Momentary Weakness 2.0

— Если тебе так хотелось вина, могла бы просто попросить меня, — даже если он злится, Дилюк никогда не повышает голоса; на сегодня это безумно редкое качество, и его проявление в любых обстоятельствах заставляет тебя вспомнить одно и то же: о Барбатос, как ты его любишь. — Я бы принес тебе самую лучшую бутылку. А вместо этого ты сидишь весь вечер в «Доле ангелов» с капитаном Ордо Фавониус и пьёшь с ним из одного бокала.       Ах да, его удавье спокойствие с лихвой окупается патологической ревностью. Когда он только начал ухаживать за тобой, по городу пройти было невозможно, чтобы он не сверлил прохожих суровым взглядом, лучше слов предупреждающим «Только подойди, только прикоснись к ней!». Кэйа Альберих, который и так был в опале, теперь превратился для Дилюка в персону нон-грата, и ему стали отказывать в обслуживании в «Доле ангелов» чаще, чем нечестивцам церкви Фавония в исповеди. Глядеть на это было… обидно, если учесть, сколько свидетельств дружбы с этим человеком ты нашла на винокурне «Рассвет» с тех пор, как переехала к тому, кто пару месяцев назад позвал тебя замуж. — Дилюк… — Знаю, опять ничего не расскажешь, — сухо обрывает жених, обойдя кровать и улёгшись на своей половине спиной к тебе — верный признак того, как на самом деле он раздражён. — Чёрт с ним. — Ну почему же. Весь день рассказать хочу, да только ты себя еще на рассвете под бумажками на столько же похоронил.       Каскад огненных волос шлёпает тебя по щеке: Дилюк разворачивается, подпирая голову рукой, и всем собой выражает сосредоточенность. — Обещай, что скажешь что-либо только после того, как я договорю. Да, я специально споила Кэйю этим вечером, чтобы узнать, почему между вами четыре года назад пробежала чёрная кошка, — тут же находишь под одеялом руку Рагнвиндра и, предчувствуя бурю, крепко сжимаешь. — Погоди, погоди, я не закончила. Я узнала тебя достаточно, чтобы разглядеть, как ты беспокоишься. Ты начал вспоминать своё детство, чего раньше никогда не делал — и Кэйа там точно есть. Ты постоянно меняешь вино на сок в его бокалах, когда он перепьёт. Ты отправляешь своего сокола шпионить, когда Кэйа по нескольку дней не появляется на улицах. И мне очень не нравится, как в последнее время заострились отношения между вами — если проблема во мне, то я бы хотела это исправить. Ну и немного эгоизма здесь тоже есть: я хочу, чтобы семья моего мужа была больше и полнее. — К чему ты клонишь? — шелестит Дилюк и ты, буквально чувствуя, как трещит под ногами хрупкий лёд, тихонько отвечаешь: — Просто… дай ему шанс, хорошо? Того, что было, вы вернуть не сможете, но кто сказал, что нельзя построить чего-то нового? Я очень тебя прошу. Если ничего не получится, я больше не подниму эту тему.       Дилюк упирает в тебя алые глаза — затуманенные внутренней борьбой, они не стесняются признаться в том, что их обладатель… боится. Боится как своей, так и чужой реакции. Но вечер для просьбы ты выбрала правильно: сейчас он слишком уставший, чтобы ругаться и выплёскивать ненависть на капитана Ордо Фавониус. И всё же мужчина ищет подвох: прищуривается, открывает рот, чтобы возразить, и сразу его захлопывает. Только вот… подвоха нет. И сейчас, медленно и болезненно это сознавая, он уязвим, как никогда. Он предпочёл бы в одиночку сразиться с целым отрядом хиличурлов, чем просто сесть и поговорить с названым братом.       А братом ли теперь?       