Утро на двоих

      Кошмар миссии, той самой в Альпах, выталкивает его в дождливое лондонское утро ностальгическим падением из окна. Тело ломит не от столкновения с землей, нет; от бешеного стука сердца в груди. Аккомпанемент дождя по стеклу и ужасное, неоново четкое «7:00» на часах придают унылую романтику моменту. Хоншу бы понравилось.        Но его больше нет.        Марк отирает мокрое от пота и случайных слез лицо, вглядываясь покрасневшими глазами в гладь большого прикроватного зеркала во весь рост. Безрамочная зеркальная громила из ближайшего магазина любезно отражает весь хаос на его голове, постели, да и в жизни целом. Марк тяжело дышит — и отражение тоже. Он зажмуривается. Ощущает движение в постели, распахивает глаза, ведя головой.        Стивен с сонным ворчанием прижимается носом аккурат между лопаток, рукой обхватывая его за корпус. Не отражение, нет, ведь его Стивен вполне себе ощутимо давит на бок обратно лечь, трется щекой и подтягивается выше, уже подвигая ногу к бедру Спектора, вот-вот готовясь «захватить» еще один кусочек от него касанием. Стивен тактильный, теплый, настойчивый.        — Прости, что разбудил, — хриплым голосом произносит Марк, проглаживая мягко по руке «близнеца». Вина за нарушения чужого сна грызет с завидным аппетитом, ведь эта тема у них… Особенная. Была. Есть? Марк делает пометку купить себе снотворных посильнее, пока аккуратно начинает выползать из щупалец милого кроватного монстра.  — Пойду приготовлю ко…        — Оставайся в постели, — слишком резко для просьбы, слишком мягко и так тепло, чтобы быть приказом. Марк загривком чует улыбку Стивена, потому что именно его касаются теплые губы. Нога Гранта блицкригом заполучает его бедро, опутывая понадежнее. В стратегии его, Марка, порабощения, кое-кто мог бы дать фору даже древнему богу, не желай сам Марк этого «угнетения его воли» больше, чем чего-либо еще.        Марк сдается с белым флагом на все притязания. Дождь не думает прекращаться. Стивен улыбается, придерживая пальцами его за подбородок, пока согревает дыханием искусанные от дурных снов губы. Чуть позже они закажут для них лечебный бальзам, и Стивен выиграет еще один дискурс за регулярные травяные примочки в виде вымоченных ватных дисков, но с условием «компенсирующих выплат натурой».        Чуточку позже, потому что сейчас его губы терзают губы Марка до болезненных трещинок в уголках, до задушенного вдоха, когда на секунды отстраняются. Стивен уже не выглядит сонным. Марк уже не помнит своего кошмара.        Этому захвату Спектор обучил его сам, точнее, помог «вспомнить» из архива мышечной памяти. Теперь это кажется очень большой ошибкой, ведь Стивен, чтоб его защекотали скарабеи, идеально соединяет свои знания в нечто жаркое, тревожно подходящее под капризы Спектора. Марк на проверку пытается опустить руки, но пальцы Стивена, казалось бы, тоньше его собственных, деликатнее и подходящие исключительно для чтения, держат цепко. Мужчина не уверен, послышалось ли ему рычание в шумном выдохе «близнеца» на ухо.  Марк готов молиться на это зеркало рядом с кроватью.  Оно отражает всю красоту Стивена, добравшегося до лакомого кусочка — и в этом кудрявом вегане вновь просыпается ужасающий аппетит к живой плоти. Спектор бы в сотый раз плоско пошутил об этом, но он стонет от влажного, крепкого засоса на шее, пока теплые пальцы чертят иероглифы на его торсе. Он ненавидит Стивена за эти томящие послания на его коже каждый раз. Он знает уже с десяток таких символов, с искренним интересом впервые открывая книги по культуре Древнего Египта в поиске значений. Стивен опускается все ниже в своих касаниях, его рот не знает покоя, добравшись до смуглой шеи Марка.        Перехватившие его руки пальцы мнут и сжимают в такт поцелуям — так делали своими лапами коты, когда он подкармливал их на миссиях. Довольные удачей, сытные, благодарные — только от мысли, что Стивен такой же сейчас, жар внизу живота жжется сильнее. Рот Стивена все еще наводит порядки, устраивает рейд на его собственный, сбивая с колеи. Марк стонет, задыхается, дергается — и клятвенно обещает проучить этот рот до конца дня со всей строгостью. Замечательно будет прямо на кухне или в душе.        Проходит вечность или две, прежде чем Стивен патокой пробирается ему под белье мягким касанием. Марк вынослив достаточно, чтобы не закатывать глаза в момент, когда Грант стягивает белье ниже, когда он голодно пялится прямо над его плечом на покачнувшийся стояк.        Марк смотрит в зеркало. Он пропускает вдох, когда взгляд темных глаз резко поднимается, заглядывая ему в душу. Стивен снова улыбается.        Он бессердечно медлителен, ужасно тактильный в своих пытках, прекрасно заботливый в том, чтобы Марк прочувствовал все. Вступление из первых изучающих скольжений кончиков пальцев от напряженной головки к крепкому основанию, развитие «сюжета» из ласки по напряженным венам до изводящей хватки на тяжелых яйцах. На завязке их утреннего «сочинения» Стивен сдается сам.        Восхитительнее потерявшего терпение Гранта может быть только кончающий под ним Грант. Марк счастливчик достаточно, чтобы регулярно получать все сразу.        Стивен изласкивает его в том самом ритме, с теми самыми влажными укусами поверх свежих меток, с тем же тяжелым дыханием, в котором плещется предвкушение. Постель сминается под ними от ерзанья. Хватка ноги на бедре не дает Марку хорошенько вытрахать кулак Стивена здесь и сейчас. Хренов любитель контроля и египетских приблуд оказывается тем божеством, которому Спектор согласен служить без суперсил и костюмов жрецов.        Стивен был требовательным богом достаточно, чтобы жаждать подношения. Марка восхищало это сравнение, но только не в момент, когда тело изнемогало на краю разрядки.        Росчерк ногтей по его запястьям, глухой рык с зажатой зубами кожей предплечья, идеальный твист влажной от предэякулята ладони к чувствительной головке. Вниз — и Марк обрушивается признанием, благодарностью, желанием; вверх — и Спектор напрягается камнем в руках своего наказания, плавится в хватке своего подарка, чувствует себя невозможно живым в захвате лучшего, что мог он с собой сотворить.         — Марк.        Быстро на ухо, быстро по стволу, придавливая всем телом в постель. Марк изливается с протяжным стоном почти в подушку, дергаясь судорожно от нахлынувшего волнами наслаждения. Его пальцы почти рвут наволочку, с дрожью переплетаются с родными пальцами, что ревниво тянутся перехватить. Голову нужно повернуть набок, чтобы шумно вдохнуть, довольно облизывая губы. И, конечно же, чтобы увидеть в зеркале это шикарное отражение в сумерках дождливого лондонского утра, где позади него скрывается самый лучший бог в его грешной жизни.               Марк мокрый, разгоряченный, удовлетворенный. Он счастлив и полон надежд, что «постельный режим» не исключает возможность шикарного минета на кухне за кружкой кофе. Ощущает, как Стивен улыбается в его потный загривок, и вторит ему улыбкой, сжимая крепче пальцы своими.