сейчас было нужно, пусть и злиться на играющие на попсовенькой радиостанции недопесенки донельзя глупо. Но, в принципе, не глупее, чем экстраполировать злость на несправедливость этого мира на бездарненьких режиссёришек и актёров. И какого хуя только он, поймав себя на мысли о том, что не ожидал от обладателя такой смазливенькой рожи таких умных рассуждений, согласился на этот грёбаный обзор? Жизнь скучной показалась? Впечатлений новых захотелось? Получите, распишитесь, блять. На седьмой год продлевать будете? Нет?.. Ой, простите, у Вас подключена автоматическая пролонгация.* * *
Если бы у Руслана Усачева спросили, какое изобретение человечества он считает самым важным и полезным, он бы без лишних раздумий, с улыбкой ответил, что, конечно же, «Ютьюб». Руслан стал известным во многом благодаря ему, собственными руками сделал известными других благодаря ему, узнавал о мире благодаря ему, развлекался благодаря ему, нашёл любовь благодаря ему… Да всё благодаря ему! Даже узнавание того факта, что Баженов, видите ли, женится, благодаря ему. Нет, на самом деле, всё давно уже к тому шло… И понять всё нужно было ещё тогда, когда Женя, едва выплатив ипотеку за московскую квартиру, с которой у них столько было связано, неожиданно перебрался в глушь. А ты, Руслан, просто идиот, если не догадался обо всём раньше, но… Но такого он не ожидал. Слеза сама собой покатилась по щеке, и Усачев только сильнее уткнулся лицом в ладони, впервые в жизни изображая из себя страуса. Он не хотел. Усачев, мать твою, какого хрена происходит? Никакого, Жень. Ты сам всё знаешь. Желания отвечать на сообщения и звонки, сыплющиеся от Баженова, пожалуй, с завидной периодичностью (как никогда раньше!), не было никакого. Руслан, по-честному, был близок к тому, чтобы вовсе отключить телефон, но почему-то и на это духу не хватало. Если Женя ему пишет, значит, не всё так плохо, правда?.. Значит, он всё ещё ему нужен?.. Но готов ли он сам со всем смириться? От чего ты на самом деле страдаешь, Усачев? Только ли от того, что тебе Баженов об этом не сказал? А может, ему снова вспомнились былые обиды — одновременно и на девушку, с которой Усачев мечтал связать будущую жизнь, и на Баженова, вонзившего в спину ржавый тупой нож? Тогда Руслан нашёл в себе силы простить и перестать излучать злость и ярость на весь мир, будто все вокруг виноваты в том, что в какой-то миг он остался один. А сейчас? Сможет ли он справиться со всем этим сейчас, научиться жить иначе, по-новому, потому что — он был уверен — как раньше, уже не будет. Может, будет на самом деле и лучше, но уже не так.* * *
Родной дом встретил Женю лениво выглянувшей из-за угла кошкой, прыгающими прямо на руки собаками, а ещё — аппетитными запахами из кухни. Его здесь явно с нетерпением ждали. Баженов не успел даже толком разуться, когда с его плеч заботливо сняли куртку, а затем поцеловали его в щёку и мягко потянули за руку в комнату. — Жень… У меня есть для тебя потрясающая новость!..