Тебе хотелось, чтобы «братом». Дилюку, как он ни отрицал, хотелось, чтобы «семьёй», как раньше. И упившемуся Кэйе, который несколько часов кряду изливал тебе и прошлое, и душу, едва не выжимая из глаза скупые мужские слезинки, определённо хотелось тоже. Но конечно, эти двое слишком горды, чтобы просто спросить друг у друга «Как прошел твой день?». Поэтому сегодня ты первой и позвала Альбериха в таверну, запасшись бутылкой «Полуденной смерти», чтобы подготовить почву для своего плана. — Дилюк никогда не пригласит меня на вашу свадьбу, — подвывал Кэйа, и ты понять не могла, паясничает он или действительно жалеет. — А приходить на торжество в качестве бунтовщика, который заявит: «Я протестую!», я не собираюсь! Во-о-овсе не протестую, такая звёздочка сияет под стать мастеру Рагнвиндру! Я даже хочу, чтобы братишка поскорее засунул свою горячую голову в хомут — тогда он с лихвой заменит собой фонарь на главной площади. — Что ты имеешь в виду? — улыбнулась уголком губ ты. — Обычная я. До сих пор гадаю, почему он мне признался… — (Твое имя), да ты что, сама не заметила? Клянусь Барбатосом, вы с Дилюком стоите друг друга! Этот филин, как вернулся, никуда не вылезал из своего дупла, пока не познакомился с тобой. А теперь горожане повсюду натыкаются на вас, гуляющих под ручку! Та-ак держать, глядишь, и оттает наконец. Ты совершила невозможное: пробралась ему под кожу и заставила вспомнить, что ледышка здесь я, а не он. Я тобой горжусь! — А им?       Вопрос равен брошенному в воду камню. Кэйа давится, едва отпив, а потом еле слышно выдыхает: — Что? — Им ты гордишься?       В уголке, в котором вы угнездились, повисает неудобная тишина, и в какой-то момент тебе кажется, что Альберих задремал от количества выпитого вина, но внезапно он прочищает горло и хрипит: — Даже не представляешь, как. Жаль, что ему наплевать. — А если я скажу, что сделаю так, что Дилюк тебя выслушает? И ему будет не плевать? — кто тянул тебя за язык?... — А ты можешь? — Кэйа вскидывает на тебя потрясённый взгляд, в котором неверие воюет с отчаянной, пьяной надеждой.       Давать ему ложную надежду заранее опасно. Но и не побороться за будущего деверя ты не можешь. — Я все для этого сделаю. — Вот так все и было, — заключаешь ты. — Я просто хотела вас помирить. И Кэйа был явно не против. А ты сам…?       Дилюк молчит почти так же долго, как и Альберих несколько часов назад. Разъярится или нет?... Нет, он слишком опустошен за день. Вместо этого молодой человек сильнее сжимает твою руку в ответ и думает вслух: — Мы с ним не общались дольше трёх минут четыре года. Да и то лишь в рамках заданий или путешествий. Или в баре. — Да, собутыльника из тебя не выйдет, — соглашаешься ты. — Но это не единственный способ договориться, знаешь ли. — И что ты предлагаешь? — нервозность в голосе у него скрыть не получается. — Может быть, для начала… попробуешь хотя бы его выслушать? Ты ведь так и не знаешь его точку зрения. Завтра у тебя выходной... Я приготовлю что-нибудь и позовём его в гости. Но Глаза Бога конфискую у обоих. Не обессудьте.       Он выдыхает ответ с таким усилием, будто не лежал сейчас в постели, а спускался с горы, волоча на спине тяжелый валун. Минутная слабость преодолена, и тебе уже хочется затискать Дилюка от того, что воображаемые весы в его душе впервые качнулись со стороны «Презирать» в сторону «Простить». — Хорошо. Я с ним поговорю.       Ты, словно печатью, спешишь закрепить его решение поцелуем до того, как оно успевает окончательно сорваться с губ. Рагнвиндр вздрагивает, пораженный такой горячей благодарностью, но перед твоей искренностью устоять невозможно — он расслабляется уже через минуту. И еще быстрее ему становится мало: огрубевшие, с россыпью тонких шрамов руки обвивают твою талию и подтягивают к тёплому телу ближе. — Ты из меня веревки вьёшь… — Мне перестать? — Только попробуй…       И все-таки это Кэйа напрасно. Как для пресловутого «филина», Дилюк безумно приятно целуется